***
Солнечные лучи прожигают линии сквозь окна; итальянское солнце оранжевым красит мраморный пол. Изабелла пытается насладиться неторопливым завтраком, заставляя себя глотать и старясь не смотреть на часы. Её месяц плена начнётся ровно в тот момент, как Харкорт переступит порог виллы. Она не задержится здесь ни минутой дольше; месяц — это расплата за остальные одиннадцать, в которые он не отравляет её жизнь. Он приходит не один, ведет за руку за собой девчонку — ей едва больше двадцати, длинные ноги под бежевым платьем не достающим до колен, тонкая талия, смелое декольте (Изабелла торопливо уводит взгляд вверх, к лицу), полные губы и кудрявая прядь, небрежно выпавшая из прически. Девчонка выглядит как кукла — пока не заглядываешь в её глаза. Они кажутся чересчур цепкими, тёмными, чересчур осознанными для такого миловидного лица. Харкорт говорит что-то, рассыпается в приторных приветствиях, прижимает Изабеллу тесно к себе, слишком тесно, слишком близко губами к её губам, вызывая волну отвращения. — Это Шарлотта, — бросает он после, словно только вспомнил о своей спутнице. Шарлотта не кажется оскорбленной, только гнёт губы в отрепетированную улыбку и тянет руку. Изабелла сжимает её ладонь заторможенно, под вакуумом того, что буква "Ш" сходится. Пустота внутри не заполняется по щелчку пальцев, а страх не уходит, когда Шарлотта отвечает ответным сжатием, но что-то формируется. Что-то вдруг происходит. Харкорт ощущает, конечно, перемену настроения, властно кладет руку на бедро Шарлотте и сообщает, не давая им варианта отказаться: — Устроим вечером ужин втроём? В честь начала летнего сезона. Улыбка Шарлотты остаётся на месте — идеальный изгиб губ ровно под тем углом, который необходим данному случаю. Изабелла почти завидует её способности притворяться. В том, что это притворство, она не сомневается....
Девочка не глупышка, это становится ясно тем же вечером. Она, само собой, фарфоровая кукла, которую её брат наряжает по своим предпочтениям и выгуливает на коротком поводке. Но Шарлотта рискует язвить рядом с ним, тут же усыпляя зверя улыбками и прикосновениями. Изабелла думает, что эти двое затеяли опасную игру — и как бы она не хотела видеть Харкорта в проигравших, она боится за то, что девочка собственноручно подписывает себе приговор. Она вошла в клетку со львом, и замок уже защёлкнулся. Харкорт наблюдает за Изабеллой весь вечер, не спуская паучьего взгляда, и, если Шарлотта это замечает, то она никак не комментирует. Она позволяет разговору течь плавно, каким-то образом выдерживает невыносимое хвастовство Харкорта и его острые шпильки. — Я думала, все гены красоты в этой семье достались Харкорту, но вижу, я ошибалась, — у Шарлотты сладкая-сладкая ухмылка и серые глаза, которые блестят опасно. Изабелла чувствует ползущий по шее румянец, прячет смущение за бокалом вина и отвечает: — Спасибо, очень мило с твоей стороны. Только милого ничего нет. Ей кажется, что она ставит девчонку на место своим тоном — но та продолжает смотреть, а глаза её так же блестят, как минутами ранее. Может, даже сильнее. Может, это всего лишь игра света. Харкорт, конечно, нарушает момент, он ведёт по губам девочки пальцем, приоткрывая их, заставляя её повернуть голову в его сторону, вынуждая увести взгляд, и Изабелла не в силах сдержать дрожь. Её сердцу отчего-то больно; будто его сжали в кулак. Она допивает остатки вина и оправдывается долгим днём, прежде чем уйти....
— Это она, скажи мне? Харкорт не церемонится. Глупо было думать, что у него нет ключей от её комнат. Он выглядит хищно, пересекает комнату длинными шагами, останавливаясь у шкафчика с мини-баром. Изабелла почему-то думает, что он сказал Шарлотте, прежде чем прийти сюда, и говорил ли он что-то. Вполне в его стиле не ставить в расчёт никого кроме себя и своих желаний. — Не понимаю, о чём ты. Он знает её буквы так же хорошо, как свои собственные. У неё не было шансов их скрыть, они были вместе всё детство. Изабелле приходится приложить усилия, чтобы не накрыть запястье с ремешком часов, ладонью. Сил хватает только на это. — Печально известная Ш.У. Шарлотта Уэллс, — Харкорт пытается считать её реакцию, замирая с открытой бутылкой бренди в руке. Долго-долго наблюдает, прежде чем хмыкнуть и, наконец, налить себе меньше четверти стакана. — Было бы ужасно, если бы мне пришлось каждую ночь иметь твоего соулмейта, да? Изабелла сжимает губы. Теперь у неё есть имя. Никакого рыцаря в сияющих доспехах и намёка на новую жизнь. Ей снова придётся спасаться [выживать] самой.***
Её собственные чувства ещё никогда не были такими запутанными, сбитыми ориентирами. Ненависть была ненавистью, а сожаление сожалением, но когда Изабелла с утра видит Шарлотту с чашкой в руках, она ощущает неясный клубок, из которого удаётся выцепить страх, любопытство и надежду, остальное остаётся не узнанным. Она застывает у стола, не зная, что делать с руками. Зачем ей вообще руки, если она не может коснуться, хотя бы на секунду? — Доброе утро, мисс Фицтулльям, — зачем-то обращается Шарлотта так, немного по-детски, и подносит чашку к губам. Изабелла удивленно замечает чай, а не привычный с утра кофе. И кольцо с дешевым светлым камнем кварца, которое наверняка не одобряет её брат. Девочке хватает смелости выражать протест таким изящным, почти незаметным жестом. Возможно, неосознанно, но почему-то кажется, что совершенно специально. Всё в Шарлотте кажется нарочитым, выверенным, не смотря на кажущуюся небрежность. Она слишком юная, чтобы быть гением манипуляций, но она уже двигается интуитивно правильно. Изабелла задается вопросом, какова её жизнь, что привело её сюда, почему Харкорт?.. За неделю у них не было шанса на разговор; Харкорту удавалось держать их на расстоянии, и в какой-то степени Изабелле нравилась мысль того, что он может бояться. Потерять свою новую игрушку? Её? — Просто Изабелла. Шарлотта кивает. У неё скрещенные лодыжки с аккуратными пастельно-розовыми босоножками на тонком каблуке и лёгкий сарафан с кружевом по краям; она выглядит, как изображение с картинки идеальной любовницы. Изабелла пытается найти изъян, зачем-то хватается взглядом за девичье запястье: буквы прикрыты браслетом, который бросает отблески на солнце, но цепочка не прячет острых краев букв. Знакомых. Её собственных. А ещё на коже синяк, пусть и заметно, что его старательно пытались скрыть слоем консиллера. Шарлотта кажется не потревоженной. А потом как бы между делом замечает: — Ты ненавидишь это место, почему ты здесь? Изабелла выпускает воздух через рот, потеряв вдруг почву под ногами от дерзости вопроса. От того, как просто он был задан. Будто они были друзьями, и могли обсуждать это, когда её брат находился в соседней комнате. — С чего ты взяла, что я ненавижу? Тонкие плечи поднимаются вверх. — Я наблюдательная. Вместо ответа Изабелла нападает, это единственная реакция, которую она знает, если не удается сразу убежать: — Но ты с ним, несмотря на то, какой он монстр. Это что, какая-то извращенная форма любви? Шарлотта смеётся. Вскидывает подбородок чуть вверх и по-настоящему смеётся, так, что морщинки лучиками расходятся от глаз. Он выглядит падшим ангелом в утреннем солнце; Изабелла на мгновение слепнет. — Это не имеет ничего общего с любовью. Не всем нам повезло родиться с золотой ложкой во рту.***
— Сбегаешь? Изабелла останавливается на половине пути, где-то в середине большого зала с вычурными колоннами и холодным полом. Шарлотте удаётся выбивать почву из-под ног своими появлениями, — своим одним-единственным появлением. — Хочу прогуляться. — Не против компании? От этой мысли душно. И хорошо. Адреналин разгоняется по крови от одной лишь фантазии о том, чтобы провести время вместе. Страшно. Как же страшно. — А Харкорт не хватится? — шанс к отступлению. Шарлотта уже шагает навстречу, зная, что поставила победный флажок в этом разговоре. — Он до завтра не вернется. Срочные дела. Изабелла ждёт, пока Шарлотта соберётся, вызывает такси, чтобы не использовать водителя Харкорта (наверное, это немного глупо, но она старается как можно меньше быть связанной с братом). Дорога до Сиены занимает сорок минут; Изабелла чувствует каждую секунду из них, будто в голове происходит мысленный отсчёт. Шарлотта молчит, глядя в окно. У неё мечтательный вид, она кажется юной, намного моложе, чем в ту первую встречу. Её кожу уже успел тронуть загар и на шее бархатная лента с маленьким камнем. Она кажется воплощением невинности. Изабелла знает, что это не так. Может, это знание происходит из наблюдений, может, из-за того, что они, действительно, соулмейты. Эта мысль по-прежнему пугает, но она же даёт надежду. Вот оно воплощение того знака, который был с ней долгие годы; вот оно, совсем рядом. Вот оно, трогать нельзя. В городе Шарлотта зачитывает описания туристических маршрутов и не рискует в первые полчаса взять Изабеллу за руку; она читает ей чужие слова, будто сама была там, и Изабелла ловит себя на том, что совершенно не вслушивается в смысл. Только ловит её голос — заметно низкий, будто всегда на грани с шепотом. — Я хочу мороженное, — объявляет Шарлотта спустя полтора часа и осматривается. Ищет взглядом нужную вывеску и, наконец, хватает Изабеллу за руку. Она цепляется за ладонь, не за запястье, иначе бы Изабелла не пережила. Шарлотта не знает. Изабелла для неё — лишь кто-то с теми же инициалами. С тем же шифром. Для неё Изабелла — "возможно", а не "навсегда". — Что ты выберешь? — спрашивает она, привставая на цыпочки, чтобы получше рассмотреть витрину. Она крохотная, ниже Изабеллы на целую голову, но с тем, как она несёт себя, эта разница совершенно не заметна. — Я не... — Ерунда, не говори, что не любишь мороженное. Все его любят. В сознании отпечаток мысли — этот город навсегда будет ассоциироваться с этими руками, улыбкой и лимонным сорбетом, который Шарлотта слизывает с рожка. От жары её природно-кудрявые волосы завиваются сильнее, Изабелла наблюдает, как она постоянно сдувает их с лица. Её секрет, тайное знание, даёт Изабелле внутренние силы, смелость подушечкой пальца вычерчивать круги на коже Шарлотты, находиться здесь с ней и даже рассказать о собственном прошлом: небольших фактах тут и там. — Я бы хотела, чтобы таких дней было больше, — признаётся она, когда они подъезжают в такси к вилле. Шарлотта наклоняет голову вбок, улыбается и произносит: — Я тоже. Может быть, нам повезёт и твой брат пропадёт ещё на неделю. Это смелая фантазия. Изабелла давно перестала представлять сценарии, в которых Харкорт "просто пропадает". Опасные мечты ни к чему не приводят, кроме разочарования. Изабелла это выучила хорошо. Но когда она хочет выйти с пожеланием добрых снов, Шарлотта делает невозможное. Выставляет руку вперед на сидение, приближает лицо, замирает, — на несколько секунд, — опускает взгляд на губы Изабеллы, а после нестерпимо-медленно впечатывается губами в её щеку. Удерживает их на месте долго (это лишь кажется), прежде чем отстраниться. — Спокойной ночи. Изабелла выдыхает. Пожелание звучит шуткой. Шарлотта первой выходит из машины и захлопывает за собой дверь.***
Харкорт злится. Он перегибается через стол, пальцами до побелевших костяшек сжимая стеклянную поверхность (Изабелла представляет, как по стеклу пойдут тонкие линии трещин прямо от его рук). — Ты же не думаешь, что эта шлюха твой соулмейт? Мы живем в прогрессивном веке, но не настолько же, Иззи. — Я сказала тебе, что это не она. Он чует её ложь. Видит в ней больше, чем страх за себя. — Мне всё равно. Тебе лучше не забивать голову этими идеями. Соулмейты — полная чушь. Изабелла кивает. Раньше она приказала бы себе ему поверить, затолкала собственное "я" куда подальше, только бы он был доволен, только бы не оказаться на его плохой стороне. Слушала бы и терпела; не скидывала с себя его прикосновения, не братские, совсем не братские, хотя и подчеркнуто невинные. Но сейчас она видит перед собой уверенную усмешку Шарлотты, её непоколебимость и внутренний стержень; то, как она улыбается и прикусывает нижнюю губу, как от дыхания её грудная клетка поднимается вверх-вниз, как она остаётся собой, даже когда её пытаются прогнуть под себя. Вспоминает ранние утра, когда они проводят завтрак только вдвоём и то, как Шарлотта постоянно пытается поддеть, вогнать в краску, как она безбожно флиртует, используя слова и "случайные" касания. Её новая жизнь начинается в ту минуту, когда она уходит от руки Харкорта и цедит: — Ты закончил? Он хлопает по столу и уходит, ничего не сказав напоследок. К сожалению, она хорошо знает, что ему не нужны слова для того, чтобы выражать свою позицию. Изабелла думает, что её держит? Что не даёт ей уйти? Да, Харкорту принадлежит большая часть их наследства, да, он может забрать себе все компании и недвижимость в пяти странах, может настроить против неё свет Лондона, может втоптать её в грязь словами. Но по сути, ей просто привычно не сопротивляться, говорить себе, что выхода нет, когда, на самом деле, для новой жизни нужна всего лишь смелость расстаться со старой. Стереть привычки ластиком и начать выстраивать новые. Изабелла отодвигает ремешок часов и трёт буквы пальцем, желая, чтобы где-то через несколько стен от неё Шарлотта ощутила — она ни одна. Никто из них обеих больше ни один.***
На шее — следы пальцев, а губы искусаны в кровь. Не её, чужие, но будто бы принадлежащие ей. Шарлотта появляется на пороге её комнаты с горящей решимостью. Ей словно плевать на собственный потрепанный вид, ничего от совершенства без единого скола маникюра и неровной линии подводки, только серые глаза горят лихорадочно. Изабелла тянет к ней руки неосознанно, чтобы проверить, убедиться, что всё в относительном порядке. Шарлотта закрывает за собой дверь. — Уезжай со мной. Меня здесь ничего не держит. Нас здесь ничего не держит, — она заглядывает прямо в глаза, но не трогает. Удерживает дистанцию, пока Изабелла не шагает к ней первой, осторожно вперед, ближе и ближе. Шарлотта заламывает руки, острая чернота инициалов Изабеллы бросается в глаза. — Он не может распоряжаться твоей жизнью. У него нет реальной власти. Последняя попытка на бегство выглядит слабо: — Хотела бы я тебе верить. Шарлотта движется резко, берет её ладони в свои (но не смотрит вниз, не стягивает ремешок часов, хотя Изабелла позволила бы): — Так верь.***
За океаном их считают чопорными англичанками и гнут губы, когда они заказывают чай и жалуются на его качество (скорее, просто так, чем серьёзно). Шарлотте нравится смотреть на огни города из их квартиры в высотке, наблюдать, как внизу снуют люди-муравьи, будто она их творец. Изабелла знает, конечно, что это временная мера, что у Шарлотты есть семья в Англии, что их безопасность её беспокоит, что, пока Харкорт жив, она не сможет избавиться от этого беспокойства, но она позволяет себе жить в этом моменте. В их временном убежище так далеко от её брата, насколько это возможно. Шарлотта привстаёт на мыски и смотрит вниз. Её сложно не заметить и дело не в ярко-алой футболке, заправленной в высокие джинсы; дело только в том, что Изабелла ищет её взглядом, как только входит в комнату. Тревога, что она исчезнет, никуда не уходит. С ней можно жить, если напоминать себе о том, что Шарлотта остаётся по собственной воле, пусть и с подачки судьбы. Изабелла прижимается к ней, обнимая со спины, зарывается лицом в шею, прежде чем оставить на пульсе поцелуй. Шарлотта поднимает её руку и трёт пальцем инициалы. Она любит разглядывать их, задевать языком и прикусывать, касаться, когда есть возможность. — Почему ты не сказала мне сразу? — в голосе толстый слой осязаемого любопытства. Странно, что она не задала этот вопрос намного раньше. Четкого ответа вовсе нет. Потому что это был эгоизм. Желание оставить себе эту крупицу превосходства. Страх. Сомнение в первую очередь в самой себе. — Почему ты не спросила? Шарлотта поворачивается к ней лицом и ухмыляется. — Может, я просто не могла поверить своему счастью? Изабелла смеётся. В её новой жизни смех — это правило, а не исключение. В эту жизнь её приводит не рыцарь и даже не она сама. Это Шарлотта толкает её, но после сразу же падает следом.