— Три недели до переговоров —
Ивагакуре всегда оправлялась от потрясений медленно, неповоротливая, как гора. С того момента, как объявили о гибели Третьего Цучикаге, шиноби и гражданские ходили словно в воду опущенные. Не было смеха на улицах, все развлечения остановились. Ива давала себе время повариться в несчастье. На Куроцучи атмосфера деревни действовала особенно угнетающе. Всё же она потеряла не только Цучикаге, но и любимого деда — несговорчивого старого ворчуна, самого родного человека, что у неё был. Вдобавок, второй самый важный для неё человек, тот, кто способен по-настоящему разделить горе, отсутствовал из деревни, посланный на опасную секретную миссию. Куроцучи знала: она связана с Ханом, с угрозой Акацуки. Молилась, чтобы братишка Дейдара вернулся домой целым и невредимым. Тем временем прошли похороны Третьего. Для медленно переживающей своё горе деревни советники Цучикаге устроили затянутую, полную траурного величия церемонию прощания с главой, руководившим Ивой десятилетиями. Куроцучи ненавидела советников за то, что они не позволили подождать с этим до возвращения Дейдары. Умом понимала причины — и всё равно ненавидела. В тот день, на той бесконечной церемонии под серым небом, Куроцучи отчаянно хотела иметь возможность прижаться плечом к тёплому плечу брата, поймать на себе его обеспокоенный взгляд, услышать неловкую попытку словами поддержать… В тот ужасный день Куроцучи была одинока. На церемонии место брата рядом с ней занимал Акацучи, друг детства и верный телохранитель Цучикаге. Он винил себя в произошедшем, хотя его вины не было: дедушка чётко дал понять, что не желает вмешательства в тот свой бой против Акацуки. Потому что не хотел рисковать людьми? Потому что, наоборот, считал, для победы вполне хватит его одного? Потому что хотел попытаться уладить дело разговором? Куроцучи краем уха слышала о мутных делах совета с организацией нукенинов. Как бы хотела иметь возможность спросить деда, о чём он думал, выходя из деревни навстречу Акацуки… Как бы хотела родных объятий, ворчаний и споров, а не терпеть на себе эти ужасные въедливые взгляды советников деда. Все словно ждали, когда и каким именно образом она сломается. Ждали, когда сорвётся, проявит эмоции прилюдно. После скажут, что она позорит память Третьего Цучикаге — и отвернутся, забудут. А ведь Куроцучи выросла у них на глазах, играла под каменным столом их замшелого зала советов. Лишь Акацучи, казалось, помнил и сопереживал тому, что она потеряла деда. Его неловкая забота сопровождала Куроцучи всюду и постепенно начала тяготить. Что ей нужно было в те дни, так это мстительная ярость Дейдары, в которую братишка всегда трансформировал горе. Прошло две недели, прежде чем в небе над Ивой вновь показалась огромная белая птица. Рассеча облака широкими крыльями, она спланировала на крышу резиденции Цучикаге — уверенно и привычно настолько, что Куроцучи едва не закричала от счастья. Быстро сказав что-то удивлённой подружке, с которой гуляла, сорвалась с места и по крышам добежала до резиденции, взлетела на венчающую её площадку едва ли не раньше дежурного джонина. — Дейдара-нии! Ты вернулся! — Привет, мелкая, — Дейдара спрыгнул со спины птицы и расслабленно махнул ей рукой. Нет, не расслабленно — заторможенно. Куроцучи подавилась вертевшимися на языке вопросами. Присмотрелась к нетвёрдой поступи, осунувшемуся лицу, подёрнутым дымкой глазам. Никогда прежде Куроцучи не доводилось видеть брата настолько измученным. — Дейдара-сан, — окликнул его Иттан, державшийся поодаль. — С возвращением. Мне известить советников о твоём прибытии? — Ага, — Дейдара попытался расправить плечи и гордо вскинуть голову, но вышло не очень внушительно. Он вдруг начал выглядеть на свои девятнадцать лет, едва ли не младше. Видимо, понимал это, а оттого начал заводиться: нервно пошевелил пальцами, поджал губы, нахмурился. Куроцучи шагнула к брату. — Иттан, не особо торопи уважаемых советников, хорошо? — сладко попросила она. — Они ведь старенькие, им нежелательны излишние нагрузки на сердце. На её последнюю реплику Дейдара грубо хмыкнул. — Конечно, Куроцучи, ты совершенно права, — даже Иттан не сдержал ухмылку. Непочтительное веселье ненадолго объединило молодых шиноби. — Прежде чем пойдёшь тормошить советников, — добавил Дейдара, — пришли мне сюда парней из допросного и команду медиков, мм. Куроцучи и Иттан одинаково вскинулись. — Тебе удалось кого-то захватить?! — Ты вернул Хана?! — Куроцучи с надеждой взглянула на просторный клюв птицы, в котором, как она знала, вполне способен уместиться человек. Разом померкнув, Дейдара сложил печать, и птица развернула хвост, осторожно уложила на плиты тело. Присмотревшись, Куроцучи сдавленно охнула и рефлекторно закрыла нос рукавом. — В некотором роде… — мрачно вздохнул Дейдара, зыркнул на Иттана. — Ты всё ещё здесь? — Уже нет, — понятливо кивнул джонин и испарился. Заставив себя отвернуться от тела Хана, Куроцучи спросила, пытаясь выводить тоном строгость: — Сколько ты не спал? Дейдара неопределённо передёрнул плечами. — Фигня. — «Фигня» — это не числительное. — «Фигня» — одна, мм. — Дейдара! Только не говори мне, что «фигня» значит «неделя»! — Куроцучи, отвянь, — отмахнулся от неё Дейдара. Сохранять вертикальное положение становилось всё сложнее, и он уселся на подогретые солнцем плиты, устилавшие площадку крыши. С самого боя (если говорить начистоту, с ещё более раннего времени, когда шёл по следу Акацуки, забравших Хана из его уединённого убежища) Дейдара так и не дал себе отдохнуть, торопясь добраться до деревни. На приграничной заставе по возвращении в страну задержался ровно настолько, чтобы тамошний пожилой ирьёнин позаботился о ранах Хидана и нашёл в своих запасах самые мощные снотворные. Терпеть трёп на протяжении полёта до Ивы Дейдаре не хотелось. Куроцучи возмущённо засопела, но ничего не добавила. Подставив лицо слабому ветру, Дейдара прислушался: нукенин в клюве птицы вёл себя тихо, значит, снотворные препараты работали. Хотя, может, просто откинулся? Да, Хидан орал по пути до заставы о том, что он бессмертен (а ещё что великий Джашин непременно покарает подрывника), но верить ему на слово Дейдара не собирался. Хотелось проверить… что враг не склеил ласты, конечно. От этой идеи Дейдара быстро отказался, и вовсе не из-за усталости: не хотел показывать пленника Куроцучи. Она, конечно, уже поняла из разговора, что именно скрывает в своём нутре птица — поглядывала заинтересованно, но попросить напрямую не решалась. Возможно, потому что знала: Дейдара ответит отказом на этот раз. — Шла бы ты, мелкая, — проговорил он через пару минут, сражаясь с желанием прикрыть глаза. — Здесь и сейчас от тебя не будет пользы, мм. — От тебя в таком состоянии тоже пользы не будет! — возразила в ответ Куроцучи. Дейдара медленно повернул к ней голову. — Я серьёзно. Вали по делам, потом поболтаем. — После того, как отдохнёшь, — поколебавшись мгновение, Куроцучи шагнула к нему и ласково погладила по грязным, спутанным порывами ветров вышины волосам. — Исчезни, малая, — буркнул Дейдара, не позволяя себе разомлеть под лаской. Не время теперь, да и не место. Куроцучи не обиделась, оставила его одного, и Дейдара провалился в состояние, среднее между медитацией и бдением пса на страже. Всё тело ломило, глаза едва держались распахнутыми. Биджевы рты на ладонях совсем уж по-тупому вывалили языки, и Дейдара морально пнул себя дотянуться до подсумка и скрыть ладони под хорошим слоем эластичного бинта. Не хватало ещё во время решения важных вопросов пускать руками слюни. Решение вопросов налетело на него, как смерч: его окружили люди, что-то спрашивали по существу или из любопытства (на первое Дейдара отвечал скупо и чётко, за второе открыто посылал нахер), утащили куда-то тело Хана и бессознательного нукенина. Голос советника Рокеро — его Дейдара узнал бы в любом состоянии — проскрипел возмущённо о чрезмерном применении техник на пленном, как бы это не стало проблемой при допросе. Дейдара ограничился одним простым жестом — не тем, к сожалению, который хотел исполнить, он просто пожал плечами. Советник Кацушиге — его голос скрипел, как нож по фарфору, — заявил, что Дейдара хорошо потрудился и может идти отдыхать. На столь потрясающую щедрость Дейдара вновь обошёлся простым знаком: кивнул. Отмахнулся от медиков, потрепал на плечу набросившегося на него с расспросами Акацучи, запрыгнул на птицу и был таков. Потому что ещё пара минут общества советников — и родная деревня познала бы красоту С3. Спать он уполз на базу корпуса. Генсай, встретивший капитана на площадке перед зданием, куда Дейдара посадил свою птицу, по одному взгляду на него всё понял. Коротко доложил, что срочных дел нет и отдых капитана никто не потревожит. Удовлетворившись этим, Дейдара, однако, ощутил несвойственный ему прилив щемящей тоски. — Гари убит Акацуки, мм. Генсай быстро облизнул пересохшие губы. — Блядь. — Лучше не скажешь, — утомлённо хмыкнул Дейдара. — Я бы предпочёл словам дело, — Генсай посмотрел на него почти с надеждой. — Мы же?.. — Да. Они кивнули друг другу и разошлись в разные стороны. Добравшись до своей комнаты, Дейдара кое-как расстелил футон и рухнул на него ничком. Мышцы счастливо завыли, веки моментом схлопнулись без намерения разлипаться в ближайшие часы. Мозг отключился секундой позже. Опытный шиноби, Дейдара спал чутко в любом состоянии, а потому, когда голоса за дверью достигли определённого порога громкости, резко очнулся — словно кувалдой по голове огрели. Судя по рассветным краскам за окном, он проспал по меньшей мере десять часов. Тело ощущалось чужеродно, словно Дейдару выпотрошили и набили ватой, как детскую игрушку. А потом сбросили с самой высокой горы в округе, да. — Роши-сан, к капитану нельзя!.. — надрывался за дверью один из салаг-чунинов, ему в ответ раздавалось негромкое басовитое рычание джинчурики. Пересилив себя, Дейдара поднялся с футона, подошёл к двери и открыл её. — Что за шум? — Прости, капитан! — выдохнул Досан. Молодой чунин с похвальным рвением перегородил коридор, пытаясь не позволить пройти Роши. Выглядело это комично. — До-чан, ты ебанулся? — вяло полюбопытствовал Дейдара. — Вступать в конфронтацию с джинчурики Четырёххвостого — ты суицидник иль как? Парень удивлённо и обиженно посмотрел на него. — Я… То есть был приказ никого не пускать — вот и выполняю! — Оставь парня в покое, Дейдара, — проговорил Роши. Отмахнувшись от него, Дейдара с тенью одобрения кивнул Досану и жестом отпустил, после чего вернулся в комнату. Роши последовал за ним, закрыл дверь. — Отдохнул? — Не будем притворяться, что тебе есть дело до моего состояния, — Дейдара прислонился спиной к стене у квадратного окна, скрестил на груди руки. Вдруг осознал, что ладони всё ещё замотаны эластичными бинтами, скривился и принялся их разматывать. — Зачем пришёл? Остановившись посреди комнаты, Роши внимательно посмотрел на него. Пусть ростом был едва с Дейдару, из-за тяжести своей Ки джинчурики казался непомерно огромным для этого закутка, где смогли найти местечко только футон, приземлённый комод да пара полок над ним. В эту комнату Дейдара приходил исключительно спать. Она не была чем-то личным, в отличие от продавленного дивана в гостиной дома Куроцучи. — Нам нужно поговорить о том, что будет дальше. — Лично я намерен допросить пленного Акацуки, — откликнулся Дейдара. Освобождённые из кокона ткани рты на руках принялись распахивать и смыкать губы, словно жадно хватали воздух, не могли надышаться. — Он упрямый ублюдок, но я упрямей. — Оставь мелочи подчинённым, — мрачно проговорил Роши. — Настала пора мыслить шире, парень. — Шире так шире. Когда закончу с допросом, соберу корпус и пойду охотиться на Акацуки. Перебью всех, после чего устрою себе отпуск на онсэнах… — Прекрати паясничать! — повысил голос Роши, теряя терпение. — Пришло время принять ответственность. Цучикаге-сама хотел бы от тебя этого. Дейдара почти не заметил, как зубы на ладонях впились в ногти. — Я тебе сказал в прошлый раз, чувак: Третий мёртв, и больше никто не обязан следовать его воле. — У тебя есть обязательства. Ведь именно тебя Третий хотел видеть своим преемником на посту Цучикаге. Его слова повисли в воздухе, как тяжёлое марево знойного дня. Роши вложил в заявление раскатистую силу, почти торжественность… оттого его лицо столь сильно исказилось, когда Дейдара расхохотался. — Ух, чувак, как сморозишь что-нибудь!.. — Дейдара резко оборвал себя, сухо бросил: — Он никогда бы не назначил своим преемником меня, мм. — Почему ты так считаешь? — Знаешь, не надо быть гением, чтоб догадаться! Старик только и делал, что критиковал меня и моё искусство. — Он дал тебе руководство корпусом подрывников. — Я его сам заслужил, мм! — Дейдара был до глубины души возмущён формулировкой. — Я победил Гари, старик к этому не имеет никакого отношения! В тёмных глазах Роши вспыхнуло неприятное удивление. — Стало быть, ты действительно не знаешь, через что Цучикаге-сама прошёл, чтобы убедить совет назначить тебя? Дейдара, набравший было воздух в лёгкие, подавился следующим аргументом. Нахмурился. — О чём ты? — Когда ты попробовал выкрасть киндзюцу, — медленно, мрачно произнёс Роши, — совет требовал для тебя наказания. Цучикаге-сама с боем доказал, что киндзюцу должно быть использовано во благо деревни и что лишь ты, обладатель мощного Бакутона и… — он скривился, — фантазии, способен обратить пылящуюся в архивах технику в серьёзное оружие Скрытой Скалы. Потом, когда ты победил Гари и заявил, что займёшь его место во главе корпуса, не сражены твоей наглостью были разве что горы. Рокеро требовал отобрать у тебя хитай и заключить под стражу, и совет, уверяю, разделял его мнение. Из-за этого случая у Цучикаге-сама случилась самая крупная стычка с советом за все его десятилетия у власти. В комнатушке повисло молчание. Дейдара пытался переварить услышанное. Роши внимательно наблюдал за изменениями на его лице. — Если всё так, как ты говоришь, — наконец негромко произнёс подрывник, — почему я ничего не знаю об этом? — Откуда бы тебе? Когда ты в последний раз разговаривал с сенсеем по душам, а, Дейдара? Ответа не последовало. Дейдара банально его не имел. В самом деле, а было ли вовсе такое, чтобы Дейдара разговаривал с сенсеем, как джинчурики выразился, по душам? Подрывник честно попытался припомнить, и память выдала один-единственный случай. Дейдаре было тогда лет девять. Он только недавно окончил академию — оказался практически выдворен оттуда, слишком талантливый, слишком ершистый ученик Цучикаге — и сидел на крыше резиденции, крутя в руках новёхонькую красную бандану с хитаем. Металл бликовал на солнце; Дейдаре казалось — хотел так же, как яркие лучики, отражать красоту взрывов. Сенсей нашёл его там, на крыше. Спросил, чем мальчишка занят. — Думаю, — Дейдара поднял выше хитай, наклонил по-всякому, всматриваясь в танец бликов. — Он похож на ошейник, мм. Как у щенка, которого ты подарил Куроцучи. Не торопясь с реакцией, сенсей неспешно приблизился, уселся на тёплые плиты рядом с Дейдарой — старше его во много раз, но уже проигрывающий в росте. — Хитай и есть в своём роде ошейник, — проговорил он размеренно. — Показывает, кому именно, чему именно ты принадлежишь. Дейдара насупился, разглядывая хитай. Запустив руку в подсумок, вынул немного глины для лепки, которую всегда таскал с собой. Ему нравилось делать фигурки или даже целые скульптуры. Пальцы принялись привычно мять податливый материал. — А он мне нужен? — Конечно. Ты теперь — полноправный шиноби, Дейдара. — Полноправный, да?.. — он усмехнулся. В одной руке хитай, в другой — глина, уже принявшая форму головы кошки. — Значит, теперь я имею право творить, а не чистить долбанный камень в подвале? — Прояви уважение, — осадил сенсей без привычного запала. Дейдара даже повернулся к нему, удивившись. Сенсей смотрел странно, сумрачно. Не поняв причину, Дейдара хмыкнул и отвернулся. — Я хочу творить, старик. Заниматься искусством. — Ниндзюцу — вот искусство, в котором ты волен практиковаться, — сказал сенсей. — Твой Кеккей Генкай принесёт много пользы деревне, если ты станешь в его использовании мастером. — Мастером?.. — удивлённо повторил за ним, как эхо, Дейдара. Мгновенье — и губы сами собой разошлись в улыбке. — Мне нравится, как это звучит. Прикрыв глаза, Дейдара хотел потереть лоб, но пальцы нашли холодный металл. Подрывник усмехнулся. Так привык к хитаю, что даже забыл его снять перед сном. Ошейник давно стал неотъемлемой частью жизни. — Преемственность поколений, — провозгласил Роши, и Дейдару передёрнуло, вырывая из оцепенения. — Если именно это важно — дайте шапку Куроцучи, — посоветовал Дейдара, думая про себя, что из сестрёнки правда вышел бы хороший Каге. А вот Роши явно был не согласен: взглянул на него так, что захотелось врезать. — Женщину — в Цучикаге? Ты в своём уме? — А чё такого? — незлобиво огрызнулся Дейдара. Роши протяжно вздохнул и смежил веки, возвращая спокойствие. Когда вновь открыл глаза, посмотрел с привычной строгостью. — Не вижу смысла продолжать эту дискуссию, поэтому предлагаю взять паузу. Я передал тебе желание Цучикаге-сама — обдумай его, Дейдара, и реши, найдётся ли в тебе достаточно силы, чтобы принять на себя ответственность за будущее нашей деревни. И он ушёл, оставив Дейдару наедине с полными сумбура мыслями. Выносить их было слишком тяжело. Яростно мотнув головой, Дейдара выскочил из комнаты. Вымыться, поесть — вот первостепенное сейчас. База корпуса подрывников жила своей жизнью. Небольшое строение вгрызалось в подножье горного хребта, на вершинах которого с октября до позднего апреля лежал пушистый белый снег. По каменистому плато, видному из окон, пролегала единственная пыльная дорога, использовавшаяся для доставки припасов, соединявшая базу с Ивой за соседними отрогами. В противоположной стороне располагались тренировочные полигоны корпуса, куда рядовые шиноби даже на спор не решались соваться. Место уединённое, спокойное и однозначно подходящее для группы относительно адекватных специалистов по разрушениям. Ломать, кроме гор, в окрестностях было решительно нечего. Из двадцати — уже девятнадцати — членов корпуса на базе постоянно обитало всего пятеро: сам Дейдара, Генсай, Ивао и Наошиге, парочка юморных приятелей, и Азуми, единственная куноичи в отряде. У остальных были семьи, державшие в Иве, и на базе ребята появлялись по надобности и ради тренировок. Ещё здесь обитала старуха Кумико. Все называли её «Куми-баа-чан», хотя никому из действующего состава подрывников она родственницей не приходилась. Её настоящий внук, единственный из семьи переживший Вторую мировую, погиб на диверсии во время Третьей, а бабуля так и осталась кашеварить да убираться при корпусе, вымещая на «бедовых мальчишках» свою потребность заботиться хоть о ком-то. Именно она крутилась на полуподвальной кухне, когда Дейдара вошёл. — Очухался наконец? — заприметила его Куми-баа-чан. — Голодный? — Готов убить за разваренный рис, — пошутил Дейдара, заходя глубже в кухню. Через узкие окна под потолком в помещение заглядывали неяркие утренние лучи, неспособные полностью осветить — этим занимались длинные потолочные лампы, разливавшие стерильный белый свет. Одна из ламп, над стеллажами, помигивала, и Дейдара направился к ней. — Разваренный рис, скажешь тоже! — фыркнула Куми-баа-чан, суетливо мечась от разделочного стола к плите и обратно. — Оставь, — попросила она, заметив, что Дейдара потянулся к мигающей лампе. — Ивао обещался поменять сегодня. — Что ж я, сам не справлюсь? — возразил Дейдара, снимая матовый корпус. — Негоже тебе за всё самому хвататься, капитан, — покачала головой Куми-баа-чан, зашаркала к нему, отобрала снятую защиту лампы. — Садись завтракай, а со светом мне бездельник Ивао подсобит. — Бездельник, да? — решив всё-таки не ввязываться в спор со старухой, Дейдара вернулся к столу, опустился на один из жёстких деревянных стульев. Куми-баа-чан тут же захлопотала вокруг него, выставляя тарелку с мисо, тамагояки и целый поднос онигири. — Генсай их тут без меня мало гонял? — Как ты, их давненько уже никто не гонял, — сказала старуха, знававшая дюжину предыдущих капитанов. Наполнив зелёным чаем две кружки, она села напротив принявшегося за еду Дейдары, подпёрла кулаком морщинистую щёку. — Правда, что Генсай болтал? Что Гари погиб? — Правда. — Жалко, — протянула Куми-баа-чан без какой-либо оформленной эмоции. — Рукастый парень был. — В прямом смысле слова, — подтвердил Дейдара, припоминая, какие чудные взрывы Гари устраивал кулаками. Как мозги и дроблёные черепа врагов взмывали ввысь с брызгами крови… Тяжёлый вздох вырвался против воли. Куми-баа-чан покачала головой. — И это на себя валишь? — Вот ещё, — негромко откликнулся Дейдара, гоняя ложкой зелень по тарелке мисо. — Врать тебе ещё учиться и учиться, капитан, — вздохнула Куми-баа-чан и вскинула седую голову. — О, Азуми. — Доброе утро, баа-чан, — поздоровалась куноичи с порога. — Капитан. — Привет, — отозвался Дейдара, задумчиво рассматривая суп. Кусочки зелени — как дробь черепов; капельки масла — как брызги крови. Винил ли он себя в смерти Гари? Нет, вот ещё. Думал ли, что мог её предотвратить? Определённо, да. Он с самого начала считал, что браться за ту миссию в Стране Волн не имело смысла. Заказ на уничтожение пары кораблей из торгового флота конкурента — мелко, недостойно корпуса подрывников Ивагакуре. Но старик топнул ногой, Дейдара плюнул и препоручил миссию Гари. «Чтоб было сделано быстро», — напутствовал он своего лейтенанта. «Чё с такой хернёй возиться?» — пожал плечами Гари и покинул базу, чтобы уже никогда на неё не вернуться. Им ведь даже похоронить нечего… Тем временем Куми-баа-чан метнулась, подавая Азуми завтрак. Сама куноичи присела через стул от капитана. — Я говорила с Генсаем… — Такое чувство, что все говорили с Генсаем, — буркнул Дейдара. — Ты отдыхал, а нам нужны были подробности, — не смутилась Азуми. — Каков план? — Пока никакого, — отозвался Дейдара и перевёл взгляд на Досана, просочившегося на кухню. Не встревая в разговор старших, чунин ухватил с подноса онигири и замер поодаль, привалившись боком к холодильнику. — Нам сперва предстоит расколоть пленного, мм. — Поели б сначала, перед тем как на такие темы! — запричитала Куми-баа-чан и гаркнула на Досана: — Шо ты перекусываешь?! Сядь поешь нормально! — Бабуль, потом, ладно? — прошептал Досан, отмахиваясь от неё свободной рукой, закусывая онигири. Дейдаре подумалось, что этот навязанный сенсеем стажёр, быть может, и приживётся в корпусе. — Зачем тогда здесь был Роши? — нахмурилась Азуми. Дейдара повременил с ответом, решая, что сказать. Пока он думал, в коридоре зазвучали голоса и на кухню ввалились Генсай, Ивао и Наошиге. Готовила Куми-баа-чан по расписанию, и это было первое, что запоминал каждый новый член корпуса подрывников. — О, у нас собрание? — вскинул брови Наошиге и стрельнул глазами в сторону Досана: — До-чан, чего не оповестил? — Приказа не было, семпай, — осторожно огрызнулся в его сторону чунин и утащил ещё один онигири. Члены корпуса расселись вокруг стола. Вновь запричитав, Куми-баа-чан принесла всем еду, после чего Генсай тактично выпроводил её за дверь. Едва та хлопнула, закрывшись, и шаркающие шаги старухи затихли вдали, все уставились на Дейдару. Отодвинув от себя почти нетронутый суп, он откинулся на спинку стула. — Повторяю ещё раз для всех: да, Гари убит, и да, так просто мы это не оставим, мм. Но пока плана нет. Возможно, на этот раз консолидируем ответ с остальной деревней. — Шутишь? — удивился Ивао. — Капитан, с каких пор ты оглядываешься на верхушку? Дейдара ошпарил его взглядом. — Так сложилось, Ивао, что Акацуки завалили не только Гари, но и Хана, и даже старика Цучикаге. Мне кажется, эту месть мы вполне можем разделить с деревней. — Как скажешь, капитан… — смутившись, пробормотал Ивао. — Поэтому Роши был здесь? — повторила вопрос Азуми. — Он хотел обсудить ответ Акацуки? — присоединился к ней Генсай. Температура на кухне словно поднялась на несколько градусов, и виной тому вовсе не исходящийся ароматным паром чай в кружках. Когда в обсуждении замешаны сразу два носителя Бакутона, оно в любой момент может стать в прямом смысле слова жарким. — Нет, — наконец ответил Дейдара. — Нет, не ответ Акацуки. Роши пришёл убеждать меня принять титул Цучикаге. В тишине раздалось характерное «плямс». Это Досан уронил онигири на пол. — До-чан, ну пиздец, — машинально среагировал Наошиге. — Капитан… — подал голос Генсай, но так и не продолжил фразу, облизнул сухие губы. Ивао пялился на Дейдару, словно увидел впервые. Как и положено мудрой женщине, Азуми нашла слова: — Это большая честь и ответственность, Дейдара-тайчо. Я полностью уверена, что ты справишься. Её ровный хрипловатый голос выдернул мужчин из оцепенения. — Конечно же справится! — закивал Ивао. — Ха, неужели Цучикаге будет кто-то без седых волос?! — картинно заахал Наошиге и нервно заржал. — Что ты сам об этом думаешь? — чуть повысив голос, перебил их Генсай. Дейдара сжал и разжал кулаки. — Не знаю. Ещё не решил. — Тогда мы дадим тебе время в спокойствии, — твёрдо заявил Генсай. — Срочных дел нет, а с текучкой и тренировкой ребят я разберусь сам. — Какой полигон нам обходить стороной? — уточнила Азуми. Взглянув на них, Дейдара открыто улыбнулся. — Четвёртый. Завтрак они закончили в комфортном молчании, после чего Дейдара прихватил полную сумку глины и направился на любимый полигон. Тот располагался в нескольких километрах к югу от базы, в труднодоступной долине, и лишь Дейдара, обладавший способностью летать на птицах, наведывался туда. Остальной корпус откровенно ленился без надобности ломать по перевалам ноги. Пока он летел, прохладный ветер немилосердно трепал распущенную гриву ещё влажных светлых волос. Так и простудиться недолго — вот глупая бы была трата времени при нынешнем раскладе! Вздохнув, Дейдара замедлил птицу, спустил к самым сплетениям ущелий и перевалов — хилых деревьев на них стало возможно коснуться рукой, — достал из внешнего кармашка сумки с глиной резинку и взялся плести косу. Ловкие пальцы наткнулись на бандану с хитаем. И вновь нацепил после душа рефлекторно — даже не заметил. Как же всё-таки прочно эта деталь, это чувство принадлежности вплетается в существо каждого шиноби. Покончив с косой, Дейдара распутал узел банданы и снял хитай, с силой сжал в широкой ладони, рассматривая выгравированный символ деревни: два камня, маленький и большой. Маленький камешек, тот, что впереди, сразу бросается в глаза, приветливо подмигивает на солнце; большой глядит на него снисходительно, покровительственно возвышаясь над мелким и словно подталкивая его сзади в верную сторону. Таковой была система Ивагакуре, да и прочих Скрытый Селений, наверное: пешки в первых рядах жили в лучах солнца, пока за ними, в тени, таились фигуры покрупнее. Так скребущие небо горы доминировали над грядами отрогов. С каждым километром к укрытому снегом пику высота становилась больше, а тени в ущельях — глубже. В системе-цепи Ивы Дейдара почти касался неба головой. Его затеняло совсем немного пиков, большую часть из которых с каждым годом всё сильней стачивали ветра. Самая же высокая гора, та, на чьих гребнях долгое время почивал небосвод, вдруг оказалась уничтожена дзюцу врага, и теперь весь вес неба должен упасть на следующую после неё. Вот только Дейдара ли — следующий? Наконец за скалами показалась долина, и он со жгущим нервы облегчением опустил в неё птицу. Здесь трава нашла возможность вырасти между скал, обступавших узкую и быструю речушку, журчавшую в каменистом ложе. Соскочив на землю, Дейдара первым делом напился талой воды с ледников — его своеобразный ритуал, способ поприветствовать любимый полигон. Трава ещё не залечила следы его прошлой тренировки, но дожди уже смыли копоть и пепел с камней. Отойдя немного от реки, Дейдара сел среди травы и вереска, жадно втягивая в лёгкие свежесть утра в горах. Хитай он положил себе на колено, запустил руку в сумку с глиной и достал пригоршню пластичного материала. Сосредоточенно пережевал ртами на ладонях, смешивая глину со своей бурлящей, яростной чакрой, принялся сминать ловкими пальцами. Он признавал, что «Дейдара-тайчо» ощущалось приятно. Обращение «вы, Дейдара-сан» ласкало слух. «Дейдара-сама» наверняка будет звучать ещё лучше — достойно мастера Бакутона! Однако «Четвёртый Цучикаге-сама» попытается обезличить. Из капитана корпуса подрывников, яркого мастера Бакутона он станет тем, кто держит сейчас небосвод. Держит сейчас. А после ветра времени или чужая техника сотрут его и вес неба опустится на гребень следующей вершины. Так было, есть и будет. Таков цикл жизни цепочек гор. — А не обезличен ли я уже тем, что не выкинул тебя? — спросил Дейдара у слабо поблёскивающего хитая. Тот бликовал на солнце и не имел ответов. Дейдара посмотрел на свои руки. Хотел слепить бабочек, но выходил журавль. — Кто, если не я? — вдруг задумавшись, спросил Дейдара. Совет не назначит Роши — мол, где это видано, ставить джинчурики во главе селения, не пойдём же мы по пути безумного Тумана? Не захотят они даже принять к рассмотрению кандидатуру Куроцучи, ведь женщина в их понимании — ещё хуже джинчурики; пущай новых шиноби рожает, куда ей деревней-то руководить? Дейдара не был согласен ни с одним, ни со вторым предубеждением — но что толку? Да, в совете он имеет голос… Вот только равный или чуть слабее даже, чем голоса Кацушиге и Рокеро, старых шиноби, прошедших по две мировые войны. Остальные советники — побитые годами големы, послушные технике, исполнителями которой являются эти двое. Всё держат в своих морщинистых дрожащих ручонках, не желают ничего менять. Среди шиноби на высоких постах в Иве Дейдара единственный не имеет седины. Потому ли сенсей хотел, чтобы именно он унаследовал титул? Понимал, что пришла пора перемен? Или попросту знал: Дейдара слишком упрям, чтобы рано сдохнуть, и с ним деревня получит стабильность на много лет? Второе звучало вполне в духе старика Ооноки. Более того, проясняло, почему сенсей отвоевал у совета назначение Дейдары на пост капитана корпуса: хотел дать ему реальную власть и посмотреть, как ученик с нею справится. — Я должен был чаще показываться на советах, да? Определённо. Работу в корпусе-то он наладил, даже Гари был впечатлён и признавал, что Дейдара справился лучше него; но вот от деревни он, по сути, отвернулся. Скрылся на базе корпуса и объявил её своим царством. Он хотел вылепить сокола, а выходил лебедь. Слишком рано старик умер, слишком много вопросов оставил без чётких ответов. Гордыня Дейдары хмыкала, но разум заявлял, что рекомендация на пост Цучикаге — верх признания, на которое сенсей был способен. И именно его сенсей подарил Дейдаре. Что ему надлежит с этим признанием делать? Принятие однозначно потешит гордость — вознесёт Дейдару над всеми в родной деревне, на пьедестал, где может оказаться лишь исключительный шиноби. Вот только вместе со взглядами, поднятыми к нему с просьбой указать путь, на него опустится небосвод, поручительство за жизнь и благо каждого в Иве, от древнейшей бабули на лавочке до только-только сделавшего первый вдох младенца. Дейдару пробрала холодная дрожь. Сердце громко колотилось в груди, давление сковало уши. Как после взрыва поблизости — вот только вовсе не приятно. Лихорадочно метущийся взгляд вновь зацепился за хитай, за меленький камешек и камень большой. Дейдара уже давно не являлся пешкой в первых рядах. У него был корпус — это нестройное, полудикое подразделение, которое ему удалось обуздать. Получилось найти подход и к подвинутому им с поста Гари, и к проницательной Азуми; и к тем, кто жил корпусом, и к тем, для кого подрывы — не более чем работа, как у ирьёнина в госпитале, как у Саки в канцелярии резиденции. Из желания доказать свою цену — смог, переупрямил, пересилил всех. Соловей на его раскрытой ладони был идеален. Ответственность приносит возможности. Раньше Дейдара никогда не подбирался к вопросу с такой стороны — и назначение во главу корпуса-то ответственностью не воспринимал, а способом доказать сенсею свою силу. А теперь вот понял, глядя на хитай и вереск, что уже несколько лет имел возможности, которыми в силу зацикленности своей не пользовался. Соловей взмыл в ясное голубое небо и переродился во вспышку, эхом прокатившийся по долине звук, ласковое, полное вдохновения тепло. Ну и пусть правление каждого Цучикаге — лишь миг в системе-цепочке Ивы, которая должна простоять уж точно не меньше лет, чем окрестные горы. Мгновение ценно, когда влечёт за собой изменение. А что имеет изменяющий потенциал больший, чем взрыв?— День переговоров —
— Так что? Будем валить Акацуки? — потребовал Цучикаге, когда молчание затянулось. Смотрел он на Казекаге при этом, потому что уже знал ответ Хокаге. Казекаге легко склонил голову набок, по его лицу сложно было прочесть настрой. — Неожиданная перемена, — наконец произнёс он. — Человек в верхушке Ивагакуре, предпочитающий дело разговорам и промедлению. Цучикаге подозрительно уставился на него, но затем словно сообразил что-то, хмыкнул. Усевшись обратно на стул, спросил: — Слышали анекдот? Приходит шкет к сенсею в академии и спрашивает: «Кто убил Первого Хокаге, Бога Шиноби?» — «Первый Цучикаге-сама», — отвечает сенсей. «Круто! — восторгается шкет. — А как?!» — «На переговорах. Скукой». — Ну, у нас то же самое рассказывают про убийство вашего Второго нашим Вторым, — заметил Хокаге, и Цучикаге усмехнулся. — Стало быть, лишь в Суне уважают Каге достаточно, чтобы не шутить о нём? — протянул Казекаге, внимательно следя за ними. — О, на эту тему тоже есть анекдот, — злорадно оповестил его Цучикаге. — Как-то раз герой войны решил пошутить над Казекаге. Одним героем войны в Суне стало меньше. — Отчего же анекдот? Вполне реальная история. — Стало быть, Казекаге правда такие обидчивые? — А ещё мстительные, — оповестил Казекаге. Цучикаге встретил сообщение оскалом абсолютно уверенного в своих силах шиноби. — Ладно, ладно, хватит стереотипов на сегодня, — вклинился Хокаге. — А то такими темпами ещё дойдём до баек про Учиха, да? — поддел Цучикаге и откинулся на спинку стула. — Ради блага нашего общего дела — не надо, — кивнул Хокаге. — Поговорим лучше о биджу.