Над пропастью

      Когда Диамант зашёл в бывшую квартиру отца во второй раз за последний месяц, он сразу же понял, что здесь кто-то был до него: тонкий слой пыли, которым был подернут весь пол за время отсутствия всякого человека в стенах дома, выглядел нарушенным.       Горничные не приходили, единственными, у кого имелся доступ сюда, были Диамант и Берилл, поэтому нет ничего удивительного в том, что первый сразу догадался, кто именно решил заявиться в родные пенаты. Его это ожидаемо напрягло: Берилл не объявлялась с самой церемонии, до треклятых похорон они не виделись и того больше — Диамант в целом старался держаться в стороне от отдушины отца, она, в свою очередь, тоже не изъявляла особого желания встречаться лицом к лицу, но, когда он приехал сюда в первый раз, ожидая застать её врасплох, дабы расставить все точки над «I» — квартира словно бы пустовала все это время, и в ней никто будто и не жил вовсе. Его напрягло это ещё тогда: Берилл, по его данным, некуда было идти.       Или?..       Он снял пальто, бросил его на банкетку, стоящую у входа, и, не разуваясь, устремился вперед по широкому коридору: и чем глубже он продвигался, тем некомфортнее себя чувствовал, ибо в этой квартире не было ничего, что могло бы хоть как-то упомянуть о наличии у почившего в мир иной господина Айно детей и, прости, Господи, бывшей жены — и оно было объяснимо. Берилл ненавидела что его семью, что любое — даже самое незначительное — упоминание о ней. Диамант понял это лишь год назад, в то время как единственной, кто почувствовал ненависть сразу, была малышка Минако, которая в свои шестнадцать лет умудрялась невольно видеть людей и их помыслы насквозь, а всеми ними она воспринималась как избалованная, экзальтированная и требующая к себе внимания девчонка: её пытались усмирить, привести в чувство разными способами, и она, в конечном итоге, смирилась, однако ее смирение досталось им всем слишком высокой ценой — временем, проведённым в разладах и в разлуке, длиной в три года — непозволительная роскошь для короткой человеческой жизни.       Но Минако, которая вернулась, которая стояла на пороге своего дома, словно гостья, оказавшаяся в нем впервые, поначалу показалась Диаманту чужой — смотрящей с тёплом, но дышащей холодом. Гордая, выдержанная и нисколько не избалованная. В конечном итоге до него дошло (не без помощи Сецуны, конечно), что причиной была глубокая затяжная депрессия, которая просто неведомым образом перешла в пассивное состояние, став частью самой Минако. Это заметила даже Рей, которая никогда не отличалась стремлением понять людей — та, будучи закадычной подружкой, всегда отстаивала своё «я» и собственные интересы, абсолютно наплевав на интересы других — это было видно с детства, обе росли прямо на глазах у Диаманта и обе всегда умели отличиться. Но Рей изменилась тоже, и в конечном итоге, обе из себя являли то, что являли, и не более того.       Один Бог знал, чем Минако жила эти три года, но Диамант поклялся себе, что больше никогда не вмешается в её жизнь, пока она сама не попросит помощи.       Или за неё не попросят обстоятельства.       Диамант находился в стенах абсолютно чуждой ему квартиры: в полнейшем одиночестве — состоянии, которое трудно было достичь в последнее время — он вечно был окружен сонмом людей — и все они чего-то хотели, всем им было что-то нужно, причем не всегда то, что Диамант был готов дать. Но несмотря на всё это, он держался в обойме, потому что от него теперь напрямую зависели жизни его семьи — и он понимал это, как никто другой.       — Надо было сменить чертовы замки, — прошипел он, остановившись на пороге просторной спальни, отделанной в фиолетовых тонах — любимый цвет Берилл. И даже не взирая на то, что работал явно дизайнер, выглядело это всё равно безвкусно.       В комнате было неожиданно холодно, и даже Диамант, будучи взрослым и состоявшимся мужчиной, не особо хотел туда заходить. Он часто задумывался, чем так Берилл зацепила отца, но никогда не пытался его понять — для него это было что-то за гранью и для этого он слишком любил Сецуну.       Его взгляд, привыкший подмечать малейшие детали, сразу же зацепился за очевидное: ничего из вещей не было тронуто, но это могло значить только одно: здесь ничего и не было.       Диамант готов был биться об заклад, что смысла приезжать сюда у Берилл уже не было, хотя и не отрицал возможность этого: отец никогда не оставлял важные и ценные документы у неё, отдавая их сыну. Все, что могло представлять ценность и даже определённого рода опасность, всегда хранилось у них дома — в этом отец не доверял никому, кроме семьи.       Но в этот раз всё пошло немного не по плану…       У Диаманта было всё. Кроме чертового завещания. Не имея которого Берилл становилась наследницей первой очереди всего их имущества.       Господи, они могут просто остаться на улице ни с чем.       Он порывисто, несколько раздраженно развернулся, дошёл до гостиной, затем снял пиджак, бросив его на диван из белой кожи. Закатал рукава рубашки и несколько озадаченно осмотрел помещение: ему было плевать, что сюда могла нагрянуть Берилл: у него была тысяча и одна отговорка. Ещё забавнее было то, что сама Берилл об этом знала.       А он знал, что она знала. И в этом порочном круге смысла не было хотя бы потому, что каждый из них просчитал собственную партию на сотню шагов вперёд.       Берилл, вполне возможно, вообще не считала их семью за врагов, мысленно уже почивая на лаврах победителя негласной войны. Чего нельзя было сказать о самом Диамате: тогда он считал её главной угрозой стабильности близких ему людей. И именно поэтому он — нынешний глава многомиллиардной корпорации, был вынужден украдкой лазать по ящикам в поисках куска бумажки, на котором почти в буквальном смысле была предопределена судьба его семьи. Это было так иронично и по-садистски интересно — осознавать, что вся твоя прежняя, полная вседозволенности жизнь может обратиться прахом лишь из-за какого-то клочка.       Он чертыхнулся, когда открыл ящики комода — они были пусты. Диамант готов был поспорить, что все подобные места в квартире были пусты — но не проверить он не мог. Гостиная, кухня, все спальни, даже ванные комнаты — всё пространство больше походило на люксовый номер в отеле, чем хорошо обжитое помещение: Берилл забрала всё, что могло представлять для них хоть какую-то ценность, и исчезла. В лучших традициях жанра.       Если здесь и было что-то важное, оно давно перекочевало в другое место.       Диамант достал телефон и стремительно перешерстил телефонную книжку, почти сразу же наткнувшись на нужный номер. Ему ответили ровно после двух гудков.       — Ну?       — Ни черта здесь нет.       — Я тебя предупреждала, но ты решил потратить время.       — Я должен был проверить, — он присел на стоявшую рядом очередную банкетку и с облегчением прислонился к стене.       — Можешь считать так, если тебе от этого легче.       — Может, были какие-то тайные места или ещё что-то? — с затаённой надеждой задал он вопрос.       Харука, не стесняясь, в голос прыснула со смеху. — Да. Как в старых добрых детективах: сейф за картиной, деньги в полу, ружьё под кроватью.       Диамант невольно улыбнулся: вышло это скорее нервно. — И убийца — садовник.       — Да ты даже умеешь шутить — я не знала.       — В нашей ситуации только это и остаётся, судя по всему.       — В какой ситуации? Ситуация у вас не настолько патовая, так что кончай ныть. Как тебя только Сецуна терпит?       — Тебе легко говорить, — беспристрастно ответил он. — У тебя задница прикрыта.       — Да у тебя тоже, как я посмотрю, — не замедлила Харука с ответом. — Я просто всё ещё жду, когда ты примешь на веру простую истину: если бы завещание действительно было у неё, ты бы УЖЕ ночевал на улице и кормился голубями, так что сворачивай удочки и дуй лучше на работу. После потрясающего управленческого решения уволить половину сотрудников твое присутствие явно не будет лишним. — Едва Харука договорила последнее слово, в трубке послышались короткие гудки. Тенно никогда не тратила на пустые разговоры больше, чем минуту своего времени, потому что час её консультации стоил, как две среднестатистические месячные зарплаты.       Диамант не глядя нажал кнопку отбоя: впереди был чахоточный день.

***

      — Собирайся.       Книга, которую несильно сжимала в своих руках Минако, неожиданно встретилась с полом.       — Чего? — не понимая, что происходит, вкрадчиво спросила она и нагнулась за упавшей вещью.       Кэйто стоял в дверях ее спальни, явно куда-то намылившись, и Минако поняла это по кашемировому пальто, красовавшемуся у него в руках.       — Я говорю, собирайся, затворница, — он усмехнулся. — Сегодня на обед мы выйдем в люди.       Минако, не мигая, смотрела на него в упор, не особо, впрочем, понимая, что от неё хочет брат и зачем он вообще её куда-то зовёт.       —…в люди?.. — уточнила она.       — В ресторан. Сегодня у всей прислуги выходной. По счастливому стечению обстоятельств — у меня тоже. У меня, конечно, есть подозрение, что ты научилась готовить что-то посолиднее, чем яичница, за годы своего самостоятельного блуждания, но все еще сомневаюсь, что ты в состоянии приготовить нормальный обед, а мне от голода умирать не особо хочется.       Минако помедлила с ответом, все еще переваривая полученные указания.       — Кэйто, я не… — она как-то растерянно запнулась, не понимая, что хотела бы сказать.       — Я знаю, что не хочешь, но придётся. Ты до конца жизни собралась так сидеть?       Минако одарила его мрачным взглядом. — Нет, но у меня совершенно нет настроения.       — У тебя его и не появится, если ты так и продолжишь строить из себя без пяти минут суицидницу.       — Я бы попросила.       — И я тоже. Я хочу провести с тобой хоть немного времени и желательно вне удручающей обстановки, прежде чем ты опять гневно соберёшь все свои уже малочисленные вещи и свалишь в закат. Напоминаю: в прошлый раз ты даже не попрощалась, так что за тобой должок.       Он больше ничего не сказал и, словно бы нарочно стараясь уйти быстрее, чем Минако сказала бы хоть слово против, ретировался.       — Жду тебя внизу! — послышался его бодрый голос из конца коридора.       Мина уткнулась лицом в подушку и уже через секунду вымученно встала с постели: идея выйти хоть куда-нибудь её не радовала, но против Кэйто и его прямо-таки железного упрямства не было приема ни у кого в ее семье.       Впрочем, именно этим и только этим порой объяснялось ее не менее ослиная упёртость.       Когда она спустилась к подъездной аллее, Кэйто уже ждал ее в машине, сидя за рулём.       — В этой семье мне намеренно не дают поводить? — садясь в автомобиль, выразила своё легкое недовольство Мина.       — Я подпущу тебя к рулю только при условии, если у меня не будет ни рук, ни ног, уж прости, — он театрально развёл руками.       — Вы все так сомневаетесь во мне? — ремень безопасности тихо щелкнул: короткий, непримечательный звук вызвал одобрение в глазах брата.       — Нет. Просто я хочу ещё пожить.       Минако закатила глаза и, нажав на нужную кнопку, отрегулировала спинку сидения.       — По твоему скромному мнению, я ни готовить не умею, ни водить.       — Ой, вот только не надо этого, Мина, — пресёк ее театральные жалобы брат, — я готов поспорить, что на мою просьбу приготовить ты бы ответила «давай закажем!», а я не сторонник доставки пиццы.       — Ох, ну простите, Ваше Высочество, что пицца из доставки не удовлетворяет ваши вкусовые рецепторы.       — Я просто надеюсь, что ты все эти три года ела хоть что-то, кроме неё. Хотя по тебе видно, что всё не настолько плохо, выглядишь тоньше тростинки. Ветром не сносит?       Минако фыркнула через силу: Кэйто всегда умел её рассмешить и поднять ей настроение и, как ни странно, всегда был на её стороне. Плата за его расположение была вполне очевидна: сносить все насмешки.       Они долго ехали по аллее молча, не говоря ни слова: Кэйто с излишней внимательностью следил за дорогой, в то время как Минако уткнулась в свой телефон — новостные сводки пестрили очередными «сенсациями», которые озвучила вчера Берилл. К заверениям желтой прессы о том, что Минако умудрилась сделать уже как минимум два аборта, Айно уже научилась относиться со значительной долей юмора.       — Я правда рад, что ты вернулась, — нарушил тишину Кэйто. — Мне очень тебя не хватало. И будет не хватать, когда ты снова уедешь.       Минако выключила экран телефона и положила руки на колени, корпусом поворачиваясь к брату.       — Я бы вернулась так и так. Просто… — она нервно облизала губы, на которых можно было заметить тонкий слой прозрачного блеска. — Просто папа умер раньше, чем я это смогла сделать.       Минако было больно, и она в открытую это признавала, не боясь признать очевидное. Кэйто чуть замедлился, видимо, таким образом стараясь выиграть им больше времени наедине.       — И почему ты так уверен, что я уеду?       Кэйто на секунду отвлекся от дороги, чтобы мельком взглянуть на сестру: — а разве не так ты изначально планировала?       Минако выдержала паузу. — Нет… — как-то неуверенно ответила она.       — Не ври хотя бы себе. Самое неблагодарное дело.       — Хорошо, да. Но обстоятельства поменялись.       — Я понимаю. Именно поэтому я тебя и вытащил.       — Разве ты не должен сейчас работать? — уточнила Мина.       — Я взял дневной отгул: Диамант был против, но в конечном итоге согласился. В конце концов, у меня не было отпуска на протяжении двух лет, так что даже в такой момент я могу себе позволить день отдохнуть.       Минако поняла, про какой момент он говорил, дополнительный пояснений ей не требовалось — компания стояла на ушах, акции стремительно рухнули вниз, и спустя день вновь чинно поползли вверх, когда Диамант сделал очередное заявление по поводу стратегических целей на грядущий год. Этого вряд ли хватило бы надолго — но позволяло взять тайм-аут. Хотя бы чтобы просто прийти в себя.       — Вы с ним не ссоритесь?       — Мммм… что ты имеешь в виду? — меж его бровей пролегла едва заметная складка.       — Ну… типично братские разборки: кому перепадет больше?..       — Я думал, ты о нас лучшего мнения.       — Я просто спрашиваю на всякий случай, чтобы не попасть под перекрестный огонь, если что, и быть готовой собрать вещи и снова слинять.       Он засмеялся — и, хотя смех вышел немного грустным, Минако знала, что он искренний. — Ты бы не уехала, не ври.       — Откуда ты знаешь?       Кэйто поджал губы. — Не заставляй меня отвечать на вопросы, на которые не хочешь слышать ответы.       — Я всё ещё жду.       Машина немного резко свернула влево.       — Ты слишком хорошо усваиваешь жизненные уроки, Мина. Причём с первого раза. Так яснее? — несколько приглушенно ответил Кэйто, даже не повернувшись к ней.       Минако задумчиво кивнула — ей было яснее-ясного.

***

      — О, — самозабвенно издал краткий звук Нефрит. — Обед у нас выходит прямо-таки многообещающий.       Кунсайт, зная, что обычно за столь ехидными замечаниями следует не менее ехидно продолжение, мысленно напрягся: ему было, о чём поразмышлять на досуге, поэтому хотел бы провести честно заработанный обеденный час (но всегда меньше) хотя бы в подобии тишины.       — Твоя подружка здесь, Кунсайт, — сказал Нефрит, кивком головы указывая куда-то за спину. Кунсайт, до этого старавшийся даже не слушать, машинально-резко повернулся и с каким-то детским мальчишеским удовлетворением отметил, что на входе в ресторан действительно стояла Минако.       — Смотри, не затопи слюнями весь ресторан, — вновь обратился к нему Нефрит. Мне нравится здесь обедать, не хочется менять привычки.       — Она не моя подружка, — Кунсайт раздраженно посмотрел на него: шуточки Нефа иногда могли действительно выбешивать похлеще оскорблений.       Нефрит приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но, видимо, передумал, и повторил так дважды, пока не потянулся к бокалу с вином.       — Хорошо, — успокаивающе отозвался он, разговаривая с Кунсайтом, как с психически больным, — если тебе нравится так думать, то я не буду тем самым уродом, разбивающим твои розовые иллюзии в осколки. Мне, знаешь ли, есть ещё чем заняться.       Кунсайту было не занимать в скепсисе, сквозящем в его взгляде.       — Ты и сам знаешь, что я прав, — весело подлил масла в огонь Неф.       Кунсайт вновь молча обернулся — ему было очень странно это признавать, но он был действительно, как мальчишка, рад, что Минако оказалась здесь, хотя и отказав ему во встрече и, судя по всему, предпочтя этой встрече младшего брата.       У неё были причины.       По-другому быть не могло.       — Ещё чуть-чуть и ты просверлишь в ней дыру, не пялься так открыто хотя бы. Похож на школьника.       — Нефрит! — раздраженно рявкнул Кунсайт, терпение которого окончательно лопнуло, как громадный мыльный пузырь — от иголки. Обратно он всё-таки повернулся.       — Как же мне нравится, когда я оказываюсь правым, а ты всего лишь пожинаешь плоды моей проницательности, — Неф мечтательно откинулся на спинку стула — его вальяжная поза говорила лишь об одном: он искренне наслаждался происходящим. — Кстати, ее подружка, — он едва заметно указал на Минако, — вчера въехала Джедайту прямо в задницу на своём БМВ.       Кунсайт удивлённо приподнял брови: — откуда ты знаешь?       — Джедайт вчера в красах описывал это происшествие, а потом вынудил меня лицезреть это воочию. Задний бампер просто в кашу, по-видимому, Рей Хино перепутала педаль газа с тормозом.       «Типичная женская ошибка», мрачно отвесил беззвучный комментарий Кунсайт.       —…Хино?..       — Да, друг мой, — не без удовлетворения констатировал Нефрит. — Хино.       Правая бровь Кунсайта едва заметно дернулась.       — Главное, что оба в порядке, — вслух высказался он       — Да у тебя все задатки Иисуса, — философствовал Нефрит, — Боже, я знаком с пророком с самого детства, а узнал об этом только на пороге четвертого десятка!       Кунсайт прикрыл глаза: Нефрита было не остановить, он был трамваем, который неизменно шёл по своей колее, и пока не отрабатывал программу до конца, в депо не уходил.       — Я б её на месте прибил, но Джедайт оказался, судя по всему, одним из твоих апостолов: они мирно разошлись.       — Если кончишь паясничать, расскажу, как прошел наш разговор, — вновь сменил Кунсайт тему. Именно это обсуждать, однако, хотелось меньше всего, но по-видимому, это было единственным, что могло перебить интерес Нефрита к Минако.       — Ты всё-таки ей позвонил?!       — Обижаешь.       — Господи, а я-то думал, что в тебе ещё остались зачатки здравого смысла, — пробормотал Неф, снимая с колен обеденную салфетку и бросая её на стол. Со стороны это движение могло показаться раздраженным, если не сказать, что озлобленным.       Кунсайт вновь обернулся — скользнул взглядом по хрупкой, но от того не менее соблазнительной фигуре, и задумчиво облизал губы.       — Им несладко сейчас.       — Да? — с интересом отозвался Неф. — Посвяти, дорогой.       Стейк так некстати был доеден.       — Я звонил ей вчера.       — И?       — И нормально она ответила только со второго раза.       — Боюсь предположить, что было, когда она ответила в первый.       — Истерика.       — Даже так?       — Без шуток.       — Ну, в таком случае ты должен быть рад, что у них всё катится к чертям собачьим.       — Во-первых, по моим данным, пока ни черта не катится. Во-вторых, почему я должен быть рад?       — Ну, не знаю… наверное, потому, что обычно неудачам врагов радуются.       — Я, по-твоему, из пубертата не вырос?       Нефрит пожал плечами и покачал головой, не отвечая на едко отпущенный Куном вопрос.       — Стесняюсь спросить, а по какому поводу истерика?       Кунсайт хмыкнул, удовлетворившись негласной капитуляцией друга. — Она приняла меня за очередного работника нашей неподражаемой прессы.       — Пока это самое оскорбительное сравнение из всех, что я когда-либо слышал о тебе.       — В нашем коротком разговоре она меня сравнила с братом. На тот момент это было самое оскорбительное.       — Согласен, безоговорочно держит пальму первенства.       — Но Минако можно понять.       — О, — насмешливо отвесил Нефрит. — Ты бы её понял, даже если она на твоих глазах грохнула бы беззащитную старушку, поверь мне.       — Нефрит, я, по-моему, ясно выразился: кончай паясничать.       — Если для тебя моя попытка менее стрессово воспринимать все, что ты делаешь, — это паясничество, то мне действительно жаль, мы с тобой знакомы почти всю жизнь, но ты так и не узнал меня.       Кунсайт прикрыл глаза: иногда от Нефрита не было спасения. В некоторые моменты он являл из себя всепроникающую радиацию, чьё не сколько пагубное, а скорее надоедливое влияние доставляло некоторые неудобства.       — И почему у тебя всё, что я делаю, вызывает, прости Господи, стресс? — обратился к Нефриту с нескрываемой, относительно доброй насмешкой Кунсайт.       Неф не отвечал: его сосредоточенный взгляд старался уловить малейшее изменение.       Наконец, после нескольких секунд молчания, Нефрит заговорил вновь. — Только не говори мне, что ты не понял, о чем я говорю, Кун. Я знаю этот твой взгляд в сторону женщин, ничем хорошим он никогда не заканчивался.       — Ты мне теперь до конца дней припоминать будешь?       — Нет. Только тогда, когда это грозится разрушить твою жизнь.       — Чем оно грозится разрушить? — стараясь совладать с собственным раздражением, спросил Кунсайт.       Мимо прошедшая официантка своим появлением заставила поумерить пыл обоих мужчин.       — Тем, что ты готов отказаться от цели ради юбки, — прошипел-прошептал Нефрит.       — Причём здесь это вообще?!       — При том, Кунсайт, — со вздохом, невероятно устало отозвался Нефрит. — Подумай сам: ты всю жизнь шёл к этому, тебе дали шанс воплотить мечту всей твоей семьи и твою в том числе, а ты готов пустить все это в топку лишь потому что… потому что что? Какая-то аристократка особо удалась личиком?       — Господи, — Кунсайт возвёл глаза к небу: он не думал, что все это дойдёт до такой степени бреда, — не неси околёсицу.       — Пока что единственным, кто хочет нести околёсицу в массы, являешься ты, Кун. И не смотри на меня так: можешь хоть ударить, но я все равно буду говорить тебе только правду.       — Я просто ей позвонил, в чём проблема? — спокойно отозвался он.       — В том, что она тебе нравится, Кунсайт. Причём нравится очень сильно. Я знаю тебя уже чёртову уйму лет и знаю, как ты себя ведёшь в таких ситуациях: бьюсь об заклад, что она тебе понравилась, едва ты её увидел, но спешу напомнить: Нехелления тоже тебе приглянулась с первого взгляда и во что это вылилось? В твой рехаб и наши молитвы, лишь бы ты остался жив?       — Я вообще не понимаю, почему я должен перед тобой оправдываться и причем, мать ее, здесь Нехелления?!       — Ты прав: не должен. Тебе тридцать лет, у тебя есть всё, о чём мог бы мечтать любой мужик на этой грёбанной планете, но ты всегда выбираешь баб, которые ну вот вообще никак не принадлежат твоему миру, — проигнорировал вопрос Куна Нефрит. — Они либо слишком низко, либо… нет, не слишком высоко, а просто параллельны. Разосраться с Диамантом много ума не надо — он ругается с каждым вторым, но влюбиться в его младшую сестру — это нужно просто умудриться.       Кунсайт тихо засмеялся, искренне наслаждаясь развернувшимся монологом. — Кто тебе сказал, что я влюбился? Нефрит, я не семнадцатилетний мальчик, чтобы верить в сказки про любовь.       — А что это тогда, Кунсайт, поясни?       — Мне нравится она, скрывать не буду, но влюбляться?..       — Оправдывайся, — недовольно отмахнулся он, нахмурившись.       — Я не оправдываюсь. Тебе стоит хотя бы иногда отойти от собственно выдуманных теорий и послушать окружающих. Вы вечно советуете мне прислушиваться ко мнению людей, так вот теперь будь добр, прислушайся к моему.       — Хорошо, если ты мне сейчас скажешь, что она просто хороша собой и ты просто хочешь её трахнуть, то я сочту тебя конченным дебилом, извини.       — У тебя вечно какие-то крайности, Неф!       — Хочешь я тебе просто объясню, почему не надо этого делать? — он наклонился над столом. — Потому что как только это произойдет, Диаманту будет насрать, он просто пристрелит тебя, и на этом песенка спета: что твоя, что его. Хотя на него, в отличие от тебя, мне ровным счетом абсолютно плевать.       — Господи, просто остановись, — он, будто устал, прикрыл глаза. — Ты несёшь откровенный бред, но спешу напомнить, что моё терпение не безгранично.       — Я просто просчитываю варианты, Кун. Как и всегда! Это моя обязанность с Джедом, понимаешь? Просчитывать варианты и приносить тебе их на блюдечке с голубой каёмочкой, чтобы ты мог выбрать наилучший. Мы сами на это подписались, ты согласился. Давай, в конечном счете, работать командой.       — Меня всегда радовали твои призывы к командной работе, Неф, — непроницаемо, как будто бы вскользь, словно бы он вообще не имел в виду ничего конкретного, упомянул Кунсайт и, полностью игнорируя понуро-хмурый взгляд друга, допил коньяк.       — Мы так и будем друг другу припоминать грехи горячей молодости?       — Не я это начал, заметь.       — Я бы поспорил с тобой, если бы не знал тебя с детства и не знал, что в абсолютном большинстве случаев это крайне бесполезно.       — Я рад. Я рад, что мы с тобой сошлись в сегодняшнем разговоре хотя бы в этом.       — Кунсайт, мы защищаем тебя, потому что от тебя так, на секундочку, зависят наши жизни, а от кого-то, я имею в виду себя, зависят жизни дорогих мне людей, и я не хочу, чтобы мои, а то есть наши планы, пошли прахом лишь потому, что мисс Айно хороша собой!       Последние слова он произнес излишне громко: сидящие в отдалении люди возмущенно-недоуменно обернулись. Кунсайт с непроницаемым видом сделал медленный глубокий вдох: он не смотрел на Нефрита, стараясь сосредоточиться на чём-то нейтральном, но даже этого было достаточно, чтобы Неф облизал пересохшие губы и посмотрел в сторону — до него начало доходить.       — Ещё что-то? — невозмутимо спросил его Кунсайт.       — Обязательно, — невротично ответил Неф, смотря ему за спину. — Но только после того, как ты разберёшься со своей подружкой: потому что она идёт прямо сюда.