— Две недели до переговоров —
Отвлечься Сасори заставил требовательный «би-и-ип!» звонка, извещавший о посетителе. Цыкнув, Сасори механически сунул кисть за ухо — в очередной старой марионетке фуины требовали корректировки — и направился к двери. Комплекс ручных печатей — и барьеры опали, ручка повернулась. За порогом стояла старуха, сопровождаемая марионеткой. Сасори дёрнул щекой. — Что такое, Чиё-баа-сама? — Ты вовсе не отдыхал? — одновременно с ним спросила бабушка. — На это нет времени, — отмахнулся Сасори. — Что-то важное? — От тебя не будет проку, если свалишься от истощения, — потеснив его плечом (Сасори нехотя, но позволил), Чиё-баа-сама прошла в мастерскую. За ней послушно проскользила марионетка, нёсшая накрытый тканью поднос. Когда бабушка вошла, Сасори мимолётно покосился на символы, расчерченные на дверном косяке, — контур, направленный на распознание маскировочных техник. Тот остался не более чем мазками чернил. Удовлетворившись этим и вновь запечатав дверь, Сасори последовал за бабкой, направившейся к столу. — Надеюсь, это твой новый яд на исследование, — он указал на поднос, который кукла опустила среди свитков и с облачком дыма исчезла. — Это твой завтрак. — Не нужно. Я принял энергетические пилюли пару часов назад. — Судя по виду, не пару, — Чиё-баа-сама обвела его профессиональным взглядом медика и протянула к голове руку, от которой Сасори увернулся. Кисть выскользнула из-за уха и, мазнув по скуле, со стуком упала на пол. Подцепил её нитью чакры Сасори под пристальным вниманием бабки. — Поешь. Про сон я даже не заикаюсь. — И не стоит, — бросил Сасори, но опустился на не так давно оставленный стул, отложил кисть и стянул с подноса ткань. — У меня нет времени. — Ну извини, внучок, я не знаю такого дзюцу, чтоб увеличить количество часов в сутках, — сварливо откликнулась Чиё-баа-сама. — Какая жалость. От него было бы больше толка, чем вот от этого, — он указал на еду. — Не ворчи, а ешь. Сасори хмыкнул и левой рукой взялся за палочки, а правой — за карандаш и придвинул к себе свиток с заметками. Проводив его действие недовольным цоканьем, но ничего не сказав, Чиё-баа-сама отошла к стеллажам читать подписи на запечатывающих свитках. Сасори нахмурился и спросил: — Чем занят совет? — Мне-то откуда знать? Я в совет не вхожу, — откликнулась Чиё-баа-сама, не отвернувшись от свитков. Ничего компрометирующего среди них не было (для этого он слишком хорошо и тщательно умел прятать вещи), однако Сасори не поощрял вольное поведение на своей территории. Бабушка знала об этом, но всё равно продолжала пялиться на свитки, вчитываясь в подписи, рассматривая фуины, словно пыталась поймать его на чём-то. — Бабушка… — холодно начал он. — Ты должен знать, — Чиё-баа-сама резко повернулась к нему, на лице застыло странное выражение, — то, что случилось с мальчишкой, с Гаарой — не твоя вина. Приготовившийся к задушевным беседам о киндзюцу Сасори удивился. — Что? Чиё-баа-сама вернулась к нему, присела на край стола. — Как Казекаге, как учитель и старший товарищ ты сделал всё возможное для того, чтобы уберечь мальчика от опасности, — она посмотрела в глаза внуку, и тогда, наконец, Сасори понял, что за чувство притаилось в глазах бабки. Это было тяжёлое, как железный песок, сочувствие. — Ой-ой, — откинувшись на спинку стула, Сасори иронично выгнул бровь. — Так, по-твоему, я уединился, чтобы убиваться по своим якобы совершённым ошибкам? Серьёзно, Чиё-баа-сама? — Не хами, — одёрнула старуха. — И не пытайся от меня закрываться, — она протяжно вздохнула. — Всё ведь прямо как тогда… Ты тоже отсутствовал в деревне, когда Третий пропал. А после заперся в мастерской… Сасори выпрямился, словно задеревенел; мышцы напряглись до болезненности. — Если ты на что-то намекаешь… — Мне и не нужно, — Чиё-баа-сама осторожно накрыла его так и сжимавшую палочки руку своими морщинистыми. Сасори вздрогнул. — Потому что я скажу тебе прямо: ты сделал всё, что мог, Сасори. Тебя никто не осудит. Терпеть не было сил. Сасори вырвал руку. — Я хочу посмотреть на того, кто попытается, — прошипел он, перехватывая взгляд бабки. — Раса и остальные в совете могут тявкать, сколько угодно. Их узколобые мнения имеют для меня значения не больше, чем возня навозных жуков для ястреба. — Но ты не ястреб, Сасори. — Может, оно и к лучшему. У ястреба нет яда. Чиё-баа-сама поднялась. Её иссушенное солнцем и старостью лицо посуровело. — Не гордись своим ядом так сильно. Тебе следует почаще себе напоминать, что случилось с Комуши. — Он был идиотом, — досадливо проговорил Сасори. — И вообще, Чиё-баа-сама, разве ты заявилась сюда не для того, чтобы вызволять меня из депрессии? — Вызволять, как оказалось, не из чего, — сказала — как сплюнула. Сасори скривился. — Было бы лучше, если б я в самом деле корил себя? Если бы вместо работы я весь вчерашний день и всю ночь пялился в стенку и стонал, какие мы все бедные-несчастные, как жестоко с нами обошлась судьба? Я не могу изменить прошлое, но бесцельно тратить своё настоящее не стану, — он отодвинул поднос с пустыми тарелками и взялся за свиток с очередной марионеткой, требовавшей переоснащения. — Если единственное, чем ты намерена мне сейчас помочь, это чтение нотаций, то лучше возвращайся к рыбалке. За его спиной Чиё-баа-сама вздохнула. — Лучше бы было, если бы ты позволял себе чувствовать, — очень тихо произнесла она. — Тогда уж сразу яду, — бросил Сасори и распечатал куклу. — Результат тот же, но способ гуманней. Последовал ещё один вздох, на который Сасори не обратил внимания. Следом раздались шаги, шорох, а затем требовательное: — Подвинься. Сасори повернулся к бабке, усмехнулся, смерив взглядом свиток в её руке. — Так бы сразу. — Поговори мне! — проворчала бабушка, и Сасори нитями чакры сдёрнул часть разбросанных вещей на половину стола, ближе к которой сидел, вторую отдавая старой марионеточнице. — Есть ещё чернила для фуинов? — Посмотри рядом с глазами, — Сасори не глядя махнул в сторону банки со стекляшками. В ярком свете лампы они казались подёрнутыми дымкой глазами мертвецов. В четыре руки работа пошла намного быстрее, и ещё через несколько часов — Сасори не имел понятия, сколько прошло, но Чиё-баа-сама следила за временем — сорок шесть марионеток были готовы для передачи кукловодам деревни. Удовлетворённо оглядывая пирамиды свитков, Сасори потянулся. Суставы хрустнули — почти как сочленения марионеток. Чиё-баа-сама покачала головой. — Отдохнул бы. Подцепив нитями с полки крупный пустой свиток для запечатывания, Сасори поднялся. После долгого пребывания в мире полутеней и искусственного света ступив на улицу, Сасори сощурился. Стояло приятное позднее утро, когда солнце ещё не палило, но уже грело достаточно, чтобы хотелось забраться на крышу и, устроившись на лежанке под навесом, почитать или даже просто вздремнуть. Чиё-баа-сама приметила взгляд, брошенный её внуком в вышину, но предлагать воплотить желание в жизнь не стала: прекрасно знала, какой получит ответ. У меня нет на это времени. По опустевшим в предвкушении зноя улицам они добрались до расположенного в паре кварталов от резиденции здания, отданного кукловодам Суны. В нём нашлось место и мастерским, и лабораториям, и собственной библиотеке, и аудиториям для занятий: с тех пор, как Сасори занял пост Казекаге четыре года назад, Чиё-баа-сама использовала его положение для создания не просто отряда, а целой школы кукловодов. Сасори эта идея одновременно импонировала (тем, что его творения находили применение куда чаще, чем если бы он использовал их все в одиночку, выдавал Канкуро и порой продавал) и вызывала почти ненависть (шиноби, к которым попадали его творения, редко утруждали себя размышлениями об их смысле дольше, чем занимало изучение технических характеристик). Обе эти эмоции, имевшие диаметрально противоположные направления, были, однако, равно сильны, что в сумме давало то нейтральное отношение, которое Сасори и демонстрировал, когда бабушка в очередной раз обращалась к совету за финансированием своей затеи. Сам Сасори появлялся в этом здании нечасто, и его приход вызвал ажиотаж. Впрочем, ажиотаж осторожный: оторваться от дел никто себе не позволил, но вот уставились, зашушукались все. Сасори не стал утруждать себя какой-либо реакцией. — Чуднó Казекаге-сама выглядит, — шёпотом, чтобы, упаси ками, не услышал Четвёртый, поделилась молодая куноичи с товаркой. — Ужасно, — вздохнула та, прижала руки к груди. — Ах, а ведь такой красавец! Но видно, что некому за ним приглядеть… — Он выглядит так, словно не спал трое суток, — буркнул со знанием дела седовласый шиноби. — Наверное, он беспокоится и старается найти своего ученика! — высказал предположение восторженно пялившийся на Казекаге мальчишка, но его вариант быстро отмели. Даже Чиё-баа-сама выглядела более взволнованной происходящим, чем Четвёртый. Осматриваясь по сторонам придирчиво, Сасори остановил первого же на пути джонина, попадавшего для него в категорию «Не совсем бестолковые». — Хируко, — на негромкий оклик джонин дёрнулся, резко затормозил и повернулся к Казекаге. — Четвёртый? — Здесь, — Сасори продемонстрировал и передал джонину свиток, — запечатаны сорок шесть марионеток из моей коллекции, которые я передаю в распоряжение кукловодов деревни. Данные куклы оснащены специально для запечатывания. Инструкции прилагаются. Составь список, кому была выдана какая марионетка, и передай лично мне. — Вам? — переспросил Хируко. — Не совету? — Лично мне, — отчеканил Сасори. — Чиё-баа-сама, проследи за этим. — Конечно, Сасори, — откликнулась старая марионеточница, и Четвёртый, коротко кивнув, удалился. — Не стой столбом! — прикрикнула Чиё-баа-сама на Хируко, буравившего спину Казекаге тяжёлым взглядом. — Объяви общий сбор, подготовь списки! — Есть, — буркнул Хируко и поспешил прочь от старухи. За углом к нему присоединился подслушивавший приятель и пошутил: — Четвёртый — как песчаная буря: появился внезапно, обрушился, усложнил жизнь и исчез. — Не смешно, Отоказе, — поморщился Хируко, а затем проворчал: — Как отчёты о миссиях, так это совету, а как дело касается марионеток, так это лично ему… Да он даже не поучаствовал в бою, когда Акацуки напали! Я слышал, его и вовсе в деревне-то не было. Отоказе пожал плечами. — Врут, как по мне. Наверняка был, просто остался в своих мастерских. — Вот и смотри, что выходит: Четвёртый — либо эгоист, либо трус. А может, и всё сразу! — Хируко стиснул пальцами свиток. — Как хорошо, что Раса-сан… — Тихо, чего ты! — побледнел Отоказе, и оба джонина, поспешно свернув обсуждение, занялись делами. Сасори к этому времени вернулся в резиденцию. Едва ли не на пороге его встретил Юура, зашагал рядом. — С чем у нас проблемы? — С общественным мнением, — ответил Юура. — Многие недовольны тем, что вы не участвовали в битве с Акацуки. Шепчутся, что вас вовсе не было в деревне. — Ещё? — Люди Расы при дворе даймё мутят воду. — Ожидаемо. Я собираюсь нанести визит в столицу, когда Гаара будет возвращён. Ещё? — Ещё… — Юура замялся, но всё-таки закончил: — У вас чернила на щеке, Четвёртый, и дорожный песок на одежде. Сасори удивлённо моргнул, однако его растерянность очень быстро сменилась ироничной усмешкой. — Не очень вдохновляющее зрелище для подчинённых, верно, Юура? — Лично для меня это означает, что вы работаете на благо селения, забыв о себе, — ответил преданный капитан АНБУ. — Но другие могут выбрать иные толкования. — Я тебя понял, — кивнул Сасори. — Возвращайся к работе. Если появятся новости о Гааре, докладывай немедленно. — Есть! Они расстались, и пусть тянуло в мастерскую, направился Сасори в жилое крыло резиденции. Там было пустынно и тихо, Сасори не ощущал ни единой души. Это, однако, не являлось поводом ослаблять бдительность, и позволил себе слегка расслабиться кукловод, только когда скрылся за укреплёнными фуинами дверьми своих комнат. В звенящей тишине малообжитых апартаментов сразу вернулось липкое чувство неспособности взять события под контроль. А ведь Сасори приложил столько усилий, чтобы никогда более его не ощущать! На ум шёл маленький мальчик, сжавшийся в комок в переулке. На мальчишку надвигались трое АНБУ с закрытыми лицами, пока их командир наблюдал с соседней крыши. Случайный свидетель этому, Сасори тем вечером единственный раз в жизни сработал на чистом порыве эмоций: призвал марионетку и вмешался, встал между АНБУ и маленьким джинчурики. Так же искусство встало между самим Сасори и его демонами. С того дня он множество раз пытался вернуться в то состояние, переосмыслить, почему не смог остаться в стороне, позволить тогдашнему главе АНБУ поступать с джинчурики на своё усмотрение. Почему вступил в конфронтацию с Расой, а затем направился прямиком к Казекаге и поведал о произошедшем. — На мой взгляд, следует принять меры, — добавил Сасори в конце рассказа. — Если оставить всё на самотёк, Раса своими методами превратит Гаару в монстра, настроенного решительно против деревни. Сомневаюсь, что это пойдёт Суне на пользу. Разве что ты ищешь способ сократить население. — Твой цинизм неуместен, но замечание имеет смысл, — Третий уставил на него ястребиные глаза, постукивая длинным пальцем по колену. — Что у тебя на уме? — Я думаю о том, чтобы самому заняться тренировкой джинчурики. Конечно, контролю песка его должен обучить Раса, однако я бы не стал доверять ему психологическое воспитание Гаары. Третий приподнял брови. — Я впервые слышу, чтобы ты был заинтересован в обучении кого-либо чему-либо, Сасори. Твоего наставничества пытался добиться каждый молодой кукловод, однако ты отказал. А теперь сам просишь позволения стать наставником джинчурики. — Раньше я не был готов, — спокойно ответил Сасори. — Однако сейчас ощущаю… — он замолчал, поднял взгляд к потолку, словно там мог найти подходящее слово. — Потребность? — предположил Третий. — Интерес, — чуть помедлив, возразил Сасори. — Потому что видишь в нём себя? Усилия стоило не сжать кулаки. — Это отдаёт сантиментами, Третий. Они мне чужды. Казекаге усмешкой дал понять, что не верит ему. — Джинчурики не нужно много привязанностей, зато требуются правильные. Как, впрочем, любому оружию S-уровня, — он легко наклонил голову к плечу. — Ты лучше других знаешь это, Сасори. — Ты доходчиво мне объяснил, сенсей. Откинувшись на спинку кресла, Третий полноценно улыбнулся, не отрывая от него ястребиного взгляда. — Давно ты меня так не называл. — Не видел в этом смысла, — прохладно сказал Сасори. — Не хочешь раззадоривать тех, кто заранее ревнует тебя к посту Четвёртого? — уточнил Третий, и Сасори почувствовал, как железный песок заскользил по ногам. Сасори промолчал, употребляя силы на то, чтобы не позволить даже тени эмоций просочиться через внутренний барьер, окрасить чакру. Через свой песок Третий способен сканировать отвратительно много показателей противника или собеседника. — Твой контроль безупречен, — вынес вердикт Третий. Ощущение металла на коже пропало. — Ещё один пункт в пользу того, чтобы доверить тебе воспитание джинчурики. Сасори годами пытался найти логическое объяснение своим поступкам той ночи. Убеждал себя, что привязать к себе джинчурики выгодно: дополнительный козырь, дополнительное влияние в любой игре. С самой войны Третий, не скрывая, готовил из него себе замену. Сасори не возражал: он кукловод, ему привычно организовывать, руководить. Сам факт управления чем-то, кем-то вызывал в нём приятный отклик. Добавлял спокойствия… А привязать к себе мальчишку оказалось неожиданно просто: достаточно было всего лишь стать единственным человеком, который его не ненавидит. И раз уж Раса оказался слишком слаб для того, чтобы преодолеть свои чувства от смерти жены, Сасори дал Гааре то, что ему требовалось: внимание, поддержку, заботу. Старательно, скрупулёзно взрастил в себе интерес к чужому ребёнку — а заодно и к его брату и сестре, которые, как оказалось, шли с ним в комплекте, — создавал макет отношений на основе трактатов по психологии и шпионажа за семьями деревни. Он стал мастером этой игры. А затем в один день осознал, что задал рутинный вопрос «Как дела?» с искренней заинтересованностью в ответе. — Оружию S-уровня не нужно много привязанностей, зато требуются правильные. Было ли это правильно, Сасори не знал. Но когда Гаара поднимал на него взгляд, полный восторга и мощного тёплого чувства, Сасори хотелось улыбаться. В отношении собственного сенсея он ощущал нечто подобное разве что в очень далёком детстве. — Сасори, — окликнул его в тот вечер Третий уже на пороге. — Ты можешь стать целым миром для чужого ребёнка. — Но затем дети вырастают. — К сожалению. Впрочем, остаётся связь. Связь, которую ты установишь с учеником, окажет большое влияние на тебя самого. — Это опыт или теория? — Сам как думаешь? Сасори смерил его долгим взглядом. Уголки тонких губ Третьего приподнялись. — Поужинай со мной. — Мне необходимо вернуться к работе. — Над чем ты работаешь, Сасори? — Пока не хочу раскрывать карты. Но, уверяю, когда закончу, ты непременно увидишь результат, сенсей. Ледяной душ не смог принести облегчения. Сколь бы сильно Сасори ни старался погрузиться в размышления о планах дальнейших действий, его существом упорно завладевала одна беспокойная мысль: после нападения прошло четыре дня, а Гаара всё ещё не обнаружен. Шанс, что Гаара жив, истлевал. Не потому ли Сасори отослал Темари и Канкуро прочь из деревни, прикрываясь пользой, политикой и прочей ерундой — не желал, чтобы его ученики видели тело младшего брата, когда его доставят в Суну? Хотел бы Сасори сказать, что понимает чувства, которые возникнут у учеников в такой момент, но это было бы ложью. Он привык к трупам, не испытывал при взгляде на них ничего. Испытывал ли когда-либо? Ему казалось, что нет; он не видел тел родителей, а с тех пор, как он стал шиноби, вокруг погибали лишь малозначащие люди — союзники ли, враги ли. Только один по-настоящему важный труп Сасори видел, прикасался к нему — и испытывал радость. Явно не она обуяет Темари и Канкуро, когда они увидят тело Гаары. Сасори поймал себя на том, что думает о смерти Гаары так, словно она уже перешла в разряд свершённых фактов. Как же так?! Неужто он столь мало верит в силу своего лучшего ученика?.. Скорее уж не сомневается в мощи организации, убившей Третьего Цучикаге. Сасори нахмурился, вырывая себя в реальность. В подвешенном состоянии минуло ещё три дня. Под вечер последнего — седьмого после нападения — в Суну вернулась одна из поисковых команд. Сасори был извещён немедленно, оторван новостью от наблюдения за тренировкой кукловодов, получивших в пользование его марионетки. Когда сообщение прозвучало, все на полигоне невольно замерли, уставились на Четвёртого. На его лице не дрогнул ни единый мускул. — Продолжайте тренировку, — уронил Казекаге и размеренным шагом направился прочь в сопровождении АНБУ, принёсшего донесение. Коротко поджав губы, Чиё-баа-сама последовала за ними. У дверей госпиталя ждала поисковая команда, беспокойством на лицах привлекая внимание прохожих. Едва показался Четвёртый, Маки, капитан команды, вскочила и бросилась к нему. — Сасори-сама, мы!.. — Сделали всё, что от вас зависело, — ровно перебил её Сасори. — Сейчас отдохните. Отчитаешься завтра. — Есть… — Маки грустно посмотрела на него. Не сдержавшись, шагнула ближе, прошептала: — Мне очень жаль, Сасори, — и попыталась поддерживающе коснуться руки, но Четвёртый отпрянул. — Отчёт завтра, — напомнил он и, не взглянув на склонившихся переде ним чунинов из команды Маки, вошёл в госпиталь. АНБУ и Чиё-баа-сама молча последовали за ним. Маки проводила его взглядом со смешанным чувством. — Какой же он… — Ужасный, — прошипел один из чунинов. — Крутой, — заявил второй. — Такое самообладание — это талант! — Страшный, — выдохнула юная Мацури, неуютно поводя плечами. Тяжело вздохнув, Маки каждому влепила по затрещине и погнала чунинов по домам. Тем временем АНБУ провёл марионеточников по лестнице вниз, в подвал со стерильным коридором, полнившимся белым светом. По обе стороны располагались двери, но та, что являлась целью, находилась в самом конце коридора и обозначалась небольшой группой столпившихся перед нею шиноби. — Казекаге-сама, — Гоуза заметил новоприбывших первым и поклонился. Юура, Джоусеки и Раса последовали его примеру, последний — слегка замешкавшись. Раса буквально не знал, что чувствовать. А ещё мысли сами собой соскальзывали на Каруру. О, она бы сейчас плакала — но Раса не мог по слишком многим причинам. Она кляла бы, на чём свет стоит, Казекаге, но Раса не имел права бросать вызов Четвёртому сейчас. Она обнимала бы сына — Раса не хотел даже смотреть на него. С появлением этого мальчишки его жизнь пошла под откос. Сначала умерла, давая жизнь этому демону, Карура, а вместе с нею и сердце Расы. От него начали отдаляться друзья, говорили, какой-то он стал не такой… как будто бы сами сохранили себя, если бы вынуждены были заботиться о монстре, убившем самого дорогого человека! Раса с головой ушёл в работу, был очень успешен во главе АНБУ, выполнял свой долг, проверяя самоконтроль джинчурики, — чёртов кукловод вмешался, проникшись неожиданной жалостью к монстру, нашептал что-то Третьему, и тот убрал Расу из спецотряда. А Сасори коварен: стал приручать джинчурики. Малолетнему демону не хватило мозгов понять, что нужен кукловоду исключительно как часть коллекции ресурсов — и пошёл за ним, глупый, лишив Расу столь ценного козыря. А там и Третий пропал, и новым Казекаге был выбран Сасори… Потерю биджу можно использовать против него. Хоть что-то хорошее. Коротко кивнув советникам, Сасори прошёл мимо них и скрылся в зале. Чиё-баа-сама последовала за ним и решительно захлопнула дверь перед носами джонинов. Когда обернулась, обнаружила Сасори стоящим перед одиноким столом из металла. Там, только доставленный, ещё не получивший внимание патологоанатомов, лежал Гаара. Песчаная броня, покрывавшая его, растрескалась и местами отвалилась, по одежде тянулись длинные кровоподтёки. Чиё-баа-сама протяжно вздохнула. Печально, когда умирают совсем молодые, подающие столько надежд шиноби. Гаара был, объективно, сильнейшим в своём поколении, и именно его, Чиё-баа-сама знала, Сасори хотел бы видеть своим преемником — как сам принял пост от Третьего, как тот унаследовал его от Второго. В глазах Сасори не было слёз. Он выплакал свои много лет назад, ещё когда сам был учеником Казекаге. На тело собственного ученика перед собой Сасори смотрел со звенящей пустотой в душе. Эта пустота разрасталась и грозила захватить всего кукловода. Двигающий сотни марионеток и пешек, он не мог заставить себя даже пошевелиться. Несмотря на собственную уверенность в обратном, он оказался не готов к этому виду. Пустота разрасталась, и в самом сердце её зарождался постыдный скулёж. Как бы Сасори его ни давил, обрубок звука вырвался из груди, разбив тишину с монотонным гудением лампы. Чиё-баа-сама побледнела, прижала руки к груди, глядя на напряжённую спину внука. Его всегда гордо расправленные плечи поникли, голова опустилась, как у куклы, которой перерезали нити чакры. — Сасори… Её голос вернул его в реальность ударом по голове. Сасори прикусил губу до крови в отчаянной попытке очнуться, однако рука сама собой протянулась и коснулась алого кандзи на лбу Гаары. — Та же ошибка… — прошептал Сасори, чувствуя призрак учителя за своим плечом, железный песок, сковавший рёбра. Каждый вздох — короткий, отчаянный — отзывался болью и полной беспомощностью. Осознание ошпарило нервы, сбросило оковы с рёбер: он не беспомощен! У него есть, чем ответить любому врагу, даже смерти! В прошлый раз Сасори знал, что делать — чем этот отличен?! Сасори представил, как прикажет провести погребение поскорее. Как в глухой ночной час опустошит могилу. Как принесёт Гаару в свою мастерскую, уложит на стол, подготовит, а после возьмётся за скальпель и… Даже в воображении его твёрдая рука дрожала. Сасори вдруг понял, что не сможет этого сделать. Гаара нужен ему живым. Рассматривая лицо ученика, Сасори неосознанно провёл подушечками пальцев по леденяще-холодной щеке. Пустота отступала, и мозг включился в лихорадочную работу, перебирая возможности, варианты, места и людей… и вдруг споткнулся о воспоминание о киндзюцу, которое Сасори всегда считал бесполезным. Его разработали кукловоды в Третью мировую, да так и бросили пылиться на полке: слишком высока цена. Взвесив сам, Сасори решил, что готов заплатить её. — Сасори, — снова позвала Чиё-баа-сама, и в этот раз он ответил: — Мне нужно обсудить ситуацию с советниками. — Дай себе время, — бабушка подошла ближе, вновь оскорбляя его жалостью в голосе, взгляде. — Тебя никто не осудит… — Пусть попытаются, — механически бросил Сасори и вышел в коридор. Советники всё ещё шептались там, но при виде его умолкли. — У Суны новый приоритет: полное уничтожение Акацуки. Раса неприязненного посмотрел на него. — Суна не обладает достаточными ресурсами, чтобы идти на поводу у твоей личной мести, Четвёртый. — Не трать моё время, — отмахнулся Сасори и повернулся к тут же вытянувшимся по струнке Юуре, Джоусеки и Гоузе. — Поисковые команды должны быть перенаправлены на выявление убежищ Акацуки. Из Гаары извлекли биджу — это долгий и скрупулёзный процесс, для проведения которого требуется надёжное и укромное место. Обнаружение этого самого места может дать нам дополнительные сведения. Также я хочу, — обратился он лично к Юуре, — чтобы АНБУ взялись за дело. Каждый член Акацуки должен быть идентифицирован. Список должен быть составлен не позднее чем через месяц. Мне плевать, что для этого потребуется сделать. — Вас понял, — поклонился Юура. — Четвёртый, — прорычал Раса, — ты обязан обсудить это с советом. Сасори смерил его уничтожающим взглядом. — Кто я, по-твоему, Раса? Марионетка совета? Напоминаю, что я — Казекаге этой деревни, и именно за мной последнее слово в принятии решений. Особенно в чрезвычайных ситуациях, — сделав короткую паузу для закрепления, он вновь повернулся к Юуре. — Отправь дополнительных шпионов в Страну Земли: необходимо выяснить, что известно об Акацуки в Иве… Он оборвал себя, когда дверь открылась, повернулся, чтобы потребовать у Чиё-баа-сама оставить их. Слова застряли в горле. Порог, пошатываясь, переступил Гаара. Его бледно-зелёные глаза, мазнув взглядом по опешившим советникам, зацепились за Сасори. — Сенсей… — прохрипел Гаара и шагнул к нему, но силы оставили, и юноша пошатнулся. Сасори подхватил его, не думая, до боли впиваясь пальцами в тёплое, дрожащее, живое тело. Широко распахнув глаза, Раса почти перестал дышать. Мальчишка жив против шансов! Опять… Гаара попытался заговорить, но лишь бессвязные хрипы исторглись из его горла. Шикнув на него, Сасори достал из кармана коробочку с энергетическими пилюлями, которую всегда имел при себе, и вложил одну в рот Гаары. Тот с трудом проглотил её и закашлялся. — Принесите воды, — не обернувшись потребовал Сасори, и Юура сорвался с места. Джоусеки и Гоуза отошли в сторону, явно не зная, куда себя деть. Раса наблюдал за Казекаге и его учеником пристально, и с ненавистью, и с оттенком боли. Перед глазами встало лицо умирающей Каруры, и единственное, что Раса сумел выдавить из себя, было: — Ты помнишь что-нибудь о том, как из тебя извлекали Шукаку? Они посмотрели на него с одинаковым неверием: и Гаара, и Сасори. Четвёртый нахмурился. — Это подождёт, — прошипел он. Прибежал Юура со стаканом воды, и Сасори помог Гааре напиться, после чего крепче сжал его плечо. — Как ты? Гаара поднял голову, ловя его взгляд. — Чиё-баа-сама… Сасори-сенсей, она… Раса не понял, о чём юноша говорил — понял Сасори. Последние краски покинули его лицо. Всё так же игнорируя советников и придерживая Гаару, Сасори настойчиво увлёк ученика обратно в зал морга. Там на полу мирно лежала, словно спала, Чиё-баа-сама. Усталое сердце не дрогнуло — и именно это нормально. Сасори прикрыл глаза, и Гаара просипел, оправдываясь: — Я не хотел этого, сенсей… — Всё правильно, — тихо, только для него сказал Сасори. Подведя ученика ближе, он опустился на колени перед бабушкой, коснулся пальцами её остывающей морщинистой щеки. Ни-че-го. — В конечном итоге Чиё-баа-сама доказала свою любовь ко мне чем-то лучшим, чем нотации и завтраки после трудовых ночей. — Сенсей? — вздрогнул Гаара. Сасори повернулся к нему, тепло и совершенно искренне улыбнулся. — Всё хорошо, Гаара. Всё так, как должно быть.— День переговоров —
— Довольно игр, — процедил Казекаге без следа прежней бесстрастности. — Для выработки эффективной стратегии нам необходимо знать поимённо, с кем мы сражаемся. На каких условиях Ива предоставит для допроса пленного нукенина? Его что-то задело в последней реплике Хокаге — тот понимал, но не что именно. Поспешил сказать: — Какой бы ни была цена, Коноха готова заплатить её вместе с Суной. Скользнув по нему взглядом, Цучикаге сосредоточил внимание на Казекаге, явное раздражение которого его, казалось, окрыляло. — У тебя в руках свиток, который ни шанса расшифровать в родной деревне, — медленно произнёс Цучикаге. — Что ты с ним сделаешь? Казекаге выпрямился — словно закаменел. — А открыто меня послать кишка тонка? — прошипел он. — Пошёл ты, — безразлично бросил Цучикаге. — Вообще, ты мне всю метафору сломал, да… Шифр в таком случае нужно показать союзникам, так что, Хокаге, расчехляй арсенал, точи гендзюцу: дадим мы тебе полазать в башке Хидана. Под нашим чутким контролем, само собой, — он покосился на удивлённо вскинувшего бровь Казекаге и пробурчал себе под нос: — И вот он мне будет втирать за широту помыслов… — Это в самом деле широкий жест, — заметил Хокаге, довольный. — Как и признание нас союзниками. — Стало быть, я тебе доказал, что достоин доверия? — язвительно уточнил Казекаге. — Так я и не тебе пленника отдаю, — парировал Цучикаге. — К слову о союзниках, Хокаге: ты мне не дорассказал, как Коноха и Суна вляпались в сотрудничество, мм. — Да вроде… Тебя что-то ещё интересует? — притворился удивлённым Хокаге. — Угу. Ты и Казекаге выглядите слишком спевшимися, и нам в Иве это не нравится, — настойчиво заявил Цучикаге, а после добавил более уравновешенно: — Мне союз с обоими вами ещё как-то дома подавать, мм. А слухи о ваших грязных совместных делишках задачу не упрощают. — Что ты, никаких грязных делишек, — уверил Хокаге. — Как я уже и сказал, по итогам своевольных действий моего джинчурики Коноха и Суна стали вместе искать сведения об Акацуки… — он посмотрел на Казекаге. Тот вновь откинулся на спинку стула, так и держа руки скрещёнными на груди; впрочем, не выказал намерения воспрепятствовать, и Хокаге закончил: — Затем джинчурики Однохвостого был захвачен. И Казекаге потребовал меня для встречи. — Он — что?! — Цучикаге не дал себе труд сдержать совершенно не представительное охреневание. — Н-да, меня так на рандеву редко зовут, — почти весело проговорил Хокаге. — Ты чё мне, хочешь сказать, что вот он, — Цучикаге мотнул головой в сторону Казекаге, — первым предложил объединиться? — Ну, это назревало, но у Казекаге терпение лопнуло раньше, чем у меня, — беспечно пожал плечами Хокаге. — Не люблю ждать других, — припечатал Казекаге.