в который раз мне сохранили жизнь в дороге в небо снова отказав но я вижу мост над горящей рекой я вижу тень твою впереди
♫ Тэм Гринхилл — Врата Готики
Грудь пронзило болью, и Неджи закашлялся, прижимая ладонь к забинтованной ране. Здесь его пронзил шип, и он… он умер, подумал Неджи. Он умирал. Он помнил, как прощался с госпожой Хинатой, помнил ее слезы и шепот «нет», и то, как она кричала его имя, а потом наступила темнота, и темнота была смертью, разве нет? Видимо — нет, потому что Неджи мог дышать, мыслить, немного двигаться, к тому же, он чувствовал боль. Он подвигал по очереди руками и ногами, проверяя их — конечности были целыми. Но рана в груди, очевидно, была глубокой. Голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота, во рту было сухо, как в раскаленной пустыне, и во всем теле тоже было горячо, как в пустыне — словно внутри горел огонь, способный сжечь Неджи дотла. Неджи тихо застонал, не открывая глаз, и тут же к его губам поднесли чашу. Сделав глоток, Неджи понял, что это не просто вода, а травяной настой, вкусный и свежий, прохладный, как раз для того, чтобы унять горячку. Он начал жадно пить, не обращая внимания, что при этом часть настоя проливается ему на грудь, и осушил чашу целиком. Чья-то прохладная, подобно настою, и нежная ладонь легла на его лоб, ласково погладила, убирая волосы, и Неджи в состоянии полубреда прошептал: — Хината-сама… Руку тут же убрали, но Неджи уже провалился обратно в объятия сна. Не смертельного сна, а исцеляющего, так, как спит выздоравливающий человек.***
Он очнулся спустя две недели, хотя времени не считал. Неджи спал, иногда просыпался, чтобы выпить травяного настоя или бульона, иногда его будили прикосновения мокрой тряпицы к телу, и все это время Неджи снилась Хината. Их общее детство, их бой на экзамене, их последующее примирение, их совместные тренировки — всю сознательную жизнь Неджи рядом с ним была госпожа Хината. Точнее, он был рядом с ней. Иногда он произносил ее имя вслух, звал, не приходя в сознание, и тогда ему становилось лучше. Но, открыв глаза, Неджи увидел не Хинату. По неизвестной ему маленькой и небогато обставленной комнатке ходила девушка с короткими светлыми волосами, на Хинату совсем не похожая. Услышав шевеление со стороны постели больного, она обернулась и просияла улыбкой. — Очнулся! — радостно проговорила девушка. — Я думала, тебе уже конец скоро придет, но ты стал на поправку идти, а теперь очнулся! Видишь меня? Глаза у тебя особенные… сколько пальцев показываю? — она вытянула вперед руку с выставленными тремя пальцами. — Три, — ответил Неджи хриплым каркающим голосом, и надсадно закашлялся. Девушка налила в чашу воды и протянула ему. Неджи напился, и в горле стало легче. — Меня зовут Миюки, — сообщила девушка, садясь рядом с ним. — Ринго Миюки. А тебя? — Хьюга Неджи, — ответил Неджи. Скрывать свое имя было бесполезно — глаза носителя Бьякугана выдавали всех Хьюга с головой. Такие глаза были только у них. — Ты шиноби, да? — с уважением спросила Миюки. — Да, — кивнул Неджи. — А ты — нет? — Да куда мне, — рассмеялась Миюки. — Я просто лекарь. В нашей деревне нет ниндзя. Мы на отшибе живем, маленькая деревушка, на что они нам? — несмотря ни на что, в ее голосе слышалось искреннее сожаление. — Тебя сюда принесли двое мужчин. Тоже с такими белыми глазами, и еще со знаками на лбу… странными такими, вроде как крестами… — Это проклятые печати, — сказал Неджи. — Вот такие, как эта, — он указал на свой лоб, на котором не было привычной повязки. — Какая? — вдруг удивилась Миюки. — Она бывает невидимой? — Что? — растерялся Неджи. — В смысле? Ты о чем? Ты шутишь? Миюки вскочила с его кровати и бросилась куда-то, вернувшись с зеркалом и протягивая его Неджи. Он взял зеркало, посмотрел в него, и… Бледное, осунувшееся лицо. Темные тени под глазами. Заострившиеся от худобы скулы. Посиневшие потрескавшиеся губы. Спутанные потускневшие волосы. Но, самое главное… …проклятой печати клана Хьюга на лбу Неджи не было. Он провел пальцами по коже, словно стараясь ее нащупать, не зная, что чувствует, и не понимая, почему не радуется. Печать была отвратительной меткой, рабским клеймом, способом контролировать его через боль — и теперь она исчезла, так почему Неджи не рад? — Не понимаю, — проговорил он. — Печать призвана охранять секреты Бьякугана. После смерти носителя она исчезает, запечатывая его способности, чтобы враг о них не узнал. Но я же жив? — фраза прозвучала вопросительно. Неджи не был полностью уверен. — Ты умирал, — сообщила Миюки. — Некоторое время твое сердце не билось. Фактически, пока я не запустила твое сердце заново, ты был мертв. Может, печать поэтому и исчезла? — Значит, я… свободен? — прошептал Неджи. — Я свободен?.. — Конечно! — улыбнулась Миюки, снова садясь рядом с ним и касаясь его руки. — Ты выздоровеешь окончательно и сможешь пойти, куда угодно… Или никуда не пойти. Остаться здесь, — тихо прибавила она. Неджи задумался. Он мог отправиться в любое место, в любую страну, везде пригодятся шиноби, особенно гении и носители улучшенного генома вроде него. Неджи везде будут ценить и уважать, он сможет не только построить карьеру, но и завести семью, и даже основать отдельный клан Хьюга. Но… Нет, подумал Неджи. Он не сможет никуда уйти. Он должен — и он хочет — вернуться к Хинате. Он так хотел увидеть ее все это время, даже будучи без сознания… Он так боялся за нее — вдруг, когда он умер, сестра снова оказалась в опасности? Вдруг снова решила защищать своего ненаглядного Наруто? Неважно, есть метка или нет. Он рожден служить Хинате, и он будет. — Неджи, — проговорила Миюки, чуть крепче сжав его руку. — Может, ты и правда останешься?.. — Зачем? — не понял ее думающий о другом Неджи. — Ты… ты мне нравишься, — на грани слышимости произнесла Миюки. — Ты такой красивый… А мне здесь так одиноко… — Красивый? — усмехнулся Неджи. — И все? Ты же меня совсем не знаешь. А если я жестокий и злой тиран? А если я безголовый идиот? А если я буду ревновать тебя к каждому столбу и поднимать на тебя руку? Откажусь работать, сяду тебе на шею, начну пить много саке и спускать на это все деньги? — Все равно! — выпалила Миюки, хватая руки Неджи в свои. — Можешь бить меня, можешь пить и не работать, можешь ревновать, но останься, умоляю! Я тебя полюбила! Неджи устало вздохнул — ему вспомнилась Хината, точно так же без надежды на взаимность любящая Наруто. Стала бы Хината так перед ним унижаться, выпрашивая о внимании? Нет, никогда Хината бы не опустилась так низко. Девушка не должна просить мужчину о любви. — Тебе и правда очень одиноко, — констатировал Неджи. — Нет, Миюки, ты меня не любишь. Возможно, ты хочешь меня, как мужчину, потому что, опять же, тебе одиноко, но это не любовь. И в любом случае — я должен вернуться. Я должен вернуться к сестре. — К госпоже Хинате? — ядовито оскалилась Миюки. — Она — твоя сестра? — Откуда ты знаешь ее имя? — удивился Неджи. — Ты повторял его во сне. Постоянно. Хината-сама, госпожа Хината, госпожа Хината, — передразнила его Миюки. — Сестра! Да ты в нее влюблен! — Что? — старательно-притворно рассмеялся Неджи. — Нет, что ты. Хината-сама — правда моя сестра, она рождена в главной ветви моего клана, я не могу быть в нее влюблен, мне нельзя. — Но ты влюблен в нее, — Миюки отпустила его руки и встала. — Не ври хотя бы себе. Выздоровеешь окончательно и уйдешь, не буду держать. А пока пойду сварю тебе суп, тебе нужно набираться сил. Она ушла, а Неджи откинулся на подушки и закрыл глаза. Женщины… Как же с ними сложно. И как они всё так тонко чувствуют? Как Миюки увидела его душу безо всяких Бьякуганов и Шаринганов? Как она увидела, что Неджи влюблен в Хинату — уже два года, как безумно и безнадежно влюблен? Он думал, что его смерть прекратит и эту любовь, но смерти ему не дали, а вот боли досталось с лихвой.***
Прошел еще месяц. Раны Неджи затягивались, и скоро ему стало намного лучше, но Миюки упрямо твердила, что уходить ему пока не время, что его раны могут снова открыться, что это опасно. Сначала Неджи ей верил — он не был медиком, и не мог ручаться, что Миюки врет, но потом понял, что, несмотря на свое обещание, она хочет его удержать. Неджи было жаль Миюки, он мог ее понять, он был благодарен ей за спасение, любовь не может вырасти лишь из жалости и благодарности, особенно, если в сердце уже прочно поселилась другая любовь, неважно, что запретная и безответная. Все существо Неджи рвалось к Хинате, и однажды, когда они с Миюки сидели на террасе ее дома и пили чай, он сказал: — Завтра я уйду. — Что? — встрепенулась она. — Нет! Это опасно, еще рано, пока нельзя… — Миюки, — тихо сказал Неджи. — Перестань. Я все равно уйду. Я не останусь. Спасибо тебе за все, но я не могу остаться. — Тогда… — она повернулась к Неджи и взяла его лицо в ладони. — Одну ночь. Одну ночь будь со мной, а потом уходи. Я прошу только одну ночь. Если ты мне благодарен… пожалуйста. Сердце Неджи сжалось — но только от сострадания, и он мягко отстранил от себя Миюки, покачав головой. — Я не могу. Проси все, чего хочешь, но только не это. Ты была права — я люблю свою сестру, и не могу спать с другими женщинами. Я верен ей, и буду верен ей всегда. — А она тебе верна не будет! — Миюки вскочила на ноги, яростно сверкнув глазами. — Она найдет себе мужчину… не брата… думаешь, она ответит тебе взаимностью? Твоя госпожа Хината пойдет на инцест? Да черта с два! — она злобно расхохоталась. — Она будет только мучить тебя, держать, как собаку на привязи — и не отпускать, и не удерживать! Она никогда не будет с тобой! — Да, — спокойно ответил Неджи. — Я знаю. Я ни на что не надеюсь. — Тогда ты идиот, — хмыкнула Миюки. — Уходи сейчас. Не завтра. Не утром. Прямо сейчас. Мне ничего от тебя не нужно. Я тебя вылечила. Ты здоров. Убирайся. — Хорошо, — Неджи следом поднялся на ноги и поклонился Миюки, приложив руку к сердцу. — Я обязан тебе жизнью. Прости, что я не могу достойно тебя отблагодарить. — Пошел вон, — сказала Миюки, удаляясь с террасы в дом. Цикады кричали просто оглушительно.