Pieces of the People We Love

В тот день, когда Тимоти наконец-то избавляется от маски, в которой ему пришлось провести, кажется, несколько долгих жизней, он благодарит врачей и идёт к себе. Прохладный воздух так и липнет к чувствительной коже, будто очнувшейся ото сна: Тимоти ощущает лёгкое покалывание и, замерев перед зеркалом в ванной, осторожно касается кончиками пальцев щеки. Представляя раньше этот момент, он всегда видел себя улыбающимся и счастливым, но на деле не чувствует ни капли радости или облегчения — да и с чего бы, если главная его маска по-прежнему на нём? Но, если совсем уж начистоту, Тимоти не уверен, что хочет вернуть себе своё настоящее лицо. Он смутно помнит блеклые и невыразительные черты: небольшой острый нос, изломанные в смущённой улыбке губы, светлые брови — всё это видится ему будто бы во сне, полном густого тумана. У него не осталось ни одной фотографии, чтобы напомнить себе, каким он был раньше, и Тимоти почти рад этому. Ему нравится внешность Джека, ему нравится обладать внешностью Джека, нравится обладать лицом, излучающим власть и силу — и это было бы самым настоящим подарком судьбы, если бы не прилагавшиеся к этому лицу проблемы. Некоторые люди, едва завидев Тимоти, тут же превращаются в испуганных кроликов, заметивших удава; другие не боятся, но явно желают ему смерти — он понимает это по отблеску застарелой, жгучей ненависти в чужих глазах. Тимоти привык к этому, и ему плевать: он переполнен отстранённым безразличием по отношению к косым взглядам и шепоткам за спиной. Безразличие это наполовину джеково, наполовину его личное — вынужденное, тщательно выпестованное. Тимоти волнует мнение лишь одного человека: того, кто создал для него механическую руку, кто принял затем на работу, кто делал его непростую жизнь вполне себе сносной. Того человека, в чьей постели Тимоти проводит ночи. Поначалу он изо всех сил старается не думать о природе своих отношений с Ризом — по правде говоря, Тимоти старается вообще ни о чём не задумываться. Временами он чувствует себя полузатопленным судном: упади на палубу ещё хотя бы капля воды — и всё пойдёт ко дну, сгинет в тёмной глубине. Тимоти не может позволить себе сомневаться ещё и в Ризе: ему и без того есть о чём переживать. Время идёт, и Тимоти становится лучше: он крепко, без кошмаров, спит, с аппетитом ест и больше не вздрагивает, заслышав рядом громкие голоса. А ещё он начинает замечать то, что месяцами упускал из виду, он начинает замечать абсолютно всё: и задумчивые, исподволь брошенные взгляды Риза, и его сдержанность, и неуверенность в касаниях рук. В один день он ведёт себя с Тимоти отстранённо, а в другой все его слова и жесты преисполнены горячего, искреннего любопытства — и Тимоти сразу понимает, в чём тут дело. Риз далеко не первый, кто ищет в нём Джека и испытывает за это безотчётный стыд — и он не первый человек, который никогда не найдёт в Тимоти настоящего Джека. Он думает о том, насколько хватит Риза и насколько хватит его желания выудить со дна личности Тимоти ту, другую личность; он думает о том, что их отношения продлятся ровно столько, сколько будут жить чувства Риза по отношению к Джеку, и эта мысль вызывает самую настоящую физическую боль. Тимоти не может ни разорвать отношения, ни хотя бы завести о них честный разговор, ведь он очень крепко, с потрохами, влюблён, и теперь всё, что ему остаётся — это делать вид, будто ничего не происходит, и игнорировать страх, день за днём подтачивающий сердце. Ему удаётся сдерживаться ровно до тех пор, пока они с Ризом не летят на Пандору, чтобы вплотную заняться переустройством одной из заброшенных баз Атласа. Они проводят там пару долгих дней, изучают окрестности на наличие бандитских лагерей, оценивают повреждения фасада здания, осматривают помещения, и в конце концов Риз распоряжается о начале восстановительных работ. Тимоти в Атласе — самый настоящий человек-оркестр, решающий массу разнообразнейших проблем, и за эти дни он успевает и взяться за оружие, чтобы уничтожить целую стаю скагов, и за эхо-коммуникатор, чтобы скоординировать действия строителей. Тимоти знает, что Риз доверяет ему, и выкладывается на полную катушку — да и, кроме того, занятость позволяет ему хотя бы ненадолго отвлечься от собственных мыслей. Они так много времени проводят под палящим немилосердным солнцем, что их руки и лица покрываются загаром, а волосы Риза успевают выцвести и кажутся теперь почти золотыми. Тимоти украдкой смотрит на него, едва лишь предоставляется такой шанс, и чувствует неотвратимое приближение бури. Пандора действует на них обоих как крепкий алкоголь, бодрит как запах озона перед сильным дождём: Риз выглядит необычайно оживлённым и как-то по-особенному, по-искреннему взвинченным, и Тимоти отчего-то кажется, что скоро наступит долгожданный момент ясности и откровенности. И на сей раз его это даже не страшит. На пятый день они с Ризом добираются до небольшого помещения, под завязку набитого хламом: здесь лежат коробки с выцветшими документами, сумки, набитые просроченными питательными батончиками, и несколько ящиков с оружейными запчастями. Тимоти садится на корточки возле одного из ящиков и, запустив в него руку, выуживает новёхонький оптический прицел. — Гиперион, — говорит он, повертев его перед глазами. — Почему в подсобке Атласа хранятся детали оружия других производителей? — Для изучения конкурентов, — пожимает плечами Риз и, задумавшись, добавляет: — Или для ритуального сбрасывания со скалы с пожеланиями скорейшего банкротства. Джек, думаю, так и делал, пока был на посту генерального директора. Тимоти поднимается на ноги и бросает прицел обратно в коробку. — Он вообще много чего делал. — Это уж точно, — хмыкает Риз. — Боюсь даже представить, что сказал бы Джек, узнай он о хранящемся на базе Атласа гиперионском оружии. — Ты слишком часто думаешь о том, что он мог бы сказать или сделать, — вырывается у Тимоти быстрее, чем он успевает подумать. Брови Риза ползут вверх. — Что? Ты серьёзно? Тимоти вздыхает, трёт переносицу, хочет отступить и взять слова назад — не обсуждать же всё это в пыльной кладовке, в самом деле, — но затем замечает отголосок вины, мелькнувший во взгляде Риза. Он согласен с этим обвинением, чёрт возьми. — Да, — говорит Тимоти, вздёргивая подбородок. — Я серьёзно. — И как давно ты так думаешь? — Давно, — роняет Тимоти, и это слово падает между ними камнем. Риз на мгновение прикрывает глаза и шумно выдыхает через нос. — Что ты хочешь, чтобы я сказал? — спрашивает он надтреснуто. — Что мне плевать на Джека? Что я ничего не испытываю по отношению к нему, что я о нём не вспоминаю? — Всё это было бы ложью. Мне не нужно, чтобы ты лгал. — Так чего же ты хочешь? Тимоти молчит; каждая клеточка тела будто бы горит огнём. Внутренности сворачиваются в тугой узел и плавятся, плавятся, плавятся. — Чтобы ты перестал искать во мне Джека, — отвечает он наконец сквозь зубы. — Его здесь нет. Здесь есть только я, и я очень, очень зол. Риз долго-долго смотрит, не шевелясь, и Тимоти ждёт, что он развернётся и уйдёт сейчас, ставя точку, что сейчас-то и настанет грёбаный ослепительный конец их грёбаного ослепительного романа — но тут губы Риза приоткрываются и выдыхают: — Хорошо. Это тихое «хорошо» горячей волной проходится по нервам Тимоти, бьёт прямиком в истошно колотящееся сердце, вынуждает броситься вперёд, вжать Риза в высокий металлический шкафчик и впиться звериным поцелуем в его рот. Они ещё никогда не целовались так, Тимоти ещё никогда не чувствовал, что по-настоящему обладает Ризом, его взбалмошной головой и самодовольными мыслями. Сейчас всё иначе, сейчас Риз здесь, с Тимоти, целиком — и Тимоти знает это, знает наверняка. Он обхватывает лицо Риза обеими руками, меняя угол под себя, покоряя и выдвигая требования, теперь здесь только я, отныне ты станешь думать лишь обо мне, и так будет всегда, ты меня понимаешь? Риз опускается коленями на пол и смотрит вверх жадными, блестящими глазами — он всё понимает и на всё соглашается, и от одного лишь осознания этого у Тимоти голова идёт кругом, а внизу живота становится горячо и тяжело. Он звякает ремнём, избавляясь от брюк, и Риз накрывает ртом его член так быстро и нетерпеливо, что Тимоти дрожит и инстинктивно толкается вперёд. Риз кашляет, на пару мгновений отстраняется, затем насаживается уже медленнее, и Тимоти кладёт ладони ему на затылок, подталкивая — сейчас ему хочется трахнуть этот рот без особых церемоний, не сдерживаясь и ни о чем не думая. Риз чувствует это, наращивает темп, помогает себе человеческой рукой, пока механическая крепко держит Тимоти за бедро. Тимоти упирается прямиком в тесное горло и низко стонет, путаясь пальцами в волосах Риза; удовольствие такое сильное и жгучее, что едва не подкашиваются ноги. Горячие губы на члене такие старательные и самозабвенные, что Тимоти не выдерживает и кончает, цепляясь за шкафчик и крупно дрожа всем телом. Когда Тимоти перестаёт потряхивать от силы отзвучавшего оргазма, Риз стоит близко-близко — скулы его порозовели, а волосы в совершеннейшем беспорядке. Он поднимает руку, легко-легко касается кончиками пальцев лица Тимоти и несмело улыбается будто бы сам себе. — Мне так нравятся твои веснушки, — говорит Риз. — Они тебе очень идут. Тимоти не отвечает, просто улыбается в ответ и сграбастывает Риза в объятия, и на душе у него впервые за долгое время по-настоящему тепло и светло.