Ежегодный благотворительный вечер Айно считался событием исключительного толка, грандиозным и помпезным, поражающим своим размахом. Это было тем мероприятием, которое не мог пропустить ни один уважающий себя человек, принадлежащий к высшему свету, и в то же время то, что вызывало восторженный ропот тех, кто не мог туда попасть.
Получить приглашение на вечер считалось честью, не посетить или хотя бы не перечислить круглую сумму на благое дело считалось по меньшей мере оскорбительным и недостойным. Благотворительный вечер проводился из года в год вот уже на протяжении нескольких десятков лет, став непрерывной традицией и негласным символом благоволения высшего общества тем, кто не мог себе позволить недостижимых благ. Наряду с другими подобными событиями широкого размаха, он предоставлял хорошую возможность сильным мира сего продемонстрировать свою добродетель.
На деньги, собранные на вечере, могли строиться целые больницы и медицинские центры, детдома и приюты; с этих денег финансировались миллиардные исследования редких и неизлечимых болезней, операции больным и буквально «выкупались» жизни людей, находящихся на грани смерти. Каждый год тематика менялась, но чаще всего цели, на которые собирались баснословные суммы, непременно касались детей и женщин. Сецуна не знала, почему было именно так, и не пыталась искать какого-то подтекста, объясняя самой себе это традицией, которая из года в год неизменно соблюдалась. Она на протяжении пяти лет была ответственной за это грандиозное мероприятие, которое проходило даже тогда, когда казалось, что проходить не должно. Изначально этот вечер был обязанностью госпожи Айно, которая организовывала его с редкостным талантом на правах жены главы семьи, но когда ее не стало, эта обязанность перешла Сецуне: она до сих пор помнила, как господин Айно подошел и возложил все хлопоты по поводу вечера на неё, прямо обозначив, что считает её будущей женой своего сына, который рано или поздно заменит его. Когда Сецуна принялась делать это в первый раз, она до дрожи в коленках боялась где-то показать свою несостоятельность, но теперь, спустя пять лет, она чувствовала себя как рыба в воде, зная каждого приглашаемого в лицо, даже зная сумму, которую внесет каждый гость, зная, кто точно опоздает, а кто приедет вовремя — и она оправданно считалась хозяйкой вечера.
И сейчас она чувствовала особую ответственность — Диамант по привычке предложил свою помощь, но смотря на мужа, Сецуна понимала, сколько сил у него уходило, чтобы поддерживать хотя бы видимость нормальной жизни. Не сказать, что он не был к этому готов — его, по сути, готовили к этому всю сознательную жизнь, но…
…в конечном счете, если бы ей реально было это нужно, она бы всегда нашла, кого попросить разобраться с нудными вопросами.
Сецуна сидела в кабинете Диаманта за его столом невероятно сосредоточенная — он не раз предлагал ей сделать свой, но она исправно отказывалась — если ей было нужно уединиться, в доме всегда можно было найти тихое укромное место. Сам Диамант уехал с утра пораньше, нагрузив Кэйто ворохом задач на день, (дабы тот не слишком задумывался о своем незавидном положении), оставив Сецуну в относительном одиночестве — разбираться с предстоящим торжеством.
Она перебирала списки приглашенных — количество тех, кому необходимо было прислать приглашение за личной подписью, — было внушительным. Стопка бумаги верже*, на которой традиционно рассылались подобные приглашения, призывно покоилась прямо напротив взгляда Сецуны, недвусмысленно намекая, что за малоинтересным делом она просидит до самого вечера, если не утра.
Обреченно вздохнув, она с готовностью откинула волосы назад и принялась за дело, справедливо рассудив, что чем раньше она начнет это делать, тем лучше.
Женщина старательно выводила каждую подпись — многие из тех, кому были адресованы приглашения, по факту в нем не нуждались, но этикет требовал своего. Тем более, такая монотонная работа позволяла привести в порядок мысли, которые в силу последних событий преумножились и не могли собраться в кучу.
Когда Сецуна подписывала приглашение Кунсайту, её губы тронула лукавая улыбка — до этого никогда не появлявшийся на вечере (по крайней мере, на её памяти), и довольствовавшийся круглой суммой, перечисляемый на счет, в этот раз — она была уверена — придет. Причем, скорее всего, не один.
В отличие от мужа, у Сецуны не было никаких претензий к Кунсайту. Она сама до конца не знала (хотя и подозревала), что между ними произошло, и просто молчаливо занимала сторону Диаманта, не имея, по факту, никаких веских оснований для этого.
Её радовало, что Минако, судя по всему, обрела человека, который вытащил её из того состояния, в котором она до этого находилась. Сецуна была уверена и в том, что если он делал Минако счастливой (а Сецуне казалось, что она в последнее время буквально сияла, несмотря на все происходящее), Диамант нашел бы способ примириться со своими демонами…
Спустя час к ней зашел Кэйто — перед этим тихо постучавшись. Он проскользнул еле слышно и взглядом указал на стол — Сецуна нахмурено кивнула, как будто и не обратив на него внимания, и отодвинулась в сторону. Дальше послышался лишь звук отворяемого замка и шелест бумаги — Кэйто достал из потайного ящичка документы и отошел от женщины, перебирая в руках один за другим.
Сецуна все-таки отвлеклась — посмотрела внимательно на мужчину и уже хотела было вернуться к работе, когда он ее окликнул:
— Если хочешь меня спросить что-то — не стесняйся.
Что удивляло в семье Айно Сецуну больше всего поначалу (а сейчас перестало, потому что она и сама стала её полноправной частью), так это то, какой смертельной проницательностью они все обладали — они были словно рентгенами, видящими людей насквозь — Диамант, к слову, считал её в первый день знакомства практически полностью. На второй день его девяноста девять процентов знаний о ней стали полноценной сотней. И дело было не в самой Сецуне, которая всегда знала, что дать человеку о себе узнать и как сделать так, чтобы он не узнал лишнего, а в Диаманте, для которого её стремление закрыться не значили ровным счетом ничего — он этого словно бы не замечал и любой её барьер был и не барьером для него вовсе — а таким же воздухом.
Она не хотела поднимать тему намеренно, справедливо полагая, что если бы Кэйто хотел, он бы сам ее поднял:
— С кем ты пойдешь на вечер? — она кивнула на приглашения.
— Я не уверен, что пойду, — взяв со стола ручку, он что-то пометил на одном из листов и посмотрел на Сецуну, та ответила ему недоуменным взглядом.
— Почему? — с явным непониманием в голосе задала она вопрос, откидываясь назад.
Кэйто посмотрел на нее тем самым взглядом, каким обычно смотрят на людей, которые очень плохо изображают удивление:
— Я не хочу отсвечивать сейчас лишний раз, — пояснил он размеренно, — чем меньше сейчас мелькает моя физиономия — тем лучше.
— Собираешься быть отшельником до конца жизни?
— Мне казалось, что уходить в крайности — это прерогатива Диаманта, — его губы скривились в насмешливой улыбке, — но я уже понял, что вы стали одной сатаной…
— Это логичный вопрос, не находишь?
— Я не идиот, Сецуна, — он отложил один из листов в сторону, — я знал, что меня будет это преследовать всю жизнь.
Его тон, такой будничный, повседневно-обыденный, вопиюще спокойный — тот тон, которым никогда бы не говорил другой человек, оказавшийся в идентичной ситуации — заставил Сецуну замереть — не от страха, а от несвойственной для нее нерешительности — она не знала, как вести диалог дальше так, чтобы, словно ступая по тонкой, невероятно хрупкой кромке льда, не провалиться в бездну.
— Не то, что бы я имела в виду это…
— Не стесняйся со мной быть предельно откровенной, — он снова криво усмехнулся, — давай честно, ты же и сама понимаешь, что мое появление на вечере будет по меньшей мере неуместно, по большей — все подумают, что нам окончательно стало плевать на нормы морали, — покачав головой, он бросил взгляд на стопку приглашений, — а мы и так уже в глазах всех — семейка моральных уродов.
— Но это же не значит, что мы должны от тебя отказаться, — она приподняла в лёгком раздражении брови.
— Это ты сейчас себя убеждаешь или меня? Меня, если что, убеждать не надо, я знаю, что вы от меня не откажетесь, но именно потому, что вы трое будете упираться до последнего, отрицая очевидное, я самоустраняюсь. Я знаю, о чем вы все думаете, что я глубоко оскорблен до глубины души, однако это не так. Тогда отец отсрочил час расплаты за мою безалаберность, но я уже знал, что сколько от этого ни беги — оно все равно настигнет. Многие после этого кончают жизнь самоубийством, потому что этой жизни у них по факту и не остается, а у меня есть семья, дом и деньги, — он обвел головой пространство, — меня не надо жалеть.
Сецуна смерила его долгим и задумчивым взглядом, будучи немного ошарашенной его исключительной честностью, затем, махнув головой, словно сбросила наваждение и прищурилась:
— Диаманту ты об этом уже сказал?
— Нет, ты первая.
— И долго ты собираешься «не показывать своей физиономии»? — она предпочла не комментировать сказанные им слова.
— Пока все не уляжется. Не бросайся в крайности, Сецуна, — он повёл рукой в сторону, — ты же знаешь, что именно я подразумеваю.
Сецуна, вопреки своему напускному недоумению, знала. Но не хотела допускать этого. Ей казалось, что Кэйто делает это из чувства долга, полагая, что только так правильно. Она не знала, как к этому относиться — сейчас им как никогда было важно держаться вместе, и складывалось впечатление, что если хотя бы один винтик из их слаженного механизма под названием «семья» выпадет, то вслед развалится всё. Кэйто, который решился самоустраниться — с одной стороны — просто ещё одна очередная победа Берилл, которая, судя по всему, только этого и добивалась. Вряд ли он сам это понимал, но отрицать очевидное Сецуна тоже не собиралась — в некотором роде Кэйто был прав. Диамант рассказал ей, что произошло утром понедельника, и когда он рассказывал это, на нём практически не было лица. Казалось, что для Диаманта отстранение брата было более болезненным, чем для самого Кэйто. Сецуна, конечно же, понимала, что для обоих это было неким возвращением к событиям прошедших лет: Диамант чувствовал себя виноватым — потому что не уследил за Кэйто, не заметил, когда это началось, и не протянул руку помощи в тот момент, когда это было необходимо — потому что попросту не знал. Кэйто же считал себя виноватым в том, что из-за него клеймили всю семью — и в этом была своеобразная больная логика: если таков средний брат, какова, например, вероятность, что его младшая сестра не помышляла тем же? И людям было практически не доказать обратное. Эта вина съедала Кэйто всегда — ему было стыдно, что отцу и брату пришлось его вытаскивать из этого, рискуя собственной репутацией — и при этом он понимал, что будь на их месте — сделал бы то же самое.
Они оба винили в первую очередь самих себя — и никогда — друг друга. Пять лет назад произошло слишком много всего — и Сецуна, которая тогда начала становиться частью этой семьи, имела возможность видеть это воочию. Она до сих пор поражалась выдержке своего теперь уже мужа, его брата, его сестры — и даже себя самой — она поддерживала Диаманта на протяжении всего времени, в какой-то момент заменила во многих вопросах Минако мать, и смогла стать хорошей невесткой Кэйто — он сам ей как-то об этом откровенно сказал.
Сецуне хотелось верить, что он не врал.
В этой семье все слишком любили друг друга, чтобы видеть в ком-то вину.
И в любой проблеме, которая возникала, каждый предпочитал делать себя виноватым, снимая этот груз ответственности с другого.
Но при этом в ситуации с Кэйто…
— Допустим, — примирительно отозвалась Сецуна, — мы в любом случае будем тебя ждать, но, если ты не придёшь, никто не обидится.
О том, что Минако скорее всего расстроится, она говорить предусмотрительно не стала — легче от этого Кэйто не стало бы.
Тем более, что она предполагала, с кем Минако захочет прийти, и единственное, что ее во всем этом смущало, была реакция мужа — хотя тот, казалось, уже примирился с выбором сестры.
— Я всегда знал, что ты поймёшь, — Кэйто благодарно кивнул. — Я заберу печать, — он взглядом указал на стол, — верну через пару часов.
Когда Кэйто вышел из кабинета, Сецуна, проводившая его взглядом, глубоко и протяжно вздохнула, откинула ручку и, поставив локти на стол, опустила голову и руками зарылась в густые волосы — судя по тому, каким категоричным был Кэйто, все шло по худшему из придуманных ею сценариев.
***
Диамант вернулся совсем поздно, что не стало особой неожиданностью, однако то, что вслед за ним пришла Харука, заставило семью заметно напрячься — она редко появлялась у них в доме, предпочитая не тревожить всех его обитателей, каждый из которых трепетно оберегал личное пространство, поэтому то, что она появилась на пороге, не могло не настораживать.
— Минако дома? — спросил Диамант у подошедшей жены, передавая пальто дворецкому.
— Нет.
— Разве она не должна была уже вернуться? — напрягся Айно и нахмурился. Его взгляд невольно скользнул по Харуке, которая едва заметно поморщилась в ответ.
— Сделай милость, — окликнула она его, — оставь свою сестру в покое.
— В смысле!? — Диамант развел руками, — я и так ее не дергаю.
— Если ты считаешь «недерганием» десяток отправленных сообщений за последние два часа и примерно столько же осуществленных звонков, то у меня для тебя плохие новости… — она растянула губы в саркастично-насмешливой улыбке, — будь я на ее месте, я бы давно тебя послала в пешее эротическое путешествие.
Сецуна, наблюдавшая за их перепалкой, тихо засмеялась. — Привет, Харука. Давно тебя не видела.
Харука поздоровалась с подругой и точно так же, как до этого Диамант, сняла пальто и передала его дворецкому.
— Она не отвечает мне ни на сообщения, ни на звонки, — пояснил Айно Сецуне. — Я все понимаю, но…
— Может быть они заняты с Кунсайтом более важным делом, чем отчет тебе о своем передвижении, — она покачала головой, — у тебя есть более существенные проблемы, о которых необходимо сейчас будет подумать всем вместе.
— Без подробностей, — раздраженно отмахнулся Диамант на первое замечание женщины. — Проходи в кабинет. Сецуна, — обратился он к жене, — позови Кэйто и приходи сама, у нас есть новости.
Харука обошла его и уверенным шагом направилась в сторону кабинета, Сецуна, собравшаяся на второй этаж, проводила её взглядом и вопросительно посмотрела на мужа, но тот лишь мрачно покачал головой — этого было достаточно, чтобы Сецуна поняла: дело — дрянь.
Когда все были в сборе, Харука совершенно не стесняясь села на край рабочего стала и посмотрела на Диаманта, который сидел в кресле позади нее. Он молча кивнул, давая разрешение говорить.
— У нас новости, — без дрожи в голосе, уверенно начала Тэно, — и они не очень хорошие.
В кабинет, предварительно постучав, вошла девушка с подносом, на котором покоились чашки и чайник чая: все молчали в ожидании, пока она разольет чай и уйдет.
— А что, в последнее время бывают другие? — отшутился после того, как хлопнула дверь, Кэйто, который держал в руках телефон — внезапное собрание прервало его работу — но, поймав на себе укоризненно-уничижительный взгляд Харуки (по-другому она попросту не умела), поднял вверх руки в извиняющемся жесте.
— Бывают, — все-таки не удержалась Хару, — у кого угодно бывают, но не у семьи Айно, судя по всему.
Её невеселая шутка отозвалась у Диаманта, который практически незаметно улыбнулся.
— Завещание нашлось. И оно у Берилл.
***
— Как ты об этом узнала? — покачав головой, спросила Сецуна после долгой молчаливой паузы.
— Мне позвонила сегодня секретарь судьи и милостиво об этом оповестила, — пояснила Харука.
— Откуда оно у нее?
— Вы задаете мне те же самые вопросы, что задавал Диамант. Я не знаю, откуда оно у нее. Но я знаю, что оно у нее есть.
— Я уверен, что это подделка, — прервал ее речь Айно-старший, — потому что…
— Это, — со знанием дела осекла его Харука, — еще нужно будет доказать. И мы с тобой это уже обсуждали. Не заставляй меня повторять это снова.
— Да ты сама все понимаешь, — недовольно отмахнулся Диамант, который за день успел эту ситуацию прожить тысяча и один раз.
— Я понимаю, — она кивнула, — но есть процессуальный кодекс, горячая ты моя голова, и я против него пойти не могу.
Молчание, повисшее в воздухе, вновь отозвалось тянущей напряженностью.
— И что нам с этим делать? — невероятно спокойно задал свой вопрос Кэйто. — Может, идея Минако пару раз огреть ее кладбищенской лопатой не так уж и плоха?
— Кэйто, — устало обратилась к нему Хару, — у тебя был настолько невеселый день, что ты пытаешься сейчас его реабилитировать?
— Нет, просто это единственный выход, который пришел мне в голову.
Диамант посмотрел на брата и заговорщицки улыбнулся:
— Какое совпадение… — поерничал он, однако не заметить усталую печаль в его голосе было невозможно. — Мы точно родственники.
— Так, — резко отвесила Харука, — даже шутить на эту тему не надо. Нигде. Запомните — любое слово может быть использовано против вас. Любое ваше опрометчивое замечание может вылиться в общественный скандал. Вам что, не хватило этих нескольких потрясающих недель?
Она одарила всех строгим взглядом, как непослушных детей, и особенно задержалась на Сецуне:
— Я боюсь, что оно составлено не в вашу пользу.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что Берилл не заявилась бы напрямую в суд, будь это иначе.
— Но это значит, что оно не подлинное. Будь подлинное — пришла бы сразу к нам и трясла бы в истерике перед носом, — Сецуна задумчиво покачала головой.
— Еще раз — это нужно доказать. К тому моменту, как будет суд, у нас должны быть неопровержимые доказательства того, что это подделка.
Их разговор был выстраиванием логической цепочки — никто не мог понять женщину лучше, чем другая женщина. Кэйто подошел к Диаманту и, пока Харука и Сецуна были заняты, быстро выяснил пару рабочих вопросов. Через пять минут Сецуна достаточно звучно обозначила свое согласие с Харукой и повернулась к мужу:
— Ты же был у Берилл в квартире?
Диамант не сразу отреагировал, полностью погруженный в свои мысли и буравивший взглядом дыру в столе.
— Да, — он провел ладонями по лицу в попытке избавиться от сонливости, — я обыскал все. Каждый уголок. Когда я туда пришел, было видно, что кто-то похозяйничал до меня. Но я в жизни не поверю, даже если предположить, что отец действительно переписал завещание, что он просто его отдал ей в руки, как какую-то незначительную бумажку. Одно допущение бредовее другого…
— В последнее время он был нестабилен — я не говорю, что наверняка, но мы должны рассматривать любую вероятность, — Харука провела ладонью по столу, — он не поставил меня в известность ни разу: ни когда написал его, ни когда забрал, все, что касалось наследства, не касалось меня, и было его сугубо личным делом.
— Сейчас бы я хотел, чтобы оно было и твоим тоже.
— Я бы тоже, но это не наша вина, что так вышло. Мы будем разбираться с тем, что имеем.
***
Кунсайт вернулся домой глубокой ночью, сразу после того, как довез Минако до дома. Он не мог не заметить, как с её лица сошла улыбка, когда пришла пора расставаться, и тем более он не мог не заметить, какую реакцию вызвал у него самого её уход: он тоже не хотел ее отпускать, и они договорились встретиться в пятницу.
В машине до сих пор стоял запах её духов, и Кунсайт был не против этого — этот запах напоминал ему о проведенных днях — когда он на короткое время позволил себе расслабиться и получать удовльствие. Минако, конечно, была чертовкой — и все это время позволяла себе испытывать его самообладание. Эта игра нравилась им обоим, но победителем в ней оказался Кунсайт — и при этом он понимал, что останься они там на день больше — сухим из воды он не выйдет, и младшая Айно одержит безусловную победу.
Когда он припарковался и вышел из автомобиля, его обдало теплым ночным ветром — впервые за долгое время ему подумалось, что в его громадных апартаментах (где так подчас не хватало женской руки), слишком одиноко жить одному.
Кунсайт понимал, что с радостью отвез бы Минако сюда, но в то же самое время он осознавал, что это было бы неправильно.
— Я не хочу уходить, — тихо прошептала она ему в губы прежде, чем он снова её поцеловал. Кунсайт чувствовал себя вновь молодым парнем, который целовал такую же молодую девчонку втихомолку, сидя в машине перед её домом. Минако дарила ему ощущение, от которого он уже давно отвык — она делала его живым.
В холле было светло — несмотря на это, человек, обычно бдящий ночь напролет за стойкой ресепшна, дабы угодить очень претенциозным и требовательным обитателям элитной высотки, мерно спал. Кунсайту показалось, что внутри был еще кто-то, кроме него, однако выяснять, кто это, он не стал в силу усталости.
— Не выйдешь сейчас, мы будем ночевать с тобой в машине, — укоризненно произнес Кунсайт, проводя тыльной стороной ладони по ее щеке, — потому что я не смогу уехать.
Он прошел к лифтам и нажал кнопку вызова, после чего засунул руки в карманы пальто.
— Не уезжай, — все так же тихо прошептала Минако.
— И как ты себе это представляешь?
— Залезем с тобой по дереву через окно, — пошутила она, — наутро ты уйдешь, и никто даже не узнает, что ты у меня был.
Он хрипло засмеялся.
Сзади послышались осторожные шаги — тихая поступь, словно подходящий к нему человек намеренно тихарился.
Его окликнул вкрадчивый мягкий голос — таким голосом с ним обычно разговаривали женщины, которым было что-то надо. Кунсайт считывал это поведение на раз-два, особо при этом не утруждаясь. Но в этом голосе было что-то невероятно знакомое, и он догадался о том, КТО это был за секунду до того, как его окликнули заново:
— Господин Кунсайт?
Он обернулся.
Берилл — нынешняя звезда всех самых скандальных и популярных телешоу, женщина, которой сочувствовали добрые души и вообще все, кому не лень, причина общественной ненависти к Айно (и в частности к Минако, подумалось ему), а так же особа, судя по всему, невероятно любящая деньги и чужих мужей в придачу — стояла перед ним во всей своей роковой красе, не производя, при этом, ожидаемого ею впечатления на Кунсайта.
— Добрый вечер. Не ожидал увидеть у себя подобную знаменитость, — лениво кивнул он.
Ему подумалось, что он должен был изобразить хоть какое-то удивление, но вместо этого мысли были заняты совсем другим.
Появление Берилл не было совсем уж неожиданным — он предвидел его и был уверен, что что-то подобное произойдет (в этой вере он укрепился после красноречивых рассказов Минако, которая не скупилась на подробности).
— На вашем месте, я бы оставил свой сарказм при себе, — ее красивое, но при этом заметно уставшее от жизни лицо исказила улыбка. В этой улыбке мелькнуло нечто, что заставило Кунсайта на секунду напрячься.
Она играла спектакль. Даже сейчас она играла спектакль, когда в этом не было необходимости. При всем при этом она выглядела изнуренной и измученной — признаки старости — такой неотвратимой и беспощадной — уже проявились на ее лице, и ни одна, даже самая дорогая косметика, не могла это скрыть. Берилл пыталась молодиться, как могла — изо всех сил, но ненависть, которой полнились ее глаза, и которую она пыталась скрыть за взглядом невинной овечки, словно подпитывала её изнутри и в то же время иссушала.
Кунсайту, который до этого провел достаточно много времени с Минако, и невольно заразился её любовью к жизни хотя бы на короткий промежуток времени, почему-то показалось, что он ступил в мазут — вязкий, черный и скользкий.
— Какое счастье, что вы не на моем месте, — он с едва заметной насмешкой улыбнулся. — Чем обязан?
Берилл закусила губу — она явно не ожидала такого развития разговора, но при этом уже через секунду, сменив тактику, зашла с другой стороны, явно не сомневаясь в своем превосходстве:
— Я к вам пришла не просто так, — ее пухлые алые губы растянулись в ответной улыбке, — бьюсь об заклад, — таким же вкрадчивым, практически медовым голосом продолжила она, — мне есть, что вам предложить…
