Считается, что жить ради собственного удовольствия — «плохо». Родители, словно бы задавшись целью воспитать для себя более-менее сносный обслуживающий персонал, внушают маленьким человечкам, что следует посвятить свое существование другим высокоразвитым белковым организмам, каковые не способны порадовать себя самостоятельно (поскольку, ясное дело, тоже поглощены чужими заботами). Общеизвестно ведь, что заниматься чужими делами много проще, чем собственными, поэтому все, включенные в порочный круг неустанной озабоченности друг другом, вполне довольны и менять тут ничего не собираются. Ну и ладно. И все же, все же… Есть дни, приближающие нас к смерти, и есть просто дни жизни — те, что были прожиты исключительно ради собственного удовольствия, а значит — вне времени. Первых, как водится, много (почти все), вторые… ну случаются порой. Дурацкая и нелепая пропорция, да? Макс Фрай
***
Когда Занзас начал заводить их в самую отдаленную, темную часть города, она взяла себе на заметку, что понятие «удобства» у них конкретно различается. В какой-то момент асфальтированную дорогу под ногами заменила пыльная земля с валяющимся по бокам мусором, летящими целлофановыми пакетами и чьей-то одеждой. Заметив детский, казалось, совсем новый ботинок, одиноко лежащий возле дверей одного из заброшенных домов, девочка, поежившись, ничком пододвинулась к уверенно шедшему вперед другу, сжимая холодную ладонь Бьянки, которая совершенно не выглядела обеспокоенной происходящим, с живым интересом осматривая округу, словно в зоопарке. Не хватало разве что начать фотографировать всех подряд и гнусавым акцентом кадрить привлекательных девушек (или мужчин), дабы соответствовать типичным туристам. Смех из уст вышел немного ломанным. Стоило признать, что это место было действительно страшным. Прежде чем они дошли до окончательной окраины, где можно было переждать сегодняшнюю ночь, к ним прицепилась местная шайка оборванцев, которые, впрочем, довольно быстро сбежали, разглядев лицо раздраженного Скайрини, обозвав того перепуганным «монстр!». На вопросы любопытной Бьянки тот неразборчиво пробормотал что-то о том, что жил здесь прежде. Феличе смотрела на проблески неуверенности в его лице, непривычную для багровых глаз маленького ребенка тоску и незаметно погладила рукой по напряженной неестественно прямой спине, сказав, что ему нужно навестить ее. Итальянец лишь сильно вздрогнул в ответ, подарив мрачное молчание. Совсем не драматично. Скорее грустно и неправильно. Он ведь еще такой малыш, чтобы заботиться о том, как поживает его мать, продавшая за бесценок самому дону Вонголы. «Дом», в который привел их Занзас, был обшарпанным, без окон, половины крыши и полноценного пола, с обилием пыли, до сих пор осыпающейся штукатуркой и едва державшейся на петлях темной дверью. Единственное, что отделяло его от разрухи, — это завидное упрямство. Она неловко остановилась у порога, с опаской поглядывая на подстерегающую их грязь впереди. Без омерзения зашедший внутрь итальянец, расположив тележку попкорна с аппаратом и зернами на ней в углу помещения, недоуменно обернулся на них двоих, выразительно выгнув бровь: — Чего застыли? — Возле твоих ног пробежала крыса, — на слова Коломбо мальчик без промедлений пнул громко пискнувшую животину к стене. — Не нравится? — ощетинился он. — Тогда вали отсюда. — Мне все нравится, я люблю крыс, — и в подтверждение своих слов медленно подошла к тому самому грызуну, погладив по сливавшейся с темнотой жесткой шерстке. — Есть в них что-то особенное. Эля издала полузадушенный выдох, нерешительно подбежав к детям. Она предельно четко почувствовала, как пачкается обувь под гнетом навалившихся «проблем». Лучше бы вместо пыли это была розовая глазурь. Боже, как неприятно. — Ты точно ненормальная, — пробормотал Скайрини под нос, прежде чем свободно плюхнуться на единственное более-менее чистое место возле окна, из которого исходил приятный лунный свет, освещая весь дом. — И оставь эту дрянь в покое, а то подхватишь какую-нибудь заразу и заразишь ею нас. Нехотя расставшись с несчастным животным, любвеобильная Бьянки спешно подобралась к ним двоим, потеснив разместившихся на холодном уцелевшем полу детей, слева от Феличе, таким образом, чтобы та оказалась посередине. Ну, зато это было крайне веселое приключение. Эле действительно хотелось бы в это верить. — Эй, чудачка, — тихо позвал ее Занзас. — М-м? — сонно отозвалась она в ответ, в шаге ото сна. — Только попробуй рассказать кому-нибудь о моей матери, иначе я… я тебя убью, — обещание было пылким, столь странно констатирующим с детским голосом, заставляя ее невольно захихикать. — Что смешного? — Просто ты такой милый, Зан… зас… Ночь они провели в тепле, всем телом прижавшись друг к другу и подсознательно заключив в объятия, чтобы согреться, получив еще небольшие крохи горячих прикосновений.***
Утро пришло не с первыми лучами солнца и не с щебета птиц, нет, оно пришло едким запахом никотина, перемешанного знакомыми отголосками бензина и громкими криками, сопровождающимися щедрой лавиной грязных ругательств. Кто-то усиленно тряс ее за плечи, пока она сквозь пелену не отошедшего сна тщетно пыталась вглядеться в размытое фиолетовое пятно перед собой. Еще немного… — Fuck you, чем ты the hell вообще думала, когда соглашалась на подобные махинации?! Подарить fucking Reborn какую-то безделушку? Ты в своем уме?! Хотя бы раз можешь подумать о нас, fucking spoiled child! Немного хриплый и местами инфантильный разозленный голос мог принадлежать лишь одному человеку на ее памяти. Однако она серьезно засомневалась в пронесшимся в мыслях варианте. Он бы никогда не стал кричать на нее. Ни при каких обстоятельствах. Аркобалено Облака всегда отважно защищал ее, пряча своей спиной, насколько бы ни была она не права и заслуживала жестокого наказания. Этот истеричный мужчина не может быть им. — Скалл… Э-это ты? Почему ты кричишь на меня? — упершись ладонями в чужую грудь, Эля обиженно засопела, смаргивая последние признаки какой-либо сонливости. — Ф-фел не сделала ничего плохого! Последняя фраза как будто бы выбила из него дух. Он резко ослабил захват на плечах, до боли впивавшись пальцами раньше, и, прямо посмотрев в ее широко распахнутые глаза, срываясь на сиплый шепот, проговорил: — Я думал, что ты мертва, Феличе. Что пока мы вынуждены ожидать вестей от поисковых отрядов, тебя пытают жестоким и извращенным способом. Что ты срываешься на умоляющие крики о помощи… Но тебе просто захотелось поиграться… Ха-ха-ха! «По-иг-рать-ся»… Ты — эгоистка. Вздрогнув от безумного, пылающего тьмой и жаждой мучительного убийства взгляда в свою сторону, девочка предпринял слабую попытку отстраниться от него, трусливо отползти назад и скрыться. Спрятаться от этого совершенно незнакомого страшного человека. Она с трудом сдержала отчаянное желание воззвать к своему глупому, веселому и такому доброму Скаллу. Проследив за тем, как каскадер, покачиваясь, встал на ноги и отошел в направлении выхода из заброшенного разрушенного дома, у нее не нашлось сил сказать «нет», когда тот протянул ей руку. Кожа была сухой, покрытой множеством мозолей. Феличе не стала расспрашивать о том, куда увели Занзаса и Бьянки, как ее сумели найти и почему это их так разозлило. Вместо этого крепче ухватилась за протянутую ладонь и, поджав нижнюю дрожащую губу, покорно уселась за заднее сиденье черного автомобиля, где ее поджидал Реборн, видеться с которым хотелось меньше всего. Но вопреки всем ожиданиям киллер не сорвался до рукоприкладства, как любил делать это обычно, только наградил презрительным взором, едва заметно сжав свои тонкие пальцы в кулак. До особняка они добирались в тягучем молчании, без полюбившейся броской музыки, которая всегда сопровождала в автомобильном салоне Скалла. Сплошное уныние, серость и давление. Девочка низко опустила голову и не проронила ни слова, подобно нашкодившему зверьку. Вот только сейчас ее проступок будет не так-то просто простить. Несмотря на то что многие были рады тому, что с ней все хорошо как в физическом, так и моральном плане, незримое осуждение напополам с едва сдерживающейся яростью отчетливо повисло в воздухе. Эля прилюдно извинялась, виновато склоняла подбородок и делала все, чтобы загладить вину, но ее отталкивали. Лар, которая обняла девочку одну из первых, пустив предательскую слезу, неожиданно жестко назначила комендантский час, настрого запретив видеться с друзьями. Верде, не радовавший ее вниманием и прежде, отгородился непроницаемой стеной отчуждения, поселившись в лаборатории. Колоннелло со Скаллом были по горло заняты работой, уехав по срочным делам на две недели в командировку. Вайпер просто перестал появляться, буквально исчезнув с глаз. С Фонгом было слишком опасно разговаривать, так как в последний раз он пролил чай из-за дрожащих пальцев, настоятельно посоветовав не трогать его первое время. А Реборн… На второй же день он грубо протянул ей праздничную коробку с собачьим коричневым ошейником и непримечательным длинным ремешком от него же. — Фел не собирается надевать его, — недовольно надула уста она в ответ. — Почему? — Он некрасивый. Усмехнувшись, киллер задумчиво протянул: — Если я куплю причудливый розовый ошейник и украшу его яркими бриллиантами, ты согласишься носить его? Потому что по-другому тебя попросту невозможно проконтролировать. На мгновение она действительно задумалась, прикусив губу. К счастью, их вовремя прервала раздраженная Милч, отобрав неприличное содержимое коробки, неодобрительно фыркнув: — Она не будет это носить, Реборн. Я не собираюсь терпеть развращение детей прямо под своим носом. Вместо ответа он лишь невинно улыбнулся.***
Примечание.
Fuck you — с англ. черт тебя подери the hell — с англ. черт возьми fucking Reborn — с англ. гребаному Реборну fucking spoiled kid — с англ. гребаный избалованный ребенок