Наружу изнутри

— В душик и спать? — Аня скидывает сапоги и устало опускается на старенькую скрипучую табуретку в коридоре. К ногам после целого дня на каблуках будто кандалы приковали. Вымотана, выжата, как лимон, нельзя было столько работать, праздники давно закончилась, но корпоративы на прекращались, людям хотелось продолжения новогодних гуляний. Организм бил тревогу, каждый день давал Ане понять, что пора прекращать работать в режиме двадцать четыре на семь и нужно хотя бы раз в несколько дней нормально высыпаться. Сегодня был их последний корпоратив. Троекратное ура, они наконец смогут вздохнуть спокойно и приступить к сессии. К последней зимней сессии в их жизни, что не могло ни радовать. — Ага, иди первая, я пока сварганю что-нибудь перекусить, — кивает Музыченко и, раздевшись, прямой наводкой направляется на кухню. Проголодался, а в доме шаром покати, за работой у них даже времени сходить в магазин не было, не говоря уж о готовке. Такая вот Аня хозяйка, видела бы мама, как она своего мужика голодом морит, глубоко разочаровалась бы. Никитина едва переставляя ноги плетётся в ванную, кое-как споласкивается горячей водой и переодевается в пижаму. Полусонный Музыченко сообразил нечто похожее на яичницу с одной сосиской, оставшейся в холодильнике, положив большую часть порции Ане, а сам с аппетитом догонялся последними солёными огурцами и салатом из перцев, ею же закатанным. Потом его замучает изжога от такого количества солений, но накормить Аню стояло в приоритете. Не возьмёт ее Юрка замуж, не возьмёт. Она бы и рада быть хорошей хозяйкой, только совсем в последнее время ничего не получалось, только расстраивалась каждый раз, а Юркиной маме приходилось, как её собственной, успокаивать и уверять, что научится она ещё готовить и всё у неё получится. А потом на горизонте появлялся Музыченко, уплетавший страшно пересоленный суп со зверским аппетитом, и от слёз и следа не оставалось. Новый год встречали опять же в компании чужих людей, которых нужно было развлекать, и в то время, пока вся страна наяривала оливьешечку и прочие атрибуты нового года, Юра с Аней парились в гриме и костюмах. И не то, чтобы им не нравилось то, чем они занимались, просто друг друга катастрофически не хватало, пусть и находились всё время вместе. Чаще всего даже поцеловаться толком не получалось, всё в беготне, да и гримироваться в очередной раз не хотелось. По возвращении домой варили сосиски с макаронами, хорошо хоть, что не самые дешёвые, а то ещё и желудок посадили бы, молча набивали желудок и ложились спать. Даже на поболтать сил не оставалось, хотя это и было единственное время, когда они могли уделить время друг другу. Сегодня план был приблизительно такой же, а завтра уже разберутся с продуктами и накопившимися делами. Может даже немного времени друг для друга останется, чего обоим очень хотелось бы. Тому, как Музыченко быстро отрубался после работы, Аня могла только позавидовать. Его голова касалась подушки, две минуты — и он уже спал, мирно посапывая и похрапывая, при этом обхватив её рукой так, что у Никитиной даже возможности пошевелиться не оставалось. Какой бы эмоционально и физически вымотанной она ни была, от момента, как она ложится, накрывается одеялом и закрывает глаза и до провала в сон или хотя бы полудрёму проходит как минимум час. Час бесконечной рефлексии и разглядывания спящего Юры, насколько это было возможно в том положении, в котором она оказалась. Сегодня им вручили приглашение на ещё одну свадьбу. Видимо давний кавалер Агаты решил, что пойманный его девушкой на свадьбе букет — это судьба, и оперативно предложил ей выйти за него замуж. А та и согласилась, чтобы не терять возможность и не остаться старой девой. Ане мама тоже постоянно так говорила, но Юра медлил и никак не решался на такие желанные Аней слова. Свадьба однокурсницы была назначена на осень, 6 сентября. Все воодушевились идеей осенней свадьбы, которая была Анькиной давней мечтой ещё со времён ее учебы в Благовещенске и о которой она по глупости проболталась во время одной из их встреч с подругами. С тогдашним кавалером не сложилось, они встречались долго, вроде как думали о том, чтобы съехаться и жить вместе, дело дошло до знакомства с родителями и на Анин взгляд она показала себя с лучшей стороны. На следующий день с самого утра, едва Аня проснулась, он позвонил и огорошил новостью о том, что им нужно расстаться в силу разных ценностей и взглядов на совместное будущее. Ане стало обидно, она аж остолбенела на пару минут, таким неожиданным оказалось заявление человека, которого она, как ей казалось, по-настоящему любила. Предположила, что не понравилась его дотошной мамочке, которая то и дело выискивала в Ане какой-нибудь изъян и подозрительно постоянно спрашивала о её намерениях, как будто это она собирается жениться на её сыне, а не наоборот. К слову, Ане она тоже не понравилась именно из-за этого желания докопаться до истины во что бы то ни стала. С Юриной мамой сперва тоже так было, но та по итогу оказалась милейшей женщиной и теперь души в Ане не чаяла. Пару дней, как и положено, порыдала в подушку и успокоилась. Как оказалось, к лучшему. Иначе бы не встретила Юру и работала бы на каком-то заводе, как половина ее бывших одногруппников. Музыченко поворочался во сне и прижал её покрепче. С Юрой было так интересно, что дух захватывало. Они что трезвые, что пьяные целовались, как умалишенные, казалось, что губы просто не могут выдержать такого напора и в итоге сотрутся, проводили такие жаркие ночи вместе, особенно, когда никто не мешал и можно было не сдерживаться и сгорать от каждого прикосновения, что режиссеры любых романтических мелодрам запросто взяли бы их на главную роль. Если напивались, то до вертолетов, сперва лежали рядом, судорожно пытались протрезветь, потом полночи лечили друг друга и дежурили с тазиком у кровати, а наутро зарекались никогда больше не пить. Вдвоем, и если Юра привык к похмелью и для него оно не было чем-то ужасным, то Аня страдала гораздо сильнее. Они ходили на рок-фестивали, где оба срывали голос под Стигмату и Джен Эйр, целовались посреди ликующей толпы под «Три полоски», а тёплыми летними вечерами на даче в резиновых сланцах, от души наплававшись в речке и решив высохнуть без помощи полотенца, танцевали медляки под «Знаешь ли ты, вдоль ночных дорог шла босиком, не жалея ног». И было хорошо. Ездили в Москву на театральные конкурсы, жили в неотапливаемых полуподвальных помещениях вместо гостиниц, спали на полу, а потом вместе болели пневмонией и выслушивали недовольство и обещания нажаловаться кому нужно от Юриной мамы. Воровали ночью груши с соседнего участка, потому что свои не уродили в этом году, спасал Аню, сидящую у него на шее, от падений, когда та набирала полный подол юбки ароматных плодов, а потом сочувствовали соседке, которая жаловалась на ночных воришек и сдерживали смешки. Аня чувствовала себя, будто ей снова 18 и она впервые по-настоящему влюблена, будто и не было того дурного опыта, который лежал мёртвым грузом на плечах и мешал двигаться дальше, цифра в паспорте больше ничего не значила, как и разница в возрасте, из-за которой она так сильно загонялась в начале их пути. Она была с Юрой, любила до дрожи в коленках, до боли в рёбрах, когда он обнимал её крепко-крепко, рядом с ним она по-настоящему жила. Три долгих и насыщенных года рука об руку, Ане хотелось умножить эту цифру в несколько раз, возвести в максимальную степень, хотелось верить, что это то самое «навсегда», которое ей обещали и о котором писали в книжках. Сама прильнула к нему посильнее, тот поворачивается на бок, не открывая глаз обнимает и целует в лоб. Полусонное что-то, похожее на «спи», и снова влажное прикосновение губ. Утро, если то время дня, в которое они проснулись, можно было назвать утром, было холодное и дождливое, родители должны были вернуться вечером, нужно было как минимум съездить за продуктами и привести квартиру в порядок, чтобы не чувствовать себя неловко. Почесав затылок, Музыченко ёжится от подувшего из окна ветра и лезет в холодильник. Проспали они достаточно, желудок уже пару часов точно требовал еды и урчал громче всех китов в океане. Аня устроилась на подоконнике, уже привычно приставив ступни к горячей батарее, и закурила. — Овсянку или, — Юра обрывается на полуслове, изучает содержимое холодильника. Пакет с кетчупом, две морковки в ящике, пачка масла и отцовские лекарства на дверце. Такое себе наборчик, можно только что-то очень экзотическое приготовить. — Или овсянку, — смеётся и разводит руками. Овсянку есть не хотелось, не нравился ему ни вкус, ни запах, ни консистенция. Наверное, это была единственная пищевая придирка из детства, с которой ему не удалось смириться. Даже холодец со временем стал казаться вкусным, пусть Аня с ним до последнего не соглашалась и отрицала это блюдо, кто бы его ни готовил. — Сегодня без вариантов, Юрка, а то придётся голодным сидеть, — Аня уже стоит у плиты и засыпает овсяные хлопья ложной в сотейник. Сегодня на воде, не так вкусно, как на молоке, но выбирать не приходится. Им непременно нужно съездить в магазин и заполнить холодильник, ситуация слегка вышла из-под контроля и питались они, мягко говоря, чем приходилось. Иногда перебивались на мероприятии, иногда весь день сидели на чае с печеньем или вообще без него. Аня радовалась, что наконец слегка схуднула, Юра жаловался, что теперь ему не за что ухватиться. — Ммм, диетическое питание, — Музыченко кривит нос и пододвигает к себе тарелку. Даже с ложкой варенья эта жижа не выглядит аппетитно. Вздыхает. Вот точно так же много-много лет назад сидел в детском саду, а напротив тарелка со слипшимися макаронами и мерзкое молоко с пенкой. Сейчас вместо строгой воспитательницы была Аня, сверлившая взглядом. Голод взял верх, но никакого насыщения он не почувствовал, по-моему, есть даже сильнее захотелось. — Ты родителям сказал про татуировку? — неожиданно спрашивает Аня и тем самым напоминает ему сменить повязку. А он и забыл, хорошо, что Аня сообразила. Свежий логотип их группы на правый руке нещадно чесался и слегка ныл, но новая татуировка грела душу. Кажется, Музыченко попал в эту трясину и теперь из неё не выберется, с каждой новой татуировкой желание набить что-нибудь ещё возникало всё чаще и становилось всё сильнее. Теперь его день начинался с декспантенола, пелёнки и пластыря, Аня помогала, проводить все манипуляции левой рукой было не очень удобно. Началось все ещё на первом курсе, самым разумным вложением первого гонорара посчитал татуировку, тем более, что давно хотел. Недолго думая, набил клоуна на верхней части спины ближе к шее, а потом получил пиздюлей от матери и очередной упрёк, мол «будешь, как наш дед, потом всю жизнь жалеть и мучаться». Но пока ему нравилось и желания свести или перекрыть рисунок не возникало. Анька, когда они стали встречаться и он ей об этом рассказал, а потом и показал, тоже загорелась идеей и со следующего гонорара наколола набросок в виде элегантной дамы с каре в легком платье на том же месте. Он тогда пошёл с ней, морально поддерживал, место не самое безболезненное, да и татуировка была первой, событие важное и ему хотелось разделить его с Аней. — Нет, — кофе дома был всегда, хоть что-то принесло Музыченко радость этим утром. Не так больно было делать тату, как получать за неё полотенцем от матери по шее, а потом ещё и выслушивать, какой он дурачок. Ну дурачок, да, тут не поспоришь, чего бурчать-то. — Лучше б по телефону сказал, мама хоть отошла бы и не так возмущалась. — Покричит и перестанет, не впервой, — прислушивается, его тонкий музыкальный слух явно улавливал какие-то вибрации из спальни. — Ань, телефон, кажется, — Никитина, до которой в тот же момент дошёл рингтон, подрывается и убегает в комнату. Долго разговаривает, пытается что-то доказать, возразить, но возвращается недовольная и нервная. Взгляд Музыченко падает на часы. Два часа дня, вот это они разоспались. — Кто-то, блять, не довез в театр костюмы, и теперь мне нужно ехать и отчитываться, что это Лёха с Юлей распиздяи, а не я их бесценное тряпьё спиздила и хочу продать, — недовольно кривит лицо и возвращается на стул, со злобным видом продолжая пить кофе. Этой женщине для нормализации её эмоционального состояния явно не помешала бы какая-нибудь конфета или шоколадка, но дома, несмотря на прошедшие новогодние праздники, не было ли того, ни другого, умяли всё подчистую. — Не хочу я никуда ехать и никакой сессии, я хочу отдохнуть, — последние несколько слов буквально по слогам. — Неужели я так много прошу? — Два экзамена всего, зай, сдадим и будем отдыхать, поедем на дачу, — пытается подбодрить, но удаётся плохо. Два экзамена, но каких, практики трижды больше, чем теории, Аня опять будет зашиваться в учебниках и пару дней явно пройдут в молчании и обиде на Юру. — Собирайся, поедем разбираться с костюмами. Мерзкая погода только ухудшила Анино расположение духа. Мало того, что дёргают без повода в выходной, когда они должны наконец были отсыпаться, наслаждаться друг другом и решать домашние дела, так ещё и с неба льёт как из ведра, январь называется. Хотелось снега, на даче его почему-то была куча, ещё и речка замёрзла, как будто не Ленобласть, а какое-то другое измерение. Салон наполняла лёгкая и ненавязчивая музыка, Ане на миг показалось, что она даже задремала от ее монотонности. Юра тоже не был в настроение поболтать и внимательно следил за дорогой, меж бровей залегла задумчивая складка. Сосредоточен. По крайней мере так подумали бы окружающие, в голове его на самом деле был рой несвязных мыслей, одна цеплялась за другую и в итоге получалась каша, очень похожая на ту, что они ели пару часов назад. Желудок снова свело от голода. Началось все с мысли о переезде в Питер, что было их с Аней совместным и очень сильным желанием. Вот так в театр они мотались практически каждый день и тратили кучу денег на бензин, но без стабильной работы они не могли себе позволить снимать квартиру даже на окраине или в пригороде, почку пришлось бы продавать сначала одному, а потом и второму. Предложение он Ане так и не сделал, все в чем-то сомневался, ходил вокруг да около, все вокруг резко собрались жениться и он не хотел, чтобы Аня подумала, что тот поддался всеобщему сумасшествию. Да и с кольцом постоянно выходили какие-то непонятки, серебряное старое Аня не снимала и попросить его под каким бы то ни было предлогом казалось Юре как минимум странным. А по-другому выбрать обручальное для неё он не мог. В Питере погода была ещё отвратительнее, чем по дороге к нему. Никитиной аж плакать хотелось, дома зима была совсем-совсем другой, а Питер с каждым годом разочаровывал её отсутствием снега всё сильнее. Припарковаться где-нибудь, чтобы не наступить в лужу и слякоть, выходя из машины, было невыполнимой задачей. Ане вновь стали названивать из театра и ругаться прямо по телефону, времени терять не хотелось, поэтому вылезла из машины, как есть, и побежала в сторону элегантного здания, в которое и переехал их театр. «Лицедеи» на новом месте пока не функционировали, активно шёл ремонт, но весь реквизит, костюмы и персонал находился на рабочем месте, и строительные работы им никак не мешали. Когда Юре наконец удалось припарковаться без вреда для обуви и окружающих, и он вошёл в театр, первым, что он услышал, были два спорящих голоса, отражающиеся от голых стен звонким эхо, один из которых, более звонкий и настойчивый, несомненно принадлежал его Ане. Всегда поражался ее умению отстаивать своё мнение перед людьми любого ранга и социального статуса, вот и сейчас ее оппонент явно была не моложе пятидесяти и занимала руководящую должность, возможно была её будущей коллегой или начальницей, но Никитину это ни капли не смущало, она отстаивала правду до последнего и за неё готова была костьми лечь. Как-то в конце осени ей лихо удалось поставить на место одного из напыщенных студентов из другой мастерской, притащившихся на репетицию в учебный театр не в своё время, когда Лицедейские ещё не закончили. Юра сперва даже подумал вмешаться, черт его знает, что мог тот двухметровый бугай сделать его хрупкой на первый взгляд Аньке, но его девочка отлично справилась и сама. И сейчас справедливость окажется на ее стороне, Юра был абсолютно уверен, поэтому сел на одно из цветастых сидений, обтянутых полиэтиленом, чтобы не запачкались раньше времени, и стал ждать. Спустя еще двадцать минут, которые Аня провела в костюмерной, она спустилась со сцены, стуча каблучками, с победной улыбкой и, слава богу, в хорошем настроении. — Сейчас дождёмся, пока эти голубки привезут костюм и поедем, — плюхается в цветное кресло рядом с Юрой и выдыхает, прикрыв глаза. Накричалась она от души, даже полегче стало. Юре не попадёт за какой-нибудь косяк сегодня вечером, а может быть и не только сегодня. Несмотря на запах штукатурки, дерева, всю эту строительную пыль и шныряющих рабочих, это был уже театр, и театральная атмосфера здесь чувствовалась, как нигде, как будто в стены при ремонте уже закладывали творчество. На работу в свой театр «Лицедеи» забирали только троих студентов с их многочисленного курса, остальных отправляли в свободное плавание, либо же в другие театры. Троих из тридцати. И от этого было безумно страшно, потому что работать хотелось каждому, никто не попал на курс в академию случайно. Ни их преподаватели, ни куратор, ни руководство театра до сих пор не давало никаких подсказок, хотя Уваров намекал, что решение давно принято и оно меняется только в отношении одного из троих. Многие ребята, трезво оценив ситуацию и свои возможности, поняли, что «Лицедеи» им не светят и нашли другое рабочее место, тем самым значительно облегчив работу начальству. Юра почему-то не парился, у него была группа и в случае чего денег на хлеб он заработать сможет. А насчёт Никитиной сомнений не было, она была в числе троих счастливчиков, как бы не отрицала это. — Круто было бы здесь работать, правда, Юр? — Анька с горящими глазами поворачивается в его сторону и Музыченко кивает. Каждый раз, когда они работали в театре, Аня будто расцветала. Ее стезя, иначе и не скажешь. — Ты и будешь, — усмехается. Как же, одна из лучших, если не лучшая, студентка курса. Ему такая перспектива даже не светила. Жаль, конечно. Несмотря на его любовь к музыке, а театре оставалось что-то, завоевавшее его сердце. То ли привык, то ли действительно стал настоящим артистом, но какая-то грусть, едва вспоминал, как скоро всё это кончится, накатывала. — Не говори так, будто ты недостоин, — Аня берет за руку, позади уже слышатся торопливые шаги и какая-то возня. — Мы же все равно не знаем, кого они выбрали, — быстро договаривает, улыбается и оборачивается, резко взмахнув волосами. — Ну наконец-то! — Ребят, гоните бабки за бензин, только из-за вас ехали! — подхватывает Музыченко и улыбается, глядя на счастливую Аню. Почему-то именно в этот момент, когда он чувствует ее ладонь в своей, сложилось ощущение, что у них непременно все получится и все они успеют, некуда спешить. Хотя прямо сейчас был готов притянуть к себе, прошептать «выходи за меня» прямо в губы и купить ей самое красивое кольцо, которое они только нашли бы. Едва они выходят из театра и направляются в сторону, где припаркована машина, на Анин телефон начинает названивать Даша. «Приехали и ничего не сказали, такие вот друзья, да?» После этой фразы Музыченко уже выстраивал в голове маршрут к дому подруги. Не начнут они сегодня готовиться к экзамену, ох, не начнут. Не особо и хотелось, он бы гораздо охотнее повалялся дома с Анькой на диване и наконец нормально поел, пусть и её пересоленный суп. Ехал и надеялся, что Даша накормит его и не оставит голодным. Когда выезжают домой в Гатчину на улице уже стемнело, фонари зажглись и начался дождь, родители явно были уже дома, но почему-то не звонили. Либо же были заняты закупкой продуктов, которую должны были совершить Аня с Юрой и прошляпили это дело, либо же поехали к сестре повозиться со внуками и теперь занимались гораздо более приятными хлопотами, нежели закупка продуктов. Настроение было приподнятое, даже слишком хорошее, учитывая, как началось их утро и какими трудными выдались предыдущие две недели. Даша их накормила, напоила чаем, рассказала всё о своих зимних гастролях и выслушала нытьё Никитиной и Музыченко о жестоком новогоднем чёсе в этом году. Юра постоянно зевал в кулак, чтобы не заражать Аню, было видно, что даже после двух чашек кофе, выпитых, пока они были в гостях у Дашки, он уставший. Никитина даже думала предложить поменяться, чтобы он вдруг не уснул за рулём, но знала, что Юра не согласится, поэтому постоянно за ним наблюдала и пресекала любые попытки прикрыть глаза хотя бы на секунду. В Аниных планах на сегодня было привести квартиру в порядок и воспользоваться наконец теми несколькими часами, остававшимися до приезда родителей с дачи. Увы, не вышло. А Ане жутко нетерпелось, от одной мысли об их близости становилось душно и внизу живота становилось слишком щекотно. Помотала головой, чтобы отогнать, но в очередной раз ничего не вышло. Щёки, кажется, ещё сильнее покраснели. Вечер. Пустая трасса. Юркина старенькая семерка, где негде развернуться. Анькино не вовремя разгоревшееся либидо. Беда. Рискнуть? А почему бы и нет. «Одумайся, Никитина!» Неловко и медленно опускает руку Юре на бедро и осторожно поглаживает плотную джинсовую ткань, а сама смотрит на дорогу, темно и пустынно, трасса абсолютно безлюдная, ни одной тачки, как по заказу. В тачке у них ещё не было, как-то не подворачивался подходящий момент, да и для уединения были более уместные места, нежели тесная машина, которая так и норовит развалиться. — Ань, ты чего? — оживился, сразу сон прошёл, а Никитина тем временем не прекращала своих заводящих и многообещающих движений, будто случайно касалась ширинки, а в голове уже ни одной приличной мысли не было. — Анька, отвлекаешь, — тянет, а сам еле сдерживается, залился краской, а в штанах становится тесно, Никитиной явно стоило убрать свою руку с его бедра. — Мне прекратить? — облизнула губы и хитро заулыбалась, в следующий миг прикусив губу. Видела сомнение в его глазах, сжал руки на руле покрепче, в зеркала слишком часто оглядывается. Одно движение — и сворачивает на обочину, выключает свет в машине и шумно выдыхает. В темноте молния на джинсах расстегнулась слишком громко, Аня захихикала. Отпустил педаль, заглушил двигатель, одним движением притянул к себе и с тихим «зараза» припал к тёплым и влажным губам, Никитина тут же пустила в ход язык и потянулась к резинке свитера, чтобы стянуть его с Юры. Нетерпеливо, мокро, слишком тесно, едва смогла ногу через Музыченко перекинуть, тот до красноты сжал её ягодицу и подвинул поближе, впился губами в шею, оставляя красный след. Аня даже опомниться не успела, могла только вздыхать и пытаться притормозить его тихим «Юра-Юра», чуть не вывернув ногу, оказалась верхом на Юре без джинсов, с расстёгнутым под свитером бюстгальтером, ладонью Музыченко на груди и его губами на шее и ключицах. Лишь бы без засосов. Двигались медленно, чтобы никуда не нажать и сильно не раскачать машину, чтобы их не запалили случайные водители. Не расцепляли губ, не знали, куда деть руки, Юра гладил каждый сантиметр её кожи, зарывался пальцами в волосы и постоянно притягивал ближе, по привычке старались быть тише, несмотря на все Юрины уговоры не сдерживаться и перестать кусать губы, как она делала это дома. Музыченко несколько раз пытался укусить, когда чувствовал, что Аня снова проглотила предназначенный ему стон и за это получал возмущённое «ай» вместе с томным вздохом от его манипуляций с её телом. Рассмеялись, когда Аня несколько раз подряд больно ударилась головой о крышу. Было слишком жарко, пиздец, как рискованно, и от этого желание только усиливалось. Оба чувствовали приближающуюся разрядку, вздохи учащались, поцелуй, синхронный шумный выдох, за ним несдержанный стон куда-то Юре в шею, пальцы до синяков сжали его плечо, даже след от ногтей остался. Дрожь по всему телу и ещё более медленные, сходящие на нет движения. Звуки быстрых поцелуев, хриплый шёпот «моя девочка» и снова поцелуи. Влажные, ленивые, даже не в губы, а где-то рядом из-за расконцентрированного внимания. — Не делай так больше, — пытаясь отдышаться, говорит Музыченко, звонко ударив девушку по её оголённой попе. Аня быстро лизнула его губы и вернулась на своё законное место. «Нам явно нужна тачка побольше». Наверное, именно для таких случаев Аня носила с собой влажные салфетки. Поправляет свитер, кое-как натягивает джинсы и застегивает пуговицу на джинсах, распускает волосы и перекручивает растрепанную Юрой в порыве страсти причёску. Если бы была возможность, Аня для полноценности картины включила бы Roxette «Sleeping in my car». Отлично бы подошла под ситуацию, разве что в песне речь идёт о заднем сидении, а они решили не тратить время и нашкодили на переднем. — Не понравилось? — эту хитрую улыбку он узнаёт из тысячи, ей-то точно понравилось, вон, как глаза блестят, а её несдержанные вздохи до сих пор в ушах стояли и не давали отойти от происходящего. — Понравилось, но слишком рискованно и негигиенично, — бурчит Юра, хотя в душе понимает, что это был если не лучший, то один из таковых, секс в его жизни. Аня всем свои видом показывает, что его слова её расстраивают, надувает губы, но Музыченко реагирует мгновенно и тянется за поцелуем, по привычке забираясь рукой, чуть-чуть задирая свитер и поглаживая талию. — В душ бы сейчас, — с этим Аня не могла не согласиться, пусть дома она всегда долго лежали, баловались, доцеловывали все то, что не доцеловали, а только потом шли в душ. Одежда то и дело липла к вспотевшему телу, главное не оставить улик, а то вдруг Юриному отцу вздумается съездить куда-нибудь сразу после их возвращения. Тогда уж точно не смогут оправдаться и придётся краснеть. — Ну, там, вон, речка недалеко, — Анька едва сдерживает смех. Зима на улице, зачем она вообще эту речку упомянула. Музыченко прыснул и с немым вопросом уставился на неё, а та лишь кивает в ответ и закрывает лицо руками. Она наконец-то осознала, до чего только что довела ситуацию и что всё произошло по её личной и совсем нескромной инициативе. Сейчас Аня была предельно довольной и удовлетворённой, а краснеть за своё поведение будет завтра, сейчас сил не было. — Не надо, — усмехается, вспоминает их первое лето на даче и ночной спонтанный секс в речке при свете Луны. Инициатором был Юра, налюбоваться тогда на Аню не мог, мокрая, освещённая лишь серебристым светом, с горящими глазами и пунцовыми щеками, невероятно красивая. — Не надо, было уже в речке. Хватит экстрима на сегодня, оставь на потом что-нибудь. Только собрались трогаться, заметили, что натворили. Все без исключения стёкла запотели так, будто в салоне было градусов тридцать, не меньше, а они даже не заметили. Неудивительно, то, что творилось в машине несколько минут назад можно было сравнить с настоящим пожаром, только горели не постройки, а люди, и они же этот пожар и устроили. На телефоне у каждого было по 5 пропущенных от Юриной мамы. Наконец-то вспомнили о них, потеряли. Приоткрыли окна, запустили холодного воздуха в надежде, что это поможет окнам отпотеть поскорее, сами укутались в куртки и прижались друг к другу. Юра тут же отзвонился маме, успокоил разволновавшуюся родительницу и, включив актера, наврал, что только выехали из Питера и через час будут, хотя до Гатчины оставалось ехать не больше двадцати минут и те с огромной натяжкой. Получилось неправдоподобно, Анька едва не засмеялась посреди его вранья и ему пришлось грубо зажать ей рот рукой, а потом жалеть, Никитина крепко ухватила его зубами за палец и не отпускала. Стёкла отпотели только через сорок минут. За это время сладкая парочка успела нацеловаться и предотвратить второй внезапный секс за вечер. Весь ужин Аня ловила на странный взгляд Юриной мамы, и только когда Музыченко переодевался перед сном, заметила, что тот в спешке надел свитер наизнанку. Лучше бы она с него его не снимала.