Свадьба пела и плясала. Кажется, чествовать молодых и пить за их здоровье сбежалась вся округа! Тем более что повод был и кроме женитьбы: князь Василий вернулся из похода целым и невредимым. Вернулся с победой и доброй вестью — татары разбиты наголову, оправятся еще очень нескоро, а князь Булатов, дойдя до самого государева двора, вел переговоры об укреплениях, о строительстве новых крепостей, устройстве засечных черт, о создании особых отрядов, что неусыпно будут охранять границы и отражать вражеские набеги…
Василисе все это было неинтересно. Едва промчался перед княжеским приездом его верный холоп Яшка, вся извелась от тревоги, а сильнее того — от счастья: воротился! Воротился живой!
Но ярко вспыхнувшая радость померкла как солнечный луч за тяжелыми хмурыми тучами. Вихрем промчавшийся по улицам молодой князь кажется и не замечал восторженного приема, приветственных криков, кланявшихся в пояс жителей — пролетел стрелой до хором и исчез… И радость Василисы потухла также стремительно. Знала она, и все окрестные жители знали — не на встречу с матерью так спешит молодой князь, от радости ног под собой не чуя… Нет, иная, совсем иная причина так рваться домой!
Маргарита! Ведьма проклятущая, опутавшая молодого князя своими тенетами так крепко, что разум у него помутился! Куда подевался веселый беззаботный молодец, позволявший себе потешиться с ласковыми девицами, неудержимый в юношеских забавах и праздничных увеселениях? Будто подменили парня! Как привез с собой эту чужеземку, сестру какого-то своего боевого товарища, так сам не свой стал. Даже родную мать, которую прежде почитал и во всем ей подчинялся, слушать не стал — сказал, как отрезал: или на Маргарите женюсь, или уже ни на ком.
Елена Никитична только за голову схватилась. В сердцах едва розги не изломала о Васькину спину, а тот и с места не шелохнулся. Хоть до костей обдери, говорит, а сердцу ведь не прикажешь. Упрям, упрям был Василий! Весь в отца, который до самой смерти любил одну-единственную женщину, и даже венчанная жена не стала ему помехой…
Сына надо было спасать. В отчаянии Елена Никитична бросилась к Василисе — после того позора, который на сватовстве им устроила строптивая воеводина дочка, княгиня задумчиво поглядывала в сторону веселой и пригожей Василисы, полагая, что партия может выйти ничуть не хуже. Тем более что молоденькая купеческая дочка к ее сыну сызмальства неровно дышит, невооруженным взглядом заметно…
Но все было зря! Ни суровые требования, ни уговоры, ни хитрости матери не могли заставить Василия посмотреть в сторону той, которую княгиня уже заочно назначила ему в жены. А когда мать начала упорствовать, сказал такое, что Елена Никитична даже не нашлась, что ответить.
— Василиса мне как сестра, — вздохнул он, пожимая плечами. — А на сестрах не женятся…
Совершенно измученная ревностью, завистью, а пуще того — непониманием: ну что, что Василий мог найти в этой старухе! — Василиса пустилась во все тяжкие. Распускала слухи про обожаемую князем гадкую бабу, устраивала всевозможные пакости, один за другим пробовала привороты: и на одолень-траву, и на кровь, и на соль, и на рубашку: «Как ворот к телу льнет, так бы и мил друг Василий льнул бы ко мне»… Все было тщетно! И все больше убеждалась Василиса, что гадкая ведьма сумела как-то так приворожить князя, что на иных он и не смотрит… В злую минуту, совсем помутившись рассудком, Василиса подкараулила момент, когда соперница затеет топить баню — и протащила туда ядовитую змею, надеясь извести чужачку. Мужское горе, оно ведь быстротечное, потоскует-потоскует Василий, потом опомнится, задумает жениться… Но проклятую бабу сберег то ли черт, то ли Бог — она застукала незваную гостью, и затея провалилась с треском…
А потом Василий уехал. И делить им до поры стало вроде как нечего. Василиса ждала — также, как ждала и много лет назад, когда друг детства уезжал на долгие годы впервые на службу… Ждать — что еще могла делать девка? Ждать да молиться. Вот и дождалась…
На свадебном пиру Василий не сводил с жены глаз. Та, соблюдая приличия, сидела тише воды ниже травы — но сама вся так и светилась от счастья… Гости вопили: «Горько!», но это было совсем уж лишнее — князь и так весь пылал от нетерпения, дождаться не мог, когда их наконец-то оставят одних. Этого Василиса стерпеть уже не могла — опрометью бросилась из-за стола, не обращая внимания на изумленные взоры подвыпивших гостей…
***
Мишка вытащил ее из воды мокрую, зареванную, совершенно несчастную, в одной рубахе, растерянный, перепуганный и сердитый.
— Одурела, что ли, посреди ночи в воду лезть! — ругался, разводя костерок на берегу. — Водяной за ногу хвать — да утащит, и поминай как звали!
Василиса, совершенно измученная и душою, и телом, в ответ лишь разразилась слезами.
— Да кому я сдалась! — прорыдала, повалившись прямо на шелковую траву.
Дурманно пахли какие-то ночные цветы. Внизу, под пологим склоном, неторопливо серебрилась река, а затянутое бархатной синью небо все искрилось от звезд. А где-то там, в дальних хоромах, со своей уже венчанной женой тешился одуревший от счастья молодой князь, которому не было никакого дела до бед и горестей Василисы…
— Мне нужна, — тихо сказал вдруг Михаил, устраиваясь рядом с нею и отводя от ее лица мокрые спутавшиеся волосы. — Мне нужна, Василиса-краса…
Будто молнией ударило Василису воспоминание: как ворвался к ней в светлицу разъяренный, взбешенный очередной выходкой Василий, и кроме прочих злых, гневных слов сказал и то, что она тогда пропустила мимо ушей: «Мишка Рифанов по тебе с самого Рождества сохнет, за него замуж иди, а к нам не суйся, нечего!» Тогда, изнывающая от лютой ревности и отчаянной неразделенной любви, она и значения сим словам никакого не придала…
***
Ничто не длится вечно. Ни радость, ни горе, ни смех, ни слезы… И боль со временем избывается, переживается, усмиряется: «перемелется — мука будет»…
Всю дорогу Михаил не выпуская из своей руки дрожащую ладошку Василисы — а сам сиял, как начищенный самовар. И у калитки, не думая, что их кто-то приметит вместе, долго не выпускал из своих объятий, не желая расставаться. Однако надо было и приличия соблюсти — заслать сватов, как полагается, дождаться ответа… Но он и так чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Ведь ответ был им получен еще ночью, там, у костра, под звездным небом, на душистом разнотравье — от самой Василисы. Которая, дойдя до самого края отчаянья, будто заново родилась — и ничуть не стыдилась… Да и что толку стыдиться, коли уж все свершилось!..
— Сегодня же сватов зашлю, — пообещал Михаил, глядя на нее хмельными от счастья глазами. Так, как Василий никогда на нее не смотрел… — Сегодня же!
— Ну гляди, обманешь — насмерть приворожу! — шутливо пригрозила Василиса, теребя косу и украдкой рассматривая своего спасителя.
Михаил лишь усмехнулся, вынимая из ее волос запутавшуюся ромашку.
— Да незачем, — сказал тихо, проводя рукой по ее спине. — Приворожила уже… Давно. На всю жизнь…
