Фрагменты

Багира всегда принадлежала службе. Безраздельно. Безоглядно. Безоговорочно. Так было всегда. Даже несмотря на какие-то ее романы, каких-то сомнительных ухажеров, каких-то ничего не значащих кавалеров, каких-то Виталиков и вообще безымянных знакомых… Мужчины приходили и уходили, а служба оставалась. Служба всегда была превыше всего. Служба… и они все. Он, командир. Бизон — друг, товарищ и брат. Юннаты — непутевые детишки, вечно куда-то вляпывающиеся и ищущие заступничества у мамы-кошки. Братство, семья, вся жизнь… И если есть у нее что-то и кто-то — там, за пределами «Смерча» — это все совершенно неважно, потому что никогда не будет важнее службы. Важнее них. Как он был слеп! Хорош командир, не видел, даже не подозревал, что творится у него перед носом… Чувствовать себя одураченным было мягко сказать неприятно. Больше того — кольнуло какое-то едкое чувство, подозрительно похожее на ревность. Наверное, если бы это был кто-то со стороны, такого эффекта разорвавшейся бомбы не получилось бы — а тут… Один из них, и кто! Мальчишка, юннат, знаменитый разбиватель женских сердец… Как будто более достойной кандидатуры не нашлось… Но потом, в кабинете, собираясь устроить Ионову нагоняй по полной программе, Булатов вдруг взглянул на ситуацию совершенно иначе. То, с какой твердостью и горячностью Кот собирался отстаивать Риту… Это все объясняло. И назвать это банальной и пошлой инрижкой уже было нельзя — нет, все оказалось куда как серьезнее, причем с обеих сторон… А он… А он свой шанс упустил. Еще тогда, много-много лет назад, напрочь запретив любые намеки на отношения в группе. А Багира… Сильная, гордая, преданная службе, она никогда не позволила себе ничего, что подставило бы под удар их — его, группу, работу… Но это было тогда. А сейчас все вышло совсем иначе — Ионов смог настоять на своем, она смогла выпустить свои чувства… Вот и получился взрыв поистине прекрасной и разрушительной силы. А у него… У него остались только воспоминания и упущенные возможности. И еще…       — О чем задумался? — счастливо мурлыкнула Женька, переворачиваясь на бок и вопросительно заглядывая командиру в лицо.       — Да так, ерунда всякая в голову лезет, не обращай внимания, — усмехнулся Булатов, с удовольствием прижимая ее к себе — разгоряченную, растрепанную, похожую на довольную кошку, готовую выгибаться и мурлыкать от любой, даже самой сдержанной ласки. Эта горячность и искренность совершенно обезоруживали — с непосредственностью, присущей лишь молодости, она никогда не стеснялась в проявлении чувств — и даже если на службе им приходилось оставаться в рамках, ее недвусмысленно сияющий взгляд говорил сам за себя. И к чему тогда какие-то лишние фразы, пустые слова…       — Как скажешь, — хитро прищурилась Мурашова, напустив наигранной покорности в голос. Но чертовские огоньки в глазах не могли обмануть — сейчас, вне службы, субординации, опасных заданий, приказов, вопросов выживания она могла позволить себе немного игры, театральности, по полной программе показывая свою женскую, непостоянную, страстную и безбашенную часть натуры. А он, такой невозмутимый, суровый, железный в рамках службы, непостижимым образом велся на это все каждый раз, хотя, казалось бы, уж чем-чем, а женскими уловками его было не удивить… Вот и сейчас, когда с гладкого плеча соблазнительно поползла вниз тонкая шелковая лямка, суровый и железный Булатов забыл о своей роли бесстрастного и мудрого командира, в который раз подпадая под бесстыдно-невинные, истинно женские чары. Черт с ними, с упущенными возможностями. У него есть здесь и сейчас…