Солнцестояние

Ларри Паркер верит в женщину с неба, которая вознесет его к звездам. Мишель Трумэн верит, что умрет при исполнении в душном Канзасе, растиражированной в кино глянцевой Калифорнии, вылизанном белом Вашингтоне или поросшим лесом Орегоне — ей есть, из чего выбрать; Мишель Трумэн позорно и просто подыхает в округе Хоуп, захлебнувшись в ледяной воде Хенбейн. Монтана потрошит помощницу заживо, покрывает тело блажью слой за слоем и набивает опилками да тряпьем, как голову оленихи, которую повесят в охотничьем домике на стену; таксидермист свое дело знает, и потому девчонка сияет-блестит, лишь слегка пахнет матовым лаком для дерева (никаких шрамов от пуль, никаких следов от арбалетного болта, засевшего у той прямо в горле). Помощница уже и не считает свои ранения; ее путь героя мучительно долог, начавшись у церкви Иосифа да кончаясь кислящим запретным плодом — Мишель кусает тугую сочную плоть яблока и чувствует, как тошнота подступает к горлу. Она убивает Иосифа Сида спустя семнадцать лет после того, как мир разрывает в клочья, и сжигает церковь, возле которой все началось, как Отец сжигает яблоню (лилово-рыжее пламя касается черного беззвездного неба и лижет девчонке лицо — сгорать заживо ей страшно лишь в первый раз). Дыхание Веры едва ощутимо щекочет затылок, и помощнице не хватает и сотни жизней/смертей, чтобы понять, существовала ли Вестница. В узкой маленькой ладони Веры силы больше, чем во всем оружии офицеров Национальной гвардии (это деву в белом саване и губит). Рация на пассажирском сиденье полицейского пикапа негромко потрескивает, пока помощница, стиснув зубы, гонит машину все дальше и дальше в горы к полыхающему алым фонарем волчьему маяку; застрявшее меж деревьев солнце дрожит-прыгает на лобовом стекле. Гнилостный запах блажи оседает у Мишель в ноздрях, в легких и голове; Хоуп — округ бункеров, и ей бы выбрать любой, а не тот, где ее запирает Иосиф Сид. Она всякий раз безошибочно угадывает, когда до Коллапса остаются считанные дни: радиоприемник кашляет новостями про сумасшедших русских с пальцем на ядерной копке, Северную Корею и лесные пожары, смешиваясь с фальшиво радостным «oh john» («…bold and brave», да, девчонка помнит). Мишель Трумэн сама себе лесной пожар, и человеческого в ней больше ни-че-го; у нее ни имени, ни лица, чтобы в Монтане ее кто-нибудь узнавал — женщина с неба с горящим безумием взглядом/горящим «гневом» во всю грудь. Убивая в полицейском пикапе Стэйси Пратта, помощницу Хадсон и шерифа, она чувствует рокот крови в своих ушах, электрическим зарядом прошивший все ее тело, пока во рту кислит яблоко с древа у храма Иосифа. Убивая троих Вестников, помощница просто выполняет заученный алгоритм. На заправке у Хенбейн по радио снова крутят «only you», и помощница впервые за долгое время смеется легко и искренне, стоя возле сломанной машины, заблудившись во блажи и хаосе войны, видя, как перед зажмуренными веками плывет-кружится алая пелена, а мир летит в бездну; жить им всем остается два дня. Спустя час после первого взрыва Мишель хочется поднять тяжелую крышку бункера и выйти на свет, позволив ядерному пеплу забить легкие до предела.