Всегда прощайте своих врагов, ничто не раздражает их так сильно. (Прощайте врагов ваших – это лучший способ вывести их из себя.) Always forgive your enemies — nothing annoys them so much. Оскар Уайльд
***
Это случилось в середине мая. Когда за окнами особняка еще дул задорный теплый ветерок, играясь с волнистыми волосами, немного припекало солнце, из-за чего Лар заставила ее надеть белую панаму, перевязанную голубой ленточкой, и просыпалась дурная тяга к приключениям. В конце концов, рутина в образе наворачивания кругов вокруг пускай и огромного, но приевшегося дома, не слишком прельщала, хотелось чего-то куда большее содержательного. Обычно было бы достаточно и компании кого-нибудь из Аркобалено, но сегодня Эля благосклонно решила устроить им внеурочный выходной, оставив на попечении самим себе. Весьма добродетельный поступок, но, к сожалению, не удовлетворяющий ее личные потребности. В очередной раз проехав через засохшее поле травы, скучающе вслушиваясь в тихий шелест растений, подгибающихся под двумя колесами велосипеда, и звонкое звяканье его звонка, она удивленно остановилась на месте, удивляясь незнакомому месту у вроде бы изученного вдоль и поперек поместья. Маленькое, грязное окошко, сквозь прутья и стекло которого вполне возможно было разглядеть, что происходило внутри помещения, под землей. Похоже, это заброшенный (или нет) подвал, про который никто не упоминал. Любопытно, очень любопытно. Неужели Феличе нашла для себя тайное место, о котором будет догадываться только ее персона? Своеобразный безмятежный уголок, где есть только она, увлекательные романы и плюшевый крольчонок, к которому успела прикипеть душа. Абсолютно случайное стечение обстоятельств, она и не ожидала ничего особенного, когда проезжала мимо данного места. Игриво посмеявшись в вовремя подставленную ладошку, она крадучись подошла к окну и, наклонившись, задумчиво прищурилась, не в силах разглядеть что-либо интересное. Украшенный цветочными оборками рукав платья молочно-теплого цвета было жаль, но не настолько сильно, чтобы отказаться от потенциальной возможности утолить вспыхнувшее детское любопытство, отчего в скором времени то безбожно запачкалось, выявив свободное пространство на стекле для более четкого просмотра. Первым, на что натолкнулся взгляд, была безобидная, слабо горевшая лампочка без каких-либо украшений, с трудом державшаяся на тонком загнившем проводе, после на неопрятный каменный пол с ужасными красными разводами, а в конце на педантично поправляющего кожаные темные перчатки и осуждающе качающего головой Реборна. Ей понадобилась минута, чтобы осознать, что неодобрение киллера заслужила не она, потому смотрел тот отнюдь не на ее затаившуюся персону, а на… К горлу подкатила тошнота, в то время как все тело обхватила липкая, сворачивающая внутренности в противный, закрученный жгут, дрожь. Ноги уже не держали на месте, отчего Феличе обессиленно упала на колени, шокировано уставившись на сцену перед собой. …окровавленное мясо с глазами-щелочками, в которых все еще горела настоящая жизнь, что когда-то носила имя полноценного человека. Он пытался что-то сказать, мыча нечто невразумительное сквозь плотно сжатые губы и бешено вращая зрачками по склере, перед тем как прозвучал громкий, до сих пор отдающий в ушах звук выстрела. Брезгливо вытерев попавшую на щеку кровь с лица, Реборн раздраженно закурил, привычно выдохнув облако дыма. Словно это в порядке вещей для него, курить после измывательства над беспомощным существом. Оперившись локтями об мягкую траву, она ошарашенно проследила за тем, как изо рта вырвалась желтая, вязкая жидкость прямиком из неокрепшего желудка. Там угадывались даже непереваренные кукурузные хлопья, съеденные с утра. Забудь-забудь-забудь. Как же это стереть из памяти?! Как?! Бросив очередной мимолетный взгляд на окно, Эля почувствовала, как у нее сперло дыхание. Темные глаза Аркобалено Солнца заглядывали прямо в душу, впервые вымораживали все ее конечности, не давая сдвинуться с места и на один жалкий миллиметр в сторону.***
Она спокойно сидела в гостиной, заботливо укутанная в теплый плед, приятно пахнувший стиральным порошком, в окружении обеспокоенных Колоннелло, что успокаивающе гладил ее по волосам, и Скалла, который мягко прижимал к своему холодному боку кожаного комбинезона. Наверное, в некотором роде Фортуна пошла ей навстречу, раз первыми ее встретили они, а не он, благоразумно заведя домой, опоив расслабляющим чаем с ромашкой и обогрев в тепле. Впрочем, кадры недавних событий не спешили пропадать из памяти, волнуя сознание всякий раз, когда она прикрывала на краткую минуту уставшие веки. Было бы замечательно, окажись это каким-нибудь эфемерным кошмарным сном. Но нет, Эля продолжала опустошенно гипнотизировать кружку остывшего чая в руках, прокручивая в голове лик того несчастного человека и представляя, как отчаянно он брыкался на окровавленном стуле. Вошедший в комнату Реборн автоматически воспринялся как неприятная галлюцинация, которую она представляла уже не один десяток раз, однако, когда он потянулся рукой к ее лицу, то девочка против воли вздрогнула, вжавшись в напряженного молчаливого Скалла. Это не сон. Потому что она начала натуральным свойством задыхаться. Задыхаться от поглощающего любые разумные мысли страха, что пропитывал целиком и полностью все тело, не жалея ни кончика. Перед ней стоит убийца, у которого совсем недавно была в крови вся одежда. — Вот как… — горько хмыкнул он, отринув ладонь, становясь стремительно колючим и холодным, как айсберг на северном полюсе, перед тем как ядовитым тоном продолжить. — Этого стоило ожидать. И лишь после того, как итальянец ушел, Феличе начала дышать нормально, дыхание вернулось, ведь стало, наконец, безопасно. Скорее всего, ей показалось, но напоследок в чужих глазах мелькнули намеки на уязвленность и некоторую обиду? Впрочем, это невозможно. Реборн ведь всегда отличался независимым и хладнокровным нравом, кроме того, за ним последовал Колоннелло, неожиданно помрачневший наружностью. Поэтому с ним все должно быть хорошо, по крайней мере до тех пор, пока она не возьмет себя в руки. Все-таки это очень тяжело принять. Они все действительно убийцы. Игнорировать данный факт и дальше будет чересчур сложно. — Реборн теперь ненавидит меня, да? — опечаленным голосом спросила она у сидящего рядом Скалла, зарывшись кончиком носа в поджатые колени. — Фел увидела то, на что он запретил смотреть, и вдобавок ко всему боится его. Думает, что он страшнее чудовища. Пустив короткий смешок, англичанин невесомо щелкнул ее по повесившему носику: — Что за глупости? Этот зануда просто обижен. — На что? — Реборн чувствовал вину, чего терпеть не может, пришел сюда, дабы утешить тебя, а ты в ответ дала ему от ворот поворот. Жестоко же, как ни посмотри. Всем давно известно, кого он любит. — Но ведь он превратил того мужчину в… мясо. Это бесчеловечно, — нервно сглотнув, справедливо возмутилась Феличе, зябко поежившись и обхватив себя за плечи. — На самом деле все Аркобалено жуткие. Я-я не говорила, но видела, как из мешка Колоннелло и Лар кто-то пытался выбраться, части органов из банок в лаборатории Верде явно были человеческими, от Вайпера всегда веет смертью и разлагающимся трупом, а тот китайский массаж, который делал Фонг своему другу, был вовсе не массажем, потому что тому было больно! — Хм-м, интересно, а что же ты выяснила про меня, малышка? — весело улыбнулся каскадер, вопреки жестко прищурившимся глазам. — Шины твоего мотоцикла всегда… красные. Она не знала, чего ждала от него собственным чистосердечным признанием. Может быть, искреннего раскаяния, правдивых оправданий или легкого обмана, который свел бы это отвратительное недоразумение к нулю. Но определенно не насмешливого смеха и жестоких в своей изменившейся манере слов: — Ты ведь знала, на что соглашалась. — К-как ты можешь так говорить? — задрожавшая губа ярко свидетельствовала о скором срыве ее обладательницы. — Т-ты п-плохой, Скалл! Даже хуже Реборна! Все вы плохие, плохие люди! Он не остановил ее, когда, спотыкаясь на месте и выскальзывая из хватки пледа, Феличе на негнущихся ногах убежала от этого проклятого места куда подальше, очевидно понимая простую истину о том, что маленький ребенок на своих ножках уж точно не сбежит далеко. Эля глотала горькие, обжигающие слезы, усиленно стирала их с щек и, назло всему бесчувственному составу Аркобалено, спряталась в той самой комнате у конца коридора, в которую ей столь категорично запрещали входить. Что может быть еще хуже недавно увиденного каменного подвала? В начале тщетно пыталась успокоиться, прижавшись спиной к закрытой двери, а после, набрав побольше воздуха, широко раскрыла глаза, готовясь к неприглядным сценам. Пугающая, передающаяся из уст в уста комната выглядела… абсолютно обычной. Здесь не было каменистого пола, а деревянный паркет, односпальная светлая кровать и однотонные обои со сверкающей люстрой. Помещение соответствовало сливочному особняку, не отличаясь абсолютно ничем. Разве что возле окна, на кресле качалке, расслабленно отдыхала смутно знакомая женщина, меланхолично поглаживая довольно сильно выпирающий живот. Срок беременности, возможно, равен семи месяцам. Непосредственно приблизившись к ней поближе, Эля аккуратно села на край кровати, точно так же уставившись в окно, силясь разглядеть в нем нечто такое же же занимательное, что так увлекло раскачивающуюся итальянку: — В вашем животике сейчас живет ребеночек, не так ли? Вы, наверное, очень счастливы. Разговор с ней отвлекал. Позволял забыть приключившиеся события, что были явно не образцом идеала для времяпровождения пятилетней девочки. Наверное, из-за чужой обволакивающей с ног до головы безмятежной, сладостной ауры. Напоминает тот день, когда они со Скаллом катались на аттракционах, высоко вскинув руки вверх. — Он мертв. — Что? — наивно повернулась к той Феличе. — К сожалению, моя девочка родится мертвой, но я не волнуюсь, — улыбнулась мягко она. — Потому что знаю, что вторая будет жить. Какая странная женщина… Сказать что-либо в ответ не дает распахнувшая дверь и взволнованно вбежавшая в комнату Лар, выведшая ее наружу. Экс-капитан упрашивала ее больше не поступать столь опрометчивым образом, ведь они волнуются. Сухая ладонь Милч очень нежно и трепетно сжимала ее в своей руке, благодаря чему сердце не уставало стучать глубоко в груди. К вечеру Эля попросила у всех прощения.