—… Если что, прикроешь нам спину. — Еще потереть могу.
И какой только черт ее тогда за язык дернул? Слово ведь, как известно, не воробей… Кот по привычке флиртовать со всем, что движется, на автопилоте выдал многообещающее «дошутишься», а вот командир и бровью не повел, отрубив только: «Отставить разговорчики» — и Мура в который раз рядом с ним почувствовала себя глупой нелепой школьницей, а не бойцом элитного спецподразделения. А потом, после всех безумных приключений, был банкет — обмывали возвращение Бизона и его новые звездочки. Батя танцевал с Багирой. Она флиртовала с парнями. И отчаянно завидовала Рите, пока в голове прокручивались всевозможные допущения на счет начальства — такие яркие и неприличные, что тошно стало. Вот угораздило же! Еще пару лет назад она и мечтать не смела, что будет служить под руководством того-самого-Бати, а теперь, привыкнув к его присутствию в своей жизни, хотела большего. И порой совершенно по-детски пыталась привлечь его внимание дурацкими шутками, неуставной бесцеремонностью, кокетством с ребятами, чтобы и командир наконец-то увидел в ней женщину, а не боевую единицу и смешную девчонку: «Ну посмотри же на меня, посмотри!» Но делала только хуже, выставляя себя перед ним юной легкомысленной дурочкой, которую не стоит воспринимать всерьез…***
Ребята сбежали с базы, едва только получили добро от начальства — просто так сидеть в четырех стенах было невмоготу, заданий, как ни странно, пока не предвиделось, но и домой без высокого дозволения скрыться было нельзя… А вот Мурашова никуда не спешила. Что ей дома делать? Смотреть в потолок и размышлять о бурной личной жизни командира? Так себе перспектива. Лучше уж проторчать пару часов в спортзале, упахавшись до изнеможения, чем мучиться от интересных картинок, подкинутых разгулявшимся воображением… На обратном пути из душевой, проходя мимо спортзала, Женя зачем-то заглянула внутрь. Командир, сердитый донельзя, лупил грушу — глухие звуки ударов вторили тяжелому сбившемуся дыханию, а Мура как завороженная смотрела на отточенные резкие движения, на напряженные мышцы рук, на разворот мощных плеч… Интересная мысль о том, как выглядит командир без привычной тельняшки, буквально прожгла насквозь. Где-то на периферии сознания мелькнуло расхожее выражение про любопытство, которое сгубило кошку, но случайная идея окончательно укоренилась в голове — и когда Булатов, сбросив боксерские перчатки и вытерев лицо полотенцем, размашистыми шагами направился к выходу, Мура юркнула в глубину коридора, не желая попадаться ему на глаза. Батя и так после их задания с корветом по неизвестной причине ходил злой как черт, не хватало еще попасть ему под горячую руку… Голос разума слабо пискнул, что ее затея и так максимально фиговая, а уж в свете его настроения и вовсе чревата последствиями, но Женя лишь отмахнулась. Она же тихонечко, одним глазком… Да командир и не заметит… Бесшумно проскользнув по коридору, Женя остановилась возле душевой, пытаясь вычислить, где нужная дверь. Сердце колотилось как сумасшедшее, а губы сами собой растянулись в шальную предвкушающую улыбку — приятный адреналин пробежался по венам, вытесняя всяческую осторожность и доводы разума. Тихий плеск воды, звонко ударяющейся о кафель, Женя различила не сразу — если бы не профессиональная внимательность, наверное, даже бы не услышала ничего сквозь прикрытую створку. На миг Мура приостановилась, будто налетев на невидимую преграду, а затем неловким движением потянула на себя ручку двери. От мысли, что собирается сделать, сердце подскочило куда-то к горлу, по телу волной прокатилась дрожь. Но отступать было некуда — и, замерев в проходе, Женя вскинула голову, под безжалостным электрическим светом различая стоявшего спиной командира. Невысокие борта кабинки скрывали мужскую фигуру только наполовину, и жадный изучающий взгляд скользнул по обнаженному телу, отмечая каждую деталь. Широкие плечи, крепкая спина, сильные руки, бугрящиеся под кожей мышцы, и шрамы, шрамы, шрамы — разной степени заживления, совсем старые и не так давно затянувшиеся, от ножевых царапин до пулевых отметин… В груди что-то необъяснимо сжалось, а в следующую секунду пришло обжигающе-сильное преступное желание — коснуться подушечками пальцев неровной выбоинки, невесомо прильнуть губами, потом неспешно обвести языком… От последней мысли пронзило как током, Мура беззвучно выдохнула, облизнув вмиг пересохшие губы. — Мурашова, дверь закрой, холодно. Женя распахнула глаза, вздрогнув от неожиданности. Насмешливый голос командира прозвучал как гром среди ясного неба — увлекшись своими фантазиями, она и подумать не могла, что давным-давно рассекречена. На подгибающихся ногах Мура шагнула в душевую, плотно притворив за собой дверь. Сквозь странное отупение пробилась мысль, что сейчас она вляпалась даже покруче, чем на любом задании, когда попадала в плен или в перестрелку. — Я вообще-то другое имел в виду, но и на этом спасибо, — с нескрываемой иронией прокомментировал Булатов и потянулся за полотенцем. Женя молчала, не двигаясь с места. Надо было опомниться, рвануть дверь, выскочить из этого пропитанного духотой и влажным жаром ярко освещенного помещения — и бежать, бежать, бежать… Но не могла и пошевелиться. — И давно ты… — слова с трудом протолкнусь сквозь пересохшее горло. Как он вообще догадался… — Да почти сразу. Боец должен уметь контролировать свое дыхание, а ты сопишь как перепуганный ежик, — хмыкнул командир, останавливаясь в нескольких шагах. — Ты мне лучше скажи, как ты тут очутилась? — Я… — Женя судорожно сглотнула, остановившимся взглядом полируя узкую едва различимую царапину от ножевого на правом плече командира. — Я дверь перепутала… Батя выразительно приподнял брови, не сводя с подчиненной насмешливых глаз. — Да-а, Мурашова, легенда проработана отвратительно… Хоть бы придумала что-то приличное, прежде чем ломиться в мужскую душевую. Женская в другом конце коридора находится, если ты вдруг забыла, — добавил саркастично. Женя молчала, не чувствуя ничего, кроме стука бешено вылетающего сердца. — И кого же ты тут надеялась встретить, позволь спросить? — как-то подозрительно вкрадчиво поинтересовался Булатов, опираясь рукой о стену. — Бизона? Или нет… дай угадаю — Кота? Мура уставилась на контр-адмирала широко распахнутыми глазами, не в силах сообразить, к чему он клонит. Причем тут Боря? И тем более — Кот… — Мурашова, ты когда-нибудь нарвешься, ей-богу, — глухим голосом продолжал Булатов, застыв неподвижной скалой. — Мало тебе было приключений с твоим горячим американским поклонником Майклом? Учти, не все мужчины джентльмены. Далеко не все. И играть на низменных инстинктах — такая себе затея. Это на будущее. — Я не… Губы Булатова дрогнули в кривой усмешке. — Что? Ты правда не понимаешь? Тогда ты просто глупая, самоуверенная, самовлюбленная девчонка, начисто лишенная не только мозгов, но и инстинкта самосохранения впридачу. Женя неотрывно смотрела в лицо командира, странно застывшее, отчужденное, и каждое резкое, безжалостное слово отдавалось болезненным ударом сердца. Зачем он с ней так? За что? Неужели только из-за этой дурацкой, практически девчачьей выходки, всего лишь… А ведь он мог просто сделать вид, что ничего не заметил — и она бы также тихонько ушла, и не было бы этой мучительной неловкости, и этой тревожной пульсации внизу живота, и этих обидных, хлестких, сердитых реплик… Надо было встряхнуться, выпрямиться, развернуться, уйти с гордой прямой спиной, несмотря на всю нелепость и двусмысленность ситуации, но, будто прикованная к месту, Женя не могла сделать ни шагу. — Что ты вообще здесь забыла? — резко бросил Булатов. На скулах играли желваки. — Пришла отблагодарить Кота за то, что он всю операцию рисковал башкой ради тебя? Женя замерла, от изумления слегка приоткрыв рот. Таким невозмутимого бесстрастного командира она не видела никогда. Какая муха его укусила?.. — Причем здесь Кот? — Еще скажи, что между вами ничего нет, — сардонически усмехнулся Булатов, и сквозь прищур серых глаз Муру окатило таким арктическим холодом, что она невольно вздрогнула. От этого невольного движения рукав майки соскользнул вниз, показалось гладкое загорелое плечо. Булатов выдохнул сквозь зубы, мысленно выругавшись. — Но между нами правда… — Меня это не касается, — обрубил контр-адмирал на полуслове. — Если нет — тебе же лучше. Иначе вылетели бы у меня оба из группы к чертовой матери. Женя неосознанно шагнула к нему, вскинув изумленные глаза. — Бать, да что с тобой? И правда, что это с ним? Он всего лишь хотел ее оградить, когда оставил на корабле обеспечивать связь. Он всего лишь чуть не рехнулся от тревоги, когда этот долбаный Майкл забрал ее с собой, а ему в передышках между всеми безумными событиями оставалось только додумывать, что этот урод и вся его банда могут сделать с девочкой, оставшейся среди врагов в одиночку. А уж когда прозвучал приказ об уничтожении корвета… Он готов был сорвать голос, чтобы докричаться до этих недоумков в погонах — там же, черт возьми, Мурашова… Черт с ними, с этими уродами, взять их они всегда успеют, а вот если Женька погибнет… Исправить ничего будет нельзя. И каким же облегчением накрыло в тот момент, когда узнал, что ракеты потеряли цель… Да еще Ионов! Так и норовил сунуться в самое пекло, чтобы порисоваться перед Мурой, чтобы показать, какой он герой, даже с ранением готов кидаться в бой ради ее прекрасных глаз… А он даже не знал, на кого злится больше — на Кота со всеми его подвигами, на Муру, которая, не делая ничего для этого, может сорвать крышу любому мужику, или на самого себя со всеми этими совсем не командирскими эмоциями, которые до поры до времени по выработанной годами привычке удавалось держать в узде… Конечно, он знал за собой слабость перед женщинами. Перед красивыми женщинами в особенности. Но и вообразить не мог, как крепко зацепит его эта девчонка, и чем жестче приказывал себе выбросить из головы всю эту дурь, тем больше думал о ней, сходя с ума от переживаний… и ревности. Парни, даже давний друг Бизон, никак не могли поделить ее между собой, а Мурашова, кидая обещающие взгляды и ослепительные улыбки им всем, не давалась никому. Никому не принадлежала. А уж он-то… Да нужен он ей, пень старый! У нее и без него кавалеров полным-полна коробочка, выбирай на вкус! Но сегодняшняя ее выходка перешла уже все границы. Явиться в мужскую душевую, чтобы… Чтобы что? Выразить Ионову горячую благодарность за то, сколько раз за это задание вытаскивал ее из передряг? Какое, наверное, разочарование ее постигло, когда поняла, что угодила не туда… Но вороватый исследующий взгляд до сих пор обжигал кожу, будто явственные ожоги. Маленькая глупая любопытная кошечка, возомнившая себя хищницей и не ведающая никакой осторожности… — Мурашова, что ты творишь… Он услышал свой мучительно-хриплый голос будто со стороны. Легкое прикосновение к плечу заставило дернуться. От ее распущенных чуть влажных волос тянуло чем-то ягодно-сладким, и этот аромат вместе с запахом кожи сплетался в какую-то одурманивающую смесь. Но даже в этом думане он осознавал всю нелепость и пошлость ситуации, как если бы наблюдал со стороны: полуголый командир, его подчиненная, тесная душевая и… И бьющее током невыносимо-болезненное желание, насквозь пропитавшее и без того раскаленный воздух. — Бать, не сердись… Я боюсь, когда ты такой. Тихий-тихий ласковый шепот. Медленное, почти неосязаемое движение ладони по плечу, ниже, еще ниже, замирая точно там, где глухо стучало сердце. Крепко зажмурился. Казалось, это не кожи касаются ее легкие прохладные руки — не кожи, а враз обезумевшего сердца… — Уходи, — сквозь зубы на выдохе. — Уходи, пока я еще могу себя контролировать… Недовольно поджала губы, хмурясь. Не видел — скорее почувствовал. — А если я не хочу? — А чего же ты хочешь? — хрипло, отрывисто. — Тебя. Одно короткое чуть слышное слово — а по мозгам будто шарахнуло током. Она вообще соображает, что делает и что говорит? Вот уж вряд ли. Иначе не говорила бы подобных вещей. И не творила бы… Ох ты черт… Когда теплые губы коснулись кожи чуть выше ключицы, а потом порхающе сместились ниже, собственный рваный выдох едва не оглушил. Ее руки были куда смелее — скользили, гладили, обводили… А когда пальцы замерли в каких-то миллиметрах от махровой ткани — последней преграды, разделявшей их — Булатов понял, что вляпалась не она. Это он вляпался по уши, еще в тот самый момент, когда почувствовал спиной ее заинтересованный взгляд… — Не знал, что ты любишь играть с огнем, — выговорил хрипло. Каждый звук проходился по горлу будто наждачкой. — Поцелуй меня, — потребовала Мура, впившись взглядом в его лицо. Глаза в глаза. Его — грозовые. Ее такие синие — и такие невидящие, такие бессмысленные. Синий туман… И разве ей возможно сопротивляться?.. Губы к губам. Осторожно, изучающе. Жадно, лихорадочно, глубоко… Мура вонзилась пальцами в его плечи, вжимаясь всем телом. — Нечестно, — осипшим выдохом. — Что?.. Вместо ответа скользящим движением по ее спине вниз. Замирая на мгновение, а потом рывком сдергивая с нее эту дурацкую одежду, лишнюю преграду, не позволяющую рассматривать, целовать, прикасаться… Он ведь даже не помнил, когда в последний раз так желал какую-то женщину. Когда у него так капитально ехала крыша от одной только мысли о близости… Что за девчонка… А она притиснулась ближе. Так тесно, насколько это вообще возможно, в одном отчаянном, безумном желании — слиться в единое, стать неразделимыми, чувствовать его, чувствовать всем телом, полностью, целиком, абсолютно… — Девочка моя… Сдавленный выдох в самые губы. До боли стиснувшие руки на бедрах. Ее движения в такт — подстраивающиеся, неловкие, нетерпеливые. Острые ногти, судорожно царапающие плечи, в беспорядке разметавшиеся волосы, пылающее запрокинутое лицо, прекрасное в этой муке предвкушения высшего счастья… — Твоя… — прерывистым задыхающимся шепотом. Всем телом — ему навстречу, поддаваясь, вздрагивая, неотвратимо чувствуя приближение взрыва. — Только твоя… Обещание, признание, откровенность — все вместе. Это стало последней каплей. Точкой срыва. Вспышкой понимания, пронзившей одновременно с невыразимо-сладким освобождением. Он никому ее не отдаст. Не отдаст, не отпустит и не позволит. Она сама этого захотела. А желание женщины — закон.