tale as old as time

Наверное, жизнь Изабеллы может показаться кому-то скучной. Ей за тридцать; даже ближе к сорока, когда она посылает к чёрту семейное наследие, начинает собственный бизнес с нуля и покупает дом в районе для среднего класса. Её лужайку подстригают люди из специальной службы, а попытки научиться готовить заканчиваются тотальным хаосом на кухне. И всё же она гордится своим первым банановым хлебом, который не подгорает, и подписывается на страницу рецептов на фейсбук с видом человека, покорившего Эверест. Изабелле нравится её новая жизнь — абсолютно простая и лишенная лоска лондонской аристократии, но зато всецельно её. Она знакомится с соседями постепенно, подозревая, что о ней ходят разные слухи. Изабелла больше наблюдает — она знает, что в соседнем доме живёт большая шумная семья, членов которой ей никак не удается сосчитать. В этот дом постоянно кто-то входит и выходит; постоянно со смехом или криками, постоянно в особом понятном им ритме. Изабелла смотрит за ними через удачно расположенное окно, потому что хочет знать с кем рядом живёт, а вовсе не из-за той девушки, у которой тёмно-русые кудри, заразительная улыбка и лёгкая походка. Таким девушкам смотрят вслед, ведь их невозможно игнорировать — как закатное небо, когда оно становится оранжево-розовым и захватывает дух; как ураган, который приближается всё ближе с каждой секундой с намерением снести любого с ног. Она всегда разная — Изабелла видит её с утра в джинсах с высокой талией, тонком топе с цветочным принтом и с волосами, стянутыми в хвост; видит её вечером в коротком (почти неприлично) платье и на высоких шпильках; видит её с блондинкой (сестрой?) в уютном свитере и кедах. Иногда Изабелле кажется, что она видит только её, даже если рядом есть кто-то ещё. И на минуту ей становится стыдно (а после девчонка посылает ей игривую ухмылку, когда Изабелла паркует машину и ловит её взгляд, щеки заливает красным.) Её первое знакомство с соседским семейством происходит, когда она сидит на веранде, проверяя на телефоне почту, и к ней на лужайку прилетает мяч. За ним — показывается мальчишка, лет восьми; он смуглый и с большими глазами. Смотрит опасливо и спрашивает, когда замечает Изабеллу: — Можно забрать мяч? — Конечно. Мальчик быстро бежит и хватает мяч, но после замирает и поворачивает к ней голову. — Спасибо. Она улыбается ему, думая, что у многих женщин её возраста есть дети, в то время, как она одна. И всё же, Изабелла лишь недавно обрела свободу, которой у неё никогда не было рядом с Харкортом. Чуть позже она узнает, что мальчишку зовут Джейкоб и он живет здесь с родителями, сестрами и "ещё девчонками"; его мяч приземляется на её лужайку, как минимум, ещё раз семь, пока он не прощается и не убегает домой помогать отцу с ужином. Изабелле кажется, что она стала ближе каким-то образом к тому, чтобы стать полноценным членом этого района. И это её личная победа. Только её самой, а не имени, связей и денег.

***

"Катастрофа" случается в начале июля. У "катастрофы" вполне реальная дата и день настолько жаркий, что Изабелла делает кофе со льдом и выносит свой ноутбук на веранду, чтобы работать с улицы. Она теряет способность мыслить и говорить через час переписки со своим помощником и составления таблиц; просто поднимает взгляд, чтобы увидеть свою соседку, ту с хриплым смехом и тяжелыми пружинами кудрей, согнувшейся над криво сделанной грядкой почти у границы их участков. У Изабеллы полный шкаф дизайнерских рубашек и платьев, но она уверена, что никогда ни в чем не будет смотреться так же невероятно, как её соседка в черном бикини в кремовый мелкий горох. Купальник скрывает ровном счетом почти ничего, а волосы, которые вызывают у неё болезненный восторг своими дикими непокорными волнами, собраны в небрежный пучок. Её соседка хмурит брови, заливая грядку водой из белой металлической лейки, и Изабелла просто смотрит на её тело, ещё не успевшее потемнеть от загара, и на сосредоточение на лице. Может, если сейчас спросить Изабеллу, какой на дворе год, она не сможет сформулировать ответ, потому что соседка вдруг отрывает взгляд от своего занятия и поднимает его прямо на Изабеллу. Она вскидывает бровь в идеальную дугу и, чёрт её подери, тянет уголок губы в ухмылку. — Привет. Изабелла кивает, понимая, что её язык отказывается работать и складывать буквы в слова. Функционирование к её мозгу возвращается фрагментарно; сразу же посылая кровь к щекам. — Мне кажется, ты не должна просто засыпать ветки землей, — замечает Изабелла, наблюдая, как её соседка возвращается к своему занятию. Изабелла, конечно, не разбирается в посадке и прополке, но она уверена, что из ветки, которую воткнули в землю и полили, вряд ли что-то вырастет. — Разве? Я была уверена, что именно так это и делается, — её соседка дует розовые губы. — Значит, интернет соврал? — Похоже на то. Она снова смотрит на Изабеллу — у неё серые глаза с потерянными в солнечном свете зрачками. — Так, если ты разбираешься, то, может, поможешь мне? — Я не... Изабелла. — Ты не Изабелла? — переспрашивает она, и, боже, хочется провалиться под землю. Куда-нибудь, где Изабелла не ведёт себя так потерянно и глупо. Она не в том возрасте, чтобы терять голову при виде красивых девушек в бикини. Изабелла не помнит, когда вообще теряла голову от чьих-то лукавых улыбок и привлекательного тела. Она всегда считала себя сдержанной; качество, которым она гордилась, потому что его не доставало её брату. — Я Изабелла, но я ничего не знаю о посадке. Соседка распрямляется и слегка прикусывает губу, прежде чем ответить: — Шарлотта. И я тоже ни разу не садовод, — посмеивается она и сдувает выбившуюся из пучка прядь с лица. — Но это ты уже, наверное, заметила. Изабелла уверена, что это был какой-то гениальный план и её только что бесстыдно соблазнили. Но, если честно, ей плевать на эти детали — Шарлотта соглашается выпить с ней кофе со льдом, пока они ищут в гугле правила посадки. Может, теперь её жизнь перестанут считать скучной.