Эпизод XXXI
Кунсайт был единственным наследником империи Хашимото, несмотря на огромное количество родственников, некоторых из которых он видел лишь несколько раз в жизни и которых, по долгу семьи, все равно был вынужден обеспечивать — будь то деньгами или прибыльными должностями. Он был сыном Хашимото-старшего, который, в свою очередь, был главой «основной ветви» семьи, чья история насчитывала несколько столетий. Распространенное убеждение о том, что с приходом капитализма родовая аристократия как понятие и явление ушла в прошлое, было ошибочным. По мнению самого Кунсайта, система социальной стратификации просто провела глубокий саморебрендинг, чтобы вписаться в современные реалии, но, по сути своей, осталась такой же — костной и не принимающей ничего нового. Право крови оставалось таким же неоспоримым, а понятие наследства — незыблемым. Родители любили своего единственного сына — однако смотрели теплом, но дышали холодом. Из-за того, что он был единственным наследником, они не могли позволить себе допустить ни единой ошибки в воспитании. Любая ошибка грозилась обернуться катастрофой — причем не только в рамках семейного дела, но и для самого Кунсайта. История знала много примеров, когда избалованные сыночки становились сопутствующей жертвой алкоголизма, наркотической зависимости или автомобильной аварии, произошедшей в состоянии измененного сознания. Родители Кунсайта не могли допустить подобной трагедии, поэтому с самого детства мальчик был окружен преподавателями и наставниками — его любили, а потому боялись вдвое больше, что в какой-то момент всё пойдет под откос. Однако, как позже выяснилось, отец и мать боялись зря: несмотря на достаточно строгое воспитание (а может быть, как раз благодаря ему), уже в шестнадцать лет Кунсайт понял, что он — баловень судьбы, и ему позволено то, что обычные люди не могли себе представить — и, при всем при этом, он не позволял себе «улететь» и стать типичным отпрыском именитой фамилии с бесконечным количеством единиц и нулей на счетах. Именно этому он попросту не мог потворствовать — ему дали это понять еще в детстве. И это, наверное, была единственная вещь, которую он не мог себе позволить. За всю свою жизнь. Всё остальное судьба ему дала. И позволила этим обладать. Несмотря на то, что Кунсайт был рассудителен и умен не по годам, полная ответственность на него свалилась все ещё очень рано — именно в тот момент, который считается «лучшим» периодом у любого молодого человека, но который для молодого Кунсайта стал самым сложным временем его жизни. В тот момент, когда отец почил. Потому что именно тогда Айно-старший решил, что Хашимото-младший, в силу своей неопытности, пустит всё по миру, и это отличный шанс додавить его семью и окончательно превратиться в монополию. Единственное, чего не учел тогда господин Айно (а, может, и просто позабыл), это то, кем был отец Кунсайта. И что порой молодая кровь справляется с кризисами гораздо лучше старой. А если эта молодая кровь еще умудрится переманить на свою сторону тех, кто до сих пор находился в состоянии «нейтралитета»… Единственное, что он попросил у своих многочисленных родственников, которые так или иначе имели влияние на политику всей компании, — это не мешать. И дать ему возможность разобраться со всем так, как он считал нужным. И в этом он не прогадал. Продолжать вести дела так, как вели их Айно, значило играть в их игру и по их правилам, а этого Кунсайт не хотел категорически. Дело было тем ему ненавистнее, что постоянно приходилось пересекаться с Диамантом, с которым они не переносили друг друга на дух еще со времен университета. Диамант, за спиной которого неизменно стоял его отец и лично руководил каждым его действием, и сам был не прочь разобраться с Кунсайтом раз и навсегда. И то, с чем по факту столкнулся Кунсайт — это то, что в простонародье называется «кругом одни враги». Кунсайт слишком хорошо понимал Диаманта сейчас. Он сам был в таком положении. Но тогда за его спиной оказались друзья и верные люди, которые вместе с ним были вынуждены противостоять этой внезапно активизировавшейся чуме под названием «Айно». Кунсайт так же слишком хорошо знал цену выражению «враг моего врага — мой друг». Настолько хорошо, что умудрялся пользоваться этим принципом, не делая при этом его своим жизненным кредо — сделать его основополагающей мантрой означало принять правила игры Диаманта и его отца — а это было бы неверно. Отец его учил совсем другому. После смерти отца, дом, в котором до этого жил Кунсайт и вся его семья, и куда он привозил Минако, стал символом всего старого, что отныне должно было остаться в прошлом. Когда мать заявила о своем желании уехать на Лазурный берег, так как не могла выносить больше окружавшую ее обстановку из-за того, что все напоминало о почившем муже, он окончательно понял, что смысла жить в этом огромном опустевшем поместье нет. Вся его семья, до этого вынужденная по настоянию отца принимать участие в жизни их семейного дела и тем самым вынужденная жить рядом друг с другом или хотя бы в пределах одной страны, получила свободу — и родственники разлетелись кто куда, давая тем самым дорогу Кунсайту и его молодой, поистине хищной хватке. В конечном счете, он получил самое важное — доверие. Он знал, что мог в любой момент обратится к ним за помощью, но, вопреки этому, никогда этого не делал — все, что они могли ему предложить, было совсем не тем. Вместо этого он решил идти по жизни с теми, кто были ему практически братьями, — жизненные обстоятельства на тот момент у Нефрита оставляли желать лучшего. А Джедайт, который всегда был волен выбирать, выбрал идти рука об руку с лучшим другом. Кунсайт знал, что в какой-то момент Джед захочет пойти своей дорогой — и так же знал, что никогда не станет препятствовать. Он был благодарен ему за то, что именно тогда, когда всё это обрушилось на Кунсайта, как снег в июне, Джедайт был тем, кто променял наравне с Кунсайтом «лучшие годы своей жизни» на кропотливую работу и практически войну со всем элитарным миром, к которому точно так же принадлежал по праву рождения. Кунсайт помнил, что в них никто не верил. И то, как существовали в то время уже ЕГО дело и ЕГО компания, было не «благодаря», а «вопреки». Апартаменты, в которых Кунсайт жил с того момента, как переехал из родового гнезда, встретили его надраенными до блеска полами и тишиной: уборщица, видно, ушла недавно — за час, может, за два до его прихода. У дворецкого был выходной. Кунсайт положил — практически бросил — тяжелое пальто на банкетку, (туда же полетели ключи от машины) и, разувшись, направился прямиком в спальню: единственное, чего ему хотелось: принять душ и завалиться спать. Однако странное чувство укололо его прямо в самое сердце, когда он оказался на пороге спальни — это было непривычное чувство одиночества, которое ему практически никогда не было знакомо: за все время, что Кунсайт здесь жил, он никогда не ощущал этого. Порог этого дома пересекали многие женщины, но ни одна из них не задерживалась настолько, чтобы стать той, к кому бы Кунсайт спешил с работы. После ухода Нехеллении из его жизни, он принял для себя, что быть волком-одиночкой легче, чем пытаться искать замену. В отличие от Джедайта и Нефрита, которые с легкостью остепенялись (насчет последнего Кунсайт понимал, что это навсегда) и нуждались в относительно постоянной спутнице, Кунсайт был не таким. Но сейчас… Он устало провел по лицу ладонями и сбросил хотя бы основную сонливость — сейчас, вполне возможно, появилась та, кого бы он хотел видеть каждое утро, но реальность безжалостно пресекала это и отсекала, как ненужное. ...он машинально проверил телефон, увидел сообщение от Минако, которое прочитал еще с утра: с появлением Диаманта это всё отошло на второй план, и он оставил её сообщение не отвеченным. Забавно было то, что сейчас отвечать было еще сложнее: ему казалось, что он просто не имеет права с ней общаться, пока вся ситуация не прояснится. Кунсайт понимал, что это сущей воды бред, но внутреннее состояние оставляло желать лучшего: он открыл их диалог, стал было набирать сообщение, но остановился, смахивая экран мессенджера. Он напишет и позвонит ей тогда, когда разрешит весь этот фарс, потому что не хотел даже мысленно втягивать её во всё это: Минако, по его наблюдениям, отличалась поразительной проницательностью, и даже несмотря на то, что Кунсайт умел прекрасно контролировать свои эмоции, убеждая даже самого скептически настроенного и сомневающегося человека в чем угодно, с Миной это был дохлый номер. Она чувствовала фальшь даже там, где её было практически невозможно различить. Тем интереснее было, как Диамант объяснит ей своё настроение: когда они разошлись, он был мрачнее тучи, и, в отличие от самого Кунсайта, Айно не то, что не мог контролировать эмоции… он попросту не умел этого делать. Завтрашний день был часом «X». Он бы никогда не подумал, что им с Диамантом придется иметь общую проблему, которая была практически неразрешима. Хотя… часть вины он взял на себя еще пять лет назад. Разумнее, наверное, было бы заставить Диаманта разбираться с этим всем самому, но вопреки всему Кунсайт не мог так поступить. Его совесть ему попросту не позволяла этого сделать. Находясь на вершине этого мира, он на многое мог закрыть (и закрывал же — потому что иначе — никак) глаза, многое мог нарушить — и нарушал, многое мог сделать — и делал, но именно тут он не мог оставить Айно в одиночестве. Наверное, потому что Кунсайт считал все произошедшее и своей виной тоже. Хотя он прекрасно умел договариваться с собственной совестью, как и Диамант. Эта черта характера их, как сильных мира сего, тоже роднила… Их роднило всё плохое. А пропастью служило всё человеческое.***
Ятен вернулся домой пораньше. Встреча с отцом в очередной раз закончилась на грани скандала — было невероятно легко принимать его точку зрения, когда сам Ятен был маленьким, и удивительно сложно стало это делать, когда настал момент заниматься «взрослыми» делами. Итог этой встречи можно было подвести только один: целостность их семьи трещала по швам. И всё происходящее, причины которого были зарыты слишком глубоко, грозилось перерасти в буквальном смысле в братоубийственную войну. Ятен никогда не думал, что до подобного маразма дойдет, но чем чаще он слушал отца, чем чаще встречался с Тайки, тем больше ему становилось не по себе — они начинали в буквальном смысле проводить в своей деятельности демаркационную линию. То, что Ятен яростно отрицал, и то, от чего он так же яростно открещивался, по настоянию Тайки и Коу-старшего становилось для самого Ятена обязательным. Это ему очень, очень, очень не нравилось. Но придумать, что с этим делать, он пока не мог. Едва Коу ступил на порог собственной квартиры, как понял, что в ней уже несколько часов слонялся Сейя. Раздраженно закатив глаза к потолку, он яростно прошел в сторону гостиной. День и так был отвратительным, но заявившийся ни к черту брат своим дебошем мог сделать и того хуже. Ятен на данный момент оставался единственным, кто хотя бы пытался поддерживать нейтралитет в семье, не вставая ни на чью сторону. Ему, однозначно, больше симпатизировали взгляды младшего брата, но при этом он понимал, что с отцом и Тайки спорить как минимум… …не следует. И будучи этим островком нейтралитета, он в конечном счете огребал с обеих сторон. — То, что у тебя есть запасной комплект ключей, не означает, что ты можешь вламываться всякий раз, когда это тебе приспичит, — раздраженно начал он, но, едва увидел брата на диване, присмирел — Сейя выглядел настолько удрученным, что ему попросту не хватило моральной наглости продолжать его попрекать. На журнальном столике он заметил уже практически пустую бутылку своего коллекционного коньяка и недокуренную сигару. Ятен не знал, что послужило причиной подобного поведения, но где-то в глубине души догадывался, что далеко не конфликт в семье — затяжной и вялотекущий, который лишь изредка переходил в ожесточенную, неприкрытую конфронтацию. — Скажи, — послышался хриплый голос с дивана, — это когда-нибудь пройдет? — даже не поздоровавшись, спросил его Сейя. Ятен недоуменно нахмурился и подошел прямиком к брату. — Что именно? — уточнил он. — Эта сраная любовь когда-нибудь пройдет? — так же хрипло отозвался Сейя. Ятен замер — он сначала не понял, что имел в виду брат, а затем до него дошло, и он смерил его сочувствующим взглядом. Сейя страдал от того недуга, с которым ему никто не мог помочь, даже самый лучший доктор: на протяжении пяти лет он был влюблен в одну единственную женщину, которая никогда бы не стала его ни при каких обстоятельствах — это Ятен понимал, в отличие от брата, который все еще тешил себя мыслью, что даже невозможное возможно. Глядя на Сейю, уже явно протрезвевшего, несмотря на количество выпитого, и недокуренную сигару, Ятен сменил гнев на милость и плюхнулся рядом с ним на диван: — Только не говори мне, что ты снова страдаешь по Рей. Сейя как-то странно улыбнулся: — А по кому еще? — Ну не знаю, — остатки коньяка были опрокинуты в стакан и в наглую приватизированы обратно Ятеном, — в последние несколько лет у тебя была прорва девушек, я не у всех имена даже могу вспомнить. — Я тоже, — раздался тихий шепот Сейи — его затуманенный алкоголем взгляд устремился в потолок. Он неожиданно резко сменил тему: — она снова была с Энди. Ятен резко остановился, практически замер, потянувшись за сигарой. — Ну да… — всеми силами сдерживая елейность, ответил он, — а с кем ей еще быть? Ятен с каким-то невеселым настроением закурил сигару, недокуренную братом, и вновь бросил на него украдкой сожалеющий взгляд. — Я бы на ее месте бежал от такого, как Энди, как можно дальше… — раздраженно сказал он. Это начиналось снова — из года в год на протяжении последних лет ситуация повторялась: Сейя все никак не мог смириться с тем, что Рей была не его. Но еще более странным, с точки зрения Ятена, было то, что Сейя страдал не только по несбывшемуся, но и по тому, чего никогда не было до этого: Рей всегда была определенна в своих привязанностях и, к чисто человеческому сожалению Ятена, Сейя никогда не значился в списке её фаворитов, состоящем из одного человека. Он мог бы понять, если бы они провстречались хотя бы месяц, а здесь… Судьба их несуществовавших отношений с Сейей была предопределена еще тогда, когда никакого Энди даже на горизонте не было, но также Ятен понимал, что Сейя, смотря на то, как Минако благоволила его брату, хотел себе такого же счастья. Плевать, что счастье Ятена и Минако было недолгим и в конечном итоге тоже без будущего. — Каким бы он ни был, она его выбрала. Тебе стоит уважать её выбор, — Ятен откинулся на спинку дивана рядом с братом и устремил взгляд параллельно его взгляду. — Я знаю Рей и знаю, что твой бы выбор она уважала вне зависимости ни от чего. Думай об этом каждый раз, когда тебе кажется, что все должно быть иначе. — Знаешь, — после недолгого созерцания стенки отозвался Сейя, — я всегда поражался твоей выдержке, — он в искреннем восхищении поджал губы и покачал головой как будто собственным мыслям. — Что ты имеешь в виду? — То, как ты пережил расставание с Минако. Не жалеешь? — его взгляд был все еще устремлен в одну точку. Для Ятена это была запретная тема. Не потому, что ему было больно об этом говорить, а потому, что он считал, что любой разговор об Айно мог сыграть не на руку самой Минако. Три года назад он запретил себе даже думать о ней (и вопреки всему, временами все равно думал), но при этом он понимал, что ничем хорошим ни ее присутствие в его жизни, ни его присутствие в ее не закончится. Тогда он обрубил все концы, а Минако сожгла все мосты. Ради семьи. Ради него. И ради себя. Ради себя в первую очередь, но вряд ли она тогда это понимала. — Почему я должен жалеть о том, что некогда близкий мне человек счастлив? — Ятен приподнял одну бровь, — я не паразит, Сейя, в отличие от тебя. Сейю могло это задеть, но это был один из немногих способов привести брата в чувство — вывести его на эмоцию, которая была бы сильнее, чем его страдание по Хино. — Считаешь меня паразитом? Если раньше Сейя обязательно оскорбился бы на такое сравнение, то сейчас он даже не подал виду, что его это хоть как-то волнует — и это безразличие было еще одной отличительной чертой его персональной депрессии. — Считаю, что ты паразитируешь на своих чувствах к ней и тебе комфортно находиться в этом состоянии. — Что? — спросил он ослабевшим от опьянения голосом. Ятен покачал головой, но заново повторять не стал: — Прекрати висеть на этом канате безответных чувств, свесив ножки, и, может, ты поймешь, о чем я, — с этими словами он сделал попытку встать с дивана, но был остановлен голосом брата. — Я понимаю, — неожиданно трезво ответил он, — но поделать с этим ничего не могу. — Можешь, — ровно ответил Ятен, — просто не хочешь. Тебе удобно быть в этом положении недолюбленного. Признание правды заставит тебя выйти из этого кокона, а тебе его ох как не хочется покидать. — Ты что, — Сейя опасливо прищурился, — в психологи записался? — Благодушно напоминаю, это ТЫ сидишь у МЕНЯ в квартире, вломившись сюда абсолютно без предупреждения, и спрашиваешь СОВЕТА. Ятен обвел руками гостиную и приподнял брови, стараясь, чтобы произнесенные им слова не прозвучали безосновательной претензией. — А к кому мне ещё пойти? — тихо спросил его Сейя уже без претензии в голосе. Ятен осек самого себя — наверное, с его стороны было неправильно — предъявлять за то, что брат пришёл именно к нему, а не к Тайки, например. Тот бы осудил. И это было не то, что нужно Сейе в данный момент. — Как вы вообще пересеклись? В сознании Ятена не укладывалось, как так получилось, что брат умудрился пересечься с Хино, да ещё и в компании Энди. После отъезда Минако все их совместное общение сошло на нет. Рей не появлялась даже в тех местах, где раньше практически жила. Ятен знал от общих знакомых, что она частенько появлялась на приемах в компании Джиба и активно готовилась к свадьбе с ним же, намеревалась пойти по проторённой отцом дорожке и продолжить семейное дело. Сейя скрипел зубами и терпел подобные новости, стремясь найти своё счастье — в какие-то промежутки жизни ему это даже сравнительно удавалось. — Она появилась вместе с Энди в нашем баре, — глухо пояснил Сейя. — Я не смог сдержаться и подсел к ним. Ятен мысленно закатил глаза — в чем-то его брат оставался неизменным. — Нахуя? Не выдержав тишины, Ятен потянулся за пультом и включил телевизор — шел какой-то идиотский сериал, поэтому он сразу же переключил на спортивный канал. — Не знаю, — честно ответил Сейя, — на мгновение мне показалось, что она мне улыбнулась. — Бьюсь об заклад, что на самом деле она даже в твою сторону не посмотрела, — Ятен не спешил поворачиваться к брату — все его внимание было приковано к беззвучному матчу по телевизору. — Потому что она была с Энди, была бы без него — была бы гораздо раскованней. Когда мы с ними говорили, она как будто бы вся сжалась изнутри. — Еще бы — ты подсел к ним в самый разгар их свидания, — Ятен даже не думал щадить чувства брата. — Не думаю, что это было свидание, — с неким лукавством запротестовал Коу, — по крайней мере, оно было явно не таким уж радужным. — Хватит тешить себя иллюзиями и придумывать то, чего нет. — Есть вещи, в которых я уверен. — На основе собственно придуманной больной фантазии? — На основе фактов. — Каких? — Я не хочу сейчас об этом, — отчеканил Сейя и тоже уставился в телевизор — однако по обоим было видно, что матч их интересует меньше всего. Тайки бы послал его к черту, заявись Сейя в таком состоянии к нему. Причин этому было несколько, но самая главная формулировалась очень просто: он не терпел слабость. Любую. — Ты спрашивал, как я справился с расставанием и почему я считаю тебя паразитом, — после долгой паузы, Ятен все-таки нашел в себе силы взглянуть на брата. — Сейя, — позвал он его вновь после секундного молчания, — скажи, сколько у меня было девушек после расставания с Минако? Брат впал в ступор от этого вопроса и задумался, прикидывая что-то в уме, после чего ответил: — Ноль? — Вот тебе и ответ, — Ятен, конечно же, слукавил, но это лукавство было во благо. Сейя понимал лишь крайности: полутона у него автоматом попадали на его собственно придуманный суд распределения — куда отнести тот или иной — к черному или белому. То, что Ятен был невероятно скрытен по части своей личной жизни, играло ему на руку: он, конечно, лукавил про ноль, но в целом был не так далеко от правды. После того, как Мина поднялась по трапу самолета и скрылась внутри, Ятен достаточно долго не мог заставить себя общаться с девушками так же легко, как делал это до встречи с Айно-младшей. За то недолгое время, что они были вместе, он успел к ней слишком глубоко привязаться, однако его любовь к ней была сильнее привязанности — и когда она улетала и тем самым ставила точку в их отношениях, он знал, что так будет лучше. Ей нужно было со всем этим покончить. И ему тоже. В себя он пришел лишь спустя год — он не лелеял свои страдания и не клал себя на алтарь душевной боли, не бился в истерике, как это делал Сейя, испытывая болезненную одержимость Рей. Он знал, что это пройдет. И оно, в конечном счете, прошло. Хотя в глубине души, где-то совсем-совсем глубоко, все равно дотлевали последние угли этого чувства. Все девушки, которые были после, никогда не получали и намека на то, что его «бывшая» была лучше них. Он уважал каждую женщину, которая появлялась в его жизни, и относился к ним так, как они того заслуживали — с достоинством. И в отличие от брата, таких девушек было немного. Ятен был слишком избирательным. — Что ты имеешь в виду? — То, что с того момента, как ты осознал, что отношений с Рей тебе не видать, я помню минимум о семи девушках за этот период, с которыми ты встречался дольше, чем неделю. Про количество тех, с кем ты просто спал, я даже не хочу задумываться — уволь меня от этого занятия. Сейя стих — он понимал, о чем именно говорит брат, но не хотел это принимать. Для него было легче эмоционально «жить взаймы» у других людей, чем разбираться в самом себе. Другие девушки помогали ему забыться, для него они были некоторым суррогатом, который замещал ему Рей. — Если что, Айно все еще не улетела обратно, — неожиданно произнес Сейя, — так что ты можешь ей не только позвонить, но даже увидеться с ней. — Мне это ни к чему, — слегка раздраженно отозвался Ятен: ему надоело, что Сейя так настырно пытается припихнуть ему встречу с Минако, хотя сам не может разобраться с женским полом. — И ей тоже. — С чего ты взял? — Сейя, давай ты со своими проблемами разберешься и не будешь лезть в чужие взаимоотношения? — напрямую обозначил младший Коу, — где ты будешь спать? В гостиной или второй спальне? — уже спокойнее продолжил Ятен. — Почему ты ей не позвонишь? — проигнорировав слова Ятена, Сейя вновь задал тот же вопрос, когда брат вернулся. — Сейя, — терпение Ятена начинало давать заметную трещину, — со своими отношениями я разберусь сам. Если у тебя не удались твои, это не значит, что нужно лезть в мои. В особенности тогда, когда никаких отношений нет. Бросив одеяло и подушку прямо в брата, Ятен раздраженно вышел из гостиной, направившись в прачечную за постельным бельем, хотя сам понимал, что Сейя может прекрасно обойтись и без него, но продолжать этот бессмысленный диалог было равносильно бездарно тратить время. Где-то в глубине души он надеялся, что, когда вернется, Сейя оставит попытки убедить его позвонить Минако. Лучше бы этот идиот разобрался с Рей. Раз и навсегда. Угомонив брата и чуть ли не силой заставив лечь его спать, Ятен направился к себе — и если до этого он не чувствовал особой усталости, даже учитывая то, что он вернулся от отца (а любая встреча с ним всегда требовала недюжинных моральных усилий), то после Сейи и его мозгодробильного акта страдания, Ятен ощущал себя разбитым корытом. Рухнув на кровать в одежде, он взял телефон, чтобы по привычке включить авиарежим, но его рука дрогнула. Внезапно непрошенный совет Сейи стал невероятно легко осуществим. По факту, от звонка Минако его отделяло три клика. Её телефон до сих пор хранился у него, он знал, что в Вотсапе она точно его не меняла. Ему достаточно было просто ввести её имя в поиск. Попросту набрать шесть чертовых букв. Наверное, Ятен ошибся в Сейе — главным мазохистом в их семье был не он, а сам Ятен. Приложение открылось слишком быстро. Но переписка была пуста. Она была очищена им же еще в тот день, когда Минако улетела… …бежала, если быть точным. Но фотография у неё стояла новая. В стиле Айно — в профиль со спины, густые волосы были забраны в пышный, небрежный пучок и украшены ниткой жемчуга. А платье она намеренно надела такое?.. Его пальцы коснулись верхней панели. Чёрт побери… Но в тот момент, когда ему открылся её номер, на который нужно было нажать лишь один единственный раз, он замер. Это всё не имело смысла.