Наружу изнутри

— У него есть другая телка, — с порога заявляет Никитина, едва ошеломлённая Даша открывает ей дверь. И блондинка даже не знает, что ответить. Аня предупредила, что приедет и что им нужно срочно поговорить, но не назвала ни повода, ни темы, поэтому Даша оставалась в небольшом неведении. Сразу поняла, что речь идёт о Юре (о ком же ещё), но Никитина так тараторила, что кроме объекта их разговора она ничего не поняла. — Я просто уверена, он… — Стоп машина! — кричит подруга и кладёт руки Ане на плечи, чтобы та успокоилась, а её аж колотит, как стиральную машинку на отжиме, ни разу в жизни Никитину такой беспомощной и нервной не видела. — Дуй на кухню, я сейчас приду, и ты мне всё расскажешь, — и скрывается в самой дальней комнате, оставив Аньку одну посреди прихожей. У Даши в квартире было атмосферно, по-другому и не скажешь. Именно атмосферно, потому что ни о каком хорошем ремонте и речи быть не могло, девочка-студентка не могла позволить себе даже обои переклеить, максимум — вкрутить лампочку, заклеить малярным скотчем окна зимой и покрасить белой краской подоконники. Кухня была просторной, из старенького большого деревянного окна открывался просто нереальный вид, особенно вечером на закате, практически центр, повезло со щедрыми родственничками, подогнавшими квартирку к поступлению за ненужностью. Для комфортной жизни денег в неё вложить нужно было ого-го сколько, что Даша и планировала сделать после окончания академии, но сейчас вся эта аутентичная развалюха её устраивала. В целом все выглядело эстетично потрёпанным, даже обшарпанная и местами отвалившаяся плитка над раковиной, старенькая плита с отколотым краешком, что больно впивался в бедро каждый раз, когда Аня, закурив, опиралась на него, и выгоревшие некогда голубые обои в мелкий цветочек. В Питере было жарко, пока она дошла от остановки до парадной успела вспотеть, даже на Питер похоже не было. Но погода была последним, что ее сейчас беспокоило, внутри была такая солянка из чувств, что сама бы она не выпуталась, как будто в зыбучие песни, в болото загоняло, чем больше двигаешься, тем хуже. У входа стоял небольшой вентилятор, который, несмотря на свой преклонный возраст, создавал приятный ветерок в комнате и от которого у разогретой Ани сразу побежали мурашки. Пахло чем-то сладким, Аня была готова поспорить, что Дашка снова сообразила какой-то пирог, в этом она была мастерицей. У Ани всё подгорало, вытекало и разваливалось. Видимо поэтому Музыченко и принял стратегически верное решение найти себе другую. — Давай, по порядку и без психов, — ставит бутылку шампанского на стол и достаёт два бокала. Лучшее средство для развязывания языка у явно скрывающей что-то подружки. — Я не буду, Даш, — мотает головой и ловит на себе подозрительный взгляд. Никитина никогда не отказывалась от бокальчика игристого в её компании. — Аньк, только не говори, что ты залетела. — Даш, не веди себя, как Музыченко, я прошу тебя, — тянет, опустив лицо на ладони и шумно выдохнув. Каждый раз, когда Музыченко заводил свою шарманку, ей хотелось треснуть его так, чтобы искры из глаз посыпались и тот наконец перестал мыслить стереотипно. Ну был же разок, когда они знатно перепугались её задержке, но тогда она сразу ему всё сказала, чтобы не изводиться в одиночестве и не накручивать себя лишний раз. И всё равно он каждый раз, когда замечал подозрительное поведение за Аней, сводил всё к возможной беременности. Идея фикс какая-то, аж бесит. — Он чуть что, так сразу «Ань, ты не беременна? А может ты беременна?» Задолбал! — передразнивает Юрину манеру разговора и самой становится смешно. У неё получилась отличная пародия на Музыченко, подруга напротив согнулась от смеха и несколько минут не прекращала искренне смеяться. — Я просто не хочу, чтобы Музыченко догадался, что я куда-то ездила, а то начнёт лишние вопросы задавать и опять посремся. — Оно легкое и мы по чуть-чуть, не заметит твой Музыченко, он не настолько проницательный, — ловко откупоривает бутылку и разливает пенную жидкость по бокалам. Громким треском отозвался таймер в духовке, Даша, обернув руку полотенцем, полезла доставать выпечку. Никитина подносит бокал к губам, но понимает, что ей действительно не хочется даже попробовать шампанское. — Что у вас случилось, рассказывай, — если Анька сама напросилась приехать, значит они не просто повздорили, там все серьезнее. Эта сладкая парочка периодически трепала ей нервы, но в последнее время на вопрос «Как у вас дела?» Аня отвечала «Нормально» и Даша ей верила. Как оказалось, зря, нужно было не постесняться и копнуть поглубже, гляди и не пришлось бы спасать её любимую парочку от расставания. А до него, казалось, было рукой подать. — Все очень плохо, — чуть не хныча закрывает глаза руками и шумно выдыхает. Легче от этого не становится, в голове проплывает все произошедшее за последние три месяца и живот предательски сводит, как будто тошнота подкатывает. — Все очень хуево, все просто пиздец, как хуево. Столько мата в одном предложении даже Даше от Ани слышать было непривычно, обычно Никитина сдерживалась, когда это было уместно. — На прошлой неделе все было нормально, — умиротворенно нарезает пирог и ставит на стол. С клубникой, с плетёной румяной корочкой сверху, Анька бы не устояла, будь она менее взволнованной. Даша всё никак не могла понять, что именно заставило Никитину сорваться и прилететь к ней, а теперь буквально на грани слёз рассказывать ей всё, что она так тщательно, как оказалось, скрывала. — Нихрена не нормально, мы спим раздельно уже месяц, — тихо выдаёт Никитина, понимая, как сильно завралась. Чувствует, как подруга напротив замерла и уставилась на неё. Даже не видя её взгляд она могла с точностью до ста процентов описать его. — Не смотри на меня так, — своему поведению у Ани было оправдание. Просто не хотела выметать сор из избы, даже маме говорила, что все в порядке, хотя на душе кошки скребли. Отбивалась псевдо-радостным «Да, мамочка, вот сейчас будем фильм смотреть, привет от Юрки тебе», а на деле лежала одна и сминала в руках мокрый из-за сопливой мелодрамы носовой платок. Или всё-таки не из-за сопливой мелодрамы, а из-за их с Юрой очередной ссоры? Отрицала, главной причиной долгое время оставались дурацкие сериалы и её повышенная сентиментальность. Они действительно уже месяц спали раздельно и в целом жили не как пара, а как соседи по квартире. И Аню это душило. Почему это произошло было не трудно догадаться, просто в один день произошла очередная бурная ссора с Юриными криками, Аниными совсем не театральными слезами и обоюдными обвинениями, бьющими по самому больному. Они снова не поделили личное и рабочее, и Юра, чертыхнувшись и обозвав Аню дурой, ушёл спать в гостиную и повторял этот ритуал ещё несколько дней. Сперва не разговаривали друг с другом совсем, Аня всячески избегала разговоров с Юрой, а тот и особо поговорить не пытался. Каждый настаивал на своём и не хотел отступать. Так и не помирились, ходили, как два сыча, надутые и обиженные. Родители начали подозревать неладное спустя три дня ежедневных раздельных ночёвок и огрызаний друг с другом, а потом наступило лето и Музыченко-старшие, собрав все свои пожитки, уехали на любимую дачу копаться в грядках и нянчиться со внучкой. Дома их практически не бывало, а если и заезжали, то буквально на пару минут, чтобы забрать какое-нибудь ведро или привезти подоспевшую клубнику и огурцы. Что Юра, что Аня поочерёдно рассказывали по телефону байки, как у них все хорошо, как живут душа в душу, а когда родители возвращались, делали вид, что снова поругались, либо же действительно ругались, едва помирившись. Этого у них было не отнять. Из-за ерунды, каждый раз из-за какой-то глупости. Музыченко слишком поздно и громко играл на скрипке, слишком сильно задымил кухню, когда готовил, потому что отвлёкся на телик и еда сгорела, слишком поздно вернулся с пьянки и разбудил ее, слишком часто ходил курить и не закрывал дверь, поэтому весь дым шёл в квартиру, либо же курил на балконе со свежевыстиранным бельём и Ане потом в очередной раз его приходилось перестирывать. Аня же, по его мнению, слишком долго сидела в ванной (на самом деле это было единственное место, где Музыченко её не бесил, и она могла насладиться расслабляющей тишиной и кипяточком с ароматной пеной, но Юра и там умудрялся довести её своей долбёжкой в дверь и требованием открыть, потому что ему нужно побриться или забрать носки с сушилки), на слишком высоком звуке смотрела «свои тупые сериалы», слишком громко стучала каблуками, когда уходила утром в магазин и тем самым будила его, пытающегося отоспаться после очередной пьянки. Понятно, что все обвинения были притянуты за уши и основывались на обвинениях оппонента, в конце концов им просто нужен был повод отыграться друг на друге, испортить настроение и снова лечь спать поруганными в разных комнатах. Аня нашла один плюс в том, что она спала теперь одна. И это был тот факт, что наконец-то никто не храпел над ухом. На этом плюсы заканчивались. Без Юры спать было холодно и совсем неуютно. И ему явно тоже. Мириться первой Аня не собиралась ни за какие коврижки. Ее вины не было, но и жизнь в качестве соседки ей порядком поднадоела, поэтому она, дабы скрасить одиночества и окончательно не сойти с ума (а звоночки уже были), то и дело оставалась на ночь то у подружек, которым говорила, что Юра отпустил и поэтому не звонит, то у Вани, который был не против компании и к тому же прекрасно готовил, каждый раз удивляя её каким-нибудь очередным шедевром. Наверное, будь он по девочкам, она ни за что на обратила бы на него внимание, но Юра этого не понимал и время от времени ревновал так, что искры из глаз сыпались. Оставалась у друга со спокойной душой, зная, что никакого вреда он ей не причинит и домогаться не будет. Заодно и Юру раздражала, что ни могло не радовать. Съехать из Гатчины на съёмную комнату, которую Аня, к слову, уже нашла и даже наскребла денег на первый месяц, ей не позволял сам Музыченко. Поймал ее однажды прямо с сумкой в пороге, вернулся не вовремя, раньше, чем планировалось, Аня не успела претворить свой план побега в действительность, мягко развернул за плечи и впервые попытался поговорить. В итоге разругались они ещё сильнее. Аня, казалось, совсем разучилась плакать, сцепляла зубы и язвила в ответ, а Музыченко это раздражало до клокота зубов. — На сколько из ста все плохо? — тяжело выдыхает Даша и отодвигает выпечку в сторону, действительно, сейчас не до этого. А пирог жалко, остынет и будет не таким вкусным. Зря старалась. — На девяносто девять и девять, — поднимает на неё глаза и Дашу буквально накрывает волной дикой жалости к подруге и безвыходности ситуации, в которой та оказалась. Пустые совсем, безжизненные, ни разу такой её не видела, даже когда она вернулась после месячного отсутствия из-за смерти отца. Понимала, что Ане и поговорить по душам не с кем, маме правду боится сказать, не хочет, чтобы в очередной раз напоминали, что она сама виновата и знала, на что идёт, когда начинала встречаться с парнем младше себя. Аня пусть и взрослая самостоятельная девочка, но на деле оказалось, что кроме неё и Музыченко у неё никого и не было, чтобы понял, выслушал и пожалел. Страшно, когда один из самых дорогих тебе людей делает тебе больнее всего своим поведение и отказывается это признавать. — Будто сглазил кто, ей-богу. Я не хочу расставаться, Даш, но выхода нет. — Скоро рассвет, ключ поверни и полетели, — грустно заканчивает строчки Васильева подруга и встаёт с места, чтобы обнять совсем поникшую Никитину. И та сжимается вся в её руках. Для этого подружки и нужны, чтобы вместе искать решение проблемы, когда руки совсем отпускаются и кажется, что всё потеряно и похерено. Она-то думала, просто уверена была, что дело к свадьбе идёт, а тут с точностью до наоборот. — Почему ты раньше мне не рассказала? Мы бы вместе придумали что-нибудь. — Потому что думала, что все рассосётся само собой, — хриплый Анькин голос будто отражается от стен, за окном сгущаются тучки. Пожимает плечами, превратилась в сплошной комок нервов. — Не рассосалось, — мнётся и слегка отстраняется от подружкиных объятий, делает вдох-выдох и опирается на спинку стула. — Юра не ночевал сегодня дома, — вцепилась взглядом в голубые глаза Даши и в следующий миг отвела, продолжая говорить, но уже куда-то в окно и гораздо тише, сбиваясь через слово, пытается собрать картинку в голове воедино, но не выходит. Путается. — Он всегда ночует, даже когда мы в пух и прах ругаемся, он идёт покурить, проветриться, его долго нет, но утром все равно спит дома, а тут я даже не знаю, что думать. — Мало ли что, Аньк, не накручивай раньше времени, с чего ты вообще про девку взяла? — гладит по волосам, согнувшись, чтобы спина не уставала. — Да потому что у Димы его не было, я позвонила, они даже не репетировали уже неделю с Юркиного дня рождения, хуй знает, где он шляется. Что мне ещё думать? Что он долго гулял и утром решил уехать, не возвращаясь? Останин знаешь, как перепугался, я его с утра пораньше разбудила, он уже и не знал, что думать. — Серьезно, — вздыхает, целуя подругу в тёмную макушку. — Я не знаю, что сказать, Анют, и как тебя успокоить, честно. Даша пересаживается на подоконник и, оперевшись на стенку спиной, закуривает. Она курила те самые «дамские» сигареты, якобы очень легкие и с приятный ароматом, от которых Аню сразу тошнило. Предлагает пачку Никитиной, но та отказывается, к этой мерзости она точно не притронется, лучше уж Музыченковские дешёвые, чем это. Ей не хватало Даши, с ней она могла, как с Юркой, молча сидеть часами и обеим было комфортно, никакого напряжения не возникало. Ане ничего не оставалось, как в ожидании её умозаключения наблюдать за тем, как бесконечной чередой из бокала с шампанским вылетают пузырики и исчезают в воздухе. Красиво. К игристому так и не притронулась, не хочется совсем. У неё и без алкоголя голова мутная, вряд ли это поможет отвлечься. — Ань, ты не обижайся, но может лучше расстаться, если совсем не выходит? — тихо, несмело, боясь обидеть, задеть за живое. За два года их дружбы произошло многое, брать на себя ответственность за отношения друзей было стрёмно, но без совета оставить подругу не могла. Как-то в конце зимы Анька с Юрой, до жути замёрзшие и с красными носами, заявились к ней в два часа ночи и до смерти испугали. Засиделись на репетиции в театре, решили прогуляться пешком и пропустили последнюю электричку, которая могла довезти их до дачи. Даша помнила, как умилила ее утром картина свернувшейся буквой «зю» на старом диване в гостиной парочки, тогда она и поняла, что этим двоим суждено. А сейчас все выглядело как дешёвая мыльная опера, как дешёвый бульварный роман плохого автора или статья из журнала для женщин за сорок, у которых не было собственной личной жизни и весь их досуг ограничивался раздачей советов налево и направо. — Мы любим друг друга, Даш, — шепчет, наконец тихонько потягивая игристое. И правда, совсем легкое, с тем, что делали Юрины родители с дачного винограда даже не сравниться. Отставляет и поднимает глаза для пущей убедительности. — Я чувствую, что он любит так же, как и раньше. Он же мне даже завтрак готовит, когда просыпается раньше. Просто мы не можем поговорить, сразу срываемся и кричать начинаем, как будто и не слышим друг друга, орём, и орём, и орём. Я уже и не помню, из-за чего мы изначально поругались, из-за ерунды какой-то, мелочи. Столько раз садились, начинали разговаривать, обсуждать, а потом мы за что-то цепляемся и все, как кошка с собакой, — досадно хлопает ладонью по столу и на сахарнице звонко подпрыгивает крышка, собеседница вздрагивает и едва не роняет полускуренную сигарету. — И эти его ночные возвращения в хорошем настроении, я себя дурочкой чувствую, обманутой женой, не иначе. — Ань, прости, конечно, но ты пиздец нелогичная, тебя треснуть хочется, — спрыгивает с подоконника. Этой женщине нужно навести порядок в своей голове, а уже потом браться за личную жизнь. — Музыченко такой верный, что аж тошнит, сама же знаешь! Ты же говоришь, что любит, зачем ты себе этих телок в голову вбиваешь?! — она окончательно запуталась в ее показаниях, создавалось ощущение, что Анька решила ее разыграть и сейчас издевается, а через минуту из-за двери выпрыгнет Музыченко со скрытой камерой и криком «Сюрприз!». — Вот сейчас возьму и позвоню Юрцу сама! — И что ты скажешь? — Скажу, как есть, «баба твоя сумасшедшая пришла, совсем от ревности с катушек съехала, сидит у меня, психует, думает, что ты там трахаешь других телок вместо неё, кончайте дуться друг на друга и миритесь, а то я вас сама помирю!» — выдаёт на одном дыхании, активно жестикулируя. Не зря ушла с их курса и перепоступила на драматическое направление, ей это гораздо ближе. Аня смеётся, только вот улыбка с лица стирается, когда слышит звонок мобильника из коридора. Блондинка шумно вздыхает, срывается с места и спустя пару секунд возвращается с ехидной улыбочкой. С Дашей всегда так было, стоило ей что-то вспомнить и это непременно случалось. — Вспомнишь солнце, вот и лучик, — Даша приносит телефон и кладёт перед Аней. «Юра». Это что, дежавю? Она не могла даже вспомнить, когда Юра звонил ей в последний раз, аж не по себе стало. Моргнула. Не показалось, звонит действительно Юра. Аня с непониманием смотрит на Дашу, та стоит, оперевшись на кухонные шкафчики и откусывает кусок пирога. Вся в предвкушении последующего разговора, Никитина даже не знала, отвечать ей или нет.  — Я тут не при чем! Почувствовал, походу, говнюк, что его обсуждаем, — в очередной раз веселит Аню обзывательством, хоть и в шутку. Отчасти она была права. Мобильник продолжает звонить, ещё секунда и Даша не выдержит и ответит сама, и тогда произнесённая ей ранее речь окажется как раз кстати. Не зря готовила её долгих несколько минут в своей голове. Музыченко бы оценил её труд. — Да, — тихо отвечает, неуверенно приложив телефон к уху. Вокруг все будто замерло, даже часы тикать перестали и дорожные работы за окном прекратились. Всё сосредоточилось вокруг поруганной парочки и их разговора по телефону, каждую букву которого Даша старалась уловить. — Я в Питере, — вздыхает, опустила взгляд, на вид совершенно спокойная, если не считать пальцев, судорожно теребивших край платья и прямо сейчас вытягивающих их него какую-то явно лишнюю нитку. Судя по отголоскам Музыченко на том конце, тот тоже был совершенно спокоен, по крайней мере пока. — Нет, не у Вани, — закатывает глаза, как же ей надоело его вечное упоминание, — у Даши, — раздаётся приглушенное «понятно» и он замолкает. Совсем это не было похоже на то, как они обычно разговаривали. Каждый раз, когда Даша была свидетелем, она не выдерживала всех розовых соплей и «зай», которыми их разговор был переполнен, сейчас же все было как-то сухо и прохладно. Молчат около минуты, никто трубку не кладёт первым, потом Даша слышит Юркино тихое «забрать тебя?» и невольно улыбается уголками губ. Может все не так плохо, как Никитина ей представила? Или она напридумывала и решила посвятить ее в свои бредни. Анька редко так сильно расстраивались из-за ссор с Музыченко, но видимо в этот раз все зашло слишком далеко. Даша начинает неистово кивать в ответ на вопросительный взгляд Никитиной. Той явно хотелось и препятствовать этому желанию она не могла. — Да, давай, — тихо отвечает Аня, получив немое одобрение от подруги. — А ты далеко? — сразу в глазах тот самый блеск появился, переключила пальцы с юбки на золотую тонкую цепочку на шее и теперь теребила её. — Из мастерской едешь, — повторяет за невидимым Юрой, кивает и кладёт трубку. Даже улыбнулась уголками губ, хотя понимала, что сейчас либо наконец помириться, либо снова поругаются. Дашка завернула ей треть пирога и отпустила с миром. Сама уселась на подоконник и, держась за раму, чтобы не упасть, следила за происходящим из окна. Вот Юркина консервная банка подъехала к парадной, посигналил и Анька уселась на переднее сидение. Вроде как довольная, хотя то, что происходило у неё внутри Даша даже не знала, с чем можно было сравнить. Увидеть больше не позволяло зрение, позвонит Ане через пару часиков, чтобы та отчиталась, как всё прошло. Почему-то была уверена, что всё пройдёт хорошо. — Даже допрашивать не будешь, где я был? — Юра бросает на замолчавшую Аню краткий взгляд и снова смотрит на дорогу. Они ехали молча уже полчаса, практически выехали из Питера, а она ни слова не сказала, только поглядывала как-то испуганно. Понятно было, почему. Да, обидел, да, не один раз, да, виноват, но так больше продолжаться не может и оба наконец это осознали. Вчера у него была уйма времени подумать. Сон не шёл, ночка выдалась холодная, а в старом диване повылезали пружины и то и дело давили ему в бок. Думал об Аньке, о том, что они натворили и о том, что пора все исправить. Вспомнил совет отца, что в некоторых случаях лучше засунуть свои принципы, самолюбие и гордость в задницу и прийти мириться, чтобы сохранить отношения, если они действительно тебе нужны. Странно было это слышать от отца, они-то с мамой встретились не в двадцать лет, но другого более дельного совета никто дать не мог. Пацаны только были бы рады, если б они с Аней расстались, Юра больше времени уделял бы музыке. «Или ушёл бы в запой и помер». — Димас рассказал мне, что ты звонила ему. — Ты не брал трубку, — вышла жёсткая подстава, Аня ведь попросила Диму не говорить Юре о том, что она звонила. Замешкалась на миг, но решила, что все и так потеряно, они на дне и больше терять нечего, остаётся либо пробить его, либо браться за руки и тянуть друг друга наверх, что она и пыталась сейчас сделать. — Я переживала, ты же обычно все равно приходишь ночевать, даже когда мы ругаемся. — Ты ждала? — удивлённо поворачивается в ее сторону, благо, подвернулась пробка, иначе точно бы не вписался в бампер впереди стоящей машины. Почему удивлённо? Да потому что ни разу за те два года, что они живут вместе, она не ждала его с ночных гулянок с друзьями и репетиций, обычно это делала мама, а Аня преспокойно уходила спать, чтобы не трепать себе нервы лишний раз. Было приятно, пусть что-то внутри и ёкнуло. — В первый и последний раз я это делала, — шепчет, надеясь, что Юра не услышит. Но тот лишь улыбается. Вот Никитина и пошла против своих принципов, теперь его очередь засунуть свой характер подальше. — Спать просто страшно было одной в квартире, — возможно, если бы он вчера вернулся, они бы наконец помирились, но судьба распорядилась иначе и Юра задержался в Питере. Музыченко тяжело вздыхает. Вот сейчас стало по-настоящему стыдно. Он и правда совсем забыл об Анькиных новых страхах, постоянно свою былую обиду припоминал и все равно уходил ночевать в другую комнату. Она ждала даже чересчур долго, сидела, уставившись на тёмный участок перед подъездом и надеясь, что ещё вот-вот пара минут и Юра тихо, чтобы не разбудить её, зайдёт в квартиру и пойдёт сразу на кухню, чтобы заварить себе чай. Легла спать с рассветом, уставшая и разочарованная, уже привычно опустилась на свой диван, закрыла шторы и буквально провалилась в сон, даже не снилось ничего. Трёх часов сна ей оказалось достаточно, организм отказывался валяться дольше и снова стал донимать Никитину тревогой. Дома было тихо. Обуви Музыченко в пороге не стояло, как и не было грязной чашки в раковине, свидетельствовавшей о том, что он всё-таки был дома. — Прости меня, зай, — берет ее ладонь в свою и переплетает пальцы. Аня так давно не слышала этого «зай», создалось ощущение, что Юра обращается к кому-то другому. Этим «зай» была только она. Его ладошка сухая и горячая, ее же от волнения такая влажная, что аж стыдно. Она так волновалась, что аж коленки тряслись, но с этим мимолётным, как казалось, жестом, всё ушло и стало гораздо спокойнее. — Ань, я понимаю, что накосячил пиздец, если хочешь расстаться, я пойму и отпущу. — Что ты несёшь, знаешь же, что не хочу, — отрезает Аня, впервые за всё время, пока они едут, посмотрев ему в глаза. Такие родные темно-карие, нежные и глубоко тоскливые. Ну вот где этот ее Юрка был все это время, когда все летело в тартарары? Почему месяц назад у них не хватило сил и терпения вот так сесть и спокойно, без криков и обид поговорить. — Где ты был вчера? — Я работал, — глядя прямо в глаза, — правда, честно, работал, закончили поздно, поэтому заночевал в мастерской. Зарядку не взял, телефон не поднимал поэтому, а утром пацаны приехали за костюмами и одолжили. — Ты понимаешь, что я могу сейчас закатить тебе такую же истерику, как ты мне тогда с Ваней? — после того январского случая он ни разу не потакал ее этим, вплоть до первого раза, когда они вновь поругались перед сном, и Анька уехала на попутке в неизвестном направлении, а наутро призналась, у кого была, чем вызвала очередную ссору. Поссорились, не успев помириться. — Валяй, — пожимает плечами. — Можешь ударить, я заслужил. — Не буду я тебя бить. Снова замолкли. Музыченко уставился в своё окно, Анька тянется и включает радио, чтобы разбавить тишину. Пробка как назло стояла. «Если б я знал, как это трудно — уснуть одному, Если б я знал, что меня ждет, я бы вышел в одно». Анька заулыбалась. Сегодня в ее жизни было слишком много Сплина, который появлялся откуда ни возьмись и все сразу вставало на свои места. Стоило Дашке напеть «Выхода нет» и тот нашёлся самостоятельно. Магия какая-то. Определённая Питерская магия. Действительно, ведь спать одной было невыносимо, все чаще порывалась посреди ночи встать и пойти к Музыченко в гостиную, но что-то ее останавливало. Пару раз случайно просыпалась и чувствовала, что на краю дивана сидят, но боялась открыть глаза. Он приходил, когда та спала беспокойно, но гордость свою победить и лечь рядом, прижать к себе, чтобы она успокоилась, не мог. — Ты ведь приходил пару раз ночью, да? — снова поднимает глаза. Хотелось посмотреть, как он выкрутиться, убедиться в своей правоте. — Было дело, — усмехается, — только когда ты беспокойно спала, мало ли что, помнишь ведь, что было на даче зимой, — вздыхает и выдерживает паузу. Эту первую истерику Аня старалась забыть, но она каждый раз всплывала в голове. Проснулась резко, будто вытянули из сна за руку. Постель казалось просто ледяной, в груди страшно жгло, было тяжело дышать, а по телу выступил холодный пот. Она абсолютно не помнила, что ей снилось. Когда испуганный Юра сообразил, что происходит, по лицу Ани градом катились слёзы, она не успевала их вытирать, руками закрыла уши и быстро-быстро, практически неразборчиво, шептала «я не виновата». Испугался, будто онемел на несколько секунд, но потом рассудок к нему вернулся и первое, что он сообразил сделать, это рывком прижать Никитину к себе, чтобы выдрать её из лап кошмарного сна. Завис в неприятных воспоминаниях и долго думал, что сказать. Все было так хрупко, что одно слово могло все испортить. Перед тем, как позвонить, решил, что сегодня будет только правда и ничего, кроме правды. — Ань, я даже не помню, из-за чего мы изначально поругались, ну хоть убей. — Я, если честно, тоже, — из-под ресниц на него поглядывает и смеётся. Юра подхватывает. Сразу видно, двое взрослых людей, месяц дулись друг на друга, чуть не расстались, а назвать исходную причину не могли. «Правильно отец сказал, что мы какой-то хуйней страдаем». — Прощаешь? — крепче сжимая ее ладонь, спрашивает Музыченко. Он своими же руками все испортил и теперь нужно было вернуть Анькино доверие. По глазам видел, Никитина больше не злилась и не обижалась. Она и сама устала от всей этой неразберихи, а как оба соскучились было не передать словами. — Прощаю, — шепотом, чувствует, как Юрка притянул к себе, зажмурилась до звёздочек в глазах, будто не хотела просыпаться. Только во сне все могло так быстро наладиться, как по щелчку пальцами. Чувствует, как он тронул ее нос своим, почувствовала сбивчивое дыхание и резкий запах туалетной воды. Если есть нос, значит где-то рядом должны быть и губы, которые касаются Аниных быстрее, чем она успевает подумать о поцелуе. Теперь всё точно так, как должно было быть. — Я люблю тебя, — тихо и по слогам. — Мудак ты, Юр. — Я знаю, — сзади раздаётся громкий гудок, поторапливают, пробка двинулась вперёд, а они встали и задерживают движение. Музыченко ругнулся и надавил на газ. Теперь ему по-настоящему хотелось домой, чтобы им с Аней никто не сигналил из дорогой машины и не требовал поторопиться. — Как вы посидели? — стараясь скрыть своё безумное любопытство за дружелюбием, Никитина интересуется подробностями прошедшей вечеринки по поводу дня рождения. Ужасный день был, она тогда осознанно прорыдала одна весь вечер и дело было точно не в сериале. Утром того дня они снова разминулись на кухне. Музыченко яро продолжал строить обиженного, проигнорировал её «доброе утро», которое могло всё наладить, просто прошёл мимо, а на столе ее снова ждала сваренная на молоке овсянка. Юра терпеть не мог овсянку. Никитина даже развернулась со своим «Юр», но парня в коридоре уже и след простыл. Аня была готова помириться, подарок, темно-синяя рубашка и новый галстук, был давно подготовлен и ждал своего часа, только в тот вечер ей так и не удалось его преподнести. В пять часов Юра постучал в стекло двери, не заглядывая внутрь равнодушно бросил «закройся» и ушёл. Никитиной оставалось только расстроенно вздохнуть и снова скрашивать вечер просмотром сериалов. Вечерний выпуск новостей и новая серия «Райских яблочек». Душераздирающий сериал, Юркиной маме понравился бы. Жаль, канал на даче не шёл. Смотрела-смотрела, а потом в один момент поняла, что совсем на сюжет внимания не обращает, в голове только Юра был. Из открытого окна послышался довольный крик Останина и звук отъезжающей тачки. Обидно было, она не хотела, чтобы все так кончалось. Не требовала бы от Юры остаться с ней и отменить встречу с друзьями, ни в коем случае. Помириться хотелось больше всего на свете. — Как обычно нахуярились и творили всякий треш, ничего особенного, — Аня понимает, если бы все было хорошо, она стала бы участницей этого треша, за последние несколько месяцев ее развлечения скатились до телика и поездок к Даше или девчонкам, поэтому она бы явно не отказалась от участия в очередной вакханалии Музыченко и компании. — С нами, кстати, парень новый играет теперь. Не на постоянке, конечно, на два фронта, но может в перспективе и к нам переметнется, — сворачивает направо, теперь долго-долго ехать прямо и через пятнадцать минут будет знак Гатчины, а там и до дома рукой подать. — Кучерявый, как баран, важный такой, физик будущий, но на басе лупит, будто с гитарой в руках родился. Нужно вас познакомить. — Собираетесь играть вечером? — Вообще собирались, но, — оглядывает Аньку и цокает языком, энтузиазма у неё от его разговоров о группе не прибавилось, нагрустилась из-за него, хватит, а то ведь и правда не выдержит и уйдёт к кому поспокойнее, — видимо, никуда я не пойду, перебьётся Останин. Побуду с тобой, полежим, поговорим, массаж тебе сделаю, нацелуемся наконец за месяц, — видит, как на губах девушки появляется улыбка и подмигивает. Хотелось, как героине небезызвестного сериала по СТС закричать «Йес!» и сделать характерный жест рукой. Для Юры «полежать, поговорить и массаж» имело своё действительное значение, никакого оттенка пошлости и намеков, пусть они и спали раздельно с начала лета и оба соскучились. — Короче, буду вину заглаживать. — И омлет с помидорами мне приготовишь? — И омлет с помидорами, — смеётся, такая уже непосредственная, солнечная. Он и звезду с неба готов, а она просит всего лишь омлет, пусть и с помидорами. — А пацаны опять скажут, «променял музло на телку, фу», — пародирует Диму, который вечно обижался, когда Музыченко предпочитал ее компанию репетициям. Не так уж и часто это случалось, а если и случалось, то Никитина ни разу не была инициатором. В Юре периодически просыпался безнадёжный романтик и возможно поэтому серьезных ссор удавалось избежать долгое время. — «Братву на сиськи не меняют», да? — Юра смеётся и кивает, вспоминая тусовку, где их барабанщик вынес легендарную фразу, которую услышал в каком-то ситкоме. — Будь у них такая телка, как ты у меня, Анька, они бы тоже променяли.