Правда или действие

Недавно Изуку поняла, что ее любовь к прикосновениям стояла на одном уровне с любовью к героике. Хотя, если подумать, то она всегда стремилась к человеческому теплу, отчего в раннем детстве страдал Каччан, так как она часто кидалась ему на шею, хватала за руки. В более старшем возрасте, когда дети обычно стесняются проявлять какие-то эмоции к родителям, мол, все это телячьи нежности, Изуку, наоборот, всегда с нетерпением и без стеснения ждала от матери поцелуя в лоб, крепкого объятия, поглаживаний по голове. С годами многое в ее жизни изменилось: Каччан перестал позволять Изуку просто находиться рядом, а мама, терзаемая чувством вины, будто избегала ее. Так Изуку отвыкла от постоянно тактильного контакта, не замечая, как сама без него чахнула, как цветок без воды. Понемногу ее отношения с матерью вернулись в прежнее русло, но ей по-прежнему чего-то будто не хватало, только Изуку тогда не понимала чего. Знакомство и дружба с Очако повлияли на нее положительно, только Изуку особо не интересовало, что именно повлияло на ее непривычно хорошее настроение. Глаза ее открылись только после того рокового вечера с Тодороки. Изуку чувствовала себя наркоманкой: ее зависимостью стали смелые прикосновения Тодороки. Она с трепетом ждала каждой минуты их уединения и каждое свободное мгновение проводила с ним. Реакция ее тела и эмоций на эти встречи, конечно, стала для нее отдельным объектом самостоятельного исследования. Она даже завела отдельную тетрадку, в которую записывала как свои ощущения от того или иного прикосновения, так и то, как реагировал на те или иные манипуляции Тодороки. Эту тетрадку она, конечно, хранила под матрасом. Изуку наконец заинтересовалась тем, до чего ей очень долгое время не было никакого дела, и в ней загорелось детское желание догнать сверстников и даже выйти вперед. Нет, они не делали ничего такого... Наверное. Все не заходило дальше поцелуев и объятий. В кровати. Ну в общем, ничем запрещенным они не занимались. Новые открытия настолько поглотили Изуку с головой, что девушка как-то подзабила на все остальное. Она могла запросто забыть выполнить домашнее задание, стала позволять себе опоздать на тренировку. Это, конечно, не могли не заметить ее друзья, которым она не переставала отвечать, что у нее перед семестровыми куча дополнительных занятий, вот и ничего не успевает. Иида недовольно поправлял очки и качал головой, но давал списать, не читая перед этим занудных лекций. Все же они всегда уважали личное пространство Изуку и принимали тот факт, что у нее могут быть от них какие-то секреты. Со временем Изуку даже стала чувствовать себя жутко виноватой перед ними за обман и недомолвки, но не могла же она начать ни с того ни с сего обсуждать свою интимную жизнь с Иидой, в самом деле. Во всем это кавардаке из личных эмоций, переполнявших Изуку, которой и так всегда тяжело давались эмоциональные качели, у нее совершенно вылетело из головы, что у них там есть с Каччаном какое-то задание на экзамен. В тот момент, когда Каччан напомнил ей о нем, реальность окончательно выбила Изуку из колеи. Дополнительное чувство вины еще за один пунктик переполнило чашу, и Изуку захватила бесконтрольная паника, которую только подогревали воспоминания из средней школы, когда Каччан также зажимал ее в углу, посчитав, что она как-то не так на него посмотрела. События того вечера в принципе происходили весьма быстро, и Изуку было бы проблемно и в адекватном состоянии не растеряться, а так она лишь безмолвно стояла и сжимала поврежденную руку. Она пришла в себя, когда ее посадили на диван в общей комнате, чтобы обработать ожог. Тогда ей сообщили, что теперь ее партнером стала Тору, а обоих парней посадили на домашний арест в своих комнатах до понедельника с запретом посещений. В тот момент Изуку показалось, будто ей перекрыли кислород. Судя по всему, увидеть Тодороки ей предстояло еще очень не скоро. Ей оставалось лишь надеяться, что у нее не возникнет дополнительных проблем из-за их вынужденной разлуки. *** — Нет, ты объясни, какого черта мне, когда ты уже на втором курсе старшей школы, продолжают звонить и жаловаться на то, что ты опять с кем-то там подрался? Неужели нельзя уже почти к восемнадцати годам научиться решать конфликты мирно? Какого хрена, Катсуки? Отвечай, когда я с тобой разговариваю! — истошно вопила в трубку Митсуки. На это Катсуки лишь ответил нечленораздельным рыком. Он почти двое суток сидел в полном одиночестве в своей комнате, если не считать старосту, назначенного ответственным за доставку его трехразового питания. Видеть из живых людей только постную рожу Очкастого, который изредка бросал на него укоризненные взгляды, стало для него самым настоящим испытанием, которое сильно действовало ему на нервы. Естественно, когда он услышал звон телефона, он радостно бросился к нему, чтобы услышать человеческую речь, но, к сожалению, это была его старуха со своими нравоучениями. Первым желанием было бросить трубку, но чего стоит его матери приехать в Академию и пристыдить уже при всех? — И в кого ты такой вырос? — тяжело вздохнула Митскуки.— И снова Изуку втянул в это. — В этот раз она тут вообще не причем, — фыркнул Катсуки. — И не я драку начал. — Да какая разница! Ну почему вы не можете снова дружить, как в детстве? — Потому что она меня бесит! — Это в тебе говорит ребенок, все еще обиженный на нее, потому что, видите ли, она посмела не соответствовать твоим ожиданиям! Катсуки очень хотел грубо огрызнуться, но сдержался. — Просто я очень боюсь, что тебя не отпустят из-за вот таких ситуаций домой на лето, — немного помолчав, тихо призналась Митсуки. — Я очень по тебе соскучилась. — Не думаю, что из-за такого заставят все каникулы тухнуть в общаге, — ответил Катсуки, сдавшийся перед искренностью матери. — Ну ты меня понял: мне все равно каким образом, но чтоб ты был после экзаменов дома. Как раз там все наши проблемы с работой решатся. Забабахаем грандиозный ужин — только ты, я и папа. Звучало весьма заманчиво, и пусть Катсуки вслух об этом не сказал, но в душе у него потеплело. — Хорошо, старуха. — Перестань так меня звать, сколько тебе говорить, — скорее по привычке вспыхнула Митсуки. — И начни уже общаться с Изуку нормально. Ты еще не понимаешь, но она после нас с отцом самый дорогой для тебя человек. — Отстань! — Потом будешь лить горькие слезы, вспоминая мои слова. Ладно, неблагодарный сыночек, пока-пока! Настроение Катсуки заметно поползло вверх после разговора с матерью, и он наконец занялся несложными физическими упражнениями потому, что ему самому хотелось, а не потому, что просто нечем было заняться в четырех стенах. На двухсот семьдесят девятом отжимании раздался едва различимый стук в дверь. Катсуки, тяжело дыша, взглянул на часы: до прихода Очкастого с ужином еще два часа. Неужели сегодня все резко вспомнили о его существовании? — Как ты долго, — пробурчал Киришима, протискиваясь в приоткрытую дверь. — Вдруг кто заметит? У нас, конечно, стукачество не процветает, но мало ли... — Ты чего здесь забыл? — вырвалось у Катсуки. Не то что бы он был не рад видеть друга, просто фраза сама вырвалась. — И я по тебе соскучился, Взрывунчик, — улыбнулся привыкший к такому отношению Киришима, — а я вообще хотел проверить, жив ли ты, и самое главное, жива ли твоя комната, а то нас разделяет всего лишь стенка, знаешь ли... — Это на что намек, Дерьмоволосый? — скривился Катсуки. — Когда это наше соседство заставило тебя думать, что я могу взорвать тут все к чертям собачим? — Ну вот буквально пару дней назад появились такие мысли. Катсуки на это ничего не ответил и лишь угрюмо буравил взглядом незваного гостя. Киришима тяжело вздохнул. Он по-хозяйски сел на кровать. — Просто нас всех очень сильно напугала ваша стычка с Тодороки. Ты вообще уже не в первый раз попадаешь в такую ситуацию... — Блять, тебе моя старуха случайно не звонила? Просто она буквально минут двадцать назад полоскала мозги по этому же поводу... — Просто мы все очень переживаем за тебя, Бакуго, — перебил его Киришима. Его взгляд был полон решимости. Катсуки понял, что ему в любом случае сейчас придется выслушивать еще одну лекцию. Он устало провел рукой по лицу. — Опя-я-ять, — протяжно простонал он. — Просто я был более чем уверен, что такие выходки от тебя остались далеко в прошлом, — не унимался Киришима. — Что вы снова не поделили с Тодороки? Из Мидории никому так и не удалось вытянуть и слова, да и хочу услышать именно твою версию событий. — Не твоего это ума дела, — только и сказал Катсуки, скрестив руки на груди. — Мы вообще-то с тобой друзья, — нахмурился Киришима. — И я думал, что мы уже прошли ту стадию, где я тебе объясняю, что мы с тобой не просто случайные знакомые, а друзья и боевые товарищи. Катсуки понимал, что Киришима пытался всеми силами достучаться до его совести. Он тяжело вздохнул. Мать была права, он должен уже научиться решать конфликты без использования грубой силы. Ну или хотя бы попытаться. Катсуки нехотя опустился на кровать рядом с Киришимой. — Ну и о чем ты хочешь поговорить, — едва слышно произнес он. Ему не надо было видеть лицо Киришимы, чтобы знать, что тот улыбался. Он не знал, какой магией обладал Киришима, но почему-то его подсознание никогда не видело в Киришиме какую-то угрозу или того, кто может вонзить нож в спину. С ним было непривычно легко. — Мне кажется, что ваши с Мидорией проблемы в отношениях пора уже решать, а то все заходит слишком далеко... — Если ты снова заведешь свою шарманку про мою влюбленность в Деку, то, клянусь, я тебя с балкона выкину! — рявкнул Катсуки, бросив взгляд, полный ненависти. — Э-э-э, заметь, я никогда ничего про влюбленность не говорил — это ты сейчас сам! — Ой блять, иди нахуй, — только и сказал Катсуки, столкнув его с кровати. Киришима неуклюже рухнул на пол, смеясь. Катсуки бросил в него еще и подушку, попав прямо в его довольную рожу, а сам лег на кровать и повернулся лицом к стене, давая понять, что разговор окончен. — Ну слушай, — Киришима не переставал пытаться достучаться уже до спины Бакуго, — в любом случае, так больше не может продолжаться, вам стоит начать хотя бы разговаривать более-менее нормально, неважно, влюбл... — Если ты произнесешь это слово, — угрожающе прошипел Катсуки, не поворачиваясь. — Я покажу тебе во всей красе, какие у меня проблемы с управлением гневом. Кровать чуть скрипнула и просела — Киришима вернулся на свое место. — Повторюсь: это не суть. Но разве ты сам не хочешь, чтобы ваши отношения перешли хоть на какой-нибудь здоровый уровень? Я же вижу, что тебе самому уже не доставляет удовольствия гнобить ее. Катсуки резко привстал, от чего кровать скрипнула уже громче и жалобнее. — Вот что ты предлагаешь? Схватиться с ней за ручки и убежать вместе в закат? Да и зачем оно вообще надо? Она общается со своими неудачниками, а я со своими. Нам и так хорошо! — Что тебе мешает пойти ей на встречу? Неужели ты боишься, что Мидория тебя отвергнет? — тактично пропустил мимо ушей «неудачников» Киришима. — Деку? Отвергнет? Меня? — Катсуки ухмыльнулся. — Видел бы ты, как она за мной ходила, проходу просто не давала... — Я слышал немного иную информацию, — склонил голову на бок Киришима. Катсуки на это лишь фыркнул и снова отвернулся от него. Киришима долго молчал, пока не положил руку ему на плечо. — Просто я хочу, чтобы ты наконец решил все свои проблемы, пока они не начали выливаться в нечто ужасное. Уже пошли первые звоночки. Я действительно переживаю за тебя, поэтому прошу — подумай обо всем хорошенько. Ты знаешь Мидорию лучше всех. Кому как не тебе знать, с какой стороны лучше всего к ней подойти. И пора уже вести себя по-взрослому. С этими словами он тихо вышел из комнаты. *** Время до понедельника тянулось мучительно медленно. Первый день Изуку вообще ощущала непривычную пустоту в душе. Она уже успела за небольшой промежуток времени сильно привязаться к Тодороки, и теперь новое для нее чувство тоски захватило ее полностью. Ей было теперь еще тяжелее сосредоточиться на учебе, встречи с друзьями как-то поблекли и не приносили былой радости. Казалось, что у нее теперь появилось больше времени, которое она могла, наконец, посвятить подготовке к экзаменам, только теперь приходилось читать одну и ту же лекцию по нескольку раз из-за приобретенной рассеянности — мыслями Изуку была совершенно в другом месте. Однако она смогла заставить себя каждый вечер приходить на встречу с Тору в библиотеке. Понимая, что Тору является куда более несобранной, чем она даже в своем худшем состоянии, Изуку загоняла беспокойные мысли куда подальше и превращалась в ту самую «задротку». Благо, что тема показалась ей очень занимательной, да и требовалось от нее то, что она прекрасно умела делать: собирать, анализировать и представлять информацию в лучшем виде. Не изводи она себя мыслями о вынужденной разлуке — справилась бы за пару дней в одиночку. Было удивительно, что ни Иида, ни Очако еще не начали бить тревогу, замечая нехарактерно опечаленное лицо подруги. Изуку очень боялась, что они начнут давить на нее и выпытывать причины ее неважного настроения, но то ли они были сами слишком заняты подготовкой к экзаменами и различной внеучебной деятельностью, то ли посчитали невежливым лезть ей в душу. В любом случае Изуку была рада, что ее не беспокоят лишний раз по этому поводу. Так невесело Изуку продолжала ждать понедельника. Она уже успела себя накрутить, что Тодороки за время, проведенное в полном одиночестве, трезво все обдумает и решит, что они или поторопились, или что вообще не надо было даже начинать их отношения. Смешно, что она изначально просто боялась лишний раз остаться с Тодороки наедине, а теперь сама обрела нездоровую зависимость. В воскресенье вечером она безуспешно ворочалась, пытаясь уснуть, мол, так быстрее наступит понедельник, который положит ее беспочвенным волнениям конец. Когда уже наконец она стала проваливаться в спасительную дрему, на тумбочке завибрировал телефон. Рукой на ощупь она нашла его. Яркость экрана заставила ее зажмуриться и пробурчать под нос что-то недовольное, однако когда она наконец она смогла разглядеть, что на нем было написано, остатки сна как рукой сняло. Это было сообщение. От Каччана. «Спустись вниз». История их сообщений была скудной: она состояла сплошь из поздравлений и школьных объявлений от Изуку. Сегодня впервые Каччан что-то отправил ей сам. Изуку, быстро обуваясь, не знала даже, радоваться ей или нет, что этот воистину великий день настал. Но она даже не могла представить, чего от Каччана ожидать. Мог ли Каччан совершить над ней свою месть, считая, что она виновна в его домашнем аресте? Вряд ли, но отметать этот вариант нельзя. А еще это мог быть глупый розыгрыш, устроенный Каминари, ведь он прекрасно понимал, что Изуку обязательно последует за Каччаном хоть на край света, особенно если он ее сам позовет. Первый этаж встретил ее ароматом чего-то вкусненького. На кухне горел свет. Неуверенным шагом Изуку пошла туда, ожидая атаки с любой стороны. Однако на кухне ее ждала лишь тарелка с кацудоном. Ну еще и Каччан, который сидел за столом, устало подперев рукой щеку. — Каччан? Ты что здесь делаешь? — застыла на пороге Изуку. — А на что это похоже? — раздраженно ответил он. — Жду, пока ты соизволишь спуститься. Ты чего так долго? Все же остынет. От удивления глаза девушки стали, наверное, размером с блюдца. Она с открытым ртом не сводила глаз с Каччана, который, похоже, уже начал терять терпение. — Деку, тебя контузило на одной из тренировок за это время? — ... Нет, — не сразу ответила она. — Так какого хрена ты стоишь как истукан? Или хочешь жрать холодный кацудон? — Не хочу, — на автомате ответила Изуку. — Ну так опускай свою задницу на стул. Изуку послушно села за стол и, как зачарованная, взглянула на тарелку с еще дымящимся кацудоном. — Яд туда не добавлял, если ты об этом думаешь, — услышала она тихий голос Каччана. — Нет, ты что, и в мыслях не было, — резко замотала головой Изуку. — Почему я тогда все еще не вижу палочек в твоей руке? — Просто, — Изуку безвольно взяла палочки. — Это как-то странно. Каччан, разве ты не должен быть в своей комнате? — Сколько времени? — лениво спросил Каччан. — Э-э-э, — Изуку посмотрела на часы. — Полвторого? — Уже понедельник, — закатив глаза, сказал Каччан, будто объяснял ей очевидную вещь, типа, что два плюс два равно четыре. — Наказание кончилось. — Оу, — только и нашла что сказать Изуку. Каччан больше ничего не говорил. Он без интереса разглядывал свои руки, покоящиеся на столе. Изуку посчитала, что их странный разговор окончен и приступила к трапезе. — О-о-о, — вырвалось у нее, — Каччан, это очень вкусно! — Ну еще бы, — ухмыльнулся Катсуки, не поднимая глаз. — Впервый раз вижу, чтоб ты готовил кацудон! — Да... Слушай, — Каччан наконец взглянул ей в глаза. — Как рука? Изуку не сразу поняла, про что он. — А-а, — медленно моргала она. — Почти не болит. Заживает. — Понятно. На кухне воцарилось молчание. В абсолютной тишине звучали лишь позвякивание посуды и тиканье часов. — Эм-м, — снова заговорил Каччан. — Можешь рассказать, что было, пока я бесполезно проводил время в общаге? Изуку не могла удержаться от улыбки. — Да, конечно! И она рассказала. На удивление за то время, когда она была вся в своих переживаниях, она много чего смогла запомнить. Ей было чем поделиться с Каччаном. Все же забавных конфузов на занятиях и тренировках с их горе-одноклассниками хватало. Катсуки изредка разбавлял беседу ухмылками и колкими комментариями, но без злобы. В этой атмосфере было что-то волшебное, ностальгическое. Прям как в детстве, Изуку болтала без умолку, а Каччан вставлял свои забавные ремарки. Окутанная этой магией, как тогда на ярмарке, Изуку боялась как-то испортить момент. Она из всех сил старалась не поднимать голоса, не торопиться, не смеяться, волнуясь, что какой-то лишний жест с ее стороны может быть расценен Каччаном как-нибудь неправильно, и все снова вернется на круги своя. Но что бы Изуку не говорила, он оставался спокойным как удав. А потом и вовсе сам поделился тем, что Киришима забил на все запреты Айзавы и навещал его как ни в чем не бывало. — Представляешь, — говорил он, — попросил я этого балбеса притащить мне тетрадки, чтоб я хоть немного был в курсе того, что вы повторяете. А у него в записях черт ногу сломит. Он говорил с сиянием в глазах и легкой полуулыбкой. Губы Изуку сами расплылись в улыбке: ей безумно нравился такой Каччан, лицо которого не искажено недовольной или злобной гримасой. В ее душе воцарило уже позабытое спокойствие. Из головы даже как-то вылетели все проблемы. Все вокруг превратилось лишь в фон и белый шум, будто никого в этом мире кроме них не существовало. За тихим полуночным разговором быстро бежало время. Изуку помыла посуду и согрела им обоим чай. Она понимала, что, как только чай будет выпит, волшебство, как в сказке про Золушку, кончится, и Каччан может превратиться в вечно недовольно бурчащую тыкву, поэтому лишь обхватила руками горячую кружку, почти не поднося ее к губам. Каччан, принявший эстафету, теперь увлеченно рассказывал свою технику подхода к Киришиме и Каминари, как жестко он натаскивал их по предметам. Изуку прекрасно знала, что Каччан не из болтливых. Ему проще все переваривать в себе, чем поделиться чем-нибудь, проще выслушать, чем поддерживать светскую беседу. Он не тот, кто просто так треплется не по делу. И то, как вел себя Катсуки, заставляло тепло в груди Изуку превращаться в жар: он хотел, чтоб ей было хорошо. Поэтому приготовил ее любимое блюдо, поэтому проводил сейчас с ней время, забив на свой режим. Она чувствовала, что он делал сейчас так, как считал, что будет комфортно ей. Возможно, проще было просто извиниться и выговориться, но Каччан не такой. Он всегда выбирает тернистый путь, если речь идет о простых человеческих эмоциях, в которые он обычно предпочитает не лезть. И Изуку чувствовала невероятную благодарность. Она понимала, почему он так поступает, ведь никто не знает его так хорошо, как она. — Как думаешь, может, стоит нам проводить совместные тренировки? — вытащил ее из мыслей Каччан. — Что? — глупо улыбаясь, переспросила она. Каччан тяжело вздохнул. — Я спросил, какое у тебя мнение насчет совместных тренировок? Мне Всемогущий уже полгода на это намекает, искренне считая, что он делает это незаметно. — Ох, — потеряла на миг дар речи Изуку. — Я буду только рада. Он мне тоже пытается вбить мысль про «Чудо-дуэт». — Ну про это нам рано думать, так как ты все еще и близко не на моем уровне, — гордо задрал нос Каччан. — Это мы еще посмотрим, — с вызовом ответила Изуку. — Я, между прочим, быстро продвигаюсь вперед! — Это тебя Всемогущий так успокаивает, потому что знает, какая ты плакса. — Я не плакса! — Плакса-плакса! И еще какая. Больше сдерживаться Изуку уже не могла: она от души расхохоталась. Накопившаяся легкость просилась наружу. Она была действительно счастлива, что может вот так спокойно посреди ночи на общей кухне пить чай с другом детства. — Нельзя быть... таким грубияном, — сквозь смех произнесла она. — Почему, когда я говорю правду, все сразу называют меня грубияном? Научитесь уже трезво смотреть на реальность, — проворчал Катсуки, отвернувшись. Вся эта ситуация казалась такой желанной и от того нереальной. Изуку мечтательно провела пальцем по кромке кружки. Она не хотела допивать чай, не хотела просыпаться от этого сна. Ведь разве может Каччан всерьез ей предлагать вместе тренироваться перед экзаменами? — Деку? Деку-у-у? Ты что, уснула? — вывел ее из транса раздраженный голос Каччана. Он заставил ее вздрогнуть. Каччан снова пристально смотрел на нее, чего-то ожидая, и, не дождавшись нужной ему реакций, закатил глаза. — Я ставил тебя перед фактом, что мы будем занимать тренировочный зал номер девять по понедельникам, средам и пятницам в шесть вечера на час. Думаю насчет еще воскресенья, но тебе и этого за глаза хватит. Будешь поспевать за мной — тогда и добавим еще один день. Не опаздывать до, не задерживаться после. На этот раз ты меня услышала? Изуку послушно закивала головой. Что ж, ей придется перенести на попозже их встречи с Шото. Оно, наверное, и к лучшему, им давно пора браться за голову, ведь конец семестра уже не за горами, а их попытки позаниматься вместе всегда заканчиваются провалом (поцелуями). Все же им очень не хватало той собранности, что была у Каччана, который просто ставил перед собой цель и тупо шел к ней, ни на что не отвлекаясь. — Ладно, — Каччан резко встал из-за стола. — Раз уж мы все решили — тогда отбой. А то ты завтра все проспишь, и Очкастый весь день будет жужжать у меня над ухом, какая ты простофиля. — Почему сразу я, — брякнула Изуку. — Ну это ты у нас любительница поотлынивать. Наверняка, ты уже восприняла нашу посиделку как возможность забить на первый урок. — Эй, Каччан, я ни разу не пропускала занятия по такой причине! — А сколько раз опаздывала по такой причине? — Я просто сова! — Ты просто Деку. — Вы чего так громко кричите ночью? Изуку резко обернулась. В дверном проеме стоял заспанный Шото. — Ты чего здесь делаешь, Двумордый? — угрюмо спросил его Каччан. По коже Изуку пробежались мурашки — она испытала чувство дежавю. Они уже так разговаривали на кухне с Каччаном, когда пришел Шото. И ничем хорошим в прошлый раз это не кончилось. Изуку быстро взяла себя в руки, вытянулась, как струна. Теперь она приготовилась в случае чего влезть и не дать конфликту разрастись подобно лесному пожару. — Могу тот же вопрос задать и тебе, — гнусаво ответил тот, протирая глаза. — Чаю выпить спустился. — Ну так пей, он горячий, — махнул в сторону чайника Каччан. Бросив взгляд на Каччана, в котором Изуку ничего не успела разобрать, Шото медленно подошел сначала к шкафчику с кружками, чтобы достать свою, и только потом к чайнику. Каччан при этом не спускал с него глаз, но при этом его расслабленная поза не говорила, что он был готов напасть или отразить атаку в случае чего. Громко отхлебнув, Шото повернулся к Изуку и спросил: — Почему не спишь? Что-то случилось? — Нет, просто... Изуку замялась. Она не знала, стоило ли ей говорить Шото, что Каччан ее позвал сюда и накормил одним из самых вкусных кацудонов, что она ела в своей жизни. Зная, какой хрупкий сейчас мир царит между ним и Каччаном, ей не хотелось подливать масла в огонь. Кто знает, как Шото может среагировать на это? Им ведь так и не удалось поговорить после случившегося, да и она в любом случае не знала, как начать об этом разговор. Все же их с Каччаном всегда связывало многое. Как бы не отнекивался Каччан, как бы не бежала от него Изуку, они словно приросли друг к другу, и любая попытка оторваться происходит с кровью и слезами. И теперь Шото, которого Изуку подпустила к себе близко, стал невольным третьим участником и без того сложного конфликта. Она понимала его желание защитить ее от Каччана, но не могла объяснить, что тут она должна разобраться сама. Но обманывать сейчас Шото она тоже не хотела. — Нам надо было кое-что обсудить, — спокойно ответил за нее Каччан. — Вам или тебе? — прищурился Шото. — Нам, — поспешила уверить Изуку. — Все же мы расстались на немного неприятной ноте. — Да, немного неприятной, — пробормотал себе под нос Шото, попивая чай. — Я спать, — вдруг громко объявил Каччан. — Спокойной ночи, — немного рассеяно произнесла Изуку. Он вышел из кухни не оборачиваясь. Изуку слушала, как остановился лифт на первом этаже. — Снова тебя запугивал? — заставил обратить на него ее внимания Шото. — Нет, что ты, — улыбнулась она. — Мы правда с ним всего лишь поговорили. — Он извинился? — Нет, но... — Изуку, когда ты уже перестанешь терпеть пренебрежительное отношение к себе? — Понимаешь, тут все намного сложнее, просто... — Просто ты готова терпеть его выходки до конца своих дней. У Изуку не было абсолютно никакого желания ссориться с Шото. Ей стало ясно, что он ее не поймет, если она сейчас будет пытаться что-то объяснить насчет Каччана. На деле Шото сам ненамного легче как человек, а может даже сложнее. Все же на изучение Каччана у нее была целая жизнь и ворох тетрадей. — Мы решили, что будем вместе тренироваться. Пока три раза в неделю. По вечерам. Шото на это ничего не сказал, но выражение его лица красноречивее любых слов. Со слабой улыбкой Изуку положила ему на плечо руку и почувствовала напряжение чужих мышц. Ей не нравилась реакция Шото. От былой легкости в ее теле не осталось и следа. *** До экзаменов осталось чуть меньше двух недель. Обстановка как в Академии, так в общежитиях накалялась. В любом уголке можно было встретить нервную группу студентов, уткнувших носы в учебник или тетрадь. Такая студенческая лихорадка всегда обходила Тодороки стороной. Его главными козырями в таких критических ситуациях были хладнокровие и спокойствие. Вместо того, чтобы тратить время на истерики или жалость к самому себе, Тодороки предпочитал лишний раз повторить конспект. Однако в этом году собраться с прежней простотой не получалось. Хотя он сам был всегда рад главной помехе. Отвлечься на Изуку стало для него святым делом. Тем более в последнее время им далеко нечасто удавалось провести время наедине, и чаще всего они виделись в общей комнате в кружке, организованном Иидой для всех желающих, если не считать обычных уроков и тренировок. Остальное свободное время Изуку проводила либо в библиотеке с Хагакуре, либо в зале с Бакуго. Последнее раздражало Тодороки до скрежета зубов. И дело даже не в стычке, что привела к домашнему аресту посреди подготовки к экзаменам. Ему не нравилось то, с какой легкостью Изуку бросалась выполнять все прихоти своего бывшего друга детства. Вот, например, сейчас, когда Тодороки в одиночку выполнял творческий проект, она как ни в чем не бывало получала тумаков от Бакуго, который, между прочим, должен был тоже хоть немного интересоваться их проектом, раз уж их поставили в пару. Хотя Тодороки, наверное, сам должен был решить проблему и подойти к нему первым, но внезапно пробудившееся упрямство не давало ему этого сделать, а день презентации проекта неустанно приближался. Тодороки из всех пытался не думать, как будет проходить экзамен и чем он в конечном итоге закончится. Он предпринял еще одну попытку погрузиться в историю Вечернего Ужаса, одного из первых злодеев, но снова быстро осознал, что ему не хватает усердия и увлеченности Изуку для выполнения задания на сто процентов. Будь они в паре, проект бы был готов за пару дней в самом лучшем виде. Черт бы побрал этот педсовет, решивший, что поставить в пары людей, которые физически друг друга терпеть не могут, окажется хорошей идеей. Тихий стук в дверь отвлек его от невеселых мыслей. Тодороки уже давно оставлял дверь открытой, и этот стук всего лишь служил своего рода сигналом. Дверь открылась, и Тодороки готов был поклясться, что комнату на миг озарил неискусственный свет, что излучала Изуку. Она так широко и радостно ему улыбнулась, что уголки губ Тодороки невольно сами поползли вверх. Как бы он не относился к Бакуго, он не мог отрицать, что после их совместных тренировок Изуку возвращалась к нему в особенно приподнятом настроении. Она даже выглядела как-то по-другому, пусть и внешне оставалась все той же Изуку. Алеющие щеки, чуть влажные волосы после душа, искорки в глазах. На ней немного небрежно сидела школьная форма. Продолжая сиять, Изуку неспешно подошла к нему и положила руки ему на плечи. — Приветики, — промурлыкала она, взглянув в экран ноутбука. — Эй! Никто не должен знать у кого какая тема, — заметил это Тодороки и быстро захлопнул крышку ноутбука. — Да я случайно, — хихикнула она, несильно сжав его плечи перед тем, как отойти. Изуку лениво потянулась и зевнула. — Надо бы свое уже добить, а то как-то меня терзает, что все еще не закончено, а время поджимает. Тору как раз говорила, что через полчаса освободиться. — То есть, ты скоро уйдешь? — не без печали в голосе произнес Тодороки. — Угу. Тодороки резко встал, заставив Изуку вздрогнуть, и притянул ее к себе. — Но мы и так редко видимся, — пробормотал он ей в ухо. — Ты же не хочешь, чтобы меня отчислили за неуспеваемость? — улыбнулась Изуку. — Никто тебя не отчислит. Я вот даже не особо стараюсь. — Я-то не дочка Героя Номера Один. — Ты девушка сына Героя Номера Один. От этих слов Изуку уткнулась ему в ключицы, пряча краснеющее лицо. Тодороки медленно провел рукой по ее пушистым волосам. — Ты так и не поговорил с Каччаном насчет экзамена? — услышал он ее приглушенный голос. — Не бери себе в голову, — не переставая ее гладить, ответил Тодороки. Изуку подняла голову и внимательно посмотрела на него, словно хотела что-то разглядеть в его глазах. — Хочешь, я поговорю с ним? — Говорю же, не бери в голову. — Мне несложно, — в ее глазах горела уверенность. — Слушай, давай хотя бы когда мы вдвоем, не будем говорить про Бакуго? — сказал нетерпящим возражения тоном Тодороки. — Я просто не хочу, чтобы у тебя были потом проблемы, — тяжело вздохнула Изуку. — А я не хочу, чтобы ты забивала себя лишними мыслями, когда мы и так почти не видимся, — он обхватил ее лицо руками, чтобы поцеловать. Изуку поначалу несильно была в восторге от такой попытки сменить тему и даже пыталась вырваться из хватки Тодороки, но скоро растаяла под его напором. — Ладно, поступай так, как сам считаешь нужным, — прошептала она, когда он наконец отпустил ее. — Давай полежим вместе? — вдруг предложил Тодороки. Изуку икнула от смущения. — Мне надо на встречу с Тору, — она старалась не встретиться с ним взглядом. — Мы ненадолго, — уверил ее Тодороки. Сам он уже начал несильно подталкивать Изуку к кровати. — Только ненадолго, — в очередной раз сдалась Изуку, плюхнувшись на кровать. Они легли лицами друг к другу и молча смотрели в глаза. Тодороки ценил эти моменты тишины. Эти моменты, когда Изуку доверчиво смотрела на него и чуть смущенно улыбалась. Ему казалось, что будто в мире нет никого больше кроме них двоих. — У тебя круги под глазами, — тихо произнесла Изуку. Тепло ее пальцев обжигало кожу лица. Тодороки аккуратно накрыл ее руку своей и несильно сжал. Он мог бесконечно удивляться, сколько силы и нежности в этой небольшой руке. Он поднес ее к губам, чтобы поцеловать каждый палец. Изуку снова хихикнула. — Щекотно, — объяснила она, встретившись с его вопросительным взглядом. — У тебя губы немного... шершавые. — Какие странные претензии, минуту назад тебя все устраивало. — Я и не говорила, что меня что-то не устраивает, — улыбнулась Изуку, потянувшись к нему. Большего всего на свете Тодороки любил, когда Изуку сама проявляла инициативу. Она с детской непосредственностью изучала каждый его вдох на любое свое прикосновение. В этом было такое очарование, которое заставляло его каждый раз бояться шевельнуться, чтобы не разрушить волшебство мгновения. Изуку скромно прижалась к нему губами. Она уже давно не спешила попробовать все и сразу, а научилась получаться удовольствие, растягивая его. Тодороки тем временем положил руку ей на талию и медленно перемещал ее на бедро. Через некоторое время Тодороки не выдержал и сам приоткрыл рот, чтобы провести языком по губам Изуку. Это привело ее врасплох, и, воспользовавшись ситуацией, Тодороки чуть дернул ее за ногу и подмял ее под себя, навалившись сверху. Глаза Изуку широко распахнулись от удивления, но она продолжала хранить молчание. Она смотрела на Тодороки, который навис над ней, и будто ждала, что будет дальше. Тот, убедившись, что она не против, почти невесомо поцеловал ее подбородок. А потом еще раз и еще. Медленно поднимался обратно к губам, чтобы уже попробовать глубокий и страстный поцелуй. Изуку не сдержала стон, который был успешно заглушен стоном Тодороки. Его рука быстро поднялась обратно наверх, к ее груди, а затем еще выше. Он как-то умудрился одной рукой ослабить тугой узел ее галстука. Снимать его у него не было в планах, так как это означало бы, что им придется оторваться друг от друга, пусть и всего лишь на секунду. Он так же ловко справился с несколькими верхними пуговицами на школьной блузке, чтобы открыть доступ к шее. Он уже прекрасно знал, что шея — это ее самое чувствительное место, поэтому сразу же спустился к ней, чтобы подарить несколько влажных поцелуев. Изуку, которую теперь ничего не заглушало, громко задышала. Из ее рта вообще выходило иной раз слишком много неприличных звуков, которых она ужасно смущалась. Тодороки было иной раз очень смешно наблюдать, как она пыталась себя сдерживать. Но сейчас самому Тодороки было не до смеха. Ему жарко, ему хорошо, и его тело не стеснялось показывать это Изуку. Ведь не могла же она не заметить, как что-то упиралось ей в бедро. — Шо... Шото... — судорожно шептала она на выдохе, и Тодороки был уверен, что это самое страстное, что он когда-либо слышал в жизни. Ее рука зарылась ему в волосы и несильно дернула, намекая, что она хотела, чтобы он снова вернулся к губам. И Тодороки не отказал ей в этом, чуть прикусив напоследок место над ключицей. Ее пальцы с затылка неспешно пробежались по его чуть напряженной спине вниз, к краю футболки. Их прикосновенье к его пояснице заставили толпы мурашек пробежать по всему телу. Тодороки все-таки перестал на секунду мучить уже красные губы Изуку, чтобы снять футболку через голову, отправить ее куда-то в угол и вернуться к ней обратно. Юркие пальчики Изуку тут же легли ему на спину, и она уже короткими ногтями легонько царапала ему кожу. Тодороки казалось, что вокруг все пылало: воздух, кровать, Изуку под ним и он сам. Будто он бредил из-за высокой температуры. Он даже не заметил, как сам оказался между ее ног, которые обхватили его за талию, будто хотели прижать его сильнее к ней, а он уже буквально вжимал ее в кровать. Тоненький голосок разума пищал, что он и так зашел далеко, что пора остановиться, что ей меньше чем через полчаса надо быть в библиотеке. Но он быстро заглушался очередным полувсхлипом Изуку. Руки тем временем сами расстегнули оставшиеся пуговицы блузки и ловко забрались под бюстгальтер, отчего Изуку несколько раз вздрогнула всем телом. — Шото... — снова прошептала она, когда он отпрянул от ее губ, чтобы сделать глубокий вдох. Тодороки хотел спросить, что она хотела этим сказать, но голос его не слушался. Он лишь смотрел на нее сверху вниз и пытался выровнять дыхание. Ее глаза, чуть влажные, блестящие, смотрели на него. Он ничего не мог в них разобрать, да и особо не хотел. Ее ноги все еще крепко прижимались к его бокам. Сглотнув, он опустил руку ей на коленку и провел рукой по гладкому бедру вверх. Тодороки был готов поклясться, что Изуку перестала дышать, когда его рука оказалась у нее под юбкой. — Пожалуйста, — одними губами произнесла она. Тодороки не понимал, что это означало: «пожалуйста, продолжай» или «пожалуйста, остановись». Чувствуя под пальцами резинку белья, он на миг застыл, а затем нагнулся обратно к ней. Движения губ Изуку были чуть приторможенными, она будто не успевала за его темпом, поэтому Тодороки не торопился идти дальше, ожидая более четких знаков, чего хотела Изуку. Он мог лишь разобрать мало что дающее «пожалуйста», которое изредка срывалось с ее губ. Впрочем, несмотря на напряжение внизу живота, он мог позволить себе наслаждаться тем, что точно было его в власти — припухшими губами Изуку. Он был настолько погружен, что не услышал, как громко повернулась ручка и как скрипуче открылась дверь. — Эй, Двумордый, я тут кое-что принес для про... Ничего не могло лучше снять возбуждение, чем этот голос. Теперь Тодороки был в этом уверен. Он резко вскочил с Изуку и увидел, как на пороге его комнаты застыл Бакуго со странным выражением лица.