Бит-поколение

Как жить, если ты только что продал своего лучшего друга почти даром для эстетических удовольствий татуированного мутанта? Смотрите и учитесь, детки. В данный момент проходит операция под кодовым названием «Яичница с беконом», подразумевающая под собой безболезненную транспортировку беконьей тушки обратно в нашу комнату. Роли таковы: Чанёль на стрёме, расчищает дорогу к цели. Предусматривается, что если на пути встретится препятствие в виде студента академии, Ёль обезвредит его (не будем уточнять, каким способом), а потом пустит мёртвое тело на компост. Я и Сехун занимаемся непосредственным переносом под руки и ноги желеобразного Бёна. Мы успешно добираемся до комнаты. Не без жертв: Паку пришлось оглушить одним прицельным ударом ладоней по ушам попавшего не в то место и не в то время первокурсника. Сбрасываем балласт в виде рассредоточенного Бекхёна на его кровать и облегчённо выдыхаем. - Итак, мы сошлись на вторнике и пятнице? – Пак хитрозадово потирает руки. – И ещё, будьте бобры, пускайте к себе на ночь Чунмёна, а то не старостское это дело - коврики подтирать, аки бомж. Мы составляем договор, где местами говорится о «неприкосновенности мистера Бёна в платонических смыслах», но о полном бесчестии и вакханалии ради искусства. Знаете, а это всё даже как-то облагораживает, как будто я не просто загнал своего друга по приличной цене, - во имя пары бутылок бесплатного алкоголя - а принёс его в жертву ради высшей цели, чтобы принести в мир прекрасное. Хотя, мы-то все знаем, что я просто надеюсь на то, что у Пака проснётся совесть, он выкинет мозги и член и всё-таки подумает сердцем. Когда Чанёль уходит, я ловлю на себе суровый взгляд Сехуна. - Хён, ты поступил плохо. - Ты своим воздухом на меня не дыши, Скитлс, - я показываю средний палец. – Ты, тощая задница, просто не понимаешь, какой я подвиг только что совершил. Сдвинул пятилетний лёд на целый километр вперед. Теперь Чанёль хотя бы видел Бекхёна голым, это уже хорошо. - А ты не думал, что он может быть натуралом? - Сехун, мы, мать твою, дети искусства, а оно в наше время, и ты прекрасно это знаешь, на всё голову ебанутое. Тут геи ВСЕ, даже девушки, - злорадно хмыкаю. – И ты тоже, мой верный кирпичный друг - педик, просто смирись. Видимо, Сехун не находит, что сказать в своё «натуральное» оправдание и под грузом потрясения оседает на пол. Эх, былые времена. Знаете, я вот никогда не задумывался о своей ориентации до определённого переломного момента. Тогда я впервые сказал своему папе, что хочу стать художником. Он выплюнул своё пиво мне в рожу и задался одним единственным вопросом: «Сын, ты что, пидор?». На что я, не думая, решительно заявил «Да». Как же красиво летели мои вещи с пятого этажа многоэтажки. Поток прекрасных воспоминаний прервал жалобный стон Бекхёна, который успел восстать из мёртвых и контуженных. - Лухан-аааа, где я? - хриплым шёпотом вопрошает он и пытается собрать свои отростки рук и ног в кучу. – Что вчера случилось? И, о Боже, ПОЧЕМУ НА МНЕ НЕТ ТРУСОВ? ГДЕ ОНИ, ЛУХАН? Чёртов Пак, главное, штаны ты на него надел, а бельё как трофей оставил? Фи. И, да, как я и предполагал, Бекхён разве что своё имя помнит и то с трудом. Идеальное преступление. Не беспокойся, малыш, папочка разберётся с твоим личным пятилетним недотрахом и найдёт тебе двухметрового татуированного мачо. - Не ссы, Бекон, ты просто вчера так яростно знакомился с Сехуном, нашим новым сожителем, что решил, раз вы теперь соседи, то скрывать нечего и полчаса бегал голяком по комнате. На меня очумело смотрит Сехун, на что я отвечаю одними губами: «Первое что пришло в голову, не обессудьте». Уж лучше это, чем: «Извини, Бекки, но ты всего лишь в чём мать родила с чучелом фазана в руках позировал для диплома некого Пак Чанёля. И, да, в конце года твою родинку на пикантном месте увидят все». Мы перестаём слушать Бекхёна после многозначительного: «ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ, ЧТО ЭТОТ ЦВЕТАСТЫЙ МУДАК ВИДЕЛ МОЮ НЕВИННОСТЬ?», потому что всё, что было сказано далее, поимело понятие «цензура», да ещё и с таким широким диапазоном, что у Сехуна из левого уха потек кровавый ручеёк. - Бекки, не распыляйся на молекулы, будь добр, - я прикрываю уши Сехуну. – Ты пугаешь моего радужного пони. Бекхён начинает медленно синеть, хватая ртом воздух. Немые маты заставляют скрутиться Хуна в позу вялого стручка. Я всерьёз начинаю беспокоиться о его душевном состоянии и гневно стреляю молниями взглядом в сторону Бекона. Тот медленно потухает и возвращает своему лицу естественный оттенок и колорит. Вконец сломленный моей решительной аурой, Бекхён тихо бурчит: «Очень приятно познакомиться, можешь звать меня Бекки», на что Сехун испускает последний дух с жалобным писком. - Вот видишь, довёл моего раба до умственного истощения. Вон, у него из ушей кровь вперемешку с мозгами течёт. Бекхён цокает языком и уходит приводить себя в порядок, даже не спрашивая, с какого такого фига Сехун тут собрался жить. Конечно же, BB-крем и подводка гораздо важнее. Хун всё ещё собирает себя по частям и морально восстанавливается. Я же наконец-таки решаю обратить внимание на часы и обнаруживаю, что уже как два часа должен находиться в академии и смиренно тыкать кисточкой в холст, создавая что-то шедеврально-гениальное. - Сехунни, - пинаю пяткой своего милого друга, - может быть, ты всё-таки оденешься, и мы пойдем вершить великие дела, пока староста не пришла по наши души и не вытрясла остатки невинности? Хун молчаливо соглашается и на полусогнутых плетётся к чемодану. Интересно, где он спал? В кровати Бекхёна? Со мной? Надо будет выделить ему ещё один коврик под дверью. Через час в составе меня, Скитлса и Бекона мы вышли на свет Божий и ослепили всех прохожих аурой вторичного бодуна. Оказалось, что Сехунни вчера в честь новоселья тоже пропустил со мной кое-чего крепкого. После забуксовал меня в кровать и устроился рядом под боком, пользуясь моей пьяной добротой. Шустрый малый, уважаю. - Гори в аду, белый цвет, - Бекхён мельком выглянул из-под солнцезащитных очков и тут же болезненно зажмурился. – Почему всё такое яркое? - О, да, я уже вижу твою сегодняшнюю палитру, - я даже не делал попытки снять очки. Сехун воздержался, если не считать его монотонное бурчание. Главное, чтобы когда мы пришли, пирсингованные мозги Пака не протупили и не выдали нас своей чрезмерной активностью. А то мало ли, как влияет на психику голое тело Бекона. Я не удивлюсь, если у Чанёля проявится посттравматический синдром, и он проговорится. - Кажется, мне сегодня снился Чанёль, - внезапно извергает Бекхён, а мы тем временем с Сехуном давимся своими внутренностями. Хун уже готов ретироваться в самый симпатичный сугроб, а я испускаю истерические смешки. - Что, опять мокрые сны, Бекхённи? – стараюсь придерживаться своего имиджа. – Кто в этот раз был сверху? Хвала небесам, Бекки не заметил подвоха. Это можно было определить по характерному тычку подошвой по моей заднице. Сехун закатывает глаза и облегчённо выдыхает. Мистер конспирация. Когда мы добрались до мастерской, Чанёля ещё не было. Только Чунмён, мирно досыпающий на широком подоконнике. Что за предпосылки к мазохизму? Чем неудобнее, тем лучше. Я подарю старосте на день рождения плётку и, пожалуй, кляп. - А где Лэй? – Бекхён осторожно крадётся к своему месту, как будто оттуда должен выпрыгнуть единорог, вооруженный секирой и булавой. – Он обычно не опаздывает. - Всё бывает впервые, - легкий намёк на пробуждение без нижнего белья от меня. Кстати, Бекхён так и не поинтересовался, куда именно делись его трусы. Он думает, что я их сожрал или как? Но мне же лучше. - Вы опоздали, - мямлит сквозь сон Чунмён. – Заходил ректор. - И что на этот раз хотел хипстерский старче? – я раскладываю вещи, уполовиня их на себя и Сехуна. - Проверить Скитлса, но я сказал, что вы его сожрали, а остатки пустили на фруктовое желе. У Сехуна свело судорогой мозги. Он посмотрел на меня жалобным взглядом. - Сехунни, не слушай пмсного дядю, никто тебя не тронет, - я подмигиваю. – Кроме меня. Это, конечно же, была шутка-минутка, но Сехун воспринял всерьёз. Он посмотрел на меня с таким доверием и готовностью, что пришлось обращаться за помощью к Бекхёну, но тот лишь припадочно икал от смеха. Бессовестный, я ему, значит, тут личную жизнь устраиваю, а он пидорасит. - Смотри, Сехунни, придётся отрабатывать Лухану его краски, кисти и холсты. Ты дружишь с растяжкой? - Бекхёну явно было очень весело. Я, тем временем, услышав эти слова, выплюнул фонтаном газировку Чунмёна ему же в лицо. Шутить на эту тему – одно дело, а вот представлять – другое. Сехун, с глаз долой, не будоражь мой тестостерон, противный. - Ну… я… - Сехун уже пунцовый. – Занимался в младших классах танцами. - Сехун, рот закрой и рисуй, просто рисуй, - я ритмично дёргаю левым глазом. – А ты, Бекхён, иди на Чанёлев чл… - А, кстати, вот и он, - слышится слишком знакомый бас. Бекхён врастает в свой мольберт и почти рыдает. Так тебе и надо, бесполезный кусок мяса. - Доброе утро, детка, - Ёль крадётся к Бекхёну, явно наслаждаясь моментом. - Ты где вчера пропадал? Мне было так одиноко. Вы только посмотрите. Идеальное мастерство лицедейства. Тебе ещё воздастся за такие штучки-дрючки, Пак. Бекхёна спасает только то, что в мастерскую вовремя зашёл Лэй. Мамочка всея группы всегда приходила именно тогда, когда задница Бекона сигнализировала красным в предчувствии чанёлевских нападок. - У меня важное объявление, - вещает Лэй. – Нам наконец-то нашли замену на место преподавателя живописи. Да ладно. Мы уже месяц сидим, как ежики в туманности, после смерти нашего прошлого учителя. Старый дедок не выдержал напора нашей силы молодости и откинул тапочки. Скатертью дорога, он всё равно никогда не понимал моей гениальности. - И кто же это? – Чунмён резко оживляется - режим жополиза активирован. В мастерскую заходит милый маленький мальчик с глазами, грозящими вот-вот выкатиться и поскакать мячиком-попрыгунчиком по полу. Губы бантиком, как у силиконовой курицы. Дитя непорочного зачатия, в общем. - До Кёнсу, ваш новый преподаватель и по совместительству куратор, - декламирует Лэй. Постойте, что? Преподаватель? Куратор? Куда? Как? Оу. Занимательно.