18 августа
— Если бы я знала, что Вам настолько понравилась моя трость, я бы непременно захватила её с собой, — именно такие слова Ирма использует вместо приветствия, улыбаясь на крыльце его дома, и бесцеремонно заходит внутрь. Прошло всего два дня со смерти Ионы Осберт, ставшей второй жертвой, а расследование стоит на месте. И Ирма не может не винить себя в этом, ведь это именно она после первого же дня работы не по профилю вновь загремела в больницу, где её должны были держать по крайней мере неделю. У них не вышло. Бездумно глядя в потолок, она потеряла там три дня, за которые могла бы выяснить хоть что-то. А когда случайно узнала о ещё одной задушенной девушке, не выдержала и сбежала, напоследок послав целителей далеко и надолго. Теперь нога практически не болит, хотя на коже навсегда останется неприятный шрам, который уже не свести: тёмные проклятия никогда не проходят бесследно. Однако нет той жуткой боли, скрасившей злополучный августовский вечер, когда Ирма отправилась поговорить с Чарити о сестре. Четвёртый переход в тот день был явно лишним. Она поняла это, едва первая крупинка летучего пороха упала вниз и коснулась её ботинка. А потом голень пронзила такая адская вспышка боли, что Ирме было уже не до головокружения и тошноты, которыми обычно сопровождаются подобные путешествия. Все мысли были сосредоточены лишь на том, чтобы остаться на ногах и не завыть во весь голос. Ирма, шатаясь, делая потихоньку маленькие шажки, выбралась из камина и, наконец, открыла глаза, зажмуренные до этого настолько сильно, что всё вокруг плыло нечёткими пятнами. На губах явно чувствовался металлический привкус, на ладони свободной руки проступали кровоточащие лунки от ногтей, а на лбу ощущались холодящие кожу капельки пота. К счастью, Чарити в это время была слишком поглощена своими мыслями, а хозяин дома, любезно пообещавший предоставить комнату для беседы, если и заметил состояние Ирмы, то вида не подал. И за это она была ему благодарна. Дом, стоит отметить, Ирме понравился. Понравились просторные коридоры, отделанные дорогим паркетом и обвешанные множеством картин. Трость Ирмы звонко отбивала чёткий ритм, вторя её шагам, наполняя гулким звуком всё пространство. Господа с портретов вежливо кивали, приветствуя, а дамы таинственно улыбались, иногда кокетливо прикрываясь веерами, но все они неизменно хранили молчание. Понравились широкие окна в обрамлении плотных бархатных штор и изящно вырезанные лестницы, устремляющиеся вверх. Несмотря на тяжёлую тёмную ткань, в помещениях было достаточно света. Понравились со вкусом оформленные комнаты, обставленные изящной мебелью. Интерьер смотрелся очень дорого, но при этом в нём не было ничего вульгарного и кричащего. А ещё Ирме понравилось, что, проводив их в гостиную, молодой человек понятливо покинул помещение, предоставив возможность вести диалог наедине. Чарити к тому моменту уже взяла себя в руки и говорила более спокойно. К сожалению, из беседы удалось узнать меньше фактов, чем хотелось бы. Как выяснилось, сёстры были не очень близки – хотя Ирме казалось, что близнецы должны быть не разлей вода – и жили отдельно, редко навещая друг друга. Даже в Хогвартсе они учились на разных факультетах и особо не общались. Их мать была волшебницей и умерла пятнадцать лет назад, когда девочки были совсем ещё крохами, а вот отец оказался маглом. Девушка долго и безэмоционально рассказывала о своей семье, а Ирме было неловко её прерывать. Когда та, наконец, закончила, за окном уже смеркалось. Нога ныла, а пальцы обеих рук, удерживающие трость на коленях, болели от напряжения. На камин Ирма смотрела скептически, решая, стоит ли рисковать или проще будет добраться своим ходом. Однако, поймав странный, выжидающий взгляд хозяина дома, она зачерпнула горсть летучего пороха и уверенно ступила вперёд. А затем было пятое перемещение и… темнота.***
17 августа
Небольшая чаша из монолитного лазурита занимает особое место в комнате Ирмы. Является не просто важным инструментом для работы, но и драгоценным напоминанием о любимой тётушке. Омут памяти Галатея Бёрк подарила племяннице, когда та сдала СОВ, получив практически по всем экзаменам «Превосходно». К ценному артефакту прилагались душевные поздравления и коробка вкусных пирожных. Родители же результатами дочери довольны не были и радости родственницы не разделяли, что ухудшило и без того натянутые отношения в семье. Даже спустя столько лет Ирма дорожит этим подарком и обращается с ним максимально бережно. Она ласково проводит по мелкой вязи рун на ободке. Опустошает флакончик с воспоминаниями. Погружается… три… два… один… — …мисс Шерман, я полагаю? Собственный голос, как всегда, слышится странно. Он кажется глубже, ниже, плавнее. Видеть себя со стороны – уж лучше бы не смотрела – ещё более дико. Ирма, конечно, и раньше догадывалась, что в тот день была, мягко говоря, не в форме, но реальность оказывается более жестокой. Она переводит взгляд с себя на бледную Чарити, которая осторожно кивает в ответ на озвученный вопрос. — Старший аврор Шафик. Мне тяжело сообщать такую новость, но ваша сестра найдена мёртвой. Тут же перепуганная волшебница неестественно откидывает голову вбок, из-за чего её светлые пряди вуалью накрывают ближайшую к Ирме половину лица. Это телодвижение ещё тогда показалось очень странным. Было ли оно сделано специально или нет, Ирма не знает, однако волосы создают преграду и не дают разглядеть эмоции. В этот же момент девушка роняет кружку на пол – ещё один сомнительный жест: в тот раз он заставил её отвлечься и посмотреть под ноги. Всё это кажется подозрительным – Ирма недовольно морщится и продолжает настороженно наблюдать за происходящим. — К-как… как это произошло? А вот дрожь в её голосе звучит настоящей. Может быть, Ирма просто надумывает то, чего нет? Хотелось бы верить. Конечно, у неё есть профессиональное чутьё аврора, не раз спасавшее её. Однако оно обычно срабатывает на тёмных магах, а не на скрывающих что-то белокурых девочках. Такая уж специфика работы, ничего не поделаешь. — Её задушили. Мне очень жаль, — надо же, какой у неё бывает безжизненный тон… А Чарити тем временем наклоняет голову вперёд, устремив тревожный взгляд куда-то вдаль. Волосы больше не скрывают её лицо. Пальцы, ещё пару мгновений назад держащие кружку, вцепились в край столешницы и сейчас белые-белые от напряжения, а вторая рука судорожно мнёт юбку. Её голубые глаза преисполнены ярости и… страха? Это удивляет. Ирма не может понять, что вызвало эти эмоции. Она ожидала увидеть там боль или горечь. Но что же могло так разозлить и испугать девушку? Это ненависть к убийце и боязнь стать следующей? Или тут что-то другое? Неясно… — Почему этим делом занимается Аврорат? — не громкий, но сильный голос вырывает её из раздумий. Ах да, о спутнике девушки она совершенно забыла. Красивое, с лёгким флёром надменности лицо, напрочь лишённое живых эмоций, точно вырезанное изо льда. И взгляд, от острой тяжести которого у Ирмы по спине пробегают мурашки. Даже сквозь призму воспоминания. Зачем он вмешивается в разговор? Зачем задаёт бессмысленный вопрос? Ведь не для того же, что бы её, Ирму, позлить? Или для того? Как-никак о нём она совершенно ничего не знает. Может же так оказаться, что ему просто не нравятся авроры… Однако если отбросить такую простую, но маловероятную версию… зачем он это делает? Пытается отвлечь на себя внимание? От чего? Или от кого? Хотя здесь как раз таки всё кристально ясно: от Чарити Шерман. Девушка явно не хотела показывать эмоции – теперь Ирма в этом уверена. Вот только зачем он в этом случае ей помог? Они не выглядят хорошими друзьями – пускай за это она поручиться не может. И ещё становится интересно, о чём они разговаривали в кафе до её появления. Сплошные вопросы… В то время как её копия, принадлежащая этому пространству, раздумывает над ответом, сама она наблюдает за реакцией молодого человека. Замечает, как тот, пользуясь её отрешённостью, сосредоточенно осматривает её с головы до пят, цепко ловя детали. В какой-то момент ей даже становится неловко от такого пристального внимания к той себе. К счастью, Ирма из воспоминаний думает не слишком долго: — Я и сама не в восторге, — выдаёт она и тут же прикусывает язык. В этот миг она выглядит даже забавно. Её глаза чуть расширены, а брови приподняты. Будто она и сама не верит, что произнесла это. Ещё более смешно звучит её суетливое: — Мисс Шерман, могу я задать Вам несколько вопросов? Чарити дёргается, хлопает глазами, будто не понимает, где находится и что происходит. Видимо, в своих переживаниях она ушла глубоко в себя. — Вы хотите её допросить? Во второй раз эта его реплика раздражает ничуть не меньше, чем в первый, и Ирма даже позволяет себе недовольно цыкнуть. А с языка нервно слетает: — Расспросить. — Расспросить, — вторит ей Ирма из воспоминания. — В таком случае, буду рад… …дальше она уже не слушает. Выныривает из наваждения и несколько раз моргает, приходя в себя.***
18 августа
Именно детали, выцепленные из этого воспоминания, вновь приводят её на порог дома Абраксаса Малфоя. У Ирмы с самого утра замечательное настроение, а потому, заметив повышенное внимание холодных серых глаз к своим свободным рукам, она не может удержаться от широкой улыбки, из-за которой глаза озорно щурятся, и слов: — Если бы я знала, что Вам настолько понравилась моя трость, я бы непременно захватила её с собой. Его взгляд мгновенно теплеет, а губы расплываются в едва заметной ответной улыбке. Неужто и у него сегодня хорошее настроение? Он чуть отходит вбок, заинтересованно склоняя голову к стене и освобождая проход для бесцеремонной гостьи. А та бодрым шагом заходит внутрь, разминая кисти рук. — Чем обязан счастью видеть Вас, мисс Шафик? О, «Мисс Шафик»… как же давно Ирма не слышала этого обращения к себе. Она даже сбивается с шага и приостанавливается, а затем беззвучно смеётся, прикрывая рот сжатой ладонью, словно услышала хорошую шутку. Всё же день чудо как хорош! Чуть погодя, всё ещё пытаясь унять охватившее её веселье, сообщает: — Есть пара моментов, которые я бы хотела прояснить. Вас ведь не затруднит? — твёрдый вопрос, не терпящий возражений. — Разумеется, — кивает он и направляется в гостиную, уверенный, что гостья пойдёт следом. И Ирма готова поспорить, что видит, как уголки его губ приподнялись при этом. Домовой эльф, то и дело щёлкая пальцами, быстро заставляет небольшой уютный столик чайным сервизом и свежей выпечкой. Ни Абраксас, ни Ирма на него внимания не обращают, удобно рассаживаются в кресла друг напротив друга. — Я так полагаю, разговор пойдёт о Чарити Шерман? — Вы поразительно проницательны, — по-доброму иронизирует она. — Да, меня интересует странная реакция мисс Шерман на известие о смерти её сестры. Реакция, которую Вы, — Ирма делает нажим на этом слове, — прошу заметить, помогли ей скрыть. Как ни странно, он не показал ни удивления, ни вполне уместной досады. Напротив, весь его вид выражал какое-то загадочное довольство происходящим. — А Вы прямолинейны, мисс Шафик, — говорит он каким-то особенно глубоким, обволакивающим голосом, от которого Ирме вдруг становится не по себе. Она откидывается в кресле и по-прежнему выглядит расслабленной. Однако что-то неуловимо изменилось. — Так что конкретно вы хотите узнать? — продолжает и смотрит выжидающе, будто предвкушает изысканную игру. Ирма такие игры не любит. Да и не удаётся ей изящно плести кружево слов, манипулировать сознанием людей лишь посредством изменения тона. А потому от подобных Малфою людей у неё всегда холодок пробегает по коже. — Зачем? — ей не нужно давать пояснений, вопрос предельно понятен. Если Малфой хочет играть – пусть играет. Она же пришла сюда за ответами. — Зачем? — задумчиво повторяет он за ней. — Наверное, потому, что Чарити всегда была плохой актрисой, а эмоции скрывать так и вовсе никогда не умела, — доверительно сообщает он, чуть сощурившись. — Это ответ на вопрос «Почему?». А я спро… — Ирма осекается, наткнувшись на его взгляд. Его лицо по-прежнему хранит ледяную отрешённость, но вот глаза… в них явственно виднеется смех. И это раздражает. Кажется, от приподнятого настроения вот-вот ничего не останется. — Не будете же Вы утверждать, что решили тогда побыть джентльменом, протянувшим девушке в беде руку помощи? Так, стоит успокоиться. Ещё немного и из неё рекой польётся язвительный сарказм, а этого допускать никак нельзя. — Нет, Вы правы. Всё гораздо проще. Я помог не девушке в беде, но девушке со своего факультета. А это, как мне кажется, всё же разные вещи. — Слизерин? Да, Ирма вспоминает, что Чарити говорила об этом. Однако тогда она была слишком сосредоточена на ноющей ноге, чтобы обратить на этот факт внимание. И теперь она корит себя: всё же стоило пересмотреть и это воспоминание перед походом сюда. — Пусть даже она и училась на том же факультете, но… полукровка? Вы действительно думаете, что я поверю, будто Вы помогли нечистокровной волшебнице просто так? Да я более чем уверена, что вы всем факультетом травили несчастную, которая даже не виновата в своём происхождении! Она позволяет себе слишком много эмоций. Но перед глазами всё ещё стоят картины школьных времён, и Ирма не верит, что за каких-то десять-пятнадцать лет отношение учащихся Слизерина к нечистокровным хоть как-то поменялось. — Почему же? В конце концов, она была не единственной полукровкой у нас. Что? Видимо, на её лице отражается непередаваемая гамма удивления, потому что у её собеседника к насмешке в глазах добавляется лёгкая улыбка. Приходится тут же брать себя в руки. Ирма всей душой надеется, что, кроме скучающего безразличия, её мимика ничего не показывает. — И Вы, мистер Малфой… — она не успевает закончить фразу, как он перебивает: — Абраксас. — Хорошо, Абраксас, — соглашается она без возражений, что его, кажется, изумляет. — Вы мне, разумеется, не скажете его имя? — пробует спросить полувопросительно и мягко, с лёгким оттенком надежды. А сама морщится внутри. Всё же подобные игры не для неё. И как бы она ни старалась, выходит не очень. Он чуть наклоняется вперёд, ближе к Ирме, и подхватывает её тон: — Разве у меня есть причины скрывать это? — говорит вкрадчиво, тихо. У него это получается не в пример лучше. А Ирма злится, закипая вновь. Вот почему нельзя просто нормально говорить? Без всех этих предисловий и прочей мишуры? Неужели она многого просит? Она буравит его недобрым взглядом и ждёт, пока тот соизволит продолжить. А сам Абраксас, будто специально, тянет время, медленно отпивая из кружки, при этом не разрывая зрительного контакта. Он беззвучно возвращает блюдцу чашку, а затем едва слышно шепчет: — Том Реддл. Чуть наклоняет голову вбок, от чего пара прядей серебристыми змейками скользит по плечу. Его цепкие глаза всё ещё прищурены, а губы растянуты в какой-то хитрой улыбке. — Что ж, благодарю за ответы, мне пора, — цедит она, стараясь не выдавать явного раздражения. Однако получается не очень. — Я думал, Вам понравилась выпечка, — произносит насмешливо, что ещё больше выводит из себя. — Круассаны и правда хороши, — соглашается она и более холодно добавляет: — чего не скажешь о хозяине этого дома. Улыбка сходит с его лица, а глаза будто бы покрываются инеем. И вместе с этим его будто покидают все краски. — Я не думал, что Вы воспринимаете это так… — это звучит задумчиво и как-то безысходно. Его интонация задевает за живое. И Ирма тяжело выдыхает, чувствуя, как злость отступает. На смену ей приходит ощущение неотвратимой ошибки. Направляется к выходу, а он безмолвно сопровождает её. Уже открыв дверь, она не выдерживает тяжести тишины: — До скорого, — просто не может сказать в этой ситуации «Прощайте». А он вдруг вскидывает просиявшее лицо и нагло спрашивает: — Тогда я могу называть Вас Ирмой? Громкий хлопок дверью – ему ответ. А Ирма всё же жалеет, что не взяла трость. Нет, ну каков нахал!***
18 августа
Ещё одна причина, по которой Ирма решает посетить этот магический квартал, заключается в том, что неподалёку от роскошного дома Малфоя расположилось более скромное строение, в котором живёт Аманда Осберт, она же тётя погибшей Ионы. Покосившийся забор и скрипучие ступеньки крыльца ничуть не напрягают Ирму. После разговора с невыносимым Абраксасом, она уже на многие досадные вещи не обращает внимания. Дверь открывает полноватая женщина неопределённого возраста. Стоит ей только завидеть яркую аврорскую мантию, как она замирает и забавно хлопает округлившимися глазами. — Мадам Осберт? — выбирает обращение Ирма, так и не решившись назвать женщину «мисс». — Старший аврор Шафик. Веду дело вашей племянницы. Аманда отмирает и удивлённо разводит руками. — А причём здесь Аврорат? — спрашивает настороженно. Ирма тяжело вздыхает и только успевает открыть рот, как женщина вскликивает: — Ой! Что же это я Вас на пороге держу? Проходите скорее. В доме волшебницы очень скромно, однако приятно, во многом из-за ненавязчивого запаха трав, развешанных под потолком и разложенных по полкам. Некоторые из них Ирме знакомы, а другие она впервые видит, что странно: ей всегда казалось, что она неплоха в травологии. Однако среди известных ей многие стоят непомерно дорого, что не соответствует простоватой обстановке вокруг. — Присаживайтесь, — кивает Аманда на добротный дубовый стул и устраивается на таком же рядом. — Скажите, у вас были хорошие отношения с Ионой? — сразу к делу переходит Ирма. — Конечно же, она ведь моя любимая племянница! Да и ткните пальцем хоть в одного человека, который бы её не любил! Ай, — машет рукой, — я Вам и так скажу: нету таких! Не-ту! — пылко тараторит Аманда, а Ирма не успевает ни согласиться, ни оспорить, ни просто вставить слово. Тем временем женщина вдруг резко вздыхает и продолжает уже скорбным голосом: — Ох, горе-то какое! Горе! Да, давно ей не приходилось иметь дело с подобными людьми. — Вы разговаривали с ней в последние дни перед, — небольшая заминка, — её смертью? Может быть, были какие-то странности? — Странности?.. — переспрашивает она, прекращая всхлипывать. — Да, странности были. Она как будто боялась чего-то, из дома практически не выходила, сиднем сидела, хотя сама-то солнышко ещё как любила. Я тогда шепнула Кевину, чтоб узнал, что с ней, — лицо Аманды вдруг белеет от осознания. — Вот же я дура! Ведь видела же, что что-то не так! — Кевин? Кто это? — ловит Ирма незнакомое имя, а сама задумывается, что же могло испугать Иону. И не того же ли боится сейчас Чарити? — Кевин? Такой хороший мальчик! Такой хороший! — резко прекращает причитать Аманда и даже чуть улыбается. — Помогал постоянно. Иона же одна жила. А это тяжело, ох как тяжело. Ко мне до сих пор заходит проведать, да только у самого-то глаза потухшие. Он ведь на неё так смотрел, так смотрел! А ведь такой хороший мальчик… В этот момент громоздкие часы начинают отбивать пять громких ударов. Волшебница вздрагивает всем телом и вскидывает голову, устремляя взгляд на циферблат. И уже более спокойным, но всё ещё торопливым голосом говорит: — Ох, сколько времени-то прошло! Вы уж простите меня, но если я не соберу солнцесветник в ближайший час, он весь пропадёт. — Да-да, конечно. Ирма и сама уже рада уйти. Безусловно, она ещё вернётся, ведь Аманда определённо знает немало. Однако общение с этой женщиной, особенно после беседы с Малфоем, отнимает слишком много сил. Мысленно делает себе пометку, выяснить, кто же такой этот хороший мальчик Кевин. Перед уходом она оглядывается и задаёт ещё один интересующий её вопрос, пусть он и не относится к делу: — Кстати, простите мне моё любопытство, но откуда у Вас все эти травы? — она обводит рукой пространство комнаты. Аманда как бы польщённо улыбается: — О, я их сама выращиваю. Вон, взгляните – моя гордость! Она показывает на окно, выходящее на противоположную улице сторону, где друг за другом располагаются более десятка огромных теплиц. Даже странно, что со входа их не видно: домик явно меньше даже одной из них. Хотя, если подумать, наверняка это просто магия. Ведь других сооружений улицы из окна не видно. Аманда увлечённо рассказывает о любимом деле, уточняя, в какой теплице какие условия, влажность, почва… Ирма осторожно останавливает её, намекая, что солнцесветник не будет ждать. А сама поспешно уходит.***
13 сентября
Покосившийся забор и откровенно шатающиеся перила у маленькой деревянной лесенки стали уже практически родными. За последние двадцать с лишним дней Ирма бывает здесь так часто, что уже различает по скрипу разные ступеньки. Ещё в тот день, когда Ирма пришла сюда в первый раз, она поняла, что тётушку Аманду нужно чётко дозировать. От превышения нормы продолжительности разговора с ней, у Ирмы начинала болеть голова, хотя сама волшебница была крайне радушной и гостеприимной. Просто при этом умудрялась быть до ужасного непоследовательной и постоянно перескакивала с темы на тему. И вот сейчас, сразу же после прочтения дневника Эммы МакЭван, которая является четвёртой убитой, Ирма вновь стоит на этом пороге. — Ох, Ирма, это снова Вы? — её встречают добродушной улыбкой. — Появилась новая информация. Возможно, Вы сможете кое-то прояснить. — Ох, конечно-конечно. Проходите быстрее в дом, что тут-то стоять? Ирму интересуют три конкретные вещи: Лестрейндж, Керриск и кружок рукоделия, – о чём она незамедлительно спрашивает. — Рейнард Лестрейндж? — задумчиво тянет Аманда. — Припоминаю этого молодого человека. Не думаю, что у них с Ионой могло быть хоть что-то общее. Наглый, высокомерный, как вся его семейка. У Осбертов с Лестрейнджами всегда были натянутые отношения, а Иона – хорошая девочка – на рожон лезть не будет. Ну, полностью словам волшебницы верить не стоит. Однако вряд ли Аманда станет откровенно врать. Если, конечно, Ирма её хорошо изучила. А вот вражда двух семей настораживает. Возможно, стоит внимательнее к этому отнестись. По поводу Грогана Керриска мадам Осберт глубоко задумывается, а после говорит, будто имя это знакомое, однако вспомнить не она может. И добавляет, что определённо слышала его от племянницы. О кружке рукоделия она отзывается однозначно положительно, хвалит девушек, но ничего определённого не говорит. Это вызывает беспокойство: что же такого там происходит? Хотя возможно, Ирма опять ищет не там, где нужно. Так и не получив конкретики, Ирма покидает Аманду. Относительным достижением оказывается информация, что Иону определённо что-то связывало с таинственным Керриском. Однако фактов мало. Катастрофически мало. Уже темно, когда она выходит из дома. Прохладный сентябрьский ветер колышет алую мантию, а она, задумчивая, бредёт вдоль улицы. Она слишком поглощена раздумьем над смертями девушек, чтобы заметить летящее в спину заклятие. Только благодаря выработанным рефлексам она чуть отклоняет тело, и проклятие проходит мимо, немного задевая плечо. Мигом отбивает следующее заклинание, не обращая внимания на рану, и посылает пару своих в том же направлении, откуда они прилетели. Вглядывается в темноту, замечая силуэты. Их трое. Она одна. А колдовать так вообще только правой рукой сейчас может. И почему-то ей это кажется весёлым. В глазах плещется азарт, когда она видит, как её проклятия достигают цели. Двое других магов кажутся более умелыми и осторожными. Они не спешат сокращать дистанцию и в то же время хороши в защите. Ирма тоже не рвётся вперёд, помня о травме, и быстро, короткими взмахами отправляет проклятие за проклятием. Своей скоростью, отточенной в бесчисленных операциях, она гордится. Разноцветные вспышки освещают улицу не хуже фонарей, а выкрики заклинаний в ночной тишине кажутся оглушительными. Однако никто из живущих здесь магов не рискует покинуть свой дом. Ведь в их памяти всё ещё живы страшные воспоминания о недавней войне. Рука начинает подозрительно надрывно ныть, но Ирма не может позволить себе роскошь отвлечься на раненое плечо. Она оглушает ещё одного мага, размеренными шагами сокращая дистанцию с последним. Тот понимает, что для него складывается не лучшая ситуация, но сбежать не успевает. Ирма подбирается слишком близко, и он падает на землю. Она подходит, пошатываясь, зажимая кровоточащую рану рукой, и проверяет состояние напавших на неё магов. Девушке, попавшей под первое проклятие Ирмы, не повезло: она умерла. Двое мужчин же просто лежат без сознания. От резкой боли темнеет в глазах. Она оседает рядом с телами, прикрывает глаза и тяжело дышит. Чем же её так зацепило? — Ирма?! — доносится встревоженное со стороны. И она медленно поднимает голову, вглядываясь в сторону, откуда слышится её имя. Ухмыляется краешками губ, распознав в неясной тени Абраксаса Малфоя. Хотя улыбка наверняка выходит до ужаса кривой. — А-а, мистер Малфой, — слабо тянет она. — Абраксас. — Абраксас, — покладисто соглашается Ирма и даже едва кивает при этом. Она глухо просит вызвать авроров, ведь сама вряд ли сможет сопроводить валяющихся на земле магов в Аврорат. А после и вовсе позорным образом теряет сознание. Приходит в себя в удобном мягком кресле и не находит слов, когда видит, как Абраксас бесстыдно расстёгивает мелкие пуговки её рубашки одну за другой. Рядом замечает свою отброшенную в сторону мантию. Не то чтобы происходящее смущало Ирму, да и сам Малфой выглядит скорее сосредоточенным и недовольным, чем нагло пользующимся ситуацией. В каком-то смысле это можно считать забавным. У неё всегда было дрянное чувство юмора. Он, кажется, тоже особой неловкости не испытывает. Даже когда замечает, что Ирма уже в сознании. Доходит до конца ряда и разводит полы рубашки, особенно осторожно отделяет от раненого плеча ткань с уже подсохшей кровью. Но, несмотря на все его усилия, Ирма всё же невольно морщится. Рана выглядит ужасно, хотя заклинание едва задело плечо. Кожа вокруг пузырится и чернеет, а кое-где висит рваными лоскутами. Да уж, неприятное зрелище. Она смотрит в серые глаза, ожидая напороться на отвращение, но видит лишь какую-то бессильную ярость. Это странно, но почему-то в данный момент не имеет значения. Ирма ловит себя на том, что ей просто нравится вглядываться в их холодную бездну. Малфой же тем временем откуда-то достаёт флакончик с зельем. Знакомый запах. Вот только вспомнить не может – ей никогда особо не нравилось зельеварение, да и на экзаменах она едва набрала на «Выше Ожидаемого». Но почему-то Ирма уверена, что зла ей сейчас не желают. Тонкой густой струйкой зелье льётся на рану, принося невыносимую боль. Хочется орать во всё горло, срываясь на хрип, раздирать ногтями собственную плоть, лишь бы увести внимание с плеча, но… она тут не одна. Поэтому она сжимает зубы до скрежета и истошно шипит, иногда срываясь на скулёж. Ирма не замечает, сколько проходит времени, когда боль начинает потихоньку отступать. Челюсти сводит от напряжения, рот полон вязкой слюны, смешанной с кровью. Её тошнит, голова кружится и кажется невероятно тяжёлой, а перед глазами всё плывёт. Несколько минут она неподвижно смотрит перед собой, ожидая, пока картинка приобретёт чёткость, а затем не удерживается от любопытства и плавно поворачивает голову в сторону плеча, где виднеется лишь тонкая розовая полоска от только что затянувшейся раны. Даже удивительно. Она переводит внимание на склонившегося над ней Абраксаса и ловит его сосредоточенный изучающий взгляд, прослеживающий мелкую сеточку старых шрамов от всевозможных проклятий. Особого интереса удостаивается длинный, явно выделяющийся на светлой коже, от ключицы к рёбрам аккурат через грудь, чуть выше соска. Его лицо всё ещё бесстрастно, глаза полны ленивого спокойствия, однако кончики ушей едва заметно порозовели. Ирма неопределённо хмыкает, осторожно склоняет голову к плечу и насмешливо спрашивает: — Не нравлюсь? Он тут же останавливается в своих наблюдениях и перехватывает её взгляд, а затем резко распрямляется и накидывает рубашку ей на плечи. Так ничего и не ответив, направляется к выходу из комнаты и уже у самой двери тихо, но твёрдо произносит: — Нравишься, — и бесшумно уходит. А Ирма добирается до широкой кровати, разваливается на безумно приятных коже шёлковых простынях и беззлобно смеётся.