Игра Облака и Тени

Еле-еле совладав со своими последними силами, Тецуя кое-как начала накладывать повязку на неровный шов. Но это хотя бы что-то, а кровотечение она остановила. Откинувшись назад и положив голову на тумбочку, Куроко прерывисто дышала, пытаясь привести свое дыхание и вообще настроение в норму. Слезы до сих пор падали с раскрасневшихся щек, что сильно выделялись на бледном лице. Тихо всхлипывая дрожащим голосом, девочка попыталась немного подвинуться, чтобы собрать медицинские инструменты, но очередной укол боли заставил ее остаться на месте. Потирая пальцы и смотря в потолок, Тецуя начала перебирать и теребить в руках волосы, что разлетелись по сторонам и немного запутались. Добрый, слишком понимающий и любящий до безумия, папа обожал гладить ее по длинным волосам, в то время как его дочь смеялась и ластилась к его прикосновениям. В его теплых глазах отражался искрами весь мир Куроко, и она пыталась выкинуть из памяти потускневший взгляд в никуда. Обняв себя руками и подтянув более менее здоровую правую ногу, девочка потрясла головой. Ее голубые пряди водопадом следовали за движениями головы, и она укрыла ими плечи, чтобы чуточку согреться. Отец называл ее принцессой, учил красиво их заплетать и говорил, что Тецуя прекрасна. В память о нем, Куроко не хотела их остригать, перебирая их вечерами, вспоминая папины руки. Итами же было удобно тянуть дочь из стороны в сторону за ненавистные волосы, доставшиеся ей от урода Кайсо. Она любила наматывать их на кулак, поднимая голову и все тело девочки, смотреть как Тецуя цепляется за ее руки, умоляя отпустить. А еще длинные волосы закрывали синяки и порезы на шее и спине, показывали соседям, что мать заботится о дочери. Глубоко вздохнув несколько раз, она легко погладила по порезу на бедре, пытаясь хоть как-то успокоить ноющую, но все равно сильную боль. Куроко сжала хрупкие ладошки в кулачки и попыталась вытереть слезы со своего лица, когда голос матери раздался по квартире. Вздрогнув всем телом, Тецуя зажала себе рот руками, чтобы не вскрикнуть от неожиданности и кинула взгляд на вторую дверь в своей комнате — выход на балкон. Инстинктивно она искала пути отступления, чтобы избежать очередного приступа жестокого отношения от женщины за дверью. Жили они на третьем этаже, что делало невозможным выбраться через него. Иногда, Куроко хотела забыть все и просто улететь из этого ада, но вспоминала, что на исчерченной шрамами спине крыльям никогда не вырасти. Она помнила мольбу отца до того, как его руки упали, до того, как мать оделась во все черное. Но все чувства и мысли отключались перед желанием парящей свободы от этого места. Отодвинувшись на дальний конец от прохода в коридор, то есть кое-как добравшись до открытой двери на балкон, Тецуя вслушивалась в голос матери. Снаружи подул легкий летний ветерок, вынося из комнаты противный, но привычный запах крови. На улице было тепло и хорошо, свежий воздух помогал успокоиться и расслабиться днем, прохладный — ночью. Итами, оказывается, что-то обсуждала по телефону. Разговаривала она громко, и, восприимчивая к любым изменениям в настроении, походке, голосе и взгляде женщины, Тецуя прекрасно слышала, что та еле сдерживается. Она была разгневана, настолько сильно, что Куроко не помнит, когда последний раз слышала настолько злую мать. Дрожа всем телом и душой, Тецуя понимала, что к ней опять придут. Как только разговор закончился, что было слышно по наступившей на мгновение тишине, на кухне все загрохотало, а женщина что-то кричала в порыве гнева и окутавшего ее безумия. Она шипела, ругалась и произносила проклятья в сторону всех людей, которых знала. Осколками разлеталась посуда, падающая на плитку с оглушительным звоном. На несколько секунд все прекратилось и в квартире наступила звенящая тишина, что пробирала до самых костей. Послышался шорох и отчетливые звуки шагов, и Тецуя, зажимавшая себе рот в немых криках, в попытке сделать себя тенью, с широкими в ужасе глазами поняла: сегодня настанет ее конец. Конечно, женщина знала, что убийство ребенка не скинешь на бедность, а потому придерживалась хоть какой-то меры. Но сейчас девочка была уверена, что Итами себя не контролирует, что ее рот изогнулся в презрительной усмешке, а глаза сверкают безумием и желанием увидеть чужие страдания и мучения. Кинув мимолетный взгляд на левое бедро, Тецуя понимала, что потеряла много крови, сил и вообще желание жить, а потому нет и шанса, чтобы она завтра снова смогла хотя бы дышать, не то что стоять. Шаги приближались, становились громче и отчетливей, а хрупкое сердце Куроко трепетало, ударяясь о ребра. В замке начало что-то звенеть, говоря о том, что дверь намерены открыть. Превозмогая боль и закусив ладонь до крови, чтобы не вскрикнуть, Тецуя дернула левой ногой, откидывая под тумбочку аптечку. Если ее увидит мать, то она точно не выживет. — Тецуя, девочка моя, мама хочет поговорить с тобой, — голос Итами был грубоватый и хриплый после криков и истерики на кухне. Из глаз Куроко брызнули новым потоком слезы, потому что это был единственный способ выплеснуть эмоции, переполняющие и ломающие ее всю. По спине мурашками и холодным потом бродил страх, подкрадываясь к шее и забирая воздух. Глаза немного болели, но становиться меньше не хотели. С искусанных и шершавых губ струйками текла теплая кровь, а недлинные ногти впивались в ладошку свободной руки. Когда дверь наконец-то открылась, как в фильмах ужасов, медленно и скрипя петлями, в комнату зашла Итами. Куроко никогда не была готова к ее взгляду, никогда не могла привыкнуть к ее выражению лица, но сейчас… Сейчас Тецуе казалось, что перед ней стоит дьявол, способный растерзать не только тело, но и саму душу. Опять всплыли перед глазами воспоминания о теле отца, безвольно лежащем на полу. Поскуливая и постанывая от резкой режущей боли в бедре да и теле в целом, девочка старалась отползти подальше от надвигающейся женщины со странной, пугающей до дрожи, улыбкой. Та наклоняла голову, прищуривала глаза, качала пальчиком из стороны в сторону, будто была настоящей матерью, которая по-доброму ругает свое дитя. Вот только у Тецуи от этого воздух покидал легкие, а зубы стучались друг от друга, казалось, что отползая все дальше, она восходит на эшафот. В момент, когда ее спина уперлась в ограждения балкона, вся надежда испарилась. Внутри что-то звякнуло и сломалось, улетая в бездну. Наручники нашли своего хозяина и теперь все, что осталось Тецуе — склонить голову перед палачом. С раздавшимся голосом матери, казалось, кто-то ударил в гонг. — Те-цу-я, — растягивает по слогам ее имя женщина. — Ты не убежишь от своей мамы. — Женщина прикасается к бледной, как мел, щеке и медленно по ней проводит пальцами, немного задевая ногтями. Через мгновение Тецуе сводит нижнюю челюсть от той силы, с которой Итами сжала подбородок девочки. — Мама всегда тебя найдет, где бы ты не пряталась.

***

На улице было тепло и приятно, почти как в Италии. От того, что солнце ярко, но не ослепляюще, светило, а прохладный освежающий ветерок перебирал длинные пепельные волосы, Скуало чувствовал, что его гнев растет чуть медленнее, чем обычно. Причиной было слишком большое внимание в его сторону от прохожих, на удивление поганый кофе и Занзас. Его Босс с какого-то хрена был слишком спокойным для того, кто только что, будто пес, выполнял поручение Савады. Суперби, будем честны, ожидал совершенно другую реакцию от Занзаса на просьбу Тсунаеши о задании в Токио. Скайрини почти что адекватно, если не считать очередной хрустальный сервиз в осколках, отреагировал на задание и на следующий день, прихватив за патлы своего капитана, отправился в столицу Японии. То ли у него крыша съехала, то ли просто с ума сошел без посторонней помощи, но он был чересчур спокойным. Хоть само задание и было привычным для них: все же, Вария специализируется в основном на боевых операциях с устранением крыс — вся проблема была в том, что это задание было от Савады, чье присутствие Зансас мог ощутить в пределах всего особняка, в последствии чего обычно перестраивали как минимум западное крыло, где был его кабинет, а как максимум — пересаживали сад. Учитывая территорию особняка, в котором они жили, это было весьма проблематично. Чертов Босс выходил из себя резко, быстро и невообразимо сильно, переходя из крайности в крайность, задевая при этом всех, кто стоял рядом. — Занзас, — Скуало снова убрал прядь с лица, думая, зачем ему вообще сдалось отращивать волосы ради такого придурка. — Ты чего такой спокойный? Неужели наконец-то повзрослел? Тема взросления была у них в Варии немножечко под запретом, учитывая, что он очнулся шестнадцатилетним подростком в двадцать три. Всех, кто хоть как-нибудь заикался о его взрослении, возрасте и вообще состоянии, ждало наказание, унижение, оскорбления в последующие три жизни, если повезет — смерть. Единственные, кого обходило стороной участь быть съеденными на завтрак — варийцы и, как ни странно, Тсунаеши. Впрочем, даже на это Скайрини отреагировал очень спокойно, лишь фыркнув. — Что-то приближается, мусор ты патлатый, — мужчина поднял глаза к небу, вглядываясь в небесную синеву с серьезным лицом. Скуало, увидев настроение Занзаса, и сам стал серьезнее, нахмурившись и скрестив руки на груди. Все же Босс редко был таким спокойным: лишь перед чем-то и вправду опасным или важным. Он прислушался, но не заметил никаких подозрительных звуков и не уловил чужого пламени. Суперби следовал за Скайрини, который все дальше уходил во дворы каких-то жилых домов. — И что же это? — Второй Император мечей, после очередной проверки окружающего его пространства, расслабился, зачесав волосы назад. — Не знаю я, что ты от меня хочешь? Чувствую какую-то хрень и все, — Занзас вновь загорелся, словно спичка, гневно посмотрев на подчиненного. Офицер, остановившись возле дерева, поднял белую бровь, намекая на неуравновешенность человека напротив. — Неужели обзавелся интуицией Вонголы? — Мечник гадко усмехнулся, смотря на постепенно закипающего Босса, который не мог нормально дать волю своему пламени в спальном районе, где было полным полно гражданских. Ему такое с рук не спустят не только Тсунаеши, но и японцы. Дополнительных проблем Скайрини не нужно было, но припечатать охамевшего подчиненного о ствол с помощью пламени хотелось до жути. — Даже не напоминай мне об этой ебанутой, — прорычал мужчина, подразумевая никого иного, как саму Донну Вонголу. Занзас зарылся рукой в черные волосы. Что-то не давало ему покоя с самого утра. Лишь сейчас, когда он пришел вслед за невидимой ниточкой в это место, его слегка отпустило. Будто ожидая этих слов, внезапно варийцев окатило сильной волной пламени Облака. Гражданские, что не имеют никаких задатков пламени, не почувствовали бы, но вот Занзас. О, Занзас аж схватился за грудь, округлив глаза. Давно он не чувствовал такого чистого и отчаянного вопля о помощи через пламя. Прислушавшись к себе, он ощутил незримую связь, которая тянулась от его небесного пламени куда-то в сторону. Она была такой же, как и та, что навечно связывала его со Скуало. Пламя было сильным, его не контролировали, а выброс был инстинктивным. От размышлений их отвлек девичий вскрик с третьего этажа. Повернув голову наверх, офицеры увидели, как маленькая девчонка держалась тонкими, белыми от бинтов запястьями за поручни балкона. Из-за того, что она стояла на дрожащих согнутых ногах, ограждение доходило ей до лопаток, а потому она могла лишь держаться за него мертвой хваткой, никак не падая. Вот только над ней угрожающе стояла темноволосая женщина, от которой так и несло охватившем ее безумством. Скуало скрипнул зубами, когда увидел, как брюнетка дала хлесткую пощечину девочке, от которой, не будь сзади препятствия, она бы просто отлетела. Занзас молчал, смотря на это, чувствуя внутри бушующий ураган, который рвался убить мразь, что посмела издеваться над ребенком. Даже они, убийцы, которых взрастили на крови, которым в раннем возрасте вручили оружие и приказали срубать голову неугодным, даже они, что потеряли совесть и какие-либо манеры, держались одного из немногих принципов: не трогать детей. Они не виноваты в хуевой судьбе или ужасных поступках их родителей. Женщина же в это время ухватилась за длинные голубые волосы девчонки, поднимая ту на носочки и не обращая внимания на тихий плач, который улавливал чуткий слух варийцев. Суперби уже думал подняться и просто-напросто отобрать ребенка у сумасшедшей, когда девочка споткнулась или просто не сориентировалась. Она сопротивлялась, пытаясь маленькими ладошками убрать руки женщины от своих волос, однако начала падать, так как ограждение стало ниже и перестало быть каким-либо препятствием к падению. Будто в замедленной съемке, Скуало наблюдал за тем, как плачущая девочка с водопадом голубых волос летела к земле, а Занзас, словно сорвавшись с цепи, подбежал к ней, ловя ее на руки, как раз в тот момент, когда их вновь окатило волной фиолетового пламени. Оказалось, оно исходило от этой девочки, что, потеряв сознание от, скорее всего, болевого шока, тихо дышала в рубашку Скайрини. Женщина наверху что-то прокричала и, судя по всему, пошла спускаться на улицу, чтобы дальше мучить ребенка. Глава Варии же пропустил весь ее бред мимо ушей, с несвойственной нежностью смотря на хрупкую девочку на руках. У нее была болезненно-бледная кожа, глубокие синяки под глазами, перемотанные запястья, лодыжки и бедра. Она была в легкой майке и шортах, что открывали вид на все ранения ее конечностей. Почувствовав кровь на своих пальцах, Скайрини посмотрел на левое бедро девочки, где расцветало бордовое пятно. Кроме яростного гнева и злости, которые зашипели в нем с новой силой, он ощущал невообразимую связь с маленьким тельцем, что прерывисто дышало на его руках. В какой-то момент, будто очнувшись ото сна, Занзас понял, что он держит свое Облако. Ту недостающую частичку его семьи, из-за которой постоянно тосковали его Небеса. Прижав чуть теснее к себе девочку, он посмотрел на Скуало, что подбежал к своему Боссу и молча ждал дальнейших указаний. — Мы забираем эту девчонку, — Суперби лишь кивнул, не видя причин спорить с ним. Что они будут делать дальше с ней, ему неизвестно, но забрать от сумасшедшей суки, которая ее просто-напросто избивала, они просто обязаны. Женщина уже бежала к месту, где должна была упасть девочка, но, увидев ее на руках у мужчин, Итами направилась к ним. — Отдайте ее мне. — Она серьезно посмотрела на варийцев, протягивая свои руки. Казалось, ее совершенно не смущает их вид и не пугает выражение их глаз. — Я — мать Тецуи. Отдайте мне мою дочь. — Итами в упор смотрела на незнакомцев, чеканя каждое слово. Однако, после кивка Занзаса, Скуало молниеносным движением сжал ей горло, оттаскивая к стене дома, что был в метре от него. — Слушай сюда, сука, — мечник выплевывал слова, что прямо-таки сочились ядом и отвращением к женщине. — Первое, ты не имеешь права называться матерью, когда настолько избила свою дочь. — Пальцы все больше сжимались на шее Итами, заставляя ее ухватиться ладонями за крепкую руку мужчины, стараясь оттолкнуть его. — Второе, — Скуало шипел, надвигаясь ближе к лицу женщины, что в панике металась глазами с его лица на Занзаса. — Мы забираем ее. Тебя никогда в жизни больше не подпустят к ней. — Суперби надвинулся еще ближе, угрожающе шипя ей на ухо, когда женщина, со слезящимися глазами пыталась ухватить воздух и хрипела от каждого вздоха — И третье. Настоятельно советую тебе держать свой грязный рот на замке. Иначе ты сдохнешь не в подворотне с такими же ублюдками, а прямо здесь. В, необычной для него, холодной ярости Скуало ударил этой мрази под ребра, смотря, как она сползает вниз и сгибается, стараясь ухватить губами раскаленный воздух и обхватывая ладонями покрасневшую шею, на которой после обязательно проступит фиолетовая удавка. Уж Скуало об этом позаботился. Развернувшись от мерзкой картины, он спокойно прошел к Занзасу, который лишь с отвращением хмыкнул и направился подальше от этого дома. После того, как они отошли, Скайрини аккуратно передал Тецую, вроде так ее назвала та женщина, Суперби, завернув полупрозрачное израненное тело в свою широкую куртку, что постоянно носил на плечах, ласково погладил по мягким голубым волосам, которые ручьем спускались с рук подчиненного. Мечник удивился не столько нежностям, исходящим от мужчины, сколько весу девочки, которого, считай, попросту не было. Как же нужно было издеваться над собственным ребенком, чтобы довести его до такого состояния? — И что мы будем с ней делать? — Скуало, ухватив покрепче девчонку, глянул на Занзаса. Тот хмыкнул. — Заберем ее с собой, — будто само собой разумеющееся заявил мужчина, поправляя воротник рубашки и пытаясь найти телефон, что затерялся в его карманах. Он посмотрел на своего подчиненного, который недоуменно уставился на Скайрини, и закатил глаза. — В Италию, на окраины Палермо, прямо в штаб, мусор, не тупи, когда не надо. — Вроой! Зачем? — За громкий недовольный вскрик Скуало получил по голове тяжелой рукой Босса, что гневно посмотрел на слишком звонкого мечника. Прочистив горло, офицер вновь начал говорить уже более тихим голосом. — Зачем нам нужна эта девчонка, Занзас? В няньки заделался? К сумасшедшим ее отвести, говоришь, дать на растерзание тупому принцу и Луссурии? — Заткни акулью пасть и послушай. Молча, — Прерывая бесконечный поток возмущений от подчиненного, Занзас глубоко вздохнул и прикурил от своего же темно-оранжевого пламени. Так, сигареты он нашел, осталось отыскать ебучий телефон. Втянув серый дым, Скайрини всмотрелся в облака, что плыли по дневному небу. — Это — мой будущий Хранитель, — На поперхнувшегося мечника, он не обратил никакого внимания и, пресекая новый поток бесполезного бреда, продолжил говорить. — Если быть точнее, эта маленькая девчонка — мое Облако. Скуало замер, осматривая сначала фигуру серьезного и спокойного Занзаса, что равнялось к восьмому чуду света, а после повернул голову к хрипло дышащей девочке. На бледном лице под тонкой кожей виднелись ручейки вен. Губы были все искусаны и потресканы, нежно-голубые ресницы подрагивали. Мечник выдохнул, смиряясь с неожиданным поворотом событий, и вновь посмотрел на молча курившего Скайрини. Неожиданно, девчонка вздрогнула, зашептала что-то сухими бледными губами, на лбу начали появляться капельки пота. Император мечей выругался, привлекая внимание Босса. — Блять, она еле держится, ей срочно нужно в больницу, Занзас! — Скуало говорил серьезно, не используя тупых прозвищ. Потому что будущей Хранительнице на самом деле становилось все хуже. — Знаю, — прохрипел Скайрини, раздавливая ботинком тлеющую сигарету. Он начал что-то печатать, скорее всего, вызывать одного из своих подчиненных с машиной, что приехали на задание вместе с ними. Грязную работу в основном выполняли проверенные люди из отрядов офицеров, в то время как те больше занимались именно составлением планов операции, документацией, ну и поддержкой, если необходимо. Возможно даже дипломатией, хоть такое и случалось редко. Через минуты две приехал один из исполнителей. Занзас выхватил ключи садясь за руль, в то время как Скуало осторожно положил девочку рядом с собой, садясь на задние сиденья. С одиноко стоявшего подчиненного можно было бы просто посмеяться, вот только настроения совершенно не было. Скайрини приложил телефон к уху, заводя машину и разворачивая ее, чтобы выехать со дворов, в которые они забрели. — Кому звонишь? — Саваде, — Занзас скривился, будто Луссурия вновь предложил что-то слащаво романтичное на еженедельном собрании. Впрочем, уведомить Тсунаеши о настолько глобальных грядущих переменах в отряде Варии, который по документам считался хоть и независимой, но частью Вонголы, надо было. Да и в ее же интересах сейчас помочь им с организацией всего, что они запланировали, увеличивая мощь Варии и Вонголы сразу. Скуало лишь глубоко вздохнул, представляя последующий разговор, который обычно ничем хорошим не заканчивался. Он начал перебирать мягкие голубые волосы, пытаясь хоть немного успокоиться. Тсунаеши подняла трубку, а значит, сейчас может произойти все, что угодно. — Занзас, ты совсем охуел?! — Скайрини сморщился от громкого голоса, медленно поворачивая руль, чтобы повернуть на дорогу, где вовсю ездили машины. — Время видел? Пять часов утра! — Не еби мне мозги, Савада, — Занзас спокойно отреагировал на крики девушки, что замолчала после настолько уравновешенного тона. — Ты сама меня отправила в Токио, тут недавно наступил час дня. Да и не придуривайся, ты же не спала. — Скайрини был уверен в своих словах, так как скоро намечаются серьезные переговоры с одной из семей в России, к которым Донна Вонгола готовилась день и ночь. Конечно, не факт, что они будут полностью дипломатические, а потому Савада пыталась просчитать не только нападение, но и план отступления, при котором все равно получит выгоду. Повзрослев, она стала той еще змеей, стремящейся все больше и больше захватить в свое кольцо. Но такой она нравилась ему определенно больше, чем ноющей соплячкой, которой была в пятнадцать. — Ладно, так зачем же мне позвонил сам Занзас Скайрини? — Тсунаеши легла на спинку дорогого кресла, откидывая документы на стол и потирая переносицу. Буквы и цифры летали перед глазами, не давая сосредоточиться. А Занзас так просто бы не позвонил, это точно. — Какие из больниц в Токио наши? — вопрос Скайрини отбил любой сон с Нео-Примо своей необычностью. Сам он не мог так пострадать, как и Скуало, а о более низких подчиненных Занзас так не волнуется. Тсуна открыла глаза, смотря на дорогую хрустальную люстру в своем кабинете. — Зачем тебе? — Саваде причина была не очень важна, но, в зависимости от ответа, она и сама могла дать разные адреса. — Надо. — Судя по всему, Занзас постепенно выходил из себя. Он выдохнул сквозь зубы, стараясь не начать ругаться вновь, зная, что не остановиться. Мужчина сжал руль, понимая, что придется ответить. — Мы нашли мое Облако, и ей срочно нужна медицинская помощь. — Что вы сделали?! — Савада от такой новости аж подпрыгнула на своем кресле, будто бы вернулась в свои четырнадцать до всего этого дерьма. Глаза загорелись, было чертовски интересно и любопытно, тем более, что это еще и девушка оказалась. Тсуна уже сейчас начинает ей сочувствовать. Она покопалась в папках на своем захламленном бумажками столе, доставая толстый черный блокнот с золотой закладкой. Это был не совсем ежедневник, с расписанием помогал Хаято в роли секретарши и, как ни странно, Реборн, но в нем хранилась информация об очень полезных и важных людях. — Ты же все прекрасно слышала, — Занзас договорить не успел. — Да-да, сейчас продиктую адрес Шамала, он как раз в городе сегодня, — Тсунаеши перебила Скайрини, пролистав блокнот и найдя нужную запись. Она быстро сказала нужную улицу и здание. — А и еще: подгони самолет, — Занзас не обратил внимания на приглушенный вскрик Скуало сзади и развернулся, давя на газ, так как уже знал куда нужно ехать. — А на правой ножке тебе не поскакать? — Тсунаеши откинула в сторону записную книжку, закидывая одну ногу на вторую, покачивая туфлей на высоком каблуке. — Ты, конечно, можешь, жаль, что не увижу, — Скайрини повзолил себе немного расслабиться, после того, как узнал адрес. Его будто отпустили невидимые цепи, что до этого сжимали его сердце, не давая спокойно вздохнуть. Он знал, что потеря Хранителя — невыносимая боль, однако раньше не волновался о таком. Потерять же то, что давно искал и только нашел, мужчина точно не хотел. — А что насчет своего? — Тсунаеши закатила глаза, думая о том, что Вария в целом и Занзас в частности как-то совсем распустились в последнее время. — Он сейчас вместе с Бельфегором и Леви в другом конце мира. — Не боишься за сохранность? — Тсунаеши мысленно дала себя подзатыльник, потому что уже собиралась ему помогать. Вот из-за этого Вария и села ей на голову. — Савада, блять, хватит воды. — Занзас вскипел, начиная орать в трубку и получая глухой удар в спину через кресло, видимо Скуало осмелился ударить его ногой. — Хорошо, может пусть мамочку вашу прихватят? — Какую нахуй «мамочку»? — Луссурию. — Тсуна тихо засмеялась, слушая ругательства Занзаса на нее, потом на какого-то тупого водителя, который не видит куда едет, а после и на Суперби. — Хорошо, будет тебе самолет. — Савада вновь легла на спинку мягкого кресла, которое дарило покой, которого долго не хватало и которого ее лишили бесконечные документы. — Спасибо, — Занзас сказал лишь одно слово и сбросил звонок. Тсунаеши удивленно посмотрела на свой телефон. Сзади за окном начинало всходить солнце, окрашивая небо в голубой. — Чего застыла? — Реборн, что все это время сидел у камина, читая какую-то книгу, посмотрел на Тсунаеши. — Да так, — Савада повела плечами, будто бы отмахиваясь от чего-то страшного. — Занзас «спасибо» сказал. Ей определенно нужно пойти спать.