Солнце взойдёт попозже

      С каждым днем Лютик все чаще думает, что, похоже, на этом все. Исписался. Использовал все возможные темы. Изорвал весь голос. Стер все пальцы и, наверное, осталось совсем чуть-чуть и до самых костей уже изотрутся.       Он ведь вроде давно уже определился, чего хочет: он хочет путешествовать, он хочет голосить свои собственные баллады так громко, как только будет получаться, хочет спать с девушками и не хочет остепеняться. И ведьмак, смотрящий так, словно все, чего ему от Лютика надо – это его смерть, которая несомненно случится из-за любого последующего из слов барда, идеально ведь в его жизнь вписывается, даже не ломает там почти ничего (и только Лютика совсем немножко надламывает), да что-то все равно не так.       Появляется ведьмак, разрушающий всю его жизнь с такой легкостью, словно она – песочный замок. Словно ему и не жаль вовсе. По-настоящему жаль себя и свой песочный замок тут только Лютику.       Ведьмак вгрызается в его мысли с неотвратимой легкостью, оставляя там лишь гулкое эхо одного имени. Геральт. Раз за разом проникая в мысли, стирая идеи и мелодии, сменяющие до этого одна другую. И в итоге только Геральт был там, в самой-самой голове с самого начала. Выходил ли он из неё вообще? Больше похоже на то, что всегда был там идеей, кошмаром и мечтой одновременно.       Лютик отталкивает рифму за рифмой, силясь описать что-то такое, что-то совсем уж на грани нелепых, до жути глупых и размытых образов. Вроде бы и не удивительно, что не получается: он писал сотни похожих баллад, он писал, кажется, уже обо всем, да и неплохо ведь получалось до недавнего времени. В голове только что-то мерзотно так твердит, что, может, та, последняя, не очень удачная и хорошая баллада, станет действительно последней.       Лютик твердит себе, что все, что ему нужно для написания баллады – эмоции. Он так делает иногда, облачая каждую свою голую эмоцию, готовую вот-вот вырваться криком, в рифмы, в сложения слов, в баллады и мелодии. Искажая эмоции так, как угодно ему. Только эмоции на этот раз получаются паршивыми, неправильными, совсем не о том. Весь он в последнее время – жалкая попытка быть если не нормальным, то хотя бы таким же, как раньше. А правильные эмоции все не идут, и только лишь неправильные сосредотачиваются где-то там, в каждом движении Геральта, в каждой мысли о нем.       Рифмы приходят в голову только в виде насмешки. Они абсолютно не те, неподходящие. Лютик злится, Лютик вычленяет неплохую из своей головы, а потом спрашивает у Геральта его мнение. Геральт почти в открытую смеется над ним, а в его глазах читается снисхождение, какое есть в глазах взрослых людей, смотрящих на ребенка. С той лишь разницей, что Лютик не ребенок, а по поводу рифмы он спрашивал, не шутя.       Лютик искренне верит, что, вот, одним утром он просто проснется, а там все так же, как было до этого: цветасто, разнообразно и неисчерпаемо. Да только, смотря на деревенских девушек, похожих одна на другую, Лютик думает, что единственное неисчерпаемое тут только Геральт. Словно бард смотрит во что-то совсем уж бесконечное, облаченное в грязные одежды и носящее за своей спиной два меча, он всего лишь смотрит на Геральта. Стоило бы уже привыкнуть, да как-то никак не привыкается.       Лютик понимает, что нет, не исписался ведь он. Вообще не исписался, ему есть ещё пока, что сказать, просто самое важное, все, нужное прямо сейчас для того, чтобы вернуться, оно в самых глубоких мыслях, в самых забытых снах. На поверхности алмазы искать смысла нет, да только и копать глубже в себя страшно немного.       Бард думает, что его могли проклясть. Всякое может быть, но поганое сердце, замирающее за секунду до того, как Лютик слышит очередную не то чтобы обидную насмешку от друга, и, кажется, так и не продолжающее свой ход, говорит не о том. Оно о ведьмаке твердит, да и все тут. Лютик знает, о чем это, знает, к чему и для чего. Сам ведь о таком множество раз писал. Просто хочется отрицать так долго, как это будет получаться, так долго, насколько это вообще будет возможно.       С каждым днем становится все невозможнее.       Лютик понимает, что не исписался. А ещё понимает, что единственное, что с ним по-настоящему случилось – Геральт. Как диагноз, вместо всех болезней и проклятий. И новая баллада получается только в момент, когда все мысли на исходе, когда уже никаких эмоций, когда выгорел до самого предела. Просто Лютик смотрит на Геральта, что точит мечи, смотрит на Геральта, что рубит очередную тварь на кусочки, да просто, блять, смотрит на Геральта. Сердце противно и пугающе пропускает удары, а потом начинает биться так быстро, словно планирует уничтожить там, внутри, все. И Лютик сдается, наконец позволяя себе упасть с головой в бесконечность, надеясь разбиться вдребезги.       Эмоций в его новой балладе получается больше, чем смысла. Но Геральт говорит свое «неплохо», и Лютику становится этого достаточно.