***
Вечер пятницы для Рей, в отличие от подруги, за которую она была искренне рада, выходил тоскливым — за окном шел проливной ливень, а внутри самой Хино была пустота — вымотанная этой мрачной неделей, её не покидало чувство тревоги — отчего-то казалось, что дальше будет только хуже. — Рей, — послышался позади голос отца, — может, поговорим? Она сидела на диване в большой гостиной, попивая красное вино из личных закромов господина Хино — Пино Нуар было бесподобно, до этого она хотела достать бутылочку Шираза, но передумала. Ей хватило одного взгляда на папу, чтобы понять, о чем будет этот неожиданный разговор. — Прямо момент подгадал, — съехидничала она, — я уже на половине, — и указала кивком на бутылку. Внутреннюю пустоту Рей была не намерена показывать отцу, который боролся с собственным непрекращающимся беспокойством. Она наблюдала, как он невозмутимо взял колокольчик со стола, позвонил в него, дождался, пока подойдет служанка, и попросил принести ее бутылку виски. После того, как девушка поставила на стол алкоголь и стакан и удалилась, господин Хино налил себе ровно половину. — Ты уверена в решениях, которые принимаешь? — без всяких прелюдий начал отец, присаживаясь на диван напротив. Рей призадумалась, затем в непонимании качнула головой и вопросительно посмотрела на господина Хино: — Что ты имеешь в виду? — Не прикидывайся дурочкой, у тебя все равно не выходит это, — он укоризненно прищурился. — Я имею в виду, что ты уверена, что хочешь расстаться с человеком, за которого ещё месяц назад была готова выйти замуж? — А почему ты так уверен, что это я хочу расстаться, а не он? — Рей, — предупредительно обратился к ней он, — будучи твоим отцом, я знаю тебя уже двадцать третий год. Даже ты себя не знаешь так, как знаем тебя мы с матерью. То, что этот разрыв — твоя пионерская инициатива, даже к гадалке ходить не надо. Он по-доброму, чисто по-отечески улыбнулся. Рей понимала, чем был вызван этот разговор — уже которую неделю отец наблюдал за тем, как Рей и Энди, до этого старавшиеся уловить любую свободную минуту, чтобы обсудить свадьбу, перешли на нейтрально-уважительный тон и старались держаться друг от друга подальше. Она сказала отцу, что они расстались, но не озвучила причину — до этого момента он полагал, что они сойдутся снова. Видимо, для себя он увидел достаточно, чтобы убедиться в серьезности намерений дочери, и настал тот момент, когда стоило это обсудить. Возможно, подумалось Рей, для него это был так же способ хотя бы на какой-то короткий промежуток времени забыть о собственных проблемах, каждый день грозившимися обернуться кошмаром наяву. — Хорошо, допустим, — кивнула Рей спокойно. — Я так понимаю, что, если я скажу, что не хочу об этом разговаривать, ты все равно не отстанешь? Несмотря на то, что со стороны эта фраза могла показаться несколько хамской, Рей никоим образом не хотела нагрубить отцу — её интонация была максимально сдержанная и доброжелательная. — Правильно понимаешь. Наш разговор обезопасит и тебя, и меня. Если что-то пойдет не так, я никогда не скажу, что «я же говорил», но я так же очищаю свою совесть, — он поднял руки в капитулирующем жесте, — моя обязанность, как родителя, подстелить тебе соломки, где надо, и попытаться обезопасить от опрометчивых решений. Если же ты все равно набьешь шишки вопреки всему, это будет твой выбор и твое решение. Насильно выдавать тебя замуж я не собираюсь. Поэтому позволь спросить: что между вами произошло такого, что ты готова с размаху хлопнуть дверью? — Разные взгляды на жизнь, — ее ответ прозвучал заранее заготовленным. Пожав плечами, Рей сделала глоток вина и продолжила, — я поняла, что наши представления о жизни не сходятся. — Удивительно, Рей, — слегка насмешливо отозвался отец, — все эти годы сходились, а тут внезапно перестали, — он едва заметно покачал головой, — есть что-то, о чем я должен знать? Рей приподняла правую бровь и откинулась на диван: — Нет, такого нет. Если бы я захотела, я бы сказала. — Он сделал тебе больно? — Да нет же, — слегка сердито отмахнулась девушка, — может, это я вообще влюбилась в другого человека, при чем здесь Джиба? Отец смерил дочь долгим, выжидательным взглядом: — В отношениях двоих не всегда все гладко. У нас с твоей матерью точно так же были разногласия, но при их возникновении, их следует решать, а не бежать от них. — Влюбленность в другого человека — это разногласие? — Можно поинтересоваться, кто этот счастливчик? — А какая разница? — Рей, влюбленность и страсть проходят, дальше начинаются суровые будни, в которых тебе необходим будет человек, на которого ты сможешь положиться или позволить ему быть тебе опорой. В особенности, в твоем случае. В нашем с тобой деле нет друзей. — Господину Айно ты говорил то же самое? — насмешливо вскинула она брови. Отец глубоко и тяжело вздохнул: — Ты знаешь, о чем я говорю. Пытаться сейчас ерничать — не лучшая идея. — Это просто моя реакция на этот достаточно стрессовый разговор. Я приняла решение, — веско обозначила Рей, — и оно окончательное. Прошедшая мимо них горничная заставила их обоих на минуту замолчать. — Ты понимаешь, что ты спускаешь в трубу несколько лет своей жизни? — Я не спускаю их в трубу, я благодарю эти годы за опыт и делаю шаг вперед. То, что Энди прекратил быть моим молодым человеком, не вычеркивает его из моей жизни… — Вот именно, — оборвал ее отец, — я скажу сейчас очень крамольную вещь, которая кому-то может показаться неправильной, но: ты подумала о том, что будет, когда он внезапно объявится с другой женщиной? Рей, не только ты обзаведешься другой жизнью, он тоже пойдет своей дорогой. Вы перестаете существовать, как пара — и у вас начинается новая жизнь, в которой вам не будет места друг другу. Ты сама готова его отпустить? Рей неожиданно резко замерла — услышать подобное от папы было для нее несколько необычно — тот всегда руководствовался чисто мужскими принципами. Но его слова заставили ее призадуматься — была ли она действительно готова отпустить человека, который знал ее, который принимал ее такой, какой она была — со всей её вспыльчивостью, раздражительностью и несдержанностью? Несмотря на то, что она всячески старалась изжить в себе эти качества, то, что она была невероятно темпераментной, и осталась бы такой до конца жизни, было ясно, как божий день. Если бы она могла честно признаться отцу во всём, стало бы разительно проще, но она не могла. В её картине мира, то, что сделал Энди, было подлостью, но также она понимала, что не то непросительная измена, когда ты спишь с другой и думаешь о своей женщине, а то, когда ты спишь со своей женщиной и думаешь о другой. Она посмотрела на отца — он впервые за несколько недель выглядел максимально расслабленным — и задумалась о том, изменял ли он матери. В памяти невольно всплыли разговоры пятилетней давности — будучи ученицами элитарной школы, друзья её и Минако все были отпрысками богатых и благородных семей, но не проходило и дня без сплетен о том, что кто-то кому-то изменил. Это считалось предосудительным, но — ожидаемым. Рей помнила до сих пор, как их общая с Миной подружка Оливия тихо прорыдала весь день и не появлялась после этого на занятиях где-то месяц, потому что ее родители подали на развод — отличился отец. Скандал был знатный — о нем говорили в газетах и в интернете, об этом разводе, который влек за собой прилюдную дележку имущества, и разрушенную психику Оливии, сплетничали все, кому не лень. Еще больше потом обсуждали то, как ее отец поспешно женился на той женщине, с которой изменил матери. И уже совсем никого не удивило то, что сама мать Оливии была замечена с новым ухажером уже через пару месяцев — что наталкивало на мысли, что она тоже изменяла. В этой круговерти предательства и взаимного неуважения больше всех было жалко саму Оливию, которая была не виновата в том, что ее родители попросту разлюбили друг друга. Насколько Хино была в курсе, Оливия с тех пор никогда не завязывала длительных отношений, уехала жить во Францию и более в стране не появлялась — низкий поклон родителям за это. Рей вновь взглянула на отца и прищурилась — если он когда-то и изменял матери, ни Рей, ни сама госпожа Хино об этом не знали. И это незнание, вполне возможно, когда-то, вероятно, спасло ее семью от участи семьи Оливии — это был тот вариант, когда незнание было жизненной необходимостью. Мать продолжала любить отца, а отец продолжал любить мать и охранять ее от всего, что могло ей навредить — они вместе вырастили такую, как Рей, и хотелось верить, что они ею гордились. Они поддерживали друг друга, давали друг другу силы, и отец находился так высоко и занимал свое положение в том числе благодаря матери. Рей не понимала, как вообще можно было бы изменить такой женщине, как ее мама, но она и не знала наверняка, что он не изменял. Мужчины, действительно, иногда думали головкой, а не головой, и ситуация с Энди была ярым тому подтверждением. Все это сводилось к одному — если бы ей только не попалось на глаза то, что попалось, она бы пребывала в святом неведении, которое на самом деле было не таким уж и плохим в этом случае. Большинство людей согласны в том, что измена — это предательство. Но далеко не все хотят о ней знать, предпочитая горькой правде святое неведение. И такое мнение тоже имело место быть. И Рей была не уверена, какой конкретно точки зрения она придерживается окончательно и бесповоротно. В случае с Энди, судя по всему, его признание сослужило «хорошую» службу — он сказал, а у нее как отрезало. Может, тогда это была и не любовь вовсе?.. Она мотнула головой, словно сбрасывая наваждение: — Я готова отпустить, потому что это мое решение. И я буду счастлива, если он женится на достойной женщине. И если я получу приглашение, я даже пойду на эту свадьбу, — тихо озвучила Рей, — а я буду счастлива с кем-нибудь другим. — И ты понимаешь, что отпускаешь человека, который был готов ради тебя на все? — уточнил отец, делая глоток. Рей помолчала: — Понимаю. И отпускаю с легким сердцем. Она сама была не уверена, верила ли в то, что говорила, но ей, по крайней мере, хотелось бы этого. Отец покачал головой, вновь сделал глоток виски и поставил стакан на журнальный столик: — Никогда не думал, что буду сидеть с дочерью, распивать с ней алкоголь и обсуждать ее расставание. — Думал, что выдашь меня замуж с первой попытки и все? — криво улыбнулась она. — Да ну конечно, — саркастично отвесил он, — тебя выдашь, — и по-доброму рассмеялся. — Первый эксперимент не удался. Наверное, со второго раза точно получится… по крайней мере, мне хотелось бы на это надеяться, — Рей пожала плечами, поболтала вино в бокале и поставила его на столик. — Даже если со второй не получится — из этого дома тебя никто не выгоняет. Но… я прошу тебя подумать еще раз, — тон его голоса переменился на более серьезный, из которого исчезла легкая смешинка, — уверена ли ты в своем выборе. У тебя горячая голова, Рей, и ты часто рубишь с плеча. В тебе это было, есть и будет, но тебе нужно научиться с этим справляться. — Говоришь с мужской точки зрения? — Говорю с отеческой точки зрения. Мы будем любить тебя любой, и человек, который захочет провести с тобой жизнь (и мы не говорим сейчас про Энди), будет тоже любить тебя любой. Но это не значит, что нужно прекратить сдерживать себя, полагая, что ты никак не можешь его обидеть. Я это к тому, что ваши с ним скандалы мы тоже слышали… — Значит, для тебя не должно было стать откровением, почему мы расстались. — Значит, оно и не стало, — неопределенно сказал отец, при этом не поясняя более ни словом озвученную фразу, — есть вещи, которые я никогда не смогу оправдать сделанные другими людьми по отношению к тебе, Рей. У меня на это просто нет никаких сил, как у отца. Но если ты когда-нибудь захочешь поговорить на ЭТУ тему, но уже в более сознательном состоянии, приходи в любой момент. Рей насторожилась: — О чем? Отец приподнял уголки губ так, что у него вышла печальная полуулыбка. — Я же говорил — у тебя не получается даже прикидываться дурочкой. Ты прекрасно поняла, о чем. С этими словами он вновь позвонил в колокольчик, в полнейшей тишине дождался, пока придет горничная, чтобы забрать все необходимое, и, поцеловав дочь в макушку, вышел из гостиной, оставляя девушку в одиночестве. Рей проводила его долгим взглядом, поджала под себя ноги и, сжав бокал в руке, закусила губу. Из ее правого глаза мерно скатилась слеза — но она сразу же ее вытерла рукой — так, что не осталось даже следа. Было невероятно тяжело, но сказать отцу правду она не могла. Хотя, видимо, он уже и сам до всего догадался, но напрямую этого не озвучил — почему он этого не сделал, Рей не догадывалась и гадать не хотела. Единственное, чего она желала, чтобы каждый раз, когда она обо всем этом думала, сердце прекратило щемить…***
Энди глушил уже третью порцию, когда позади него послышался знакомый голос — от него невольно зазвенело в ушах — мозг услужливо подкинул воспоминания прошедших дней. — Ты вернулся, — констатировала девушка, садясь рядом с ним за барную стойку и ловким движением закидывая ногу на ногу. — Я все думала, где ты пропадал. Энди поначалу даже не обратил внимания — погруженный в свои мысли о том, что происходило в семье Хино, своим единственным собеседником на вечер он предпочел бы видеть бокал с виски. Едва он осознал, кто примостился рядом с ним, настроение ушло ниже отметки в «ноль». Ему не хотелось разговаривать с этой женщиной — по крайней мере, не тогда, когда у него голова забита абсолютно другим. — На меня навалилась работа, — даже не повернулся он, — слишком много работы. Он мог видеть боковым зрением, как девушка рядом с ним повернулась к барной стойке. — У меня тоже был завал, — как будто и вовсе не заметив мрачности голоса, поделилась она, — мой босс решил из меня всю душу выпить. Энди, наконец, соблаговолил к ней повернуться — Усаги была при параде: темно-синее платье, выгодно подчеркивавшее ее формы, сидело, как влитое. Оно выгодно контрастировало с её глазами, под которыми можно было заметить едва заметные синяки — консиллер хорошо их скрывал. — Не особо ты сегодня разговорчивый, — приняв из рук бармена высокий изящный стакан с коктейлем, сказала она. Мужчина постарался сохранить хотя бы подобие вежливости: — Я не в настроении, чтобы вести с кем-то беседы, если честно. — У тебя явно что-то случилось. — Да, — кивнул он, — случилось. Усаги, предприняв несколько попыток завязать разговор, в какой-то момент сдалась — Энди понимал, что скорее всего, он ее задевает своим равнодушием, но поделать с этим ничего не мог. Перед глазами у него стоял образ заметно сдавшего господина Хино, который уходил с утра из дома на работу в Парламент с таким видом, что как будто это его последний день. Уставшая Рей, которая вникала во все это раз за разом все больше, и ожидавшая бури почти ежечасно — когда и к ним в дом заявятся с обыском; госпожа Хино, которая понимала, что происходит что-то исключительно плохое, но не имевшая сил этому противостоять в силу слабого здоровья и семьи, которая ее оберегала от этого. И сам Энди, который чувствовал крайнюю степень бессилия. Усаги сидела рядом и чинно попивала коктейль, яростно строча что-то в телефоне. Энди не знал: она не уходила, потому что не хотела, или до последнего рассчитывала получить от него ответ хотя бы на один вопрос? Сделать вид, что они незнакомы, было практически невозможно. Неуютное чувство неловкости ощущалось между ними — либо это чувствовал исключительно Джиба, потому что по Усаги было невозможно сказать, что она ощущала хоть какую-то несуразность. — Как дела? — спросил он неожиданно. Это вырвалось против его воли — наверое, из-за подсознательного желания скрасить неловкость. Усаги повернулась к нему, как будто бы и не было до этого нерасторопной тишины между ними. — Вполне себе, — ответила она. — Если бы не мой начальник, в последнее время находящийся в каком-то другом измерении, был бы вообще шик. — Напомни ещё раз, где ты работаешь? — Не напомню, потому что я никому не говорю, где я работаю. Тебе я тоже не говорила, — она улыбнулась и вновь объяла пухлыми губами трубочку. Энди улыбнулся против воли — это был не первый раз, когда он слышал подобный ответ. Равно как и сам он часто отвечал подобным образом — порой возникало желание остаться в глазах человека полнейшим инкогнито. Особенно в этом баре. Единственное, что он мог сказать по поводу Усаги, так это то, что деньги у нее водились — она была хорошо одета и могла позволить себе пить коктейли за тридцать долларов каждый. Сумка от именитого бренда вполне могла быть подарком, однако в тот раз Энди успел чуть-чуть узнать Усаги, а потому понимал, что вряд ли это было так — скорее всего, она на нее заработала сама. Усаги, судя по всему, отослала сообщение, положила телефон экраном вниз и с готовностью повернулась к Энди: — Все? На этом разговор закончен? В её голосе не было упрека, она скорее легко насмехалась над происходящим. — Нет, я просто не хотел тебя отвлекать. Из-за этой женщины распались его отношения, и он потерял самую дорогую женщину в своей жизни, подумалось ему. Затем он мысленно себя поправил — отношения распались не из-за Усаги, а из-за него самого. — Я закончила, — она кивнула на телефон, — можешь поведать, что тебя так тревожит. Считай, что я — попутчик в поезде, мне можно рассказать все. — С чего ты взяла, что у меня что-то тревожит? — Ты свое лицо поникшее видел? Энди недоуменно повел головой. — Что? — У тебя на лбу написано, что у тебя проблемы. Дело твое, конечно, но, может, я могу помочь, — неуверенно улыбнулась она. — Знаю, что предложение от… — она замешкалась, стараясь подобрать слова, — едва знакомой девушки звучит по меньшей мере странно, но по-другому я не могу. Не могу не помогать, или по крайней мере не могу не предложить помощь, я имею в виду. Нахмурившись, Энди прикончил порцию виски и жестом дал бармену отмашку повторить. — Это вряд ли, — с толикой благодарности ответил на ее первое предложение Энди, — если у тебя нет на примете хорошего финансиста, который умеет держать язык за зубами даже под страхом смертной казни, то вряд ли ты мне поможешь. Он видел эту женщину третий раз в жизни — но позыв сказать то, что говорить, вполне возможно, не следовало, оказался непреодолимым. Усаги не знала, кто он такой и чем занимается, равно как и он был не в курсе, кто она вообще такая. И вполне возможно, это было замечательно, учитывая тот факт, что Энди и так уже сказал больше того, что требовалось. Вполне возможно, что Усаги даже не запомнит этого вопроса, а если и запомнит, то… — Есть, — неожиданно тихо сказала она. — А что, у тебя проблемы? Энди замер и медленно перевел взгляд на девушку — стакан в его руке дрогнул. — Да, — быстро сориентировался он, — у меня проблемы, но… — Я знаю, что тебе лучше этим со мной не делиться, — она предупредительно вскинула руку. — Просто скажи, насколько все серьезно? Его губы против воли растянулись в грустной усмешке. — Тебе по какой шкале? — От одного до десяти? — неуверенно вскинула она брови. — Двадцать. Усаги промолчала на это — лишь сделала еще глоток и изучающе взглянула на мужчину — она как будто силилась понять что-то про него, но при этом эта мысль ускользала от нее. — Я не знаю, согласится ли он, но так как он мой очень хороший… друг, то я думаю, что не откажет, — она смутилась на слове «друг» и это не осталось незамеченным Энди. — Жених? — Нет. Друг. Приятель. — Насколько он умеет хранить тайны? — вопросы сыпались против его воли. Странное чувство правильности всего происходящего поселилось у него в душе. — Настолько, что у него хватит информации пересажать все наше правительство и самых влиятельных бизнесменов, но ты видел хотя бы одного в тюрьме?.. К нему обращаются за помощью самые отчаявшиеся. — Как его зовут? — недоуменно спросил Энди, поворачиваясь к девушке. Ему стало неожиданно интересно имя этого серого кардинала, о котором она говорила. По её тону было понятно, что она понимала, о чем рассказывает, но мелкое зерно сомнения не давало ему спокойно выдохнуть. Энди мог похвастаться знакомством с огромным количеством невероятно влиятельных людей, но, перебрав все имена в голове, не пришел ни к чему. Вполне возможно, девушка, сидевшая перед ним, знала кого-то, кого не знал сам Энди, хотя это, безусловно, было практически невозможно. Усаги не производила впечатление осведомленной барышни, обладающей невероятным количеством связей. Безусловно, она была обеспечена и, наверное, водила разные знакомства, но при этом вообще не выглядела, как человек, обладавший хоть сколько-нибудь весомым влиянием. Энди знал, как выглядят подобные люди. Усаги не относилась к этому типажу от слова «совсем». Вполне возможно, что ее контакт был данью счастливой случайности и не более. Такое тоже могло быть. Усаги лукаво улыбнулась: — А вот этого я тебе сказать не могу. Иначе он не был бы тем, кем является. — Как с ним связаться? — не отрицая резонность замечания Усаги, спросил он. — Я дам тебе его номер. Но прежде, чем звонить, позволь я его хотя бы оповещу, — она одобрительно кивнула. — У него очень плотный график, и звонить, скорее всего, придется на другой номер, — близко наклонившись к нему, Усаги прошептала: — не мне тебе объяснять, почему так. Энди усмехнулся — она допустила мысль, что он может не знать. Конечно, он знал. И было не сосчитать, сколько одноразовых телефонов он выкинул (и продолжал выкидывать). — Хорошо, — стакан был отставлен в сторону, — я тоже дам другой номер. Усаги согласно кивнула и внимательно записала под тихую диктовку телефон; перекинув одну ногу на другую, она беззастенчиво улыбнулась: — Будем надеяться, что твои проблемы решатся. — Будем надеяться, что твой человек действительно умеет держать язык за зубами. — За свои связи я отвечаю, — Усаги поджала губы, — но в данном случае чем меньше я знаю, тем лучше. Давай лучше поговорим о том, почему ты так надолго исчез? — Надолго? — удивленно переспросил Энди, — я не появлялся всего несколько недель. Не сказать, что он горел желанием разговаривать с Усаги, но с его стороны было бы крайне некрасиво отмахиваться от нее после того, как она протянула ему соломинку, которая могла оказаться спасительным канатом. Однако он не мог на нее не злиться за свои же ошибки, это выходило невольно — он понимал, что это в первую очередь нечестно по отношению к Усаги, которая, по факту, ни сном ни духом о том, что на самом деле происходило в то время. — Несколько недель — это долго, особенно, если поход в какое-то определенное место для тебя — привычка. Когда отказываешься от собственной привычки, значит, что-то не так, — буднично пояснила она. — Интересная логика, — в легком замешательстве прокомментировал он ее объяснение. — Это не логика, а принцип. Я не ходила сюда, когда пребывала в глубокой депрессии, — она отставила пустой бокал и дала отмашку повторить, даже не оборачиваясь к бармену. — Расскажешь? — машинально вырвалось у Энди, который расстегнул еще одну пуговицу на рубашке — с приходящими людьми кислорода становилось все меньше. — Запросто. Я влюблена в человека, которому я максимально безразлична. Прозаично, не находишь? Энди грустно ухмыльнулся — люди вокруг него страдали от неразделенной любви, в то время как у него в ладонях была бескрайняя ответная любовь дорогого человека. И прозаичнее было больше то, что он ее потерял, потому что переспал с женщиной, сидящей напротив, которая любила другого. Это было даже не смешно. — Сердцу не прикажешь, — не нашелся он с более вразумительным ответом, — и помогает иногда только время. — По собственному опыту судишь? Много твоих ран время залечило до конца? — она грустно усмехнулась, — не отвечай, я язвлю от осознания собственного бессилия. Иногда мне кажется, что либо я в прошлой жизни была невероятно счастлива, что за это приходится расплачиваться в нынешней, либо на мне висит какой-то кармический долг, который я должна искупить, чтобы те, кто нравятся мне, обращали на меня внимание. Я знаю, что внешностью я не Рей Хино или Минако Айно, чьи лица сейчас на всех таблоидах, и я вижу их каждый день ввиду специфики работы, но я далеко не страшная, да и со вкусом у меня все более, чем в порядке, я думаю. И я прекрасно понимаю, что внешность — не главное, но это все равно не отменяет того, что встречают по одежке, — она потянулась за коктейлем и не заметила, как изменился в лице Энди, услышав первое имя. Единственное, о чем он подумал, так это о том, что не было больше ни одной дворовой собаки, которая бы не знала, как выглядела Рей и ее семья. Закрытому образу жизни пришел конец — и, если ситуация с господином Хино всплывет — отмыться за стеной инкогнито не получится уже никому. Куда бы её семья ни пошла — все будут знать, кто это. И все найдут, за что ненавидеть. Куда бы ни пришла Рей, ее будут клеймить дочерью коррупционера. На её политической карьере будет поставлен крест, даже не начавшись. И самое паршивое — всем будет абсолютно плевать, сколько для города и страны сделал господин Хино. Хорошее слишком быстро забывается, все плохое помнится вечно. Для Рей это стало бы сильнейшим ударом — ей с детства пророчили сенаторство, она была во всех смыслах дочерью своего отца, а значит — потомственным политиком в черте знает каком колене. Её готовили к этому, муштровали и всячески способствовали её развитию в этом направлении, а теперь из-за всего происходящего с этим всем могло быть покончено одним неосторожным движением. И он не мог этого допустить. Сидящая рядом с ним девушка на самом деле понятия не имела, зачем на самом деле Энди требовался финансист — если бы она узнала, вполне возможно, не дала бы так легко номер своего знакомого. В обществе были очень неоднозначные мнения по поводу происходящего — семья Хино оказалась замешена во всей той вакханалии, которая началась по милости жены или не-жены покойного господина Айно. Старшего Хино за глаза обвиняли в пособничестве, слишком тесной, почти порочной дружбе с бизнес-элитой страны, которой почему-то по соображениям общества не должно было быть между политиком и предпринимателем, и в лоббизме собственных интересов — и обо всем этом начали говорить слишком внезапно — информация просачивалась со скоростью звука. Он видел целое досье на Рей в интернете — вплоть до того, где она училась и какие у нее хобби. По счастливому стечению обстоятельств, не было ни единой заметки об их отношениях. Наверное, этой удаче поспособствовал их разрыв, произошедший сразу после поминального вечера — с того момента они ни разу не появились на публике вместе. Рей так вообще по-тихоньку превращалась в затворницу, стараясь помочь отцу в этом нелегком деле. — Все настолько плохо, что ты решил отрешиться от мира?.. — словно откуда-то с поверхности послышался голос. Энди обернулся к собеседнице — Усаги смотрела на него, с интересом приподняв брови и потягивая коктейль — на его памяти четвертый за вечер. — Прости, — рассеяно отозвался мужчина, — я задумался. — Как ее зовут? — совершенно спокойно задала она вопрос. — Кого? — Её. Девушку, о которой ты думал все это время. — С чего ты взяла, что это была девушка? — он сощурился. — Ты погрузился в тяжелые думы, — насмешливо сказала она, — ровно после того, как я тебе рассказала про несчастную любовь. — А, — выдохнул он, — я вспомнил о том, как любил одну девочку на протяжении трех лет, но она даже не смотрела в мою сторону. Это давно было, еще в школе, — выдал он на голубом глазу, — просто ты рассказала свою ситуацию, у меня это отозвалось старой заскорузлой травмой. Я знаю, что такое любить и быть нелюбимым в ответ. Усаги, казалось, поверила. Она повела рукой в сторону и смущенно улыбнулась: — Прости, если показалась наглой. — Брось, — махнул рукой Энди, — это было слишком давно. В голове раздался звоночек — ложь номер два. И именно тогда он понял, что теперь вранье станет его жизненным кредо. Потому что иного выбора у него не было.