И я хочу закричать, но в моих лёгких печаль.
The Meto «Хозяйка Дома Снов»
Первым, что я увидел после пробуждения, была мёртвая птица. Я поднялся с кровати и побрёл к окну. Не знаю, что я ожидал за ним увидеть. Возможно, смотрящую в меня бездну разлома или туман, сожравший город целиком, но там было лишь серое небо, жухлая бесцветная трава где-то внизу и мёртвая птица на внешнем подоконнике. Среди серого рейнгардского то ли дня, то ли утра её ярко-алое оперение выделялось, как зажжённая свеча в тёмной комнате. Я видел такую птицу впервые, но, судя по цвету, она явно была дневной, может быть, даже певчей. Наверное, ночь и дождь из моркетской энергии застали её врасплох. Птица очевидно была мертва, но я всё равно зачем-то открыл окно и провёл кончиками пальцев по перьям. Кроме серых, будто обожжённых, пятен на алых крыльях, на птице не было никаких повреждений. Казалось, она вот-вот вздрогнет, резко дернет головой с острым клювом и улетит. Конечно же, она этого не сделала. Рейнеке вскочил на подоконник буро-рыжей вспышкой. Он клацнул зубами около моей руки, заставив отдёрнуться. А потом решительно столкнул птицу вниз. Очень трогательная забота о моём ментальном здоровье, но после вчерашней — или уже позавчерашней? — ночи вид мёртвой птицы вряд ли меня травмирует. Хотя, если, только проснувшись, я мог ненадолго позволить себе поверить, что всё произошедшее было дурным сном, то увидев красно-серое мёртвое тельце, я понял — всё это чёртова реальность. Я медленно опустился на пол, съехав спиной по стене. Мне нужно было подумать. Осмыслить всё произошедшее. Потому что прошлой — или всё-таки позапрошлой? — ночью произошло так много всего, что в какой-то момент мой мозг потерял способность к рефлексии и стал просто фиксировать события. Как камера. Сейчас весь отснятый материал мне предстояло отсмотреть и отмонтировать. После боя с Третьей меня нашла Аин и даже каким-то образом привела в чувства. Такая испуганная и встревоженная, как в тот раз, когда Рейнгардский замок чуть не рухнул в Моркет. Впрочем, и в этот раз он, наверно, был близок к тому. Проблемное место. Именно от Аин я узнал, что всё закончилось. Что бы на самом деле ни происходило с Рейнгардом, со Сторградом, с Фриг, со мной — это закончилось. И мы все это пережили. В большей или меньшей степени. По дороге Аин сказала мне лишь то, что Фриг «ранена», но насколько сильно, по её словам сложно было судить. Кабинет Уртики оказался просторной комнатой с высоким потолком, заставленной массивными шкафами с различными склянками. Фриг спала на белой кушетке и до боли напомнила мне изваяние на крышке саркофага: она застыла в такой же неестественно ровной позе и была бела, как мрамор. Анс сидел рядом с ней прямо на полу, и взгляд у него был настолько пустой, словно он сам стал одной из своих марионеток. Фрея примостилась на краю кушетки, около ног Фриг, и будто пыталась занимать как можно меньше места. Её рука сжимала эфес меча так сильно, что пальцы побелели, а в глазах горела такая лютая, бессильная злость, что казалось — Фрея разорвёт любого, кто осмелится даже посмотреть в сторону Фриг как-то не так. В своём великолепном струящемся платье с открытыми плечами и оружием в руках она выглядела как статуя древней королевы, которая проиграла бой и всё, что у нее было. Будь декорации более торжественными, то я бы принял всю сцену за исторический гобелен, на котором мне явно не было места. Только увидев их в подобном состоянии, я понял, как всё на самом деле плохо. — С тобой ведь тоже что-то случилось? — спросила Фрея, поднимая на меня взгляд. — Не могло не случиться. Я удивился, что её сейчас вообще волнует хоть что-то кроме Фриг. Но вспомнил, что обеспечение моей безопасности буквально основная обязанность Фреи. Чуть позже до моего не до конца пришедшего в норму сознания дошло, что вряд ли Фрея волнуется за меня только из-за работы. И ей, и Уртике я сказал, что со мной всё в порядке. Даже почти не соврал: обычно после выплесков энергии я чувствовал себя куда хуже. Попросил её осмотреть раны Рейнеке, который снова принял свою малую форму. А потом, поскольку сесть было больше негде, опустился на пол, прислонив голову к коленям Фреи и начал рассказ. Про то, как я заволновался и бросился искать её, а нашёл Третью. Про наш недолгий разговор и ещё более короткую битву, про дождь и то, как вроде бы сумел рассеять моркетский мрак. Добавлять остальные детали я не стал: они были слишком неопределенными, балансирующими на грани между сном и миражами. Но стоило мне только назвать имя Ан Треас, как Анс вздрогнул всем телом, будто от удара плетью. На мгновенье в его глазах отразился такой безотчётный страх, словно я только что произнёс некое запретное слово, способное одним своим звучанием уничтожить мир. Длилось это всего мгновение, потом он снова отвернулся, уронив голову на сложенные на коленях руки. Я машинально посмотрел на Аин, но она забилась в кресло, словно загнанный в клетку зверёк, и лицо её застыло, стало непроницаемым, и это выражение, столь свойственное брату, но не ей, встревожило меня ещё больше. Пальцы Фреи сжались на эфесе сильней, отчего камень в навершии вспыхнул. Спрашивать явно не стоило. По крайней мере сейчас. Я осторожно разжал руку Фреи и положил меч подле её ног. Её ладонь оказалась ледяной, и я зажал её между своими, пытаясь согреть. Было больно видеть Фрею настолько разбитой. Я слишком привык к тому, что у неё есть план действий или слова поддержки. Теперь же мне хотелось поддержать её, но я никогда не был хорош в этом. Никогда не был тем, на кого можно положиться. Фрея рассказала мне, что случилось с Фриг. Так, будто эта история была не с нами и не про нас, какая-то сухая сводка событий из далекого региона. В конце Уртика прибавила, что весь масштаб повреждений мы сможем оценить, только когда Фриг проснётся. — А сейчас ей нужен сон и полный покой. И вам всем тоже, — сказала Уртика очень строгим тоном. Тем самым, после которого чувствуешь себя ребёнком, нагло нарушающим постельный режим. — Да, к тебе, Ансельм, это тоже относится, не делай вид, что не слышишь меня. Анс посмотрел на неё таким взглядом, что у меня холодок пробежал по спине. Судя по всему, уходить он не собирался. — Пугай этим кого-то другого, — ответила Уртика, и я понял, что грозные взгляды у неё тоже выходят весьма неплохо. — Ты прекрасно знаешь, что сейчас у меня хватит сил выставить тебя отсюда. И ещё — чем меньше в комнате чужой энергии, тем легче Фриг восстановиться. Анс ничего не ответил. Просто молча кивнул. Аин синхронно кивнула вместе с ним. — Фрея, пожалуйста, иди к себе в комнату. Упрямое выражение на лице Фреи сменилось бессильным смирением. Тут я понял, что Уртика была тётей не только для Фреи, каким-то образом она стала заботливой и в меру строгой тётушкой для них всех. — Дей. Я открыл рот. — Нет, не думаю, что ты в порядке, но даже если ты так считаешь, тебе тоже необходимо пойти и поспать. Я закрыл рот. — У вас была ужасная ночь, — сказала Уртика, обводя нас усталым взглядом, — и будет ужасный день, у нас всех будет много ужасных дней. И вы должны быть к этому головы. Поэтому идите спать, пока я не применила на вас чары. Судя по виду, Уртика тоже валилась с ног, но в её глазах мы были детьми, упрямыми, злыми, усталыми детьми, на которых свалилось слишком много ответственности. И я вдруг особенно остро осознал, что нам всё же было ещё слишком мало лет, чтобы нести ответственность за судьбу мира. Потому что будь мне лет двести, я бы знал, как не паниковать, как поступать разумно в любой ситуации, что сказать или сделать прямо сейчас. Но мне было двадцать, и на фоне столетий, которые, наверно, прожила Третья, на фоне тысячелетий существования Моркета я был воробьем, который пытался казаться большой хищной птицей. Тошнотворная наивность. Мне всё ещё хотелось, чтобы пришёл какой-то взрослый, правильный Избранный. Кто-то даже правильнее Рейденса, потому что после истории о Пустых землях его идеальность в моих глазах немного пошатнулась. Но никто не придёт. В те моменты, когда тебе нужна помощь взрослых, никогда никто не приходит. С этим чувством абсолютной покинутости и неспособности противопоставить себя многовековой тьме я и проснулся сегодня утром. Когда Аин без стука проскользнула в комнату, я даже не подумал подняться с пола. Она опустилась рядом со мной, окинула критическим взглядом, не пытаясь заглянуть в глаза. — Как ты? — задала она этот ужасный вопрос, который всегда ставил меня в тупик. — Тебе честный ответ или успокаивающий? — Ясно. Можешь не отвечать. — Она едва слышно усмехнулась. — На самом деле не так плохо, как кажется, — я даже не врал. — Что с Фриг? — Она проснулась, но пока не хочет никого видеть. Уртика тоже ничего не говорит. — Случилось что-то плохое? Я перевёл взгляд на Аин, она уже смотрела не на меня, а куда-то вверх, в угол комнаты. Она несколько раз быстро моргнула, будто пытаясь сдержать слёзы. — Да, — выдохнула Аин, — да, наверно, случилось.***
Тёмные туннели тянутся под пустыней, пронизывая её насквозь, свиваются как шипящий клубок ядовитых кобр. Он знает эти туннели. Каждый поворот, каждый изгиб. Он сам часть этого подземелья. Он ходит здесь легко и беззвучно, почти так же, как скользит вслед за ним тень. Не его, но приставленная к нему. Вокруг почти нет света, но он всё равно видит её, чувствует, потому что она чернее тьмы, плотнее мрака. У неё нет ног, но она идёт за ним. У неё нет глаз, но она тоже видит его. Они вместе минуют поворот за поворотом. Там, где совсем нет света, он дотрагивается руками до стен, чтобы не сбиться. Тогда кажется, что сам лабиринт ведёт его сквозь себя, что он и тень — тоже часть лабиринта. Лабиринт всегда приводит его туда, куда он хочет. У них всегда одно желание на двоих. Сейчас они хотят видеть её. Широкий подземный зал с высоким сводчатым потолком. Он прислоняется к одной из серых колонн, почти под самым висящим на ней светильником. Белое пламя в чёрной висящей на цепях чаше. Но его тень становится ещё чётче. Она стоит к ним спиной. Тёмно-серые одежды струятся по полу, сливаясь со стелющимся туманом. Перед ней стоят её слуги, её почитатели, её обожатели. Лица их скрыты тьмой, но он знает — они ловят каждое её слово, смотрят на неё так, как пристало смотреть на божество. Каждый из них ждёт, что она наградит его своим взглядом. Но он знает — глаза её закрыты. И будут закрыты до того, как слуги её не уйдут. Тогда она обернётся, обернётся и посмотрит только на него, потому что она знает, она чувствует его. Он смотрит на неё с жадностью, с кипучей ревностью, он ненавидит её слуг всех и каждого. Потому что она — только его божество. Но вдруг она становится ближе. Руки её тени ложатся ему на плечи. Её собственные руки накрывают ему лицо, закрывают веки. Боль нарастает под ними, словно пустынное солнце раскрылось бутоном цветка между её ладоней. Он что-то кричит бессвязно, путано, так что не может разобрать собственных слов. Он не понимает, за что заслужил это. В чём виноват перед ней. Вокруг становится слишком много света. Знакомый лабиринт оборачивается чуждым городом, болезненно-белым, обжигающим. Каждый камень его пылает и жжёт кожу. Она стоит среди белого огня тёмная. Она всё ещё не отнимает рук. Её собственная боль течёт по ним, впивается в его кожу и глубже, глубже, туда, где срастётся с его собственной болью. Туда, где она змеёй вопьётся в его разум и вырвет всё, что связано с ней, оставив вместо памяти только след от укуса. Он уже не кричит, только молит, захлёбываясь слезами. Молит не о пощаде и не о смерти. Он раз за разом повторяет одни и те же слова: — Не оставляй меня. — Знаешь, о таком обычно не просят, приставляя клинок к шее. Голос Сивиза был, как всегда, спокоен, будто ничего не происходило. А что-то происходило, хотя сам Нарро ещё не понял что. Не понял, но уже успел рефлекторно схватиться за нож и приставить его к чужой шее. Нарро сидел на диване, облокотившись на мягкую спинку. Вторая рука застыла в выпаде, сжимая рукоять ножа. Сивиз был рядом, на том же диване, и тоже замер, чуть наклонившись к Нарро. Сердце колотилось так сильно, что было трудно дышать. Голова была тяжёлой и раскалывалась от боли. Но рука с ножом не дрожала. Одно движение, и на горле Сивиза Стормланна появилась бы смертельная рана. — У тебя ужасающие рефлексы. Впрочем, причина появления таких рефлексов была ужаснее. — Нарро? — в голосе Сивиза послышалась тревога. Кромка лезвия едва заметно окрасилась алым. Тонкая полоса скользнула по коже. — Для того, кто собрался меня убить, ты слишком долго думаешь. Нарро отдёрнул руку, будто обжёгся. Нож беззвучно упал на ковёр. Руки свело так сильно, что он не мог ни полностью согнуть, ни разогнуть пальцы. — Я снял печать Сейлан, пока ты был без сознания, но последняя часть формулы была слишком плотно вплетена в ауру. И всё же я надеялся, что не разбужу тебя, — будничным тоном продолжил Сивиз, стирая с шеи кровь. Вслед за движением его пальцев рана тут же затягивалась, хотя он был не лучшим целителем. Хорошо. Значит, едва кожу прорезал. — Я правда мог тебя убить. — голос Нарро был глухой, совершенно ничего не выражающий. Он бессмысленно уставился на свои полусогнутые пальцы. Руки Сивиза накрыли их, заставляя распрямиться. Его кожа казалась просто ледяной, но это было приятно, как прикосновение ветра. — У тебя жар, — сказал Сивиз так, будто его ничуть не заботило случившееся. Нарро правда мог перерезать нападавшему горло, даже не успев проснуться. Потому что там, где он рос, либо ты можешь провернуть подобное, либо не доживаешь до тех лет, до которых дожил там Нарро. Пустые земли никогда не славились милосердием. Но дело было даже не в этом. Сивиз мог перехватить его руку. Отстраниться. Выбить нож. Да хоть расплавить сталь, обратить в цепь и ею приковать Нарро к полу, переломав ему все кости. Но он не сделал ничего из этого. Он просто надеялся на то, что Нарро сам успеет остановиться вовремя. Нет, не надеялся, он знал. И это раздражало ещё больше. Сивиз Стормланн знал о Нарро больше, чем он сам. — Жар тоже из-за магии Сейлан? — спросил Нарро, постаравшись сделать вид, что его это действительно волнует. Рейнгардская погода ему совсем не подходила, так что он смирился с постоянной вялотекущей простудой как с неизбежным злом. — Скорее из-за общей ослабленности организма. Отдохни хотя бы пару дней и станет лучше. Нарро высвободил ладонь из рук Сивиза. Теперь она тоже казалась прохладной. Он повернул её тыльной стороной и обратно, будто что-то в ней могло измениться, но всё осталось по-прежнему, только пальцы больше не сводило. Приложить руку ко лбу оказалось очень приятно, потому что он пылал. Это объясняло, почему Нарро так отвратно себя чувствовал. Он обхватил себя руками и снова лёг на диван боком, подтянув колени так близко к груди, что уткнулся в них лбом. Подушку Нарро уронил, когда вскочил, поднимать её не хотелось. Ничего не хотелось. Только лежать тут без движения, может, лет сто, и чтобы его никто не трогал. Особенно Сивиз Стормланн. Его пальцы убрали прядь вьющихся от влажности волос, лезущую Нарро в глаз. В тот самый, под которым ещё недавно была печать, а теперь, наверно, только едва заметный след, который пройдёт через день-другой, и медленно стихающая боль. Как только рука Сивиза исчезла, Нарро захотелось, чтобы она вернулась вместе с приятным холодом. Эта непоследовательность собственных мыслей и желаний невероятно раздражала. — Что ты сделал с ней? С Сейлан, — проговорил он еле слышно, чтобы отвлечься. — Немного подправил ей память. Это заняло большую часть ночи, но результатом я доволен. Воспоминания о тебе я стёр. И ещё немного ослабил чары матери. — Не снял полностью? — удивился Нарро. — Опасно. — Сивиз качнул головой. — Она использовала фамильный кинжал как усилитель. Да и столько манипуляций с сознанием за одну ночь… Вообще-то Нарро считал любое вмешательство в чьё-то сознание омерзительным. Но Сейлан ему было не жалко. Хотя её воля подавлялась пугающе легко. Чары леди Йарн явно оказывали на Сейлан разрушительное воздействие. — А что с Лейси? — Тебя правда это волнует? — усмехнулся Сивиз. — Нет. Нарро прикрыл глаза и попытался решить, чего он хочет больше — чтобы Сивиз ушёл или всё-таки остался. Остался и не бросал его наедине с собственными кошмарами. — Ты что-то видел? Это значило: «Ты что-то вспомнил?» Нарро неопределённо дёрнул одним плечом и ещё сильнее вжал голову в колени. Врать Сивизу было бесполезно, а придумывать хитрый способ уйти от ответа у Нарро не было сил. Тем не менее он обязан был рассказать. Это — основополагающий пункт их с Сивизом договора и контракта. Семь лет назад Сивиз Стормланн дал Нарро всё, что у него сейчас есть, в обмен не только на его верность, но и на его память. На каждое его воспоминание, прошлое и будущее. У Нарро была почти идеальная память. Он запоминал всё, что видел, слышал или чувствовал, вне зависимости от собственного желания или состояния. Всё откладывалось в его голове с детальной чёткостью и оставалось там навсегда. Но всё же у его памяти был один изъян. Уродливый глубокий шрам, который Нарро привык прятать. Он не помнил ничего из того, что происходило с ним до того, как однажды он нашёл себя в какой-то подворотне теперь уже Вольного города, в котором тогда ещё царили совсем другие порядки. Как рыба, выброшенная на берег штормом, он оказался в незнакомой, враждебной среде, которая неминуемо бы убила его. И она сделала это, позволив ещё не пришедшему в себя Нарро попасть прямо в руки рабовладельца. Так что сейчас, когда он работал на Стормланнов, Нарро бы не стоило их критиковать, но он не сторонник сравнения с худшим. Он точно не знал, насколько большой кусок жизни вырвали из его памяти. Сивиз предполагал, что лет десять-пятнадцать. И все эти годы — или хотя бы часть из них — были как-то связаны с сектой Повелителей теней. Как именно, по разрозненным воспоминаниям было трудно понять даже самому Нарро, но Сивиз с вниманием относился к каждому осколку его памяти. Откуда у Сивиза такой интерес к секте, Нарро не знал. Впрочем, он был далеко не единственным, кого живо интересовали тайны мёртвой ныне организации. «В Моркет вас всех вслед за этой сектой», — подумал Нарро, но даже на нормальную злость сил не хватило. Каждое воспоминание, больше похожее на ночной кошмар, оставляло его опустошённым. Дело было даже не в сути этих воспоминаний, а в том, что ключом к ним служила боль. Когда Нарро понял это, он даже не удивился. В контексте его жизни это было довольно логично. — Можешь смотреть, если хочешь, — через силу выдавил Нарро. Благодаря заклинанию, сделанному на заказ для того рабовладельца, память Нарро можно было читать как книгу сильфов. Погружаться целиком в нужное воспоминание, видеть, слышать и чувствовать всё, что видел, слышал и чувствовал Нарро. Будто влезать в его кожу. Это было отвратительно. Особенно с тем, кто приказывал назвать себя хозяином. К рукам Сивиза Нарро привык, но ему всё равно не нравилось делить с кем-то собственный разум. Он думал, что после его слов одна рука Сивиза привычно скользнёт к печати на солнечном сплетении, а другая — к печати между лопаток. Магическая формула была вытатуирована прямо на его теле. Когда её наносили, Нарро было так больно, что он сорвал голос от крика. Тогда и пришло первое воспоминание про секту. Хорошо, что прошлый хозяин об этом так и не узнал. Условия активации заклятия тоже были отвратительными. Нужно было коснуться обеих печатей и не отпускать. Контакт кожи с кожей. Чужие руки под одеждой. До тошноты мерзко. Сивиз понимал, что Нарро неприятно. Точнее так — ему было не плевать на это. Он научился касаться его едва ощутимо, даже… бережно. Но сейчас он не сделал даже этого. — Отдыхай, твоя память от меня никуда не денется, — Сивиз сказал это легко, так будто ему действительно было несложно отказаться. На самом же деле единственная вещь, которую Сивиз Стормланн мог контролировать с огромным трудом — собственное любопытство. То, насколько оно может быть ужасающе и насколько странные формы принимать, мало кто знал. Но Нарро — лучше, чем кто-либо. То, что Сивиз сдержал в узде это чудовище, грызущее его изнутри, было приятно. Нарро бы обрадовался, будь у него силы на радость. — Там не было ничего интересного, в этом воспоминании, — пробормотал он куда-то в свои колени. — Так ты пытаешься меня успокоить? — судя по голосу, Сивиз улыбался, тонко и хитро. «Я пытаюсь сказать, чтобы ты катился к Абелоун», — подумал Нарро, обнаружив, что немного сил на злость у него всё же есть. Даже появилось желание как бы невзначай толкнуть Сивиза ногой. Для Сивиза Стормланна у Нарро всегда есть силы на злость. Да и с какой стати он вообще должен успокаивать Сивиза? Нарро плохо именно из-за него. Так или иначе Сивиз виноват во всех бедах Нарро. Но главная причина его боли. Потому что без боли не будет воспоминаний. А без воспоминаний чудовище любопытства Сивиза кормить будет нечем.***
В кабинете лекаря травами пахло так, что дышать было трудно. Кушетка казалась жёсткой и неудобной, а одеяло — слишком колючим. Но это было не страшно, ведь главное, что Фриг проснулась. А это, в сущности, уже хорошо. Она высвободила руки из-под одеяла, покрутила их перед лицом. От чёрных, сочащихся тьмой ран остались только белёсые полосы, да и они со временем исчезнут. Осторожно приподнявшись на локтях, Фриг поняла, что боли в теле не чувствует. Даже спину, которую ночью раскроило раной, только немного кололо, не более того. Было довольно жестоко заставлять Анса сшивать её, но оно ведь стоило того. В итоге всё обошлось как нельзя лучше. Сторград выстоял, барьер цел, да и она сама тоже. Довольная улыбка сама собой расцвела на губах. Фриг осторожно села, всё ещё радуясь тому, что боль прошла. Он собралась скинуть ногу с кушетки… и не смогла. Фриг удивлённо моргнула. Край её улыбки нервно дёрнулся. Она снова попробовала сдвинуть правую ногу, потом левую. Согнуть колено. Пошевелить стопой. Хотя бы пальцем. Нет. Но этого просто не могло быть. Фриг чувствовала свои ноги, ощущала, как одеяло колет их, как им всё равно холодно. То, что не давало ей двинуться, было похоже на сонный паралич, но ведь она не спала. Бред какой-то. Глупость. Она резким движением скинула одеяло на пол. Фриг раздражённо посмотрела на ноги. Они были исполосованы более заметными, чем на руках, белыми шрамами, но в целом выглядели здоровыми. Ну, может, были несколько бледнее, чем обычно, и вены легче просматривались через тонкую кожу. Но они точно не могли быть парализованы. Нет. Нет. Нет. — Ну же, вставай, — сказала она сама себе. Голос предательски дрогнул. Перед глазами начало плыть, но Фриг вытерла слёзы одним резким движением. Её душили рыдания и смех. Ей хотелось, чтобы Фэй вынырнул из пустоты за её спиной и починил ей ноги одним лёгким взмахом руки, как чинил в детстве все её игрушки. Ей хотелось, чтобы Уртика дала ей зелье и всё прошло, как проходила простуда. Ей хотелось, чтобы отец легко поднял её на ноги, как в те редкие разы, когда она падала с лошади. Ей хотелось, чтобы та, кто теперь была её матерью, погладила по волосам, успокаивая и пообещала, что всё пройдёт. Но этого не будет. Конечно нет. Её ведь предупреждали. Она понимала, на что шла. А теперь она просто не имеет права сидеть и жалеть себя. Но слёзы всё равно капали из глаз, как бы она ни старалась их удержать. Фриг думала, что не должна была чувствовать себя сломленной. Она же выиграла. Помогла отстоять город. Её ноги такая малая цена в сравнении с тысячами жизней, которые оказались бы под угрозой, если бы барьер пал. И всё же преисполниться благоговейной гордости за свой поступок не получалось. Мысли упорно возвращались к тому, что она потеряла. — Фриг, милая… — Уртика застыла на пороге, слишком взволнованная, слишком родная. Сейчас Фриг увидела в ней не главного лекаря Рейнгардского замка, а свою заботливую тётушку. И это стало последним ударом. Она разрыдалась в голос, и продолжала плакать, пока Уртика обнимала её и гладила по голове.***
Леди Сейлан Стормланн с утра было несколько нехорошо. Она встала с кровати, не разбудив мужа, бесшумно вышла в гостиную, притворив за собой дверь. Постояла немного посреди комнаты, пока босые ноги не замёрзли на холодном паркете. Потом вернулась в спальню и села на кровать. — Ты что-то потеряла, дорогая? — сонно спросил Эсуджениус, подавив зевок. Его заспанное лицо всегда казалось Сейлан довольно милым и забавным, но сейчас раздражало. Она не знала почему. — Нет, я ничего не теряла, — отрезала она, для верности ощупав ножны кинжала на поясе. Всё на месте. — Ты… так и спала в одежде и… подожди, разве ты не говорила, что кинжал сейчас у леди Йарн? — Эсуджениус нахмурился, его сонное сознание явно не могло сопоставить все факты. Впрочем, уже проснувшееся сознание Сейлан — тоже. Одежда её действительно выглядела измятой, к тому же она не помнила, чтобы переодевалась с утра. Один бок болел, кажется, из-за того, что рукоять клинка впилась в тело во сне. Голова была тяжёлой, как если бы она всю ночь только и делала, что мешала один крепкий алкоголь с другим (леди не пристало о таком знать, но Сейлан знала). Что-то явно пошло не так. Она закинула ногу на ногу, нервно стуча босой стопой по паркету. Воспоминания о прошлой ночи немного смазывались, но в целом она всё помнила. Хотя лучше бы забыла. Потому что вчера леди Сейлан Стормланн полностью провалилась. Её разговор с «избранным» закончился ничем. Сейлан не смогла уличить его во вранье, но и стопроцентных доказательств не нашла. Но всё же, когда она вспомнила о Дее, в груди зарождалось некое тёплое чувство. Он так внимательно её слушал — не то что Сивиз — и был вежлив, несмотря на то, что Сейлан похитила его. И про то, что он из другого мира тоже не соврал. А раз его правда призвали, то что если он настоящий Избранный? Но тогда получалось, что и нашествие Моркета вполне реально. Ведь иначе зачем тогда Избранный? А значит, миру правда скоро придёт конец. И ещё это значит, что мама ошиблась. Голову Сейлан пронзило такой резкой болью, что она скривилась. — Дорогая, что ты вообще делала вчера? Тебя не было на балу. — Тебя это не касается, — качнула головой Сейлан и, резко встав, вышла из комнаты, захлопнув за собой дверь. Ей нужно было поговорить с Лейси. Срочно.***
Когда Фриг попросила Уртику привести к ней Анса, она ещё не была до конца уверена в том, что ему скажет, как она ему это скажет и как попросит о том, о чём собиралась попросить. Анс выглядел не просто усталым, а изнурённым. Он явно сам нуждался в лечении, но должно произойти что-то более серьёзное, чтобы он допустил к себе хоть одного лекаря. Даже Уртику. Рассказ про весь набор травм Фриг он воспринял довольно спокойно. По крайней мере умело сохранил видимость спокойствия. Докопаться до его чувств Фриг в таком состоянии не могла. У неё было магическое выгорание, настолько сильное, что затронуло нервную систему. Что с её ногами, даже Уртика точно сказать не смогла. Ей нужна была более точная диагностика, но необходимые артефакты давно перестали работать. Тем не менее Уртика надеялась, что она сможет вылечить Фриг. Не сейчас. А когда мир и его энергия снова придут в норму, когда более сильные заклинания снова станут доступны. Фриг смогла рассказать всё это ровным голосом, за что мысленно себя похвалила. Она даже тешила себя надеждой, что недавняя истерика никак не отразилась на её лице. — Я хочу попросить тебя кое о чём, — начала Фриг, она разгладила складки на новом свободном платье, которое принесла ей Уртика, — пожалуйста, дослушай до конца и не перебивай, пока я не закончу. Анс молча кивнул. Его взгляд под посеревшими веками казался Фриг тяжёлым и очень-очень печальным. Кажется, он догадывался, о чем она собирается его просить. И одна только эта догадка причиняла ему боль. — Мне нужно как-то добраться до своих покоев, но я не хочу, чтобы кто-то понял, что со мной случилось. Чтобы кто-то увидел… Сидеть здесь, пока все не разъедутся, я тоже не собираюсь. Кушетка неудобная, знаешь ли, — Фриг нервно усмехнулась, — поэтому я хочу, чтобы ты провёл меня. Ну, знаешь, как марионетку. — Ты не марионетка, Фриг, — голос Анса показался совсем чужим и далеким. — С такими ногами почти то же самое, но ты точно справишься, ведь… — Ты издеваешься! — его голос сорвался на крик, отчего Фриг отдёрнулась так резко, что упала бы, не будь сбоку стены. Анс никогда на неё не кричал. Он вообще никогда ни на кого не кричал. Взгляд Анса заставил её замереть на месте и на мгновение перестать дышать. Тёмно-синие глаза смотрели с обжигающим убийственным холодом. Фриг почувствовала, как этот холод пробирается ей в грудь, в самое сердце. — Прости, я не хотела обидеть тебя, я… — Ты издеваешься над собой, — взгляд Анса смягчился. Но теперь в нём было нечто такое, совершенно ужасное, душераздирающее, что Фриг показалось, будто новый разлом раскрывается прямо у неё на сердце. — Над нами обоими. Ей не стоило сравнивать себя с марионеткой, шутить над этим. Она ведь знала, как Анс ненавидит брать кого-то под контроль. — Прости, но я не придумала способа лучше. Я не могу показать, что слаба. Речь ведь не только о моей гордости, а о Сторграде и о спокойствии людей. Если кто-то узнает, слухи расползутся очень быстро, начнется паника… — она уговаривала его, как маленького ребёнка, не желавшего делать укол. Всего минутку потерпи. Будет совсем не больно. — И что ты мне прикажешь? Заколдовать твои ноги, чтобы они могли ходить? Дёргать тебя за ниточки как одну из марионеток? Чтобы ты дальше танцевала на балах и приёмах? Чтобы показывала, как прекрасна и непоколебима столица? Я не собираюсь играть в этот кукольный театр. — Я не прошу тебя делать это всегда! — оцепенение спало, и Фриг недовольно скрестила руки на груди. — Всего один раз. — Я просил тебя остановиться и не приносить себя в жертву. Но ты сделала выбор, и я уважаю твой поступок. А вот попытки играть на публику — нет. Вы не спрячете от всех проклятый конец света! Фриг вспыхнула. Она же вовсе не этого хотела. — Я не хочу, чтобы меня видели слабой. А тебе несложно будет выполнить мою просьбу. Или я должна приказать? Она всплеснула руками, но вдруг они замерли в воздухе на середине движения. Странное чувство невесомости, лёгкости окутало тело, а уже в следующее мгновение её вздёрнуло в воздух. Фриг повисла на невидимых нитях в нескольких сантиметрах над кушеткой, а потом её поставили на пол. — Это правда несложно, — сказал Анс, снова будто издалека. Фриг опять захотелось протянуть руку и коснуться его, но она не смогла. Анс не позволил ей этого. — Несложно смотреть, как ты ломаешь себя из-за собственной гордости, из-за амбиций твоего отца. Несложно сшивать тебе кожу, зная, как это больно. Несложно даже сделать из тебя куклу и заставить танцевать. Всё, что захочешь. Всё, что прикажешь. Ноги Фриг двинулись, и она пошла, легко и естественно, без неровных рывков и неверных движений. Так она бы пошла сама, по своей воле. С той лишь разницей, что она чувствовала, как нити обвивают её. Холодные и жёсткие, похожие на тонкую проволоку. Казалось, что они вот-вот разрежут кожу, но они не резали. Она коротко обернулась и заглянула Ансу в глаза. Они были темнее и холоднее самой длинной ночи. — Спасибо, — выдохнула она. — Не смей благодарить меня за это. Нити заставили её отвернуться и смотреть прямо. Будто если Фриг обернётся, то точно увидит ту рану, которая осталась после того, как она собственными руками вскрыла Ансу грудь.***
Через какое-то время, через час, два или три, Аин зашла ко мне второй раз. Чтобы напомнить, что мне нужно перестать лежать и смотреть в потолок. И что у меня есть целых два варианта: признать, что мне нехорошо, либо стереть с лица это отсутствующее выражение. — Я поработаю над этим, — сказал я, поднимаясь и даже попробовав пригладить волосы. — Видишь, уже работаю. Она попыталась улыбнуться. Аин тоже стоило признать, что ей нехорошо. Но она явно старалась держаться, потому что ну кто-то же должен. А потом она рассказала мне про Фриг, про её травму и про то, что она всё ещё не хочет никого видеть. И не то чтобы я не мог понять её состояния, даже наоборот. Но я подумал о Фрее, о том, каково ей сейчас. — Она у себя, — ответила Аин, когда я спросил. — Сказала, что с ней всё хорошо, и выставила меня. Я вздохнул. Может, от этого где-то лечат? От того, когда с тобой всё «хорошо» и «в порядке»? Нам бы коллективную терапию. — Знаешь, тебе ведь тоже не обязательно всегда быть такой бодрой и активной, — сказал я, когда мы уже стояли в коридоре и собирались разойтись. Аин посмотрела на меня удивлённо, и я продолжил: — Когда мы все в тоске и депрессии, ты одна пытаешься вытащить нас из этой ямы, но… но, в общем, если хочешь, то можешь к нам присоединиться. В нашей тоске полно места, для тебя точно найдётся. А потом мы все как-нибудь вместе из неё вылезем. Умные люди в моём мире говорят, что надо переживать свою боль открыто. Так больше шансов её в итоге пережить. — Непривычно слышать такое от тебя, — Аин вдруг улыбнулась, искренне и очень-очень печально. — Но, может, ты и прав. Может, мне тоже нужно пойти и порыдать в подушку. Не знаю, куда действительно пошла Аин после нашего разговора, но когда я смотрел ей вслед, заметил, что походка её стала не столь уверенной, а плечи опустились. Мне было больно смотреть на это, но одновременно крылось здесь и что-то очень правильное. Нормальное. Нормально быть подавленным и грустным, когда твой друг ранен, а ты не можешь ничего с этим сделать. Когда мир умирает на твоих глазах. Когда твой враг сильнее и опытнее. Нормально впасть в уныние хотя бы ненадолго, даже если вроде как смог отразить атаку. Так ведь?***
— Что ты здесь делаешь? — спросила Аин прямо с порога. — Это всё ещё мой кабинет, верно? — Райн поднял взгляд от рабочего стола и посмотрел на неё. Аин вошла, захлопнув за собой дверь. При её появлении Мист подняла голову, несколько обречённо махнула хвостом и снова ровно легла у ног хозяина. Она будто говорила: «У меня не получается увести его отсюда, может, у тебя выйдет?» — Почему ты работаешь прямо с утра? — Аин замерла напротив стола, скрестив руки на груди. — После всего, что случилось вчера, тебе стоило бы отдохнуть. — Вероятно, — согласился Райн и, снова опустив взгляд на бумаги, что-то записал. Выглядел он совершенно не как человек, которому следовало быть на рабочем месте. Под глазами залегли тёмные круги, хуже Аин видела, пожалуй, только у Анса. Но на бледной коже Райна это смотрелось ещё более болезненно. Волосы, некогда зачёсанные назад, растрепались и несколько прядей теперь падали на лицо. Вряд ли Райн это заметил. Он был в той же рубашке, что и на балу. Разве что рукава закатал до локтей и расстегнул пару верхних пуговиц. А значит, спать он не ложился. Перчаток на нём не оказалось, но та ладонь, которой он поймал каплю отравленного дождя, была перебинтована. Аин надеялась, что он сделал это не сам, а всё же сходил к Уртике. — У меня бессонница, — продолжил Райн, потому что Аин сверлила его тяжёлым взглядом, и он вряд ли мог это игнорировать. — Из-за того, что случилось? — Нет, уже дня три, — пожал плечами Райн, а потом записал ещё что-то. Аин удивлённо моргнула. Казалось, что приезд Сейлан и Сивиза выбил Райна из колеи больше, чем проникновение в его замок некой моркетской твари и отравленный дождь над городом. Сейлан и Сивиз, конечно, были стихийным бедствием, но вчерашнему всё же уступали. Так что Аин в очередной раз убедилась — было совершенно невозможно предсказать, что выведет Райна из себя, а что он пропустит мимо. Или сделает вид, что пропустил. — Просто есть несколько мыслей, которые не дают мне покоя, — говорил Райн, потому что Аин так и не сводила с него взгляда. — Пока я не избавлюсь от них, не смогу уснуть. Видимо, это он сейчас и делал. Избавлялся от мыслей. Насаживал их на перо и втыкал в бумагу, чтобы они больше не лезли к нему в голову. — Я уже почти… — Райн прервался, словно вообще забыл, что начинал фразу, и минут пять молча что-то писал. Аин ждала. Даже милостиво свела с Райна взгляд. Отвлеклась на то, чтобы почесать Мист за ушами. — Всё. Аин подскочила на месте и тут же перегнулась через стол, заглядывая в бумаги. Перед ней был чертёж фильтра. Законченный. Пробегая глазами ряды формул, Аин понимала — это будет работать. Это не решит проблему, не уничтожит моркетскую энергию полностью, но это будет работать. Это выиграет им немного времени. — Я понял, что случилось с моим городом, и знаю, как это исправить. Райн поднялся из-за стола и подошёл к Аин. Выражение его лица почти не изменилось, но из глаз пропала напряжённая сосредоточенность. Мысли, крутившиеся в голове, перестали мучить его. — Мне лучше, — ответил он на вопрос, который она не успела задать. И явно собирался продолжить, но будто что-то перебило его. Взгляд стал нечётким. Райна качнуло в сторону, он попытался удержать равновесие, но сознание оставило его раньше.***
До комнат Фреи я дошёл очень быстро. Они были совсем недалеко от моих, так что я не успел заблудиться. Я постучал в дверь, но никто мне не ответил. Оказалось незаперто, и я прошёл внутрь. Так себе поступок — влезать в чью-то комнату без спроса, но мне не просто нужно было убедиться, что всё… не в порядке, но терпимо. — Фрея? Никто не ответил. Гостиная была пуста. Я прошёл дальше и замер около двери в спальню. Врываться в неё я точно не собирался, хотя она, кажется, тоже была не заперта. Я постучал, снова негромко позвал Фрею. С минуту я простоял в тишине и решил, что она либо ушла, либо уснула. В любом случае можно было подождать её здесь, в гостиной. Не думаю, что это было бы невежливо. Раз уж ворвался, то продолжу быть таким же галантным. — Ты ведь не уйдёшь? — раздался из тишины едва слышный голос. — А ты хочешь, чтобы я ушёл? За дверью снова стало совсем-совсем тихо, словно Фреи там на самом деле не было. — Я могу войти? — Если пришёл жалеть меня, то не надо, — отрезала она резко и холодно. — А если нет? — я положил руку на ручку двери, но не опустил. На самом деле Фрея имела полное право меня прогнать. Возможно, я правда был ей не нужен. Возможно, ей нужен был кто-то другой. И не жалел я Фрею. Сочувствовал, да, но это другое. Жалел я, пожалуй, Сейлан. Сивиз не казался мне человеком, который не воспользуется рычагом давления, пусть даже на сестру. — А если не жалеть, то зачем? Однажды её манера спрашивать всё напрямую меня убьёт. Латунная ручка в ладони стала неприятно тёплой. Я прислонился лбом к двери, глубоко вдохнул, а на выдохе ответил: — Дело в том, что мне очень плохо. Просто ужасно, если честно. А когда мне плохо, я хочу быть с тобой. Но тебе сейчас, должно быть, ещё хуже, так что… Может быть, побудем в отчаянии вместе? Типа как вечеринка, но без веселья? Ручка под моими пальцами медленно опустилась и выскользнула из руки. Дверь раскрылась с едва слышным скрипом. — А я-то думала, ты захотел меня развеселить, — хмыкнула Фрея. В её глазах не было слёз, но мне казалось, что она плачет. — Мог бы попробовать, но ты не любишь, когда я притворяюсь. — Тут ты прав. Спасибо, что без этого. — Впустишь меня? Она кивнула и сделала шаг назад, потом развернулась и, пройдя в глубь комнаты, села на небольшой диванчик напротив незажжённого камина. Подтянув одно колено к груди, Фрея обхватила его руками. Она сидела ссутулившись, сжавшись и, наверно, впервые так открыто показывала свою слабость. В этом тоже было что-то правильное. Потому что даже, когда ты хранительница легендарного меча, второй рыцарь Сторграда, это не значит, что иногда ты не можешь быть просто человеком, которому плохо. — Твои сумрачные раны… — пробормотала наконец Фрея, — они не болят? — Нет, — ответил я, садясь рядом, а потом зачем-то прибавил: — Честно. — Хорошо. Я боялась, что ты пострадал. Она говорила, не смотря на меня, будто и не со мной вовсе. Фрея впустила меня, но между нами всё равно будто была стена, и я не знал, как её разрушить. — А ты? Ты не пострадала? — Нет, — она качнула головой, — нет, я… тогда, когда Фриг страдала, когда она распадалась на части, когда Анс сшивал её, я просто… Она сделала рваный вдох и закрыла лицо руками. — Я просто не делала ничего. Я была бесполезной. Я не могла пострадать. Даже этого я не могла. Стена между нами стала ещё толще, и я решил, что либо пробью её сейчас, либо пусть Фрея меня вышвырнет. И у меня был дурацкий план. Как всегда. — Не думаю, что ты была бесполезной, — я придвинулся ближе. Она могла отстраниться или оттолкнуть меня, но не стала. — Ты была рядом с Фриг. — Этого слишком мало. Когда я только попала в замок, Фриг сделала всё, чтобы я не чувствовала себя чужой. — Фрея закрыла лицо руками и тихим голосом продолжила: — Она стала мне настоящей сестрой, хотя имела право ненавидеть. Она всегда поддерживала нас всех. Я вспомнил нашу первую встречу с Фриг. Она тогда сбежала из-под надзора слуг, чтобы встретить меня и поговорить перед приёмом. Тогда я подумал, что её слова поддержки только способ прикрыть обычное любопытство. Но она искренне хотела меня приободрить и успокоить. Я подумал о том, что для Фреи, Аин и Анса она была такой поддержкой долгие годы. Была их точкой опоры. — Я так не могу, — говорила Фрея. — В самый важный момент я всегда оказываюсь бесполезна. Я не смогла помочь ни тебе, ни Фриг. Когда я сталкиваюсь с чем-то, что не могу разрубить мечом, я просто… Я. — Разве этого недостаточно? Меня спасал так много раз вовсе не твой меч. — Я склонил голову, попытавшись заглянуть в закрытое руками лицо. — Когда моя магия выходила из-под контроля, ты всегда оказывалась рядом, чтобы затащить меня обратно в себя. Если бы не ты, я умер бы уже сотню раз. — Я не делала ничего особенного, — голос её дрожал. — Ты была. Этого достаточно. Более, чем достаточно. Она всхлипнула, неловко вытерла глаз. Я перехватил её ладонь. Зелёные глаза наконец посмотрели на меня с выражением странной неуверенности. Будто Фрея вот-вот собиралась шагнуть в бездну, замерла, задержав ногу над пустотой, и вдруг решила спросить меня, что я об этом думаю. — Наверное, второй рыцарь Сторграда не может плакать вот так, — проговорила она, с явным трудом заставляя голос не дрожать. — Ты куда больше, чем второй рыцарь Сторграда. А поэтому можешь всё. Фрея вдруг рассмеялась, и в её смехе слышалась не истерика, а облегчение. Она смеялась, а по щекам текли слёзы, и она даже не пыталась остановить их или стереть. Вскоре смех потонул во всхлипах, глухих, захлёбывающихся рыданиях. Я прижал Фрею к себе, и она вцепилась пальцами в мою рубашку, сквозь ткань царапнув кожу ногтями. Хотелось сказать что-то ещё, что-то сделать, только чтобы ей стало лучше. Но я мог только быть рядом и надеяться, что этого достаточно, чтобы Фрея пережила свою боль. Мне же самому становилось легче от одного её присутствия, и это было не просто тревожным звоночком, а боем пожарного колокола. Я хотел быть с ней рядом не только, когда нам обоим плохо. У меня всё ещё не было на это никакого морального права. Я всё ещё не чувствовал, что держусь за этот мир достаточно крепко, чтобы хоть что-то обещать. Но я смотрел на Фрею, ощущал её тепло, и в голове громко и гулко повторялась одна единственная фраза: «Я люблю тебя. Люблю тебя. Люблю».