Быть хорошим братом, чтобы стать любимым братом

Лес шуршит прекрасной симфонией звуков, и братья тихим шагом идут в лагерь. Даниэль спокоен, будто находится в своей стихии — ни один странный шум из-за кустов его теперь не напугает. Время от времени Шону даже кажется, будто он скучает по тому милому неуверенному ребёнку, который надоедливо держался на расстоянии не дальше вытянутой руки. Того мальчишку постоянно хотелось укрыть за собой. Сейчас, конечно же, желание защищать брата никуда не делось, но оно претерпело определённые изменения — теперь старший и сам может рассчитывать на поддержку, и даже защиту. «Ведь Даниэль и сам говорил, — Шон вспоминает слова брата, сказанные в одном обиженном порыве. — Он уже не ребёнок.» Сегодня последний вечер, когда эти места — лагерь, лес, и, чёрт с ней, даже плантацию — можно называть их домом. Не то, что бы всем сильно полюбилась жизнь в палатке и душ раз в столетие, и всё-таки. Это приятно, когда тебе есть, куда возвращаться. Молчание между братьями лаконичное, но Даниэлю кажется недостаточной обстановка, тянущая лишь на оценку «да норм». В голову к мальчику закрадываются подозрения — уж больно Шон скромен на жесты и взгляды сейчас. Такое поведение старшего ощущается просто-напросто неправильным. Даниэлю хочется как-то ненавязчиво смахнуть с брата напряжённость, которая будто обнимает его плечи и больно сжимает с двух сторон. Нерешительно, но с благими намерениями, волчонок тянется пальцами к застывшей руке старшего. Шон ощущает тепло от прикосновения на запястье как укол — резко одёргивает руку и ускоряет шаг. Отдаляясь от Даниэля, напугано застывшего на месте, парень уже заворачивает к лагерю, из которого доносится кислотная музыка.

***

Первым на подходе в лагерь встречается Финн. Парень понуро сидит в стороне ото всех, чем и привлекает внимание старшего волка. Шон кидается к унывающему другу даже слишком поспешно, с огромным рвением вступает в диалог и выглядит максимально заинтересованным, хотя разговор получается буквально ни о чём. Следом из-за поворота плетётся Даниэль и, замечая остановившегося брата, на мгновение даже успевает обрадоваться, что Шон его всё-таки ждёт. Ободряясь, мальчик подбегает ближе и понимает, что своим присутствием он вот-вот помешает идиллии, внезапно возникшей между его вредным братом и его добрым другом. — И братец здесь! Так ты его не прибил? — Финн смеётся и много-много касается Шона. — Нет уж! — атмосфера вокруг старшего всё сильнее растекается в добрую непринуждённость и Даниэль с огромным неудовольствием подмечает это. Кажется ужасно несправедливым, что не он развеял братскую напряжённость. — Что, даже не злился на него? — Да как я на него разозлюсь-то? — Шон реагирует на каждый вопрос с преувеличенной смешливостью, будто бы ему сейчас ну просто веселее некуда. — Он ж своё, ебать, родное! — Вот это по-нашему! И Финн одобрительно смеётся вместе с Шоном. Стоя чуть поодаль и наблюдая за таким счастливым братом, Даниэль делает очевидный вывод: его старший — притворщик. Неубедительный, к тому же. Мальчик чувствует усталую тяжесть в ногах и заставляет себя пройти мимо. Голова кипит непониманием: зачем Шон такой идиот? Ему так сложно, что ли, не отходить от брата ни на шаг? Вот Даниэлю не сложно. Нелепость какая-то. Младший собирается присоединиться к весело горящему костру, но вместо этого он случайно подмечает, как Финн пристально смотрит на Шона. Ему неосознанно знаком этот глубокий взгляд. И мальчик заполняется уверенностью в том, что смотреть на брата вот так можно только ему одному. Лавируя между деревьями, младший выбирает место поудобнее, чтобы временно затаиться. Подальше от костра и так, чтобы можно было видеть Шона, смеющегося с Финном. Ему немного страшно показаться всем вокруг подозрительным, но любопытство с примесью ревности помогает ощутить себя чуть ли не бессмертным. Пока мальчик ищет баланс между незаметностью и прожигающим внутренности интересом, у костра звучит музыка, дополняемая отголосками разговоров. Веселье и запах алкоголя неумолимо распространяется и действует на каждого по-своему. Трудно не заметить, что подавляющее большинство серьёзно настроено сегодня уйти в отрыв. Даниэлю же, напротив, совсем не до веселья. Он воплощает в мыслях момент, когда всё вокруг затихнет, и лишние люди скроются в своих палатках, оставляя их с братом наедине. «Надеюсь, Шон больше не помешает поцеловать его…» — волчонок с огорчением пытается анализировать поведение брата. Может, он сломал что-то, когда приложился о дерево? Или злится на Даниэля за такую легкомысленную попытку поцелуя в лесу? Мальчик знает, что их не должны видеть, Шон не раз говорил об этом. Их поцелуи такие же секретные, как и суперспособности младшего. А то и больше. Даниэль постепенно начинает беспокоиться, что его ждёт наказание за этот нетерпеливый порыв чувств. Путая клубок собственных мыслей, мальчик сосредотачивает недовольный взгляд на Финне, вспоминая, что сейчас именно он мешает добраться до брата. В секунду глаза Даниэля шокировано округляются, а через мгновение — злостно сощуриваются. Все размышления уходят на второй план. Волчонок становится свидетелем того, как на колено его брату игриво ложится рука. Парни мирно сидят в окружении отдалённых звуков праздника и доверительно смотрят друг другу в глаза. В этот момент Даниэль ощущает предательство со всех сторон — ведь он доверял Финну как своему другу. И он верил Шону каждый раз, когда тот обещал, что не оставит его. С закипающей злостью, мальчик следит, как рука Финна движется от колена Шона вверх, к внутренней стороне бедра. У костра разлетается несколько пустых банок из-под пива — шальная сила настойчиво требует выхода. Даниэлю больше не хочется смотреть, как лапают его брата. Попытка сдвинуться — но сил, чтобы убежать как можно дальше, не находится. Всё тело до самых лодыжек затапливает слабость, оно ощущается безвольным, таким, что никак не дёрнуть себя с места. Только в груди закипает сильнейшее чувство. Каждое прикосновение к Шону отдаётся слабыми вибрациями по телу младшего, словно мальчика самого сейчас касаются. И чувствовать это Даниэлю отнюдь не приятно. Мальчик недоумевает, зачем Финн вообще делает это, ведь он фактически никто для старшего. «Никто для нас обоих.» — озлобленно додумывает волчонок. Все оставшиеся физические ресурсы уходят лишь на малейший жест — сжатые кулаки. И следом за этим движением, деревья вокруг начинают шелестеть не от ветра. В желудке у Даниэля заворачивается больное чувство тошноты. Мальчик ослабевшим взглядом прослеживает, как одной рукой Финн панибратски тычет в грудь брата, а второй обнимает его же через плечо. Их лица сейчас до неуютного близко, и совсем не спешат отдаляться. Даниэль, падая в пропасть внутри себя, успевает испугаться, что он сравняет весь этот лагерь с землёй. А он действительно способен что-то разрушить из-за чёртовой ревности? «Здесь столько хороших людей, — сквозь мутную пелену подступающей истерики приходит ему на ум. — Ханна, Андерс, и как там их всех… Вообще пофиг. Рано или поздно они тоже захотят забрать у меня Шона. Все они!» Деревья вокруг мальчика неестественно наклоняются и, последний раз оглядываясь на брата, Даниэль замирает. Все опасно зашевелившиеся предметы в лагере замирают вместе с ним. Решает одна секунда — та секунда, в которую Шон с недоумением смахивает с себя обнимающие руки Финна и виновато ретируется. Даниэль бессильно оседает на ближайший пенёк под своими ногами и внимательным взглядом провожает Шона, направляющегося вглубь лагерного веселья. Не до конца веря, что брат действительно принял правильное решение, мальчик смотрит на Финна. Тот выглядит весьма удручённо, оставшись один на своём проклятом месте, явно предназначенном для романтики. С тягучим удовольствием, Даниэль впитывает выражение лица Финна сейчас — каждая морщинка на нём выражает скорбь по собственным нежным чувствам. Мальчику не хочется думать, что недавно это было и его лицо тоже. Ему хочется ликовать — битва за внимание брата выиграна, и победа безоговорочная. «Такая кислая рожа точно может случиться только если тебя отшили!» — со злорадством подводит итог Даниэль. Ещё немного приходится подождать, чтобы отдышаться, и он поднимается с насиженного места, направляясь к костру. Младшему приходится сделать небольшое усилие над собой, чтобы пальцы начали слушаться. Разогнув до сих пор зажатые кулаки, он принимается греть руки, так по-мальчишески заледеневшие от волнения. Костёр звучит успокаивающе, потрескивая и распространяя приятное тепло. Даниэль хочет и очень старается расслабиться, но ощущает себя непростительно вымотанным. «Никто не заберёт у меня Шона!» — договаривается сам с собой мальчик и, кивая собственной мысли, крутит головой в поисках затерявшегося брата — пора бы уже пойти спать. Местоположение старшего обнаруживается достаточно быстро. И оно откровенно разочаровывает. Руки Даниэля снова морозит волнение и он сдвигает подальше от костра, чтобы расслышать, что его брату говорит Кэссиди. «Конечно, Финн со своей крутостью был бы соперником страшнее, чем Кэс. — подмечает мальчик. — Но вдруг она всё же больше нравится Шону?!» Вдобавок, в памяти всплывает ещё совсем свежая обида. Если Шон уже однажды выбирал вместо брата посиделки у костра, то это точно может повториться. «Вот дерьмо! — беззвучно сокрушается младший и ему охота сплюнуть горечь, собравшуюся в перенапряжённом горле. — Я больше не хочу, чтобы Шона так касались!» Даниэль крадётся позади беседующей пары, на этот раз решаясь быть действующим лицом, а не только сторонним наблюдателем. Он переполнен решимостью, которую подогревает постоянно прокручивающееся в голове «не отдам, не отдам, не…». — А знаешь, пойдём на озеро? — Даниэль кристально различает игривость в интонациях девушки. «Всё-таки она мне не нравится, Шон!» — и мальчик чувствует абсолютную убеждённость в правоте своей неприязни. Когда дело касается людей, претендующих на внимание брата, у него очень хорошая интуиция. Пару секунд Даниэль нервно косится на своего старшего, но ощущает, что запас его терпения иссяк ещё в момент, когда парня нагло лапали в первый раз. «А Шон и не должен решать такие вещи в одиночку! — осеняет мальчика, в котором слабо зажигается второе дыхание, подпитываемое нескончаемой ревностью. — Он вообще-то не один. Куда он — туда и я». — Шон, вот ты где! — Даниэль плавно выходит из-за спины брата, изо всех сил стараясь выглядеть непринуждённым. — Я та-ак спать хочу. Может, уже пойдём? — мальчик позволяет себе применить запрещённую технику, которую его брат называет щенячьими глазами. Даниэль надеется таким образом убить сразу двух зайцев — обезвредить Кэс и предупредить любое сопротивление Шона. — Но тут же праздник в самом разгаре! — Кэссиди не выглядит раздражённо, но явно торопится увести за собой старшего. — А мы на озеро собрались. Приляг пока один? — О-о! Озеро? — Даниэль изображает удивление, чувствуя себя самым потрясающим актёром в этом лагере. По крайней мере, уж получше Шона. — Я в деле! — Малыш, ты же спать хотел. — Кэс с подозрением скашивает брови. Мальчик нервно потеет и решает оставить идею вступать в диалог, возвращаясь к ранней тактике — заново заряжает щенячий взгляд для брата. Но Шон вмешивается раньше, чем продолжается это нелепое действо, без удовольствия замечая отчаяние в братских жестах. — Да, Кэс, ты прости. Я пойду с Даниэлем. Не будь мальчик таким уставшим, он бы сейчас же исполнил свой самый яркий победный танец. Кэссиди понимающе кивает и коротко желает им обоим спокойной ночи. Полностью довольный собой, младший спешно разворачивается в сторону палаток. Только делая шаг, Даниэль замечает, что брат остаётся неподвижным. Парень смотрит перед собой потерянно, понуро, и мальчик мгновенно реагирует на это полным окислением. Резко, не оставляя времени для сомнений, волчонок сжимает запястье старшего брата и ведёт того внутрь палатки, возмущённо распихивая перед собой дружелюбно прощающихся ребят. Шон аморфно следует за ним. Кажется, что парень и не видит мелькающих рядом людей. Его взгляд обращён внутрь себя самого, а внутри лишь обречённо вопящий разум. Даже то, с какой медлительностью Шон забирается в палатку, выдаёт в нём полнейшую отрешённость. Братья садятся друг напротив друга, и голос младшего звучит с ядовитым пониманием: — Хотел пойти с ней? Да? — Даниэль заводится легче, чем сам того ожидает, и скромный интерьер палатки легонько вздрагивает от наполненного силой вздоха. — Ну вот и шёл бы. Вперёд! Зачем вообще было отказывать?! Раздражающий зуд заполняет мальчика изнутри, и это чувство не получается выразить ничем, кроме крика и из последних сил сжимающихся кулаков. Телекинез активизируется против его воли — хотя сейчас Даниэль не ощущает у себя никакой воли, только отравленное слабостью тело и стремительно темнеющее сознание. Шон понимает причину недовольства брата. И это несложно, ведь именно Шон всегда умудряется оказаться главной причиной любого его недовольства. Но на этот раз чувство вины не преследует старшего — он знает, что всё делает исключительно ради Даниэля. Однако провальный план Шона, удивительно, но проваливается с даже большим треском, чем он сам на то рассчитывает; и теперь придётся делать что-то ещё, чтобы успокоить взбешённого мальчика. Да, оказалось, что поздно отталкивать брата, когда пути к отступлению уже выжжены нахрен новыми привычками. Вот это неожиданность. «Но ведь попробовать стоило?» — мысль неуверенная, но всё же. Парень не простил бы себя, если бы не совершил хотя бы видимость такой попытки. И может теперь у него получится хотя бы смириться с тем, что их близость отныне неизбежно будет сводиться к физическому контакту, по глупости предоставленному Шоном одной скверной ночью. Порой жаль, что он не умеет поворачивать время вспять. Возвращаясь к реальности, парень пытается думать по делу. И, как это ни глупо, но в Шоне теперь уже теплится надежда на то, что мальчик успокоится именно благодаря их физической близости, которую Шон так непреклонно старался избегать весь вечер. Может, Даниэль не станет срываться, если просто обнять его? Если бережно коснуться и позволить себе ещё только немного этой странной нежности — раз уж других демонстраций привязанности от Шона ему недостаточно. И старший тянется к брату, привычным жестом проводя рукой по его волосам. И Даниэль знает, что его очень дёшево подкупают этими прикосновениями. Но мальчику, говоря откровенно, ни капли не стыдно из раза в раз с потрохами вестись на эти ласковые жесты. И уж тем более, сейчас, после целого дня отдаления друг от друга, Даниэль не способен больше держать в себе всю усталость и остервенение, накопившиеся по вине такого непонятливого Шона. Старший брат осторожным движением притягивает Даниэля за затылок к себе поближе, заставляя того упереться носом в острую ключицу. Шон излучает настолько искреннее тепло, что кипящая сила Даниэля понемногу, будто бы того не желая, останавливает свои разрушительные разряды. Продолжая гладить ослабевшего брата по растрепавшимся за день волосам, Шон опускает взгляд, любуясь доверительно прижавшимся к нему волчонком. На ум лезут мысли о времени, когда его брат мог безмятежно смотреть мультфильмы и смеяться, не беспокоясь вообще ни о чём. Старший опускает руки ниже, с чуткостью проводя ими по застывшим плечам и напряжённой спине Даниэля. Простые прикосновения, но ощущаются так безопасно, так наполнено смыслом для них обоих. Даниэлю охота ещё сильнее прижаться к утешающему родному теплу — слиться с ним, чтобы никогда больше не чувствовать этот угрожающий страх одиночества, так настойчиво не позволяющий сделать вдох, стоит только Шону перевести своё внимание на кого-то со стороны. — Так ты, ну… — не желая оставлять место сомнениям, Даниэль хочет убедиться. — Ты хотел пойти на озеро, а я помешал, да? И ты теперь дождёшься, когда я усну, и сбежишь от меня. Мальчик звучит настолько уверенно, будто всё это уже произошло и прямо на его глазах. Шон смотрит на поджавшегося в его руках брата и неминуемо начинает улыбаться. — И в мыслях такого не было. — вздох облегчения, и плечи Даниэля опускаются, словно отпуская всю заключённую в нём напряжённость. — Меня не интересует Кэссиди, если тебя именно это беспокоит. — Значит всё-таки Финн? — Даниэль с досадой дёргается в кольце братских рук. — Так и знал, он слишком крутой, чтобы отказывать ему! — Чувак, ты о чём вообще? — Шон с досадой и смущением осознаёт, что брат его подслушивал. Но он примиряется с этим фактом достаточно быстро — отчасти потому, что он и сам поступил бы также. — Я отказал Финну. Парень задумчиво запрокидывает голову к потолку, пока Даниэль неторопливо расплывается в понимающей улыбке. — Шон любит только меня? — Шон любит только тебя, говнюк. — Я тоже, — пылко выдаёт мальчик, не обдумав свои слова даже секунды. — Тоже люблю только тебя. Даниэль отлипает от обнимающего тела старшего и, выпрямляясь, тянет руку к его подбородку в попытке обратить всё внимание Шона на себя. — Я тебя сейчас поцелую. — твёрдая уверенность в голосе брата при таком милом выражении лица всегда вызывает в Шоне хитрое щекочущее чувство. — Хм, — парень поддаётся братскому жесту и с вызовом в глазах подставляет ему своё донельзя спокойное лицо. — Пустые угрозы? Ты бы дотянулся сначала, enano. — З-заткнись! — А ты заткни. — выразительное движение бровью — единственное, что себе позволяет Шон в этой ситуации. Парень явно дразнит брата. Но также, отдалённо, он осознаёт своё поведение как флирт. Не то что бы Шон был в этом профи. Даже больше, старший никогда не флиртовал раньше — ему тяжело даётся такая откровенная коммуникация с недостаточно близкими людьми. И может как раз по причине их близости, флирт с братом казался Шону гораздо более естественным делом, чем любой флирт с совершенно рандомными, пусть и симпатичными, людьми. Даниэль, донельзя разгорячённый возмущением, не намеревается ждать нового подкола от брата. Мальчика подбешивает, что его нервный Шон весь вечер пытается строить из себя мистера спокойствие. Уж кто как не Даниэль знает, что ничего спокойного в старшем отродясь не было — его запросто выводят словесные перепалки и малейшие подколки. Выпутываясь из объятий, Даниэль очень уверенно привстаёт и перешагивает одним коленом ноги Шона. Немного неловко, мальчик хватается за братское плечо, когда теряет равновесие — старший никак не реагирует. Но Даниэль возвращает себе устойчивое положение почти сразу же, поудобнее расставляя колени по обе стороны от бёдер Шона. И мальчик не может сдержать победную ухмылку, когда самодовольно возвышается над сидящим старшим братом. Парень с прежним спокойствием сидит на месте, наблюдая за ёрзаньем мальчика, который сейчас так восхитительно выпрямился прямо у Шона над макушкой. Единственное изменение в положении тела старшего: он неторопливо облокотился на руки, зажимая ткань спальных мешков в рефлекторно сжавшихся кулаках. — Теперь я выше тебя. — и Шон задирает голову, чтобы посмотреть в лицо своему главному страху на сегодня. Даниэль аккуратным движением захватывает затылок брата, мягко сжимая в его волосах пальцы, с простым желанием — не позволить Шону увести сейчас взгляд куда-нибудь в сторону, как это было при ссоре в лесу. И мальчик закономерно ожидает протестов, но брат продолжает держать затянувшуюся паузу напускного равнодушия. Шон даже смотрит так обманчиво выжидающе, словно он вовсе не знает, что сейчас обязательно произойдёт. Даниэль, уже вдоволь возмущённый таким спокойным выражением братского лица, упускает из виду мелкие детали — например, волнение Шона с головой выдаёт пульс, который сейчас ощущается бешеным колотящим потоком по всему телу. — Только не забудь закрыть свои глаза. — словно издеваясь, Даниэль шёпотом выдыхает слова прямо в губы брата, сразу целуя следом, не оставляя места для возражений. Стоит отметить, что сегодня Шон твёрдо намерен НЕ налажать, как в самый первый раз — он держит под максимальным контролем свой разум и своё тело. Никаких смущающих движений. Цель — остаться хорошим братом до самого конца этого безрадостного дня. И может после хотя бы одного вечера без навязчивого возбуждения он, наконец, перестанет бояться этих простых поцелуев. «Отличная работа. — активно отвлекаясь, с сарказмом размышляет Шон. — Ну допустим, дразнить Даниэля не было такой уж провальной идеей. Мы бы ведь всё равно поцеловались сегодня. Так я хотя бы ускорил неизбежное.» Ощущая уже такое привычное тёплое прикосновение к губам, Даниэль ослабляет хватку на затылке Шона и опускается к нему на бёдра, оказываясь с братом примерно на одном уровне — уже вошедшая в привычку удобная поза для ежевечерних поцелуев. «Ничего особенного, — тихонько уговаривает себя Шон. — Простой способ выразить закономерную благодарность: «Сегодня ты был классным братом, и я хочу тебя чувствовать»!» Разум немного мутнеет, и последняя часть фразы, пришедшей на собственный ум, кажется Шону возмутительно, неуместно возбуждающей. Но всё же, вопреки такому сладко прошёптанному приказу брата, Шон держит свои глаза полуоткрытыми и продолжает отвлекаться рутинными мыслями. К примеру, вспоминает, сколько травы он остриг сегодня на плантации — одну, две, три, какой же молодец! Даниэль отрывается от Шона довольно быстро и старший, к своему облегчению, может вздохнуть спокойно. Он блаженно расслабляет мышцы пресса, которые спазмически сжались сами собой под напряжённым контролем — вот настолько Шон серьёзен, когда сдерживает свои порывы в отношении к брату. Ощущает он себя, должно быть, поистине героически. Парень с таким же удовольствием расслабляет свой разум — откидывает глупые мысли об остриженной траве и коротко вздыхает, чувствуя распространяющееся по всему телу победное облегчение. Но это самое долгожданное облегчение оказывается временным. За ним следует неумолимый метафорический удар под дых — мальчик отстраняется только на несколько нерешительных секунд и лишь для того, чтобы приоткрыть рот. И следом он снова приникает к расслабившимся губам своего брата. Шон сопротивляется, как только может, честно. Но когда Даниэль неумелым движением мягко всасывает нижнюю губу брата, тело Шона стремительно теряет контроль, и его глаза томительно закрываются. Руки, до этого момента накрепко сжимающие ткань спальных мешков, едва ли не грубо хватают младшего. Даниэль на задворках своего разума подозревает, что Шон решился таки побить его — и правильно. Счастье ведь не может длиться вечно. И, видимо, иногда оно не может длиться даже дольше нескольких неумелых секунд. Но резкие братские руки не хотят причинить вред, на счастье волчонка. Шон сгребает мальчика для того, чтобы прижать к себе сильнее. И это оказывается гораздо приятнее — чувствовать друг друга не только губами, но и каждым соприкасающимся сантиметром тела. Шон отвечает на поцелуй в сравнительно агрессивной манере — покусывает братские губы, всё ещё бережно, но так настойчиво, как ещё никогда не доводилось. Мальчику даже секунды не удаётся отдышаться. Что уж говорить о бесцеремонно проникающем в Даниэля языке! На какие-то доли секунды мальчик, не привыкший отдавать ведущую роль, растерянно застывает. Но когда он вновь находится, то совершает попытку отзеркалить движения брата — и также тянется в поцелуе навстречу. Ощущение влажности и мягкости чужого языка на своём кажется Даниэлю невероятно приятным, и про себя он быстро отмечает, что теперь именно это станет его любимой формой поцелуя. Шон, до сего момента упивающийся беззащитным положением Даниэля, перестраивается в новый темп, помогая брату прочувствовать всю прелесть умелого языка в нужном положении. Ведомый скорее инерцией, чем здравым размышлением, мальчик начинает легонько тереться о Шона волнистыми движениями. Палатка наполняется слишком влажными, слишком взрослыми звуками. Старшему хочется поскорее начать скидывать с себя мешающую одежду. И ещё очень много чего начинает хотеться, когда его брат бесконтрольно, и совершенно бессовестно, стонет прямо в поцелуй. Шон осознаёт себя только после того, как — неожиданно для самого себя — исполняет кульбит с переворотом, в котором сидящий верхом Даниэль оказывается опрокинутым на спину и прижатым к полу всем немалым весом старшего. Парень отрывается от его губ и прикусывает братскую шею рядом с кадыком, чем вызывает у мальчика достаточно выразительный испуганный вдох. Именно испуганный тон от брата и возвращает фокусировку опустевшему разуму Шона, который мгновенно реагирует на самого себя как на опасность. Пытаясь проморгаться, парень неверяще осматривается — спальные мешки смяты и сдвинуты со своих мест, штаны Шона буквально стоят дыбом, а Даниэль лежит под ним сейчас такой раскрасневшийся, со слюнявым следом на подбородке и с по-прежнему закрытыми глазами. Мальчик дышит настолько загнанно, что Шон немало пугается и лихорадочно пытается вспомнить, не навредил ли он брату в этом глупейшем порыве. Но мозг, разумеется, подкидывает исключительно приятные моменты. — Шон? — младший произносит его имя с ощущением жалобной просьбы, да ещё и абсолютно запыхавшимся хриплым голосом, приоткрывая свои чёртовые карамельные глаза так томно, что Шон проговаривает самое искреннее «блядь» в своей жизни. — Шон, всё хорошо? — Нет. — парень сползает с брата и без грамма сил падает рядом, лицом в пол. Он ощущает, с какой силой на него давит вселенский груз вины и ответственности. — Нет, не хорошо. Сегодня я был самым херовым братом во всём мире. — Шо-он! Да плевать! — мальчик очень смешливо смотрит на брата, не улавливая сути его разочарованного лица. — Ты всегда самый лучший для меня. «Так немного легче. — пытается успокоиться старший. — Но мне предстоит стать действительно лучшим для тебя. Даже если ты, как всегда, не поймёшь.» Понемногу беря себя в руки, Шон, по-прежнему отказываясь поднимать своё лицо с прохладного пола палатки, пытается стать очень серьёзным. — Даниэль, так нельзя. — с горящего лица младшего постепенно сходит улыбка. — Мы не должны целоваться вот ТАК, понимаешь? — Нет, Шон, всё нормально! — мальчик паникует, ощущая, что брат вообще не понимает его. — Мне же понравилось! — А не должно было. — недовольно бурчит Шон, коротко ударяя себя сжатым кулаком по затылку. — Просто я идиот. — Да что не так? — Что не так, Даниэль?! Ты же ещё совсем ребёнок! Очнись! — Шон с силой прикладывается лбом об пол. — Да ты через год либо забудешь, либо начнёшь проклинать меня за всё это. И наверняка второе! — Такого не случится. — мальчик старается стать серьёзным под стать брату. — И я больше не ребёнок. Забыл? Шон с потускневшим взглядом продолжает лежать, осознавая бытие. Когда Даниэль хочет погладить парня по голове — ну, изобразить этот успокаивающий жест, который всегда помогает мальчику самому успокоиться — Шон дёргается, как от огня.  — Я хочу целовать тебя так всегда… — смиренно опуская руку обратно, признаётся Даниэль, чувствуя, что ему стыдно, и даже не понятно, за что. — Не-а. Нет, больше нет. — Что, больше… никогда? — в глазах мальчика читается чуть ли не самая грань отчаянья. Шон чувствует, как сильно ему хочется поддаться этому жалостливому взгляду. Снова прислониться и целовать Даниэля до тех пор, пока мальчик сам не попросит его остановиться. А значит, самое время заканчивать этот разговор, пока ещё чего не натворили. — Хотя бы пока ты не повзрослеешь. — в бескомпромиссный тон Шон старается подмешать всю доступную мягкость своего голоса. — Я взрослый. — Вернёмся к этому разговору, когда тебе будет 16. — И что, до 16 ты запрещаешь мне целоваться? — Целоваться-то можно, но… — старший из последних сил старается подбирать слова как можно аккуратнее. — Не так, как сейчас. Ты понимаешь? Пока Даниэль крепко задумывается, Шона окончательно отпускает внутренняя дрожь и наплыв эмоций, которые захлестнули с головой из-за всего произошедшего. В попытке отвлечься посильнее, парень начинает расправлять спальные мешки, возвращая их в свои обычные положения. Даниэль не замечает такой мелочи, но Шон сдвигает своё место для сна ещё чуть ближе к мешку брата — так, что теперь они лежат почти вплотную. — Но почему я должен следовать этому глупому правилу? — Даниэль всё же ни черта не понимает. — Извини, чувак, не я устанавливаю законы. — Да ты им и не следуешь! — возмущению нет предела, и щёки младшего упорно не хотят остывать. — Ты воровал, дрался, и мы вообще скрываемся от полиции. Почему ты следуешь только тем законам, которым хочешь?! Шон молча ругает себя за то, какой ужасный из него получился воспитатель. — Никаких поцелуев и точка. Ты ещё скажешь мне спасибо, когда вырастешь. — Нифига. — Даниэль куксится, ощущая абсолютную несправедливость сказанных Шоном слов. Закончив с расправлением их инфантильно смятых постелей, парень идёт расправлять настроение Даниэля. — Ладно тебе, мелочь. Поцелуи благодарности по-прежнему законны. — Но я хочу!.. — Цыц, иначе объявлю вне закона и их тоже! Мальчик откровенно не видит смысла в таких глупых правилах. И всё же, он скорее выберет довольствоваться малыми дозами Шона, чем вовсе откажется от них. — Ну, а спать вместе нам хотя бы можно? — Только в прямом смысле слова «спать». — горько шутит Шон и, забывая, на какую публику он вещает, встречает только непонимание. Глупо помотав головой, парень с разочарованием подмечает, что он ещё и не умеет шутить в неловких ситуациях. Он мысленно обещает младшему брату исправиться. — А почему целовать тебя так… приятно? — Ну, — старшему требуется минутка, чтобы сглотнуть внезапно скопившуюся слюну вместе со смущением. — На губах же тонкая кожа, нервные окончания, вся хуйня. Пытаясь сбежать, наконец, от неловкости, Шон легонько щекочет младшего. Даниэль рефлекторно смеётся, хватая брата за совершающую злодейство руку. С доброй улыбкой, парень бережно передвигает немного отвлёкшегося младшего на предназначенное ему спальное место, и следом ложится на свой мешок. — Ты будешь любить меня, даже когда мне будет 16? — мальчик опускает на Шона взгляд, полный преданности. — Обещаешь? — Конечно, enano. — ответ мгновенный и не требующий раздумий. — Обещаю. А вот ты уверен, что не разлюбишь меня, став злобным подростком? — Если я стану таким же злобным, каким был ты, то я ничего не могу обещать! Ещё пара улыбок растворяет пугающую серьёзность этого вечера. Окончательно успокоенный разговором, Даниэль укладывается к брату. На этот раз волчонок игнорирует собственное спальное место и ложится прямо в руки Шона, несмотря на то, что мешки у них и так сдвинуты донельзя. Мальчик с трепетом обнимает старшего, прижимаясь к его груди — как хорошо, что спать вместе никто не запрещал. — Даниэль, ты понял насчёт поцелуев? — Да понял я! — И ты сделаешь так, как я прошу? — Я не знаю, Шон. Даниэль поглубже вдыхает воздух, пропитанный братским теплом. — Добрых снов. — чуть сжимая объятия, шёпотом произносит мальчик. — Добрых. Сегодня старшему волку предстоит очередная ночь, наполненная размышлениями.