Над пропастью

Когда Минако подъехала к семейному кладбищу, на душе у неё впервые за столько времени было спокойно. Её никто здесь не мог потревожить — только ветер да тишина. Мина заглушила машину, посидела внутри — мысли, до этого бесновавшиеся внутри, исчезли. Словно в один момент они испарились, милостиво оставляя Минако в каком-то вакууме. Она проходила мимо могил — бабушки и дедушки, её дальние родственники по отцовской линии, её мать, а теперь и её отец — все обрели здесь свой последний покой. Здесь лежали целые поколения её семьи — включая прадеда и прабабку, дядя, которого она так и не застала, троюродные тети и другие — и даже первый Айно, который столетия назад положил начало этой династии, покоился здесь, в семейном склепе. Она шла — а мимо неё проносились десятилетия истории — истории о непреклонности и величественности одной семьи, чьи потомки передавали накопленные богатства, знания и дело из рук в руки — от старшего сына — к старшему сыну. Минако знала, что когда-нибудь — и ей хотелось верить, что ещё очень нескоро, — она скорее всего займет своё место среди них, наравне с братьями и их женами, но в этот момент ей уже будет это безразлично. Она была молода и перед ней раскидывался весь свет, как на ладони, но от этого щемящее чувство неизбежности не уходило. Еще три года назад она думала, что у них с отцом впереди прорва времени, а уже сейчас стояла перед его могилой, изо всех сил стараясь не расплакаться — и надо сказать, получилось у неё это мастерски. — Ну привет, папа и мама… — поздоровалась Минако с тишиной, внимательно вглядываясь в надгробия. Её родители лежали рядом. Пять лет назад она стояла на этом же месте и провожала в последний путь матушку. Несколько недель назад проводила отца. Боль стала незаметнее — она не стихла, не ушла, не исчезла по мановению руки — она притупилась. Жизнь продолжалась и шла дальше, и мантра, вбитая ей с рождения, действовала, как лекарство: «мы не плачем, мы не носим траур, мы не скорбим». Суть этой мантры была обретена еще во времена, когда у людей не было ничего святого, и суть эта была проста: пока ты скорбишь, у тебя могут отнять всё. А когда ты сидишь так высоко, нужно быть в разы внимательнее. Скорбь — это лишнее. «Я бежала, бежала, бежала, и вот, к чему оно привело». — И вот надо оно было?.. — тихо прошептала Айно уже вслух, все еще не сводя своего взгляда с куска черного гранита. — Всё это? Я бы в жизни не уехала, если бы знала, что всё так закончится. — Так не уезжала бы, — послышался нахальный голос позади неё. — Что уж сейчас каяться? Минако застыла — её волосы подернул ниоткуда взявшийся ветер, который уже через секунду исчез и оставил после себя лишь тишину. Её тело представляло собой перетянутую скрипичную струну, которая могла разорваться от малейшего неловкого движения. Она не ожидала здесь встретиться с Берилл. — Какого черта ты здесь делаешь? — ровно проговорила Минако, поворачиваясь к неожиданному посетителю. Она старалась, как могла, чтобы ее голос не дрогнул от раздражения. Перед ней действительно предстала Берилл — во всей своей роковой и неестественной красе. Она держала в руках длинную тонкую сигарету и зажигалку и всячески показывала, что на присутствие здесь Минако ей плевать. — Могилу мужа навещаю, делаю это достаточно часто, — наконец, соблаговолила она ответить, и злая, издевательская усмешка разрезала ее губы. — А вот что здесь делаешь ты? Я думала, что ты улетела после похорон первым же самолетом, это пока что единственное, что у тебя получается лучше всего, — она в не менее издевательском жесте приподняла брови. — Совесть замучила? Берилл обхватила сигарету губами, щелкнула зажигалкой и затянулась. — На кладбище не курят, — спокойно сделала ей замечание Минако, — хотя откуда тебе это знать. Берилл даже не обратила на это внимания, продолжая курить так же, как сделала до этого — причем нарочито медленно, явно стараясь продемонстрировать свое пренебрежение. Она сделала два шага и прошла мимо Минако, словно не замечая её, и остановилась перед могилой «мужа», смотря на гранитную плиту со странным выражением в глазах — словно она и вовсе мысленно была не здесь. — Хорошая попытка была дискредитировать Кэйто, жаль, что она провалилась, — после недолгого молчания произнесла Минако, решив не оставлять это все просто так. Берилл обернулась на неё. — Кэйто сам себя дискредитирует на протяжении многих лет, я тут ни при чем. — Ну, и показательное выступление на поминальном вечере тоже не ты делала, а твой двойник, наверное. — Я же не виновата в том, что вы — бездушные моральные уроды, которые не дали мне даже попрощаться с мужем. — Мне так нравится, как ты всегда выдавала желаемое за действительное. — Тебя не достало жить в мире собственных грез? Берилл сначала издала короткий смешок прежде, чем рассмеяться уже в голос. Она смеялась долго, но не надрывно — ей словно было лень это делать. — Рассказывать о мире собственных грез взялась мне ты, Минако. Это настолько сюрреалистично, что у меня даже не находится подходящего слова, чтобы описать весь идиотизм. Минако это замечание в наглую проигнорировала, но зато решила задать еще один вопрос: — Тебе не надоело, Берилл? Ходить по телешоу и устраивать показательные выступления? Говоришь что-то про идиотизм, в то время как сама несешь откровенную ересь в эфир. — Получаю сатисфакцию, — просто ответила она. — Можешь передо мной извиниться. — Мне не за что перед тобой извиняться. — Ты так в этом уверена? — усмехнулась Берилл и вопросительно замолчала. Она невероятно медленно повернулась к Айно-младшей и вновь задала вопрос: — Ты действительно думаешь, что тебе не за что передо мной извиниться? Её голос звучал невероятно спокойно — так, как будто бы она не имела в виду ничего плохого, но Минако чувствовала угрозу — это ощущение угрозы накатило на неё волной — так же, как накатило на неё тогда, когда Минако впервые её увидела. Когда эта женщина впервые появилась у них в доме. — Если ты говоришь про то, что я тебе говорила, когда мне было пятнадцать лет, то прости, но я не считаю это чем-то отвратительным. Я ни разу тебя не оскорбила. — Совсем не обязательно обзывать человека, чтобы его оскорбить. — Кем ты мне приходишься, чтобы так меня отчитывать? — насмешливо вопросила Мина. — Ты мне не мать, не сестра, даже не мачеха — и никогда ею не была, потому что я тебя за неё не считала. — Ну, можешь не считать, мне всё равно, — Берилл высокомерно пожала плечами, — факта это не изменит, — алые губы Берилл разрезала опасная улыбка. — От правды не скрыться, Минако. Минако дрогнула, но затем её лицо преобразилось — она наконец смогла собрать себя в кулак — сделав маленький шажок навстречу, она наклонила голову набок и улыбнулась, обнажая жемчужные зубы: — Раз от правды не скрыться, Берилл… — невероятно вкрадчиво проговорила Минако, — может, расскажешь тогда, зачем ты устроила ЭТО на моё семнадцатилетие?.. Ни один мускул на лице Берилл не дрогнул. — Что конкретно? — Не прикидывайся дурой. Ты понимаешь, о чем я. — Я не понимаю, о чем ты, Минако. Свои конспиралогические теории можешь оставить при себе. В некоторых вещах ты сама виновата. «Ты сама виновата!». Минако поджала губы — она понимала, что злость медленно, как вирус, вновь распространялась по её телу, наполняя её сердце — но это было не то, чем стоило бороться с Берилл. Вступи она в эту схватку с горячей головой, она бы однозначно проиграла. Но в голову внезапно, как обычно ударяет плохой алкоголь, ударили воспоминания — те, которые она хотела бы похоронить, но те, которые никогда бы не удалось забыть — воспоминания того, как грубая сальная мужская рука схватила её за шею и повалила на кровать, как тьма окутывала его вторую руку, схватившую ее за волосы, как рука с шеи переместилась на застежку платья, в конечном счете разрывая лиф, как… как она закричала — пронзительно, громко, слишком болезненным криком, как рука накрыла и с силой сжала её рот, как… Если бы не Ди... — Что тебе нужно? — вновь безразлично, как будто бы и не было этого разговора, проговорила Минако, — деньги? Пытаться выбить из Берилл признание было бесполезно — она шла в отказ. И Минако, которой потребовалось много времени, чтобы начать нормально воспринимать прикосновения чужих и не только мужских рук, не хотела в это углубляться — она слишком много сил потратила на свое психологическое здоровье, чтобы рушить его в одну секунду. Берилл не обернулась, над её головой взвилась струйка дыма: — Забавно, как в вашей семье все проблемы пытаются решить деньгами. — Ради чего еще ты вцепилась в моего отца — большой вопрос. — Ради любви, конечно же. У тебя были сомнения? — Ты плохо лжешь, Берилл. — Зато ты лжешь замечательно, Минако, — улыбнулась женщина. — Но вот какая неурядица: меня все считают пострадавшей от вашей безжалостной беспринципности, а вас — теми, кто готов на костях танцевать. Забавно выходит, не находишь? — Большинство людей ведутся на таких, как ты, но это не значит, что они правы, — невозмутимо произнесла Минако — после того, как она мысленно вернулась в ту чертову ночь на одно мгновение, стало гораздо легче сохранять ледяное спокойствие. — Еще есть те, кто верят в плоскую землю и то, что ВИЧ — не существует. Мне их жалко. Я не злюсь на них, а жалею. Но я не жалею тех, кто это пропагандирует, Берилл. И я ненавижу вранье. С того самого момента, как ты переступила порог дома моей семьи, ты постоянно врала. Ты врешь даже сейчас, когда говоришь, что любила моего отца. Не любила ты его, не ври хотя бы самой себе. Её голос — мерзлый, холодный, застывший — так непохожий на голос солнечной Минако, резал без оправданий. — Это ты подорвала мою машину, ты подослала людей, чтобы они оставили после себя «подарочек», ты же подослала человека на мой День Рождения, ты же пыталась саботировать поминальный вечер. Это все ты, Берилл. Ты можешь это отрицать, можешь строить из себя невинную альпийскую овечку, можешь провести кого угодно, но провести меня у тебя не получится. Моя мать славилась своей интуицией, в этом я пошла в неё. Ты можешь попытаться обдурить весь мир и, может, у тебя это получится. Но в этом мире буду я. И я не буду верить тебе никогда, — она помолчала с мгновение и продолжила, — у тебя был шанс стать мне хорошей мачехой, но ты его разрушила, заявившись в дом не как гостья, а сразу как хозяйка, когда не имела на это никакого морального права. И добила ты эту вероятность, когда начала хозяйничать в комнате моей матери и пытаться настроить всю мою семью против меня. Про то, что ты пыталась со мной сделать руками других людей я даже говорить не буду — ты и сама знаешь, что я права. Она вновь замолчала, внимательно наблюдая за реакцией собеседницы, но Берилл стояла в абсолютной безучастности — казалось, таким образом она насмехалась над девушкой. Минако кратко высказала ей все, что произошло с ней за то недолгое время, что Берилл присутствовала в ее собственной жизни и жизни не семьи, хотя она и понимала, что чтобы разложить по полочкам всё это — и часа было бы мало. — Я тебе ничего не сделала, — процедила Минако, делая шаг по направлению к ней, — но ты ненавидела меня с того, момента, как пересекла порог моего дома. — Бери выше, Минако, — тихо прошептала Берилл, подходя к ней вплотную после недолгой паузы, — я ненавидела тебя с твоего рождения. Минако даже бровью не повела — в пятнадцать лет её раздирала бы ненависть, а эмоции хлестали бы через край, но не сейчас. Она изогнула губы в злой усмешке, таившей в себе явную угрозу, и тихо, очень медленно заговорила: — Когда бьешь щенка, Берилл, всегда нужно помнить, чьего щенка ты бьешь. Если это такса — ничего страшного, поскулит и забудет. Но если это щенок добермана, он это запомнит, и когда вырастит, — Минако едва заметно нагнулась, — сможет загрызть до незаживаемых ран — если не до смерти — если ты его еще раз посмеешь ударить. Шелест листвы отозвался траурным маршем — ветер вновь взвил волосы Минако, в то время как Берилл лишь едва заметно поморщилась от холода — локон из её замысловатой прически выпал и тоже заколыхался. Берилл повернулась, чтобы оставить все то, о чем распиналась ей несколько минут Минако, вообще без ответа. Айно не знала, что было в голове у этой женщины, но наверняка ничего хорошего. Когда Берилл сделала несколько шагов по направлению к машине вдалеке, у которой стояла охрана, она не полностью повернула голову и сказала: — Ваш ад только начинается, Минако. Вы на первом круге, — и продолжила, посмотрев на девушку с язвительной усмешкой: — впереди еще минимум восемь.

***

Минако посмотрела в зеркало и, полностью удовлетворившись увиденным, выскочила из гардеробной. Кунсайт ждал её ровно в то время, в которое они условились — он позвонил и оповестил её об этом, когда она надевала сережки. Было что-то трепетное в том, как она собиралась на их встречи — её обуревало то волнение, какое по обыкновению накрывало шестнадцатилетних девочек, собирающихся на свое первое свидание. Она знала, что была хороша собой, но ещё лучше она знала, как можно было подчеркнуть свою красоту, доставшуюся ей от матери — и которой она часто пользовалась, не видя в этом ничего зазорного. Подготовка к свиданию приносило ей не меньше удовольствия, чем само свидание. Однако несмотря на все то, что хорошего происходило в её жизни на последние несколько дней, утренняя встреча занимала большую часть её мыслей: Берилл, по её же словам, подозрительно часто ходила в семейный склеп; её слова про то, что она только начала, не могли не настораживать, и будь воля Минако — она бы выцарапала ей глаза и пришибла бы кладбищенской лопатой прямо там, похоронив в лесу неподалеку, но женщина оказалась не глупа — и приехала с охраной. После этого, днем Минако хотела отменить встречу с Кунсайтом, у неё не было никакого желания надоедать ему мрачным или озлобленным настроением, но вопреки всему (даже собственным доводам) — не отменила. Ей хотелось с ним увидеться, её тянуло к нему, ей было необходимо с ним поговорить — ей казалось, что это чуть ли не единственная приятная вещь, случившаяся с ней за последнее время. Ей хотелось с ним забыться, в конце концов. И на секунду не думать о том, что где-то есть человек, который жаждал уничтожить её и её семью. Она понимала, что влюблялась. И это её пугало. Минако осознавала, что практически не знает об этом человеке ничего, кроме того, что он с её братом в состоянии холодной войны, и он сказочно богат в силу той деятельности, которую вёл. Всё, что Кунсайт говорил, он оборонял вскользь, стараясь не фокусировать на этом внимание, давал невероятно обрывочную информацию, минимально удовлетворяя её любопытство, но при этом не обрисовывая полную картину. Зато, судя по тому, сколько Минако успела ему рассказать, про неё Кунсайт знал практически всё: это было лёгкое преувеличение, конечно, но было недалеко от правды. Выйдя из дома, она сразу же заметила и машину, и Кунсайта — он стоял, облокотившись на капот, с кем-то тихо разговаривая по телефону, но едва увидел приближавшуюся к нему Минако, попрощался и сразу же повесил трубку. Мина грустно улыбнулась и подошла к нему ближе — что-то в её взгляде заставило Кунсайта насторожиться. Её губы коснулись его щеки — легко и непринужденно, так, словно для неё это ничего не стоило. Она тихо поздоровалась, отстраняясь. Кунсайт мягко, но с легкой самодовольностью усмехнулся. — Так меня еще не приветствовал ни один деловой партнер… Минако лукаво на него посмотрела: — просто у нас с тобой особый случай… Кунсайт с улыбкой покачал головой и посмотрел на Минако, протягивая ей ключи: — не передумала? — с вызовом спросил он. Минако вскинула правую бровь. — На слабо меня брать — дохлый номер, — и приняла из его рук ключи. Когда они оказались внутри, Минако с благоговением коснулась руля. Быстро разобравшись с тем, как настроить сидение, она заняла выжидательную позу и посмотрела на Кунсайта, который с интересом до этого наблюдал за её действиями. — Я готова! — театрально торжественно произнесла Мина, задирая кверху подбородок. Кунсайт тихо засмеялся: — Нет, ты пока еще не готова, — покачал он головой. — Я умею водить! — Я знаю, но это немного другое, — слегка укоризненным-поучительным тоном проговорил Кунсайт. — Мне нужно, чтобы сейчас ты меня внимательно выслушала, это важно для нас обоих. Если не дай Бог что-то пойдет не так, и мы внезапно врежемся в столб, твой брат меня из-под земли достанет, и даже если я умру — он сначала меня оживит, а потом снова убьет. Ни ты, ни я в этом не заинтересованы, — с этими словами он мягко коснулся ее руки и чуть опустил ее по рулю. Минако засмеялась, но кивнула. — Я внимаю твоему инструктажу. Кунсайт повернулся к ней и спокойно начал говорить: — это сильно отличается от управления обычным автомобилем. И главное различие — машина будет мгновенно реагировать на твои действия. Иными словами, здесь невероятно чувствительный руль, и слишком сильное ускорение. Любое твое самое незначительное движение будет распознаваться, поэтому твоя главная задача: быть как можно последовательней и как можно сосредоточенней, — он мягко убрал прядь с ее лица, которая упала Мине на глаза. Минако легко вздрогнула, когда его пальцы коснулись её лица, но Кунсайт продолжил, как ни в чем ни бывало: — не начинай маневр слишком заранее, и не перекручивай руль — эта машина понимает с полуслова, если так можно выразиться, и ей хватает миллисекунды, чтобы отреагировать. Минако посмотрела на Кунсайта — её взгляд, до этого лучившийся весельем и теплом, внезапно стал очень серьезным: — Пристегнулся бы ты, на всякий случай. Кунсайт улыбнулся: — смотрю, ты уже чуть-чуть сдрейфила. — Нет! — запыхтела возмущенно Минако, — просто ты провел такой серьезный инструктаж, я теперь и не знаю даже!.. — Это, по-твоему, серьезный? — засмеялся Кунсайт. — Любой инструктаж больше одного предложения — серьезный! Кунсайт захохотал уже в голос, запрокинув голову назад. Минако легонько стукнула его по плечу захохотала вслед за ним. — Ладно, — Кунсайт расслабился на своем сидении и нахально улыбнулся, — поехали, мисс Айно. Только здесь не гони, выедем на трассу — и можешь дать газу.

***

Когда они въехали в город, Кунсайт выразительно посмотрел на Минако, призывая ту снизить скорость — Айно отреагировала моментально. За то время, пока они ехали в место назначения, Мина научилась понимать его невербальные сигналы на ура. Кунсайт бросил довольный взгляд на девушку и улыбнулся сам себе — Минако была явно довольна. — Что у тебя случилось? — аккуратно поинтересовался Кунсайт, когда заметил, какой необычно молчаливой она стала. Он заметил это еще в тот момент, когда они увиделись, но сев за руль, Минако, благодаря вынужденной сосредоточенности, не смогла больше скрывать напряжения, которое было вызвано явно не тем, что она вела машину. Её губы тронула лёгкая, печальная, едва заметная улыбка. — Я не хочу портить настроение нам обоим, — тихо сказала она, — но особенно тебе. — И поэтому ты будешь ходить мрачнее тучи? — Я так плохо выгляжу? — отшутилась она. Кунсайт усмехнулся: — Пока что ты очень плохо сводишь тему. Минако шумно вздохнула. Её молчание длилось с минуту, точно так же, как терпеливое выжидание Кунсайта, прежде, чем она ответила: — Сегодня я случайно пересеклась с Берилл. Кунсайт насторожился: — как это вышло? — Я пошла на кладбище проведать могилу отца, а она, оказывается, решила сделать то же самое, — не отрывая взгляда от дороги, ответила Минако, однако скорость снизила. — У нас, как ты понимаешь, состоялся великолепный, — саркастично выделила она слово «великолепный», — разговор. — Я удивлен, что ты вообще с ней разговаривала, — Кунсайт задумчиво повел головой. — Я сама этому удивилась, но мне было трудно себя остановить, — нервно ответила девушка, — она… — с тихой яростью попыталась высказаться Минако, но саму себя осекла — и это не осталось незамеченным Кунсайтом. — Минако… — тихо позвал он, однако, совершенно без давления. — Прости, — извиняющимся тоном сказала она, — я пытаюсь сдерживаться, но у меня не получается. — Я не из-за этого. — Просто я не понимаю, как такие, как она, вообще появляются на свет. — Ты сказала Диаманту? — спросил он. — Конечно. Он был в ярости. Но мою степень негодования сложно затмить, — она печально ухмыльнулась, но эта ухмылка исчезла так же быстро, как и появилась, — я была слишком подавлена, чтобы внятно выражать свои мысли. Кунсайт не принуждал ее к разговору — он осторожно коснулся руля, когда увидел, что Минако начала заводиться: — давай я поведу, если хочешь, — тихо предложил он. Мина кивнула спустя мгновение и остановилась на обочине — ей отчаянно хотелось выговориться, хотя сама она вряд ли это осознавала. Ей было уже даже плевать на то, что она сидела за рулем машины, которую всегда хотела бы водить — её эмоциональое состояние не позволяло насладиться этим в полной мере. Когда они поменяли местами, Мина вперила взгляд в дорожное полотно, и они помолчал минуту, прежде, чем Кунсайт задал вопрос: — Минако… — осторожно позвал он, бросив быстрый взгляд на нее, — она тебе угрожала?.. — Скажем… нет. Она скорее хотела меня позлить, — едва заметно нахмурившись, поделилась Айно. — Я просто не могу её видеть. Если бы не охрана, клянусь, я бы выцарапала ей глаза, — сокрушенно прошипела Минако и с обреченностью запрокинула голову назад. — И создала бы себе целый ворох проблем, — рассудительно заметил он и взглянул на девушку. — Моя любимая героиня: Скарлет О’Хара, поэтому — «я подумала бы об этом завтра». — Надеюсь, что в твой истории я не закончу, как Ретт Батлер, — усмехнулся Кунсайт. Минако застыла на мгновение, а затем рассмеялась: — Ну уж нет, для этого ты слишком мне… Через секунду её голос оборвался, как будто кто-то внезапно выключил источник электрического питания. — Договаривай, — невозмутимо-бархатно произнёс Кунсайт спустя мгновение, не смотря на неё. — Я уже знаю, что ты хочешь сказать… Минако заметно смутилась — едва заметный румянец тронул ее щеки, но он был слишком невыразительным. Она облизала пересохшие губы и улыбнулась: — Я в эти игры не играю. — Но ты же сама её и начала. — Я просто… — она замешкалась и невольно взяла паузу, — просто… Кунсайт многозначительно молчал — его это всё забавляло. — Просто сказала то, что думала, — подсказал он. — Я не договорила то, что я думаю. — У тебя есть все шансы сделать это сейчас. — Мне обязательно это сейчас произносить? Хочешь потешить своё самолюбие? — приподняла она свои невероятно аккуратно подведенные брови. — Нет, — просто ответил он, — но мне нравится тебя дразнить. Её телефон зазвонил, и она была вынуждена переключить свое внимание на него. Кунсайт бросил на неё быстрый взгляд и увидел, как она отклоняет вызов. — Не хочу сейчас говорить с Диамантом, — пояснила она. — Он прекрасно знает, что я с тобой. — Так может быть поэтому и звонит? — предположил мужчина. — Он беспокоится о тебе. Это нормально. — Он не беспокоится, ему просто нужно все контролировать. Минако вроде как отложила телефон в сторону, но при этом через секунду глубоко вздохнула и отбила брату сообщение. — Иногда он, откровенно говоря, страдает паранойей, — поделилась она, — со временем эта гиперответственность сошла на нет, но у него все равно иногда проскальзывает. — Я бы тоже переживал, если бы был твоим братом, — Кунсайт едва заметно улыбнулся вновь, — подумай сама, как это выглядит со стороны. Он отпускает свою сестру с тридцатилетним мужчиной в ночь непонятно куда. Я не думаю, что он просто так бы тебя отпустил, не знай он меня. Но даже при этом — он все равно беспокоится. — Потому что у вас взаимная неприязнь? — В первую очередь потому что ты его родная сестра, — спокойно подметил Кунсайт. — Я бы переживал точно так же. — Этой сестре уже двадцать с лишним годиков, она в праве сама решать, куда, с кем и во сколько. — Но он же не предъявляет тебе по этому поводу претензий?.. — взглянул на неё Кунсайт. — Нет, — не стала отрицать Мина. — Но твое замечание про «я переживал бы точно так же» его не оправдывает. Я всю свою сознательную жизнь боролась за свое право на личное пространство. — И он тебе его не давал? — Не то, что бы не давал… скорее в какие-то моменты душил заботой. Так нельзя с близкими — даже если ты очень сильно их любишь. — Ты на него обижена? — Нет. Мы уже наобижались на всю жизнь вперед, Кунсайт. Самый дорогой урок, который я усвоила, каким бы очевидным он ни был — каждая секунда безвозвратна. — Для кого-то это не очевидно и к концу жизни, — мягко сказал он. — Ты очень молодая, Минако. И очень мудрая для своих лет. — Такие комплименты мне еще не делали, — лукаво прошелестела она. — Могу сделать ещё, если доскажешь свою фразу, — с улыбкой ответил ей Кунсайт. Минако закатила глаза: — Сдалась тебе эта фраза. — У тебя принципиальная позиция не говорить очевидные вещи первой? Мина поправила волосы. — Ты сейчас издеваешься надо мной. — Хорошо, — продолжал Кунсайт, как будто она вообще ему ничего не сказала — было видно, что он веселился, хотя и не показывал этого в открытую, — смотри, как это делается, — машина плавно остановилась по правой стороне дороги. — Ты говоришь так, как будто бы тебе глубоко за пятьдесят, — нервно отшутилась она и вновь поправила волосы — она сделала это для того, чтобы что-то сделать, не более. — Преподашь урок? — Ну я же старше тебя, — резонно заметил он и серьезно на неё посмотрел. — Выходим, — мягко сказал Кунсайт спустя пять минут. Когда они оказались на улице — ветер с реки обдал и окутал их вечерней прохладой. Машина прощально звякнула и через секунду Кунсайт оказался рядом с Айно. Минако чуть подняла голову — несмотря на то, что она никогда не считалась коротышкой, на фоне Кунсайта девушка казалась миниатюрной. Они стояли исключительно близко — еще чуть-чуть и они могли бы почувствовать тепло тел друг друга; вечер вокруг них ерошился, сгущался темнотой, даже несмотря на приглушенно горевшие фонари. Минако поежилась — но скорее от волнения, заключившего её в тиски — она чувствовала себя практически подростком на грани совершения чего-то исключительно волнительного, в то время как Кунсайт был адски спокоен — и его спокойствие было ледяным. Они смотрели друг другу прямо в глаза, ведя свой, только им одним понятный молчаливый диалог. Они понимали, к чему все это ведет — не могли не понимать, но при этом им нравилось то, что они сближались — очень постепенно, Минако сказала бы, что «правильным» образом — без резких «я тебя люблю» и страстного занятия любовью после первой выпитой рюмки на такой же первой встрече, после которой понимаешь, что вообще человека не знаешь. Минако не знала и не хотела знать, сколько женщин любили его и сколько мечтали стать его женой, по сердцам скольких он прошелся катком и даже не заметил, и единственное, что она четко осознавала в тот момент, что не хотела бы стать одной из них, но даже если бы и стала — никогда бы не попрекнула этим Кунсайта — время, которое она проводила с ним, и которое еще предстояло провести, было невероятно ценным. Он сделал шаг вперед, чуть наклонился, провел губами по её щеке, а затем коснулся и её губ — Минако ответила, запрокидывая руки ему на шею. Их поцелуй был медленным и сладким, как патока; невероятно осторожным и хрупким со стороны Минако и очень настойчивым и властным со стороны Кунсайта — их игра не заканчивалась — она только начиналась по-настоящему. Людей вокруг не было — лишь река, ночь и они вдвоем — Кунсайт никогда не был романтиком, доходило до того, что украшения любой своей женщине выбирали его же секретарши: он просто знал, что дамы любят подобные вещи, но ходить выбирать что-либо у него не было ни сил, ни желания. Кунсайт притянул ее к себе, вынуждая Минако сделать маленький шажок вперед — его руки легли ей на талию — такую тонкую, что его ладони, казалось, могли обхватить её практически полностью — он машинально провел ими чуть-чуть вверх, так, что майка Минако немного задралась — это получилось неумышленно, автоматически, не специально — но самой Минако было на это все равно — она наслаждалась их поцелуем. Когда он отстранился от неё, Минако задышала чуть громче, чем обычно, и тихо произнесла: — Мне очень понравился этот урок. Можно еще парочку? Кунсайт улыбнулся и постарался заправить прядь волос, колыхаемую ветром, за ухо, но у него не получилось — ветер вновь трепал её волосы и выбивал локоны из укладки: — Можно, — тихо произнес Кунсайт, и его губы вновь накрыли её. Они оба понимали, что окажись они сейчас там, где их никто не мог бы увидеть, одними поцелуями дело бы не ограничилось. В этом не было ничего неправильного, наоборот — это было бы логично и даже ожидаемо, но та игра, которую они затеяли, и от которой они оба получали удовольствие и моральное удовлетворение, точно так же бы завершилась — ни Кунсайт, ни Минако не могли этого допустить.

***

— Почему ты никогда не рассказывал о… своей семье? — с искренним интересом спросила его Минако и облокотилась спиной на парапет, отгораживавший набережную. Она чуть сильнее сжала стаканчик с кофе, как будто бы нервничала. Кофе они успели приобрести в кофейне около набережной, и надо признать, он был довольно неплох. Кунсайт примостился рядом с ней, устремляя взгляд на проезжую часть, которая была по обыкновению пустынна в это время суток. — Когда мой отец умер, мне был двадцать один год, — ровно сказал Кунсайт. — Два года у руля стоял мой дядя, который впоследствии отошел от дел по причине здоровья — в тот момент, когда я был вынужден принять на себя бразды правления, мне было двадцать четыре года. Мина опустила взгляд на стаканчик с кофе — что-то в простоте его интонации заставило её смутиться — как будто бы она спросила что-то неуместное, если не сказать, что нелепое. Хотя здравый смысл подсказывал, что ничего страшного в её логичном вопросе не было. — Мать живет за границей — мы видимся с ней раз в год в лучшем случае. Минако бросила на него вопросительный взгляд. — У меня попросту нет времени мотаться на Лазурный берег каждую неделю, — с легкой усмешкой ответил он. Минако улыбнулась, водя указательным пальцем по окантовке крышки, закрывавшей стаканчик с кофе. — Однажды папа мне сказал в одном разговоре, когда мне было четырнадцать, что если я захочу, то могу получить образование и тоже уехать жить на Лазурный берег, не зная никаких бед. Он очень неудачно пошутил, а я тогда очень неудачно ответила. — Что именно он сказал? — Что выдаст меня замуж насильно, если я буду себя плохо вести. Кунсайт слегка улыбнулся. — На что я ответила, что в таком случае сбегу в Мексику, выйду замуж за местного наркобарона, и поминай, как звали, — она сделала глоток и пожала плечами, — в шоке тогда стояла вся семья. Я была так себе ребенком. Кунсайт тихо, по-доброму снисходительно засмеялся: — поверь, — заверил он, — есть дети в разы хуже. — Например? — Например я. Честно признаюсь в том, что я был ужасным сыном, — повернув голову к Минако, он усмехнулся. — Да брось, — отмахнулась от этого девушка, — бьюсь об заклад, что ты был паинькой. — Ты так в этом уверена? — он насмешливо вздернул правую бровь. — Ну что ты мог сделать ТАКОГО катастрофичного? Дай мне хотя бы один пример, — бросила Минако и одним глотком допила кофе. — Если у тебя нет детей на стороне, считай, что ты — паинька. — Степень безбашенности ты измеряешь количеством детей на стороне? Минако, — с наигранной осторожностью начал он, — это не единственная безбашенная вещь, которую можно сделать. — Хорошо. Еще замужество. Один из главных вопросов, которые мне задал мой брат, когда мы с ним впервые увиделись после долгой разлуки — не вышла ли я замуж. Это, кажется, вообще единственное, что его тогда волновало. — Будь я твоим братом, меня бы тоже это волновало. — То есть тебя это не волнует? — нашла, за что зацепиться Минако, и с надеждой, что её провокация сработает, на секунду поджала губы. Кунсайт посмотрел на нее, как на маленькую девочку, и еле сдержал усмешку: — Ничего, — сказал он невозмутимо, — если что — разведешься. И Минако подумалось лишь о том, что если бы по какому-то глупому совпадению она реально была замужем, то она действительно развелась, если это потребовалось бы. Она замолчала, явно что-то обдумывая — Кунсайт бросил на неё быстрый взгляд и улыбнулся самому себе — ему нравилось ставить ее в тупик в ответ на провокации — он признавал, что Мина была мастером подстрекательства, но он явно был лучше. — Я хочу украсть тебя на выходные, — без прелюдий, прямо начал Кунсайт после недолгого молчания. — Как ты смотришь на то, чтобы уехать со мной в пятницу вечером? Минако удивленно дернула головой. — Что? Женский азарт, легкое тщеславие, предчувствие охватило её, как огонь брошенной зажженной спички охватывает газолин. Минако нравились игры на острие ножа — самой идти по краю лезвия — и доходить до конца, не сорвавшись вниз. — Что, вот так прямо? — усмехнулась она, однако в ее усмешке не было ничего оскорбительного, лишь интерес и любопытство. — Не сочти мое предложение непристойным — там минимум десять спален, — вновь бархатно ответил он, услышав вопрос. — Тем более, ты ценишь хорошее вино. Неподалеку есть виноградник, на который мы поедем, и проведем там вечер. Я гарантирую, такое вино ты вряд ли пробовала — его изготавливают исключительно в одном месте. — Даже предлог нашелся, — пошутила Минако и в предвкушении закусила нижнюю губу — и этот крайне красноречивый жест не остался незамеченным — Кунсайт знал, когда женщины реагируют так. — Ты выберешь любую спальню, какую захочешь, — вновь повторил он, не ведясь на очевидную провокацию. Губы Минако тронула призрачная улыбка, она вскинула правую бровь и спросила спустя секунду: — А что, если я выберу твою? Сделав шаг вперед, Мина приблизилась к Кунсайту вновь на максимально близкое расстояние. Она провоцировала его уже в открытую, даже не стараясь прикрыть это хоть какой-то благообразностью — Минако начинала доверять ему, и при этом стала гораздо смелей. — Тогда я тебе скажу, — тихо произнес Кунсайт, сразу же меняя интонацию и наклоняясь к её уху, — что это по-своему опасно. И едва ты ступишь на порог моей спальни, выйти у тебя из неё просто так уже не получится. Его тихий голос, казалось, коснулся каждой нервной клетки Минако — она на мгновение затаила дыхание, стараясь, чтобы легкое волнение, охватившее ее, не дало о себе знать, хотя — она была уверена, — Кунсайт уже почувствовал это. Мина улыбнулась: — Туше. Через несколько секунд она продолжила: — Мы же знаем эту истину, Кунсайт. Ты знаешь, что я знаю, а я знаю, что ты знаешь. Но нам с тобой нравится эта игра, — рассудительно обозначила Минако. — Я не собираюсь сдаваться, но мне интересно, сколько ты готов будешь в это играть? Ты не выглядишь человеком, которому нравится ждать. Он засмеялся: — Минако, мне не двадцать лет. Это тогда я упивался тем, что любая женщина была готова по первому моему зову, а сейчас это попросту стало не интересно, — он посмотрел на неё. — То, что для тебя легкодоступно, на самом деле не так желаемо. — Ты любишь покорять? — уточнила она. — Да, — согласился он, — я люблю покорять. То, что досталось тебе с трудом, имеет наивысшую ценность. — И на этом все заканчивается, — хладнокровно подвела итог Минако, даже не посмотрев на него. Кунсайт, однако, остановился: — Почему ты так думаешь? — спросил он с легким недопониманием в голосе. — Потому ты сам только что это озвучил. Давай честно: что будет, когда мы переспим? — она точно так же остановилась и посмотрела на него. — И давай не будем отрицать очевидного — к этому все и идет. Ты хочешь меня, я хочу тебя. Нам нравится игра, которую мы затеяли, и мы упиваемся ею, но что будет, когда эта игра закончится? — Минако покачала головой, — когда мы дойдем до конечной точки? Кунсайт сложил руки под грудью и, еле сдерживая легкий смех, спросил: — А ты считаешь секс конечной точкой? Едва заметный румянец тронул её щеки, она не отвернулась и не засмущалась, но с ответом она нашлась не сразу, и Кунсайт вновь заговорил: — Минако, — тихо обратился он к ней, — кроме секса бывает много чего еще. Не сочти за грубость, но, если бы я хотел от тебя только этого, поверь, — он улыбнулся, — несмотря на все свое идеальное воспитание, скорее всего — я не говорю, что наверняка — ты бы давно оказалась в моей постели. — Ты излишне самонадеян. — Тогда скажи мне, что это не так, — он лукаво улыбнулся, однако интонация в его голосе была похожа на ту, что была в голосе змея-искусителя, когда он совратил Адама и Еву к греху. — Скажи, что я ошибаюсь. И это был вызов. Минако мягко улыбнулась, хотя счастливой улыбкой это можно было вряд ли назвать, скорее, она таила в себе скрытую опасность — исключительно женского толка — под стать его интонации. — Ты ошибаешься, — протянула одна. — Потому что я могу сказать то же самое про себя. Если бы я захотела, чтобы это произошло раньше, это бы произошло, не спорь. Кунсайт засмеялся и покачал головой. — В этой игре не будет победителя. Либо для обоих ничья, либо проигрыш, понимаешь? И тем более — ты бы не захотела этого прям сразу, а если бы и захотела — не сделала бы. — Это еще почему? — с вызовом посмотрела она на него. — Потому что ты так воспитана. Тебе нужно, чтобы тебя обхаживали. Будешь спорить? — со знанием дела ответил он. Минако повела головой, словно о чем-то глубоко задумавшись. Её лицо, похожее на фарфоровую маску, не выражало никаких эмоций, кроме легкого замешательства. Однако вопреки всему, она прекрасно понимала, о чем он говорит — и чем больше она об этом думала, тем больше она в этом убеждалась. — Я привыкла побеждать, — с легким озорством сказала она. Кунсайт слегка запрокинул голову назад и тихо засмеялся: — Какое совпадение, — тихо подметил он и улыбнулся, подходя к Минако поближе и склоняясь к ней, — я ведь тоже не знаю, как проигрывать, — почти неслышно сказал он прежде, чем вновь накрыть её губы своими. Ночь окутала их, скрывая от всего мира.