Быть хорошим братом, чтобы стать любимым братом

Наступающее утро, в свете последних событий, обещает быть приятным и спокойным — доверху наполненным нежными чувствами и сердечными размышлениями. С прошлого вечера Шон не находит в себе силы заставить брата пойти на учёбу — Даниэль подло разыгрывает козырь с мастерским перекладыванием ответственности. Мол, «раз уж ты меня заболтал до самого рассвета, ты и оправдывайся в школе, почему я проспал целый учебный день». И действительно, Шон полноправно ощущает ответственность за сегодняшний сон младшего. Просыпаясь, он первым делом осторожно укутывает брата по самые уши. «Чувак, будь серьёзнее», — пытается донести до самого себя старший, но лицо, в противовес, озаряется восторженной улыбкой. Даниэль очарователен — особенно, когда молчит — и Шон ничего не может поделать с рвущимся наружу умилением. Ну а, как говорится, если не можешь победить… Парень решает провести ещё немного времени в постели, осознавая, что проспал он непозволительно мало — с рассвета прошло часа три-четыре. О недосыпе очень конкретно сообщают убийственная тяжесть в висках и ноющая истома, раздающаяся по всему телу. Следующие тридцать минут он посвящает одёргиванию одеяла, которое Даниэль упорно пытается с себя скинуть. Надеясь, что младший спит достаточно крепко, Шон несмело проводит по его растрёпанным волосам, с парадоксальным восхищением наблюдая, как тот в десятый раз пытается выбраться из одеяльной ловушки. Отправлять подростка на учёбу сегодня было бы впрямь жестоко, и Шон заключает, что всё же отпросит спящую красавицу — один прогул погоды не сделает. Дожидаясь, пока Даниэль совершенно не запарится в неравной борьбе за свободный сон, старший всё же оставляет его в покое — только чтобы не разбудить ненароком. Улыбается, словно на прощание, и, мягко поднимаясь с нагретого места, перебирается на первый этаж, поближе к спасительному бодрящему кофе. Прикидывая в уме загруженность собственного графика, Шон борется с желанием устроить себе выходной по примеру брата и сходить в магазин — раздобыть мелкому любимые суши и что-нибудь сладкое к завтраку. Сомневается пару секунд и, махнув рукой в пустоту, разрешает себе денёк побыть безответственным бездельником — не одному же Даниэлю можно! Шон заваривает кофе покрепче, включает телевизор в качестве фонового шума и мысленно отдаляется от реальности, планомерно раскладывая минувший день по метафорическим полочкам собственного разума. Вопреки подозрениям, он не встречает в мыслях сомнений и сожалений. Не ощущает никакой вины за собой — внутри присутствует лишь лёгкость и удовлетворённость. Всё точно так, как и должно быть. Есть лишь одно неудобное обстоятельство: запал вчерашнего вечера неумолимо проходит. Потому, Шон вспоминает брата, плавящегося в его руках, с огромной долей неловкости. Но тут же себя успокаивает: «Да ладно, чего уж… Стрёмно будет только первое время», — вслед за мыслью, Шон скромно понимает, что уже даёт добро на последующее повторение всего произошедшего. А ведь его ещё никто и не спрашивал. Закономерное опасение всплывает в уме: с Даниэлем ведь придётся поговорить. А в Шоне, не подверженному будоражащим действиям, ровно так же кончается смелость и просыпается робость. А две стесняшки в разговоре о сексе — это не к добру. Да, легко было организовывать разговор по душам после непосредственных событий. И, да, легко было обсуждать половое воспитание, когда сам за жизнь чужой член в руках не держал. Теперь же, с примесью личного опыта и за отсутствием яркой ситуации, всё становится немного двояко. Известное дело, чем дальше в лес — тем хуже сказ. Следующее тревожащее опасение звучит в голове старшего: «Что, если Даниэль вообще не захочет говорить об этом?». Парень беспокойно выстукивает по кружке бессмысленный ритм. «Вдруг Даниэль вообще не захочет со мной говорить?!» — и Шон сжимает пальцами переносицу, ощущая, будто кофе горчит сильнее обычного. Голос в голове оглушает коронным паникующим: «Я снова всё проебал. Дэн как-то грустно на меня посмотрел перед сном… Он точно меня ненавидит. Точно!» Парень и сам не объяснит, каким образом поезд мысли каждый раз так чётко срывается с намеченного пути рассудительности, окуная его самого в чувство сильнейшей тревоги. Не имея достаточного запаса нервных клеток, чтобы вынести себя ещё хотя бы минуту, Шон одевается — пойти в магазин, накупить кучу вкусной еды, подкупить таким образом Даниэля и больше никогда не вспоминать о том, что вчера было. План — заебись. Дёргаными движениями, старший поднимает с пола в четвёртый раз вываливающиеся из дырявых рук ключи. Проверяя, всё ли на кухне выключено — не хватало только поджечь брата, чью благосклонность планируешь вымаливать! — Шон уже почти уходит из дома. Но самый краешек несосредоточенного разума отзывается на сдавленно произнесённое имя. Кажется, что лишь послышалось — с чего бы Даниэль стал звать его, да ещё и так тихо? Мальчишка обычно орёт с любого конца дома что есть мочи; ещё чаще — не упускает возможности подбежать к Шону, чтобы крикнуть прямо в ухо. Но слабый шум повторяется вновь. Парень сомневается, что правильно разобрал среди возни своё имя, но неопределённый звук однозначно доносится со второго этажа. Неуверенно приближаясь к лестнице, Шон уже отчётливо различает — Даниэль зовёт его с болезненным надрывом. В одну секунду старший вспоминает, где пистолет. В следующую — бежит, пролетая по три ступени, забывая о надобности оружия. — Шон!.. Шон… Шон врывается в спальню, ощущая, будто всё вокруг него замедляется. В ушах гулко отдаётся стук собственного сердца — за считанные мгновения парень успевает оценить уровень опасности в комнате и тогда же кинуться к брату. Даниэль спит. Вокруг — солнечная тишина, просвечивающая через полупрозрачные шторы. Неспокойствие выдают лишь беспорядочно отлетающие в стороны домашние вещи. Кровь в жилах успокаивается, и время снова идёт с полагающейся скоростью только после того, как Шон его касается. Ещё один мгновенный анализ: он не в порядке. На лбу подростка явственно проступает испарина, губы мелко дрожат, и это что… Слёзы? — Шон! От состояния брата внутри старшего моментально скручивается боль. Пронзает, по обыкновению, в желудке, да с такой силой, что впору самому начинать смаргивать крупные капли с ресниц. Шон бережно обнимает сворачивающегося в комок подростка. Приподнимает, притягивает к себе ближе, укачивает на руках и произносит прямо на ухо, надеясь, что так его слова точно дойдут, куда нужно: — Тише, enano, я здесь, я рядом, mi corazón, — старший почти поддаётся панике, когда Даниэль всё же разлепляет покрасневшие глаза. — Шон? — Это просто сон, Дэни. Тебе приснился кошмар. — Прошу, не оставляй меня, не надо… — Даниэль не в состоянии затормозить сбивчивый шёпот. Вдобавок к дрожащим губам, начинает дрожать всё тело. — Не уходи, не надо… — Не уйду, — стараясь заглянуть в полные отчаяния глаза, Шону пережимает горло собственная искренность. — Это был плохой сон. Я не уйду. Трясущийся в объятиях подросток, больше сейчас походящий на ребёнка, поддаётся звучанию неравнодушного голоса. Силится унять тремор, убеждает себя дышать глубже. Спустя полчаса продолжительных поглаживаний по волосам и лёгких поцелуев в макушку, Даниэль окончательно приходит в себя — по крайней мере, физически. Шон торопится проявить заботу: — Если ты хочешь поговорить… — Нет, — осипший голос заставляет одно слово прозвучать как приговор, и Даниэль объясняется, чтобы не казаться грубым. — Это просто такой же кошмар, как раньше. — Давно их не было. Даниэль растирает ладонями лицо и старается выдохнуть скопившийся в лёгких воздух как можно мягче — всё равно выходит тяжко и шумно. С полной уверенностью, он проклинает вчерашних придурков с одним на троих пистолетом, и надеется, что Шон не успел раскусить причину его беспокойного сна, сколь бы она ни была очевидна. Не всегда охота быть открытой книгой. — Хочешь, я пока приготовлю завтрак? — Да. Я спущусь, как только… — подросток старательно стирает со щёк следы того, что он уязвим. — Приведу себя в порядок. — Понял. — Шон… — старший оборачивается в дверях. — Можешь никуда сегодня не ходить? Успокаивающая улыбка отзывается в Даниэле знакомым теплом. — Могу. К завтраку подросток спускается самим собой — более или менее. Язвит и шутит невпопад, переговаривается о пустом. Страх в его взгляде почти не заметен. Почти. Но любые страхи Шон способен понять. Смущает другое — отсутствие какой бы то ни было тактильности и непосредственной болтовни по душам. Вчера, переживая ужас от осознания возможной потери, Даниэль лоснился к брату, что было сил. Сейчас — да, он садится рядом и жалостливо просит не уходить. Но даже шутки ниже пояса как-то совсем не озвучиваются — и не потому, что не приходят младшему на ум. Ещё утром Шон был готов к серьёзному разговору — переживал, не знал, как начинать, но собирался выдержать его с достоинством. Теперь же, пытаясь не давить на Даниэля, парень лишь следует за его желаниями. Вместе посмотреть телек — легко. Молча посидеть на веранде — запросто. Поделиться последним кусочком пиццы — что ж, с удовольствием. И, на счастье обоих Диасов, побитое состояние младшего ещё немного отпускает к вечеру. Появляются осторожные поцелуи за протяжным курением, добавляются бархатистые прикосновения на мягком диване, и неуверенные отметки знакомо вырисовываются на шее Шона. И всё бы было даже отлично, если бы только эти повседневные вещи всё же сопровождали их привычные диалоги. Но Даниэль вовсе не идёт на словесный контакт — Шон ищет повод завести разговор о вчерашнем, обсудить всё на свежую голову, но предлог так и не находится. Парень откровенно сожалеет, что не одарён той же бешеной прямолинейностью, с коей без труда управляется его младший брат. День проходит тихо. Неестественно и неуютно тихо, но Шон очень скоро приспосабливается, уже самостоятельно сводя любые возможные разговоры к нулю. Все остальные его усилия уходят на то, чтобы не отходить от младшего, наглядно оформляя перед ним своё присутствие. И, кажется, это помогает — в глазах подростка таится всё меньше угрюмой настороженности, всё больше доброй заинтересованности. На закате, в дверь раздаются агрессивные хлопки — видимо, стучат не костяшками пальцев, а целой ладонью. Шон вздыхает — иногда он даже скучает по тому, что шесть лет назад считал плохими манерами. Парень не успевает лениво подняться с дивана — Даниэль молнией проносится перед ним, усердно скрывая панику. — Я открою, сиди. — Это с хера ли? — А ну сядь, Шон! Удары в дверь повторяются, теперь дополняясь расплывчатым требованием: — Сукин ты сын, вылезай! Даниэль расслабляет плечи и даже усмехается, осознавая, что этот голос ему знаком. Обращается к брату уже спокойнее: — Не слышишь, что ли? Зовут меня, а ты сажай жопу обратно. Выдерживая бескомпромиссный взгляд Даниэля, старший всё же решает подчиниться. На первое время. Подросток так ловко приоткрывает и захлопывает за собой дверь, что Шон не успевает разглядеть хотя бы края футболок нарушителей порядка. Нарушителей — потому что их, судя по гулу за входной дверью, оказывается несколько. Выжидая вежливые две секунды, Шон поднимается с дивана. Прекрасно понимая, что Даниэль себя в обиду не даст, он двигается к выходу не торопясь — пусть и не без логичного беспокойства. Снаружи доносятся истеричные словесные обрывки: — Думаешь, такой особенный?! Думаешь, ты лучше меня?! — Ничего личного, — голос брата звучит завораживающе безучастно. Шон даже завидует — с ним-то младший бывает лишь несдержанным засранцем. — Но, очевидно: я лучше любого из вас. Парень небрежно распахивает дверь, наблюдая не больше и не меньше ожидаемого: двое бугаёв — один орёт, второй кивает — нависают над Даниэлем. Ещё двое — стоят за спинами первых, с явным сомнением оценивая происходящее. «Подростки», — уныло констатирует Шон, прослеживая преувеличенную бравость и изрядную долю пафоса во всех четверых. В это же время, его подросток по-прежнему остаётся спокойным. Солидные круги под глазами кажутся ещё темнее и глубже — оттого, опаснее. Даниэль выслушивает дальнейшие оскорбления с самым ровным лицом, на какое только способен, оставаясь внешне абсолютно неуязвимым. Когда театр абсурда закончится, Шон ему обязательно поаплодирует за столь правдивую пародию на уравновешенного человека. — А ну пошли вон, — старший вбрасывает нелепый жест рукой, будто пытается согнать с лужайки стаю глупых голубей. Все имеющиеся на участке подростки разом переводят на него грозные взгляды. И только у Даниэля в глазах вновь заметно зарождается паника: — Шон- — Ёбарь твой? — грубо прерывая младшего, самый агрессивный парниша делает вид, что не напуган присутствием взрослого. — Друг… На ответ Даниэля Шон еле подавляет порыв удивлённо выгнуть брови и спрашивает с намеренной издёвкой: — И где же мой пистолет завалялся, дружище? Делая акцент на последнем слове, Шон удаляется в дом, к сейфу, чтобы действительно взять пистолет. Никого убивать он, конечно, не намерен, но вот припугнуть — запросто. Уже наклоняясь к необходимому предмету, парень передумывает: вероятно, подростки достаточно запаниковали и даже сбежали, пока он вальяжно прогуливался до нужной комнаты. Лучше поскорее вернуться к Даниэлю и спросить у него, что за хуйня. Шон повторно распахивает входную дверь в тот момент, когда перед Даниэлем опрокидывается ошеломлённая парочка — те двое, что самые недружелюбные. Двое других — несутся вдоль по улице, видимо, убираясь подальше от того же Даниэля. Младший прерывисто дышит, возвышаясь над скудной угрозой. Вздрагивает от резкого обращения и сразу оборачивается: — Даниэль! — Да они споткнулись! — Живо в дом. Приобретая в лице оживление, Даниэль заходит домой с грозным топотом недовольного ребёнка. Шон, в свою очередь, закатывает глаза, как самый уставший в мире отец и скромно надеется, что валяющиеся у входа подростки никого не смутят. В конце-концов, они явно живые, значит, скоро уйдут своим ходом — беспокоиться не о чем. Парень закрывает дверь и не успевает взять инициативу диалога в свои руки. — Только не начинай болтать о том, как я проебался! — Ты проебался, когда начал оправдываться, — так Шон случайно признаёт свою тормознутость, ведь он действительно вначале не задумался о том, каким образом две огромные туши оказались повержены одним малюсеньким Даниэлем. Казалось бы, ответ очевиден, но мысли Шона в тот момент были больше сосредоточены на братской безопасности, нежели на сохранности сомнительных секретов. — Им всё равно никто не поверит. — Как и сотне других человек, перед которыми ты уже палился? — А лучше позволять себя бить?! — Лучше до драк вообще не доводить. И ты прекрасно это знаешь! Шон тяжело вздыхает, понимая, что они вновь подняли эту тему. Всё, на что хватало Даниэля — не ломать людям шеи. На том и ограничивался контроль старшего над способностями младшего. — Так вот из-за чего ты в школу не пошёл? Чтобы не разбираться с этими увальнями? Оскорбление, вырисовывающееся на лице Даниэля в этот момент, невозможно передать словами. — Издеваешься?! Когда я хоть раз от драки убегал? — Ну да, ты обычно наоборот — только нарываешься. — Вот именно! — Даниэль произносит эту реплику слишком торжественно, за что моментально встречает подзатыльник. — Эй! — Здесь нечем гордиться, дурень, — скоро смиряясь с тем, что младший неисправим, Шон решает выкинуть следующий козырь, чтобы всё-таки взять верх над упрямцем. — А давно мы с тобой дружим? Подросток заминается — видно, рассчитывал, что старший не посмеет это припомнить. В глазах фактически можно прочитать беззлобное: «Ах ты мудак…», выражающее бесконечное разочарование тем, что его брат грязно играет. Но, складывая в голове объяснение, Даниэль понимает, что, по большей части, не важно, кто победит в игре «правый и виноватый». — Я растерялся. Прости, — всю спесь сбивает за признанием. — Не хотел, чтобы они хоть что-то о тебе узнали. Просто, так… безопаснее, наверное. Ну да, глупо это было, отвали. — Не тебе заботиться о моей безопасности, — Шон отрезает, и сразу же жалеет. Со стороны кажется, будто подросток сейчас же развалится по кусочкам. — Кому, если не мне? — И то верно, — старший мгновенно выворачивает наизнанку всю язвительность, что только что собирался спустить. — Я бы не доверил себя никому другому. Даниэль — ебучий умник — осознаёт, что его жалеют. Такой непоследовательно добрый Шон вызывает неестественное отторжение. Вроде, и не должно, а бесит. Почему же младший опять ведёт себя как ребёнок? Нет, Даниэль — взрослый, и его уж точно не нужно каждую минуту гладить по головке, заверяя, что всё будет хорошо. Даниэль силён и выучен самой жизнью — ему по опыту известно, что хорошо не будет. И что он со всем справится. Как взрослый. — Ты же куда-то собирался? — ну и что, что осознание этого обрывает сердце. — Пока. А я телек посмотрю. И младший поспешно плюхается на диван, отточенным движением включая Нетфликс. Шон успевает позабыть, что от одной заявки на ремонт он отказаться всё-таки не смог — требуется лишь перейти улицу и поколдовать над соседской машиной за обещанный щедрый гонорар. Путешествие не абы какое, но отходить от Даниэля сейчас не хочется ни на шаг. Старший прекрасно ощущает в нём смесь страха и раздражения — смесь горючая и небезопасная, подобно коктейлю Молотова. Сам собой напрашивается вывод о том, что засранец попытается что-то в себе закопать. А Шон не понаслышке знает — от этого не поздоровится. Старший упорно предпринимает попытки разговора, уговоров и немного суровой мольбы — и всё тщетно. Подросток упрямится — отказывается даже вместе дойти до соседа, мол, внезапно ощутил в себе потребность в личном пространстве. Шон ёрничает в уме: «Пиздит как дышит. И в кого он пошёл такой говнистый?» А вслух терпеливо произносит: — Ты уверен? — Уверен! Шон, я в порядке. И нечего со мной ТАК возиться. Хочу смотреть сериал, значит, буду смотреть! — Понял. У Даниэля пока ещё плохо получается скрывать разбитое состояние — Шон вычисляет на раз. Но не позволяет себе больше давить на упрямца. Заканчивая суетливые сборы инструментов, старший криво натягивает на себя первую попавшуюся одежду. Оглядывается, замечает, как Даниэль прикусывает губы и щёлкает костяшками пальцев, глядя в экран — очевидно, он даже не пытается вдумываться в наобум выбранный сериал. Шон с сожалением пытается угадать, кто из них двоих сейчас ощущает наибольшую нервозность. Ноги еле плетутся, старший понятия не имеет, как ему поступить. Даниэль явно переживает гораздо сильнее, чем выдаёт внешне — и неужели Шон посмеет оставить его сейчас, в таком состоянии? А вспомнить, что было, когда он ушёл от брата утром? Мозг закипает, но тело движется вперёд. Невозможно тяжело заставить себя ослабить одержимую заботу — Шон понимает, что он этого и не сможет. Вероятнее всего, никогда. Спасительный голос останавливает старшего, когда тот переступает порог дома на едва сгибающихся ногах: — Эй! На тебе чего-то не хватает. Шон устало вздыхает, догадываясь, что в таком взвинченном состоянии он может забыть что угодно — на всякий случай проверяет, не о штанах ли идёт речь. Но, обнаруживая себя полностью укомплектованным, парень оборачивается в дом. — Чего? Едва вопрос озвучивается — Даниэль с размаху напрыгивает на брата, поселяясь в тёплых руках. Обнимает крепко — столь отчаянно крепко, что Шон уже молчаливо обрисовывает, как бросает на пол тяжёлую сумку с инструментами и закидывает на плечо младшего, вызывая у того развеселённую улыбку. И сумку он действительно бросает — обнимает в ответ, мысленно заканчивая за брата: «Ну конечно, на мне не хватает только тебя». Ещё Шон с пониманием хмыкает — мастерская подкатов от Даниэля снова в работе. И хитро решает не делать её возвращение столь триумфальным, не позволяя младшему закончить: — А-а. Реально что ли штаны забыл? — Шон! — Даниэль недовольно брыкается, сдерживая вырывающиеся смешки от лёгкости, которая зарождается, стоит лишь вновь оказаться в объятиях. И старший всё же забирает его к себе на руки. — Отпусти, всю шутку испортил! Ступая обратно в дом, Шон проходит в гостиную и плавно роняет брата на диван. В заигрывающей манере пробегается пальцами по легкодоступным рёбрам, осознавая — он успел соскучиться. Непосредственный смех очаровывает. В искренне глядящих глазах — тысяча признаний в любви и миллион наивных просьб всё-таки остаться. — Я знаю, enano.