***
Слова лились из него непрекращающимся потоком: колючие, серые, громкие. Элиот слушал без внимания, кивая в нужных местах. Он представлял, что изо рта короля водопадом сыплются серые острые камешки, падают крысы, звенят гвозди. Он говорил много, чаще всего не требуя от Элиота ответа. О рыцарстве, о распутных нравах молодёжи, об опасностях магии, охоте и очень много — о посевах. Элис сидела напротив принца, и, судя по отстранённому выражению ее бледного лица, представляла примерно то же самое. Темные круги под ее глазами в последние месяцы выделялись еще сильнее, чем обычно. Элиот волновался за нее, но не исключал, что причиной были не болезни, а бессонные ночи в библиотеке. Толстые тома с вылинявшими от времени чернилами и мелкими буквами уже ослабили остроту ее зрения, но никто и ничто не могло стать на пути леди Куинн, если она уже поставила себе цель. Элиот осушил свой кубок с разбавленным вином и потянулся к кувшину. Яркое солнце подсвечивало столовое серебро, золотило волосы Элис и отражалось в проплешине на голове Тибериуса Вога. День обещал быть прекрасным. Вдруг Элис пихнула его ногой под столом. Он поднял глаза, встретился с ней взглядом; на лице воспитанницы короля была написана тревога. Элиот прислушался. Он засмотрелся на цветные мозаичные окна трапезной еще в середине монолога Тибериуса о новом чучеле, которое король намеревался набить самолично и закончить к концу месяца, но теперь разговор шел о другом. — Невеста? Кто-то женится? Тибериус прервался, окидывая его взглядом одновременно разочарованным и осуждающим. — Да, Элиот. Ты женишься. Кубок выпал, звякнув о глиняное блюдо. Прежде, чем Элиот успел осознать его слова, рассмеяться или выплюнуть что-нибудь ядовитое в ответ, Тибериус поднял руку, призывая сына к молчанию. — Ты ее знаешь, это принцесса Фен, дочь Лота из Лотиана. Она проводила у нас лето, кажется, в год того большого пожара в Сегонтиуме. — Да, — не своим голосом выговорил Элиот, — я ее знаю, и очень хорошо. Она на три года меня младше, любит кинжалы. Разве она не моя кузина? — Нет, не кузина. Лот и моя покойная Эвелин были двоюродными братом и сестрой, а у вас родство подальше. Я не стал бы женить тебя на кузине, хотя в Империи уверены, что такие союзы укрепляют кровь. — И ослабляют тело, — вмешалась Элис. — Разве вы не слышали о последних фараонах? В их династии сестер выдавали за братьев, и дети рождались слабее и слабее в каждом поколении. Я читала, что голова последнего фараона была так непропорционально велика, что он мог только лежать целыми днями, пока персы захватывали египетские земли. Вы этого хотите для своих потомков? Элиот еще никогда не был так благодарен Элис за ее вмешательство. Ему нужно было несколько мгновений, чтобы снова обрести почву под ногами. — Потому я и выбрал Фен, но могу изменить свой выбор на тебя, — прищурился Тибериус. — Твое родство с Вогами еще более отдаленное, а я обещал тебе хорошую партию. Элис вытаращила на него глаза в немом изумлении. — Милорд, мне кажется, Фен станет куда лучшей королевой, чем я. Я… поддерживаю ваше решение, — Куинн опустила плечи, бросая на Элиота извиняющийся взгляд. Ну ладно, она хотя бы попыталась. Элиот с силой отодвинул тарелку к центру стола, позолоченный подсвечник опасно качнулся, но остался стоять. — А меня ты не собирался спросить, что я думаю об этом браке? — Нет, — спокойно ответил король. — Мы обсуждали это раньше, но ни одна из знатных девиц королевства тебе не приглянулась. А Лот никогда не был надежным союзником, ты знаешь, почему. Нам нужен этот союз, и терпеть твои чудачества я более не намерен. Кровь прилила Элиоту к щекам. Накатил приступ мигрени, такой сильный, что ему казалось, голова сейчас лопнет. — А если я откажусь? Тибериус сжал руки в кулаки. Элиот отстраненно подумал, что его сейчас ударят, что король забыл о присутствии Элис. — Твоя мать умерла в родах не для того, чтобы ты оспаривал мои решения, Элиот. Кронпринц закрыл глаза, в голове кузнечными мехами рычала мигрень. После этих слов все их споры заканчивались победой короля: такой аргумент ему крыть было нечем, но теперь Элиот чувствовал, как что-то ломается внутри него, или оно было сломано всегда, а сейчас лишь начало болеть. — Твой брак с ней тоже был договорным? — он перехватил взгляд короля, поджал губы. — Была ли она счастлива с тобой? Способен ли ты давать людям хоть что-то взамен, кроме яда, которым ты отравляешь все вокруг себя? Она стала твоей женой ради долга, или титула, или… — Вон! — прорычал Тибериус, вскакивая с места. Элис вздрогнула. — Сейчас же, пока я не приказал кинуть тебя в темницу! Элиот пожал плечами и отставил стул, вставая. — Спасибо за завтрак в приятной компании и содержательную беседу. — Фен приедет на будущей неделе, — продолжил король, — а если ты хоть словом проявишь неуважение к ней или к моему приказу, то пожалеешь. Свадьбы в темницах мы еще не проводили, но кто знает, может быть, пришло время попробовать. — Я могу идти, милорд? — с непроницаемым лицом спросил Элиот. — Нет, раз уж ты взял себя в руки, обсудим еще одну свадьбу. Ты много времени проводишь с тем мальчишкой, учеником лекаря. Я подумал, раз ты доволен его работой, можно будет найти ему жену из дворцовых служанок, а я, со своей стороны, обеспечил бы приданное, — Тибериус разрезал булочку на две части и потянулся к маслу. — Вот, например, та миловидная девчушка, твоя молочная сестра? Элиота словно окатили холодной водой. — Только через мой труп ты выдашь Марго замуж за того, кого она не выбрала, — прошипел он, руки сами собой сжались на спинке стула. — Я — твоя разменная монета в политических игрищах, ладно, но она — свободна, и такой и останется. Он развернулся на пятках и быстрым шагом покинул трапезную. За его спиной послышался голос вышедшей из оцепенения Элис: она убеждала Тибериуса, что, поскольку Марго служит у нее, последнее слово оставалось за ней, и что она еще не готова отпустить Хэнсон замуж. Элиот надеялся, что в спальне будет пусто, но там обнаружился Квентин: он делал вид, что убирается, но на деле разглядывал корешки книг на письменном столе — Элиот принес их из библиотеки, ведомый наивной надеждой, что когда-нибудь прочитает, но так и не начал. Увидев его, Квентин вздрогнул от неожиданности, но затем светло улыбнулся — мед и солнце в дегтярной тьме его дня. Кронпринц прошел в комнату и рухнул на кровать лицом вниз, не снимая обуви. — Что-то случилось? — тихо спросил Квентин, подходя ближе. — Можно и так сказать. Будь душкой, передай Марго, король сказал слово на букву «н», но можешь не торопиться. Пока посиди тут, чтобы я не начал бросать все, что можно разбить, в стену, ты же тут так усердно убирался. Элиот кривил душой: сил на то, чтобы швырять вещи по комнате в приступе злости, у него не было. Голова гудела, а в нос набилась пыль из подушки, но переворачиваться на спину он не хотел, опасаясь внезапных слез. Сильнее всего ощущалась не обида и не злость, вместо этого он чувствовал себя опустошенным. — Я могу чем-нибудь помочь? Глаза закономерно защипало, в груди стало тесно. Квентин и его искренняя, преданная натура, даже не зная, в чем было дело, рвались на помощь. — Нет, Кью, не можешь. — У тебя снова мигрень? Элиот кивнул в подушку. — Я схожу за холодной повязкой, — он легко провел рукой по волосам Элиота. Затем, опомнившись, убрал пальцы. Прошло несколько мгновений, но никто из них не двигался. Элиот дышал в подушку, Квентин, замерев, стоял на коленях у кровати. Пальцы снова коснулись его волос, прослеживая линии локонов, пробираясь к самой коже головы. — И, Эл, я не пытаюсь сказать, что все наладится. Просто знай, что ты не один в этом.***
Кортеж невесты приехал к первым заморозкам. Утро было холодным и туманным, как розовый кварц. Марго стояла на ступеньках, поддерживая принца под руку: не из сентиментальности, а из практичности — прошлой ночью он принял столько шотов, что с трудом мог стоять прямо. Со стороны этого не было видно, Элиот всегда умел держать лицо, но Марго, Квентин, Элис, Пенни и даже Джош, знали. Рыцарей Элиота они в свой круг не позвали, поскольку тем были известны далеко не все подробности предстоящего брака, и они искренне поздравляли кронпринца. Придворный лекарь пришел уже после полуночи и принес с собой бутыль «абсинтума» — из солидарности, а быть может, сочувствия. Изобрели это средство римские легионеры, и Пенни говорил, что в его состав входит выварка горькой полыни. Эффект был сильнее любого вина и наступал незамедлительно — выпившие его ходили как в тумане, и засыпали как дети — то, что нужно было Элиоту этой ночью. Джош принес булочки с чесноком и неизвестными травами, по галльскому рецепту. К утру Марго и Элис разобрал смех, от абсинтума или булочек, сказать было сложно. Они ушли, оставив Элиота с тоской смотреть на Квентина из-под ресниц. Пенни и Джош, благослови их Богиня, разошлись еще раньше. Уходя, Марго надеялась, что, оставшись наедине, ее безнадежно влюбленные друзья объяснятся, но, судя по расположению духа Элиота следующим утром, этого не произошло. Сегодня принц облачился в черный бархат. Этот цвет, необычный для Элиота и его нарядов, лишь подчеркивал болезненную бледность лица и обесцвечивал глаза до пустого, серого оттенка. Король встречать будущую невестку не вышел, зато придворные, жадные до зрелищ, высыпали на ступени, как грибы после дождя, шумные, в разноцветных одеждах. Принцессу Лотианскую сопровождала дюжина рыцарей, а карета была запряжена тройкой черных тонконогих лошадей с белыми полумесяцами на головах. Элиот выпустил руку Марго и нетвердой походкой вышел вперед встречать гостью, как того требовали традиции. Дверца открылась, и тут ему в руки прыгнул кто-то в кольчуге и в красном коротком плаще. — Скучали, сучки? — в утреннем свете зажглись рыжиной волосы, и Марго узнала Поппи Кляйн, охотницу на драконов, обрученную с придворным поваром. — О, так это ты теперь принцесса Лотианская? — хмыкнул Элиот, опуская ее на землю. — Не-а, — Поппи покачала головой и хлопнула принца по плечу, — никак не повышают, ты уж посодействуй. Принцесса в карете, мы встретились где-то под Кингстоном и отлично пообщались в пути. Дальше сам справишься? Мне нужно отчитаться твоему папеньке по драконам. Марго уже знала, что будет в этом отчете: драконов долгие годы никто не видел, а чудовище, пугавшее крестьян в северных болотах, оказалось, например, медведем-шатуном, которому людская молва дорисовала крылья и пламя из пасти, оказавшееся болотными огнями*. Поппи за всю жизнь не убила ни одного дракона, но Тибериус ей благоволил: они делили на двоих такую непримиримую, жгучую ненависть к этим существам, какой не могли похвастаться мужчины-охотники. Тем временем, Элиот помог невесте выбраться из кареты. Фен из Лотиана была невысокой миловидной девушкой с русыми волосами и большими светлыми глазами. Одета она была совсем не по погоде, в легкое нижнее платье, цвета лепестков шиповника, и светло-серое верхнее, с вышитыми серебром птицами и цветами по подолу. — Добро пожаловать в Камелот, миледи. Фен склонила голову, достала из-за спины веточку можжевелового дерева и протянула ее Элиоту. Ее слов Марго не расслышала, но готова была поспорить на свою жизнь, что эта веточка символизировала их вечнозеленую расцветающую любовь или какую-нибудь другую традиционную чепуху. Она не могла понять, что случилось с той живой тринадцатилетней девочкой, которая однажды гостила у них целое лето. Твердыню короля Лота тогда осадили племена пиктов, и к нему на помощь поспешил король Идри, поплатившийся за это сожженной столицей — Сегонтиумом. Сына Идри и дочь Лота спрятали в Камелоте, и им с Элиотом, впервые за долгое время, было нескучно в огромном замке среди правильных взрослых. Элис тогда еще не сняла траур по своему брату, но все остальные отлично проводили время. Принц Эсса едва переступил порог пятнадцатилетия, когда Марго вскружила бедняжке голову и забрала его первый поцелуй. Фен проводила дни в королевской кузнице или во дворе, упражняясь в метании кинжалов вместе с Элиотом. Эта смешливая, остроумная девочка исчезла, уступив место тихой и улыбчивой девушке, которую она видела сейчас. Марго почти злилась, что Элиот не может по достоинству оценить красоту и очарование Фен, и злилась потому, что оба они заслуживали лучшего, чем заключенный из чувства долга брак, устроенный их отцами. — Уверен, что так и будет, — вымученно улыбнулся Элиот, принимая можжевельник. — Как прошло ваше путешествие? Король Лот задержался в дороге? Только теперь Марго заметила, что с принцессой нет ни родичей, ни нянечек, ни даже служанок, и одета она красиво, а не тепло. Все это говорило об одном: король Лот очень хочет этого брака, и Фен для него — такая же разменная монета, как Элиот — для Тибериуса. — Не утомляйте нашу гостью расспросами, сир, — сказала она, выходя к карете. Обращение скрипнуло на зубах, как песок, но на глазах всего двора звать его просто Элиотом она не могла. — Леди Фен, могу я предложить горячую ванну и разогретое вино? Светлые глаза вспыхнули благодарностью, и принцесса подала ей руку. Кожа была почти ледяная. Марго захотелось лично переговорить с отцом Фен с глазу на глаз. Она увела продрогшую девушку внутрь и поручила ее заботам служанок. На следующий день в ее горницу с самого утра заявился Элиот, и принялся слезно умолять ее поехать с ним, прямо с порога используя самые запрещенные аргументы, чтобы ее разжалобить. — Так, стой, выдохни, — Марго широко зевнула и потянулась, прогоняя остаки сна. — Кто, куда и почему едет? — Фен. Просит меня поехать с ней на пикник. Я не узнаю ее, она так сильно изменилась, нам не о чем говорить, и это будет ужасно. Пожалуйста, Бэмби, пожалуйста, поехали с нами? — Ты мог не заметить, Эл, но у некоторых тут настоящая работа, — заметила Марго, вставая. — Косы Элис заплетать ты вместо меня будешь? Зашивать ее одежду тоже? — А если я достану из погреба то вино, которое ты любишь больше всего? И распоряжусь, чтобы нам с собой приготовили ту штуку с сыром и грибами, она тебе нравилась? — И никаких юбок, — заявила она. — Никаких юбок, клятвенно обещаю, — Элиот склонился и поцеловал ее в макушку. — Твой костюм для верховой езды уже приготовлен и почищен. Тот с нарукавниками, цвета бычьей крови. — Сладко стелешь. Ладно, что с тобой делать. Ей хотелось спросить, позовет ли он ее третьей и на брачное ложе, но решила промолчать, чтобы не портить его и без того очень шаткое расположение духа. — А что Квентин? — вдруг спросил Элиот, пока она собирала волосы в высокую косу. — А что Квентин? Ты и его хочешь на ваш романтический пикник взять? Чего сразу не Джоша? — Нет, конечно. Я просто не видел его весь вчерашний день, может он уехал по поручению Пенни, ты не знаешь? Марго покачала головой. Квентин отсиживался у себя в комнате, читая свои любимые легенды о феях и отважных героях или молча глядя в потолок, как с ним иногда бывало. К чести Пенни, в такие моменты он не ругался на ученика, напротив, готовил ему отвары лечебных трав и прикрывал перед остальными. — Найдется твой Квентин. Раз уж мы вспомнили, не расскажешь, какая муха тебя позавчера ночью укусила, мы же с Элис так вовремя и так вежливо ушли? — Нет, — он покачал головой, на глазах теряя свою царственную осанку, превращаясь в обычного юношу, влюбленного и от этого несчастного. — Я не могу. Не хочу говорить об этом, даже с тобой. Марго шагнула вперед и обняла его за пояс. Элиот выдохнул теплый воздух ей в волосы, обнимая в ответ. Напряжение разом покинуло его тело. Прошло достаточно долго, прежде чем Марго заговорила снова. — Я просто хочу напомнить тебе, что Квентин… — Нет, — провторил он уже тверже, отпуская ее. — Слишком поздно. Фен ждет во дворе, я принесу твой костюм. В это время года конные прогулки теряли свою привлекательность в глазах Марго. С середины осени и до самой весны Королевский лес представлял собой достаточно жалкое зрелище. Трава была уже по-зимнему бурой, желтые и красные пятачки сухих листьев хрустели под копытами лошадей. По обеим сторонам дороги щерился терновник. Где-то вдали блеяло овечье стадо. В летнюю пору здесь было шумно от птичьего гомона, но сейчас все было мертво и покрыто инеем, быстро таявшим под лучами тусклого солнца. Тропа вела их меж огромных валунов, покрытых сухими красными папоротниками, а потом пошла вверх, обогнула сосновую рощу и потерялась на полянке с жухлой красно-бурой травой. Фен, одетая значительно теплее вчерашнего, и Элиот, в том же черном бархате, большей частью молчали, зато Марго, верная своему слову, говорила за троих. О маленьких человечках под холмами, о которых ей при любом удобном случае рассказывали Элис или Квентин, о морских путешествиях и пиратах в южных водах Византийской империи, которыми Марго в тайне восхищалась. О Камелотских сплетнях, проклятии, павшем на королевство этим летом, о короле и его советниках. Они расстелили лошадиные попоны на земле и расселись — Марго с Элиотом, а Фен с плетеной корзиной с дворцовых кухонь. — Фен, так нам ждать твоего отца, или он не приедет? — Марго легла, опираясь локтями о землю, так, что голова ее оказалась у Элиота на бедре. Невесте принца стоило с самого начала привыкнуть к тому, как близки они были с Элиотом, во избежание ненужных драм и сцен ревности. — Он должен приехать позже, на свадьбу, — Фен облизнула пересохшие губы. — Он очень хотел этого брака, он не пропустит церемонию. — А ты? — Я? — Фен непонимающе нахмурилась. — Тоже не пропущу, в этом же весь смысл. Марго засмеялась. — Нет, дорогая, я спрашивала, хочешь ли ты этого брака. — Такова моя судьба, — Фен пожала плечами и бросила взгляд на Элиота — неуверенный, почти виноватый. — Помнишь, в то лето мы вместе тренировались во дворе? — перевел тему кронпринц, отстраненно поглаживая Марго по волосам. Она потянулась за бутылкой с обещанным крепленым вином и отпила. Язык и горло защипало, но поэтому Марго и любила это вино — с ним все чувствовалось ярче и острее. — Ты обыгрывала меня в метании ножей каждый раз, хотя мне было целых шестнадцать. — Помню, сир, — Фен опустила голову. — И целыми днями сидела в кузнице и наблюдала за работой старого Лео, — добавила Марго. — Лихорадка унесла его в прошлую зиму, но мой отец тоже кузнец, может, тебе было бы интересно научиться у него чему-нибудь? Лицо Фен просветлело. Удивление, радость и благодарность смешивались на нем, словно краски под рукой мастера-иконописца. Затем она посерьезнела и покачала головой. — То были детские игры, Марго. А я больше не та глупая девчонка. Марго мысленно закатила глаза. Она не считала увлечение Фен оружием детской глупостью тогда, не считала и сейчас. Дальше разговор не клеился. Она допила вино, оставив корзинки с грибами и сыром Фен и Элиоту, и прикрыла глаза. К полудню солнце показалось из облаков, последние капли влаги высохли на сосновых ветвях, и запахло смолой. Фен заговорила о видах грибов, Элиот поддержал, и весь их разговор был до такой степени неловким, что Марго с трудом подавила желание зажать уши руками. Обычно, бравада не оставляла кронпринца ни на секунду: он с равной уверенностью и претенциозностью болтал с конюхами, сплетничал с Элис Куинн и выслушивал доклады отцовских военачальников. Может быть, дело было в Фен; Марго вспомнила себя в семнадцать, и сравнение было совсем не в пользу лотианки. Когда Фен говорила о предстоящей свадьбе, в ней не чувствовалось биения жизни, не блестели глаза. Неудивительно — Элиот вел себя так же — но и протеста в ней не было. Фен словно бы шла по проторенной дороге, не думая и не оглядываясь по сторонам. Марго повернулась набок и подставила свету лицо. Поверх нее нареченные с той же неловкостью обсуждали напиток, который варят из трав и дикого меда в Лотиане и севернее, в горных племенах. Она проснулась, когда солнце стояло уже высоко и заливало горячим светом поляну. Ни Элиота, ни Фен вокруг не было.***
В этот раз Квентин захватил с собой горящий факел: отчасти, чтобы чем-нибудь занять руки, а не потому, что в пещере было темно. Знакомая сырость пахнула на него из глубины, а Великий Дракон, дремавший на каменном выступе, поднял чешуйчатую голову и открыл глаза цвета расплавленного золота, в пугающими вытянутыми зрачками. — Что привело тебя на этот раз, юный маг? — Несколько вопросов. Первый: одна ведьма сказала мне о мече, особенном мече для Элиота, но не сказала, где его найти. — Ни «здравствуй», ни «как дела», — Дракон вздохнул, выпустив облако пара. — Время того меча еще не пришло. Принц еще не готов. Элиот должен найти его сам, но ты подскажешь ему путь. — Не подскажу, если не знаю, где этот меч и что это за меч, — не согласился Квентин. Ему сейчас, честное слово, было не до драконовых заморочек и тайн. Элиот вел себя странно. Марго считала, что Фен тоже ведет себя странно, но эту девушку он не знал, поэтому не мог судить. Они выглядели счастливыми, влюбленными, смеющимися. Квентин никогда не видел, чтобы Элиот так часто улыбался или пил так мало вина. Он почти не проводил времени с Марго и самим Квентином, вместо этого с видимым удовольствием трапезничал с отцом и будущей женой, часами пропадал на турнирном поле со своими рыцарями. Они с Фен выглядели невероятно красивой парой: оба молодые, красивые и знатных фамилий, но Квентина не отпускало ощущение глубокой неправильности происходящего. Что-то склизкое впивалось в его внутренности при каждом взгляде на счастливую пару. Умом он понимал, что в них с Марго говорила ревность, только изменить это никак не мог. — Узнаешь в свое время, — отрезал дракон. — Ладно, тогда второй вопрос. Ты знаешь что-нибудь о принцессе Фен из Лотиана? Это ей суждено стать королевой Альбиона? Она — та самая? — Ты задаешь слишком много вопросов, Квентин. Твоя судьба — это возвести Элиота на трон, привести королевство к славе и процветанию и похоронить его, а не задавать глупые вопросы обо всем подряд. — Похоронить? — по его коже пробежал холодок. — Кого, Элиота? — Элиота, конечно. Я не должен говорить такое в начале пути, но ты и так понимаешь, что это случится. У бурных чувств неистовый конец. — Нет, стой, ты… Ты говоришь о смерти от старости, ведь так? Маги могут получить бессмертие разными путями, и тогда, конечно, мне придется… Но это будет через полвека, не раньше, так? — Судьба сама даст тебе ответы на все вопросы, юный маг. Помоги ему взойти на престол, защищай его от темной магии его врагов, давай советы. Остальное тебя не касается. Квентин замер на месте с открытым ртом. Слова не шли, мысли сбились в кучу, в висках стучала кровь. — Касается. Это напрямую меня касается, даже если Фен и правда станет королевой, меня все равно касается будущее Элиота. Ты должен рассказать больше. Дракон опустил голову на лапы, выдохнул струю пара, потушившую факел в руке Квентина, и закрыл глаза. — Не игнорируй меня! Если Элиот умрет, я должен знать, я должен спасти его. — Есть опасности, спасать его от которых — твоя судьба: змеи в щите, яд на пиру, волшебные ножи. А есть то, чего ты не изменишь, оно записано в самой судьбе Элиота Вога. У Максена Вледига тоже был придворный маг, видевший будущее. Странный паренек, любил бродить по замку бестелесным духом, пока тело оставалось в его покоях. Он помогал своему властелину в битвах и отводил от него злые чары, но отпустил его с войском в Империю, зная, что тот не вернется. — Значит он не… не заботился о нем так, как я — об Элиоте, — отрезал Квентин. Глаза жгло слезами, светящиеся камни в стенах пещеры двоились перед его взором. — Если он отпустил своего короля на верную смерть, значит он никогда и не любил его. — Этого я не помню, — дракон приоткрыл один глаз, с интересом поглядел на Квентина. — Но он не желал Максену зла. Он следовал своей судьбе, и ты должен сделать то же самое. Квентин выбежал из пещеры с колотящимся сердцем и дорожками слез на щеках. Он оперся спиной о холодную каменную стену коридора, внизу пискнуло потревоженное мышиное семейство. Все услышанное не укладывалось у него в голове, ему нужно было узнать больше. Да, драконы обладали сильным даром прорицания, но… То, о чем говорил Фогг, было ужасно несправедливым и ужасно запутанным будущим для него и Элиота. Подходя к комнатам придворного лекаря, он услышал голос Фен и остановился. В последние дни увидеть лотианскую принцессу где-то одну, без Элиота или будущего тестя, было редкостью. — Благодарю тебя, Уильям. Когда придет время, мне потребуется несколько пузырьков твоего средства от утренней тошноты. Моя королева-мать, когда носила младшего принца, потеряла почти половину своих прекрасных золотых волос, и мне бы не хотелось повторить ее судьбу. — Тогда напомните мне приготовить пасту из винных ягод, орехов, меду и толченой яичной скорлупы, и ваши волосы и зубы после рождения наследника будут такими же крепкими, как и сейчас. — Спасибо. А есть ли среди твоих снадобий средство для сна без сновидений? — Вас мучают дурные сны? — Нет, не дурные, Уильям, я бы отнесла их к вещим. Но дома ничего такого не было, а здесь я каждую ночь вижу одно и то же, и просыпаюсь невыспавшейся. — Могу я спросить, какого рода эти сны? Известны случаи, когда люди, не обладающие способностями к магии, разумеется, в близком присутствии очень сильного магического адепта или магического артефакта, и правда могли видеть вещие сны. Камелот, в свою очередь, известен тем, что здесь, даже после запрета, магия оставила очень сильный след. — Я вижу пещеру, сверкающий меч и человека в черном, — ответила Фен. — Корона падает с головы моего возлюбленного мужа, и люди воспевают его в легендах. Его — и меня, вдовствующую Королеву Альбиона. О, нет. Она тоже это видела. Обессиленный, Квентин сполз на пол перед дверью, стукнувшись затылком о дерево. — Кто там? — крикнул из комнаты Пенни. — Проходите. Квентин поднялся, двигаясь как в тумане, и открыл дверь. — Пенни. — Да, это мое имя, — саркастично заметил лекарь. — Ты подслушивал наш разговор? — Только часть про вещий сон, простите, миледи. Мне снилось что-то похожее, — объяснять Фен про дракона он не хотел, а ничего другого в голову не шло. — Я подумал, может быть, мы могли бы разыскать прорицательницу, которая могла бы пролить свет на эти сны. Пенни, ты знаешь кого-нибудь? Лекарь выразительно посмотрел на него, намекая на дракона. Квентин покачал головой. Пенни закатил глаза. Фен не было дела до их переглядок, она рассматривала травяные снадобья в пузатых бутылочках, расставленные на полках и столешнице. — Хм, думаю, вы можете наведаться в Башню Шалотт, — наконец выговорил Пенни. — Я мало знаю об этой провидице, но ее зовут Элиза или Элейна, родом она из Астолата. На ней лежит проклятие: она не может покидать своей башни, но деревенские ходят к ней узнать свою судьбу. Попробуйте и вы. Башня располагалась в десяти милях выше по течению реки Аск к северо-востоку от Камелота. Элиот уехал охотиться с отцом в Королевский лес, и только тогда Квентину удалось уговорить Фен поехать с ним: девушку пришлось вести к конюшням за руку, пока принцесса мечтательно смотрела на ворота, где должны были появиться охотники. Разлука с Элиотом, даже такая короткая, погрузила ее в глубокую меланхолию, и Квентин, видя это, окончательно убедился, что его подозрения — не обыкновенная ревность. Нормальные люди так не влюбляются, тем более за несколько дней. Башня стояла на острове, неприступная, белокаменная и тонкая. Самым удивительным был пейзаж: пока на склонах холмов и пологих берегах не росло ничего, кроме бурой травы и голых ветвей терновника и боярышника, на острове зеленел цветущий сад. Река к зиме обескровилась, и их лошади легко перешли ее вброд. — Как думаешь, что сейчас делает Элиот? — спросила Фен, спешившись. Подол ее бледно-розового платья промок, но бояться простуды девушке не приходилось: вокруг них было настоящее лето. Капли росы разноцветно переливались на травинках и на листочках молодых кустарников. Где-то запел зяблик. Дикие пчелы гудели над цветущими фруктовыми деревьями. В траве пестрели поздние колокольчики, золотился дрок. — Тоскует в разлуке с миледи, — процедил Квентин, развешивая промокший плащ на ветке персикового дерева. У входа в башню не было ни души, только белая кошка грелась на каменном крыльце. — Леди Элейна из Астолата! — позвал Квентин. — Леди Шалотт! Мы пришли просить вашего совета. — Может, ее нет дома? — Фен села на корточки и нашла в кустах блестящую ягоду ежевики. — Ты можешь подняться один, а я соберу цветов. Повсюду почти зима, а здесь такая красота. Представь, как удивится принц Элиот, когда мы вернемся с букетом. — Нет, идемте со мной, миледи. Цветы позже. Он нетерпеливо потянул Фен за собой. Кошки на крыльце уже не было, из приоткрытой дубовой двери пахло пылью и соломой, устилавшей пол. Внутри было прохладно и темно, но в узкие окошки пробивалось достаточно солнечного света, чтобы разглядеть винтовую лестницу, уходящую спиралью наверх, к каменным стропилам башни. Они поднимались долго, останавливаясь у окошек и наблюдая, как из сада вырастает линия реки, берега, далекая деревня, поначалу спрятанная за лесной громадой, тонкая ленточка дороги и небесный простор. Ветер рвался в окна без ставен, лестница скрипела у них под ногами. Квентин держал в голове заклинание на случай, если она не выдержит их веса и обвалится. Подъем окончился у двери в комнатку на самой вершине башни. — Леди Элейна! — снова позвал Квентин и толкнул дверь плечом. Они зашли в единственную жилую комнату во всей башне. Стены здесь были выкрашены в белый, повсюду висели гобелены, некоторые законченные только наполовину. В большом квадратном окне открывался дивной красоты вид на реку и лес. В ясную погоду, должно быть, можно было рассмотреть и башни Камелота. За прялкой сидела женщина лет тридцати. Темно-рыжие волосы падали волной по плечам и путались в пряже на полу. Платье было темно-красным, из тонкой крашеной шерсти, а камиза** — льняной. Провидица опустила веретено и обернулась. — Мэйкпис, приветствую тебя в моем жилище. Кто это с тобой? И где Джулия? Обычно ты приходишь с Джулией. Квентин решил больше ничему не удивляться. Даже хорошо, что Фен немного не в себе: она не расскажет никому, что ведьма-затворница знает Квентина и считает его равным. — Джулия едва меня не убила. Все очень запутано. Вы — леди Элейна из Астолата? — Одно из моих имен, да. Расскажи мне, что происходит в Камелоте. Как ты мог слышать, я нечасто покидаю эту башню. — Охотно, но мы с принцессой Фен Лотианской пришли за твоим советом. Квентин обернулся, но девушка была уже у дальней стены. Она рассматривала большой незаконченный гобелен: красные искры и клубящаяся по краям магия, а в центре — седой старец с красными глазами, тянущий руки к вышитой золотом свече. Все прочие гобелены были светлы и прекрасны; они изображали древних богов и героев, фрукты и цветы, пламенеющий меч в камне, драконов, амазонок, ундин и народ сидов — жителей холмов. — Ладно, тогда я сам расскажу. Принцесса видела сон, возможно вещий, о том, что Элиот… умрет молодым, и… — Квентину пришлось прерваться и сделать глубокий вдох. — Могла бы ты… заглянуть в его судьбу? — Сон был вещий, — бесстрастно ответила Элейна. — Следующий вопрос. — Нет, постой, как это — вещий? — он оглянулся на Фен, чтобы убедиться, что она их не слушает. — Последний живой Дракон, Фогг, он предсказал Элиоту славу и великую судьбу и… Нет, не говори мне, что все это — ложь. Элейна облизала обветренные губы и посмотрела на него, как смотрит уставшая мать на расшалившегося пятилетнего ребенка. — Я скажу это тебе один раз, Мейкпис, и больше повторять не стану. Если Элиот сядет на престол, он умрет. Не сразу, конечно. Я бы дала ему лет семь, но эта часть пророчества неточная. Он объединит земли Альбиона, разобьет саксов, построит крепости, которые будут стоять тысячелетиями, его рыцари совершат подвиги, о которых будут говорить тысячелетиями. А затем он умрет, и ты не спасешь его, — она пожала плечами, вздохнув. — Судьба — это тропинки в лесу, и они меняются, зарастают травой, закручиваются в трискелионы и спирали. Обычно ты можешь менять свой путь, но коронация Элиота — поворотная точка. Возложишь корону ему на голову — и потеряешь его. — Что будет с Камелотом? — не своим голосом спросил Квентин. В груди болело так сильно, что перед глазами плыли цветные круги, но он должен был узнать ответ. — Со мной и Марго? — Будущее вашей подруги скрыто от моих глаз. Камелот… выстоит, наверное. Фен, как вдовствующая королева, удержит корону, но саксы вернутся, рано или поздно. А ты уйдешь в полые холмы, в мир сидов. Обретешь бессмертие, если захочешь. Узнаешь новую, более сильную магию, которой не мог владеть на этой стороне мира. Будешь ждать возвращения своего короля. — Возвращения Элиота? Он может вернуться? — где-то на самом краю сознания Квентина проскочила мысль, что долго он там не выдержит. В темном гроте под холмом, похороненный под весом собственных ошибок, наедине с собственным разумом. Даже если там будут книги, свечи, магия — он не продержится в одиночестве и года, а она говорит о бессмертии. Элейна посмотрела на него почти с симпатией. — Нет, зайчик, он же будет мертв. Люди продолжат верить, что их великий король может восстать из мира мертвых, когда Альбион будет в нем нуждаться, но мы же понимаем, что это чушь собачья. Квентин почувствовал тошноту. Он не знал, каким чудом спустился по лестнице целым; ноги его не держали. Фен осталась рассказать Элейне о последних новостях Камелота и окрестностей, а затем догнала его в саду. — Поможешь мне нарвать васильков? У них такой крепкий стебель, а ножа у меня с собой нет. — Какие васильки? — выдохнул Квентин. — Ты же была там, ты слышала… Ты видела тот сон, неужели… Его затопило такое отчаяние, что глаза снова защипало. Цветочный луг расплывался, лицо присевшей рядом Фен превратилось в бесформенную кляксу. — А что тебя так удивляет, Квентин? Принцу Элиоту суждено стать великим королем, а мне — стать его женой, вдохновлять его на подвиги и оплакивать его кончину. Мы все следуем своей судьбе. — А если он не станет? Если он не станет королем и останется жив, и проживет долгую спокойную жизнь где-нибудь в другом месте? — Но он должен! Ты же слышал, что она сказала. Он покроет себя славой, совершит бесчисленно много воинских подвигов, люди будут слагать о нем песни. — То есть, ты бы… Ты бы предпочла, чтобы он… чтобы Элиот умер, покрытый славой, чем жил в безвестности? Фен задумалась. — Да? Конечно, в моем сердце… Моя любовь к принцу сильнее всего моего существа, но это — его судьба, и я разделю ее с ним. Квентина снова замутило. — Как ты… как ты можешь так спокойно говорить об этом? Это ведь не чертова легенда, это происходит на самом деле, и это эфирное будущее Альбиона… оно не стоит такой жертвы! Фен пожала плечами. Она искренне пыталась понять его слова, но их значение словно бы ускользало от нее. — Так ты поможешь мне с васильками? Колокольчики я соберу сама. О, еще можно поискать незабудки, я принесу их леди Элис, и может быть, она со мной подружится. Элиот очень ценит ее мнение, и мне, как будущей королеве, нужно наладить отношения со всеми важными для него людьми, даже если они нелюдимые затворницы, как герцогиня Куинн. Сказать Квентину было нечего. Он чувствовал огромную злость на эту жизнерадостную, невозмутимую девушку. Он хотел оседлать своего коня и пустить его галопом прямо в воду, уехать и оставить ее там, на цветущем лугу. Разум подсказывал ему, что так поступать было нельзя: дорога в Камелот была короткой, но проходила рядом с лесом. Он не имел права оставить ее на этой дороге одну, без своей магии и без оружия. — Где растут эти васильки?***
Едва Квентин переступил порог своей комнаты, Марго схватила его за руку и потащила к столу. Он пискнул что-то нечленораздельное, но у них были более важные дела, чем объяснять ему все по второму кругу. Пенни поднял глаза от книги, осуждающе глядя на их возню. — Где ты, черт тебя дери, был все это время? — Фен, она… Хотела набрать цветов, и я поехал с ней. — Цветы в конце осени, хорошая шутка. У нас нет времени, просто слушай, что я говорю, и не задавай вопросов. Квентин кивнул и забрался с ногами на кровать, обняв колени руками. — Элиот ведет себя странно, Фен тоже, как ты уже убедился. Сначала я думала, он наказывает себя и старается заслужить одобрение Тибериуса, но это что-то большее. Никто не может притворяться так долго и так убедительно. Я заставила Пенни перерыть все его заумные магические книжки, и вот что мы нашли. Лекарь передал Квентину раскрытую книгу. — Любовное зелье? — Да, и достаточно сильное. Фен тоже находится под его действием, я уверена. — Вы знаете, как их расколдовать? — Почти, — ответил Пенни, выразительно глядя на Квентина. — Есть заклинание, я могу его сотворить, но нужна искра. — Нужно что? — не понял Квентин. — Нужен ты, — Марго прогнала из голоса неуверенность и принялась объяснять. — Заклинание подействует, только если заставить одну из жертв этого зелья усомниться в истинности их чувств. Сердце Фен, насколько мне известно, до приезда в Камелот никому не принадлежало, значит, нам нужен ты. — Я все еще не понимаю, — признался Квентин. Бессовестная ложь. Марго знала, и Пенни знал, и каждая мышь в кухнях Джоша Хобермана прекрасно знала, что Квентин Колдуотер все понимал, но был слишком труслив, чтобы это признать. Пенни закатил глаза так далеко, что радужка почти исчезла с видимой части глаза. — Ты должен отвлечь Элиота, поговорить с ним, потом подействует заклинание, и они снова станут собой. — Хорошо, конечно, если нужно… Но разве у Марго не получилось бы лучше? Она посмотрела на него — молча, но очень говоряще. Квентин изменился в лице и поднял руки, признавая ее победу. — Вот и прекрасно, — улыбнулась Марго. — Шевелитесь, время спасать нашего «коронованного осла», как однажды выразился Квентин. Действовать было решено сразу. «Влюбленные» обнаружились в малой столовой: Фен сидела у Элиота на коленях, болтала ногами и ела масляно-желтые груши у принца из рук. Он снова облачился в черный бархат, хотя раньше никогда не носил один и тот же костюм несколько дней подряд. Липкий грушевый сок стекал у него по пальцам и пачкал рукава, и вся сцена выглядела неправильной до последней детали — Элиот никогда не был неряшливым. Квентин прошел в комнату без стука. Марго, как и обещала, взяла на себя охрану. Пенни поднял руки, но заклинание произнес Квентин, по устоявшейся традиции. — Элиот? — позвал он, когда в воздухе вокруг них с Фен повисло золотистое сияние. Как и сказала Марго, заклинание ждало одной маленькой искры сомнений. Элиот повернул голову, смеясь над чем-то сказанным невестой, и улыбка медленно сползла с его лица. — Квентин? Ты что-то хотел? Мы вроде как заняты. — Да, эм… Я не хотел отвлекать, но… Возможно, это прозвучит глупо, но… Квентин мог физически чувствовать, как позади него Пенни бьет себя по лбу и закатывает глаза, но не мог сказать ничего другого. Элиот нахмурился. Видно было, как его разум боролся с заклинанием, и ни одна сторона не могла победить. Квентин подошел ближе, глядя сверху вниз на две пары глаз: одни смеющиеся, затуманенные искусственным счастьем, другие — Элиота. — Элиот. Элиот, — позвал принца Квентин, тихо, почти с благоговением. — Кью? Золотое сияние окутало их с Фен фигуры; Квентин отступил, боясь помешать заклинанию. Искры растаяли. Долгие несколько мгновений никто не шевелился, а потом все произошло очень быстро: Фен вскочила на ноги в тот же момент, как Элиот столкнул ее с колен, оба они, тяжело дыша, ловили ртом воздух и расширенными от ужаса глазами оглядывались по сторонам. Марго кинулась вперед и обхватила лотианку за плечи, удерживая ее от случайного падения. — Все уже позади, дыши, ну же, дорогая. — Квентин! — Элиот вскочил, хватая Квентина за руки. — Ох, Кью. Колдуотер поднес их ладони к лицу, глядя вверх на Элиота своими блестящими карими глазами. — Кью. Кью, — кронпринц повторял его имя снова и снова, как в забытьи. Марго услышала, как за спиной захлопнулась дверь — это Пенни, утомленный сильными эмоциями, которые имели свойство просачиваться сквозь его магическую защиту, покинул комнату. Марго его не осуждала: даже ей было неловко в густом, словно перед грозой, воздухе трапезной. — Мне так жаль, Марго, Элиот, я не хотела, — Фен всхлипывала в ее руках, и нужно было срочно увести ее отсюда. Признайся девушка в том, что это она подлила зелье принцу — и все четверо, под влиянием момента, могли наговорить друг другу того, о чем потом будут сожалеть. Узнай об этом Тибериус — и быть беде. Элиот осел обратно в кресло, не отпуская рук Квентина, уперся лбом ему в солнечное сплетение и так замер, тяжело дыша. Марго, конечно же, была безмерно рада, что ее лучший друг снова стал собой, но сейчас Элиот явно переигрывал. А может и нет, с его впечатлительной натурой никогда нельзя было сказать наверняка. Марго вывела рыдающую Фен из трапезной, оставив Квентина разбираться с принцем самостоятельно. Комнаты, отведенные лотианской принцессе, предусмотрительно находились в восточном крыле, далеко от покоев Элиота. Марго налила в ладонь воды из графина и обмыла девушке лицо. Фен ойкнула от внезапного холода, но промолчала. — Теперь лучше? Тогда садись и рассказывай тетушке Марго все с самого начала. Голосок в голове Марго заметил, что между ними всего три года разницы, но слова подействовали: Фен притихла и вытерла глаза руками. — После того, как… Отец рассказал мне о помолвке в последнюю очередь, понимаешь? Утром об этом говорили глашатаи на рыночной площади, а я узнала только вечером. Я вспылила, ушла бродить по городу, к мастерским и оружейным лавкам, и там встретила эту женщину. — Она дала тебе зелье? — Да, — выдохнула Фен, цепляясь за руку Марго. — Она сказала, это особенное зелье, поскольку оно пробуждает страсть и в мужчине, и в женщине, а обычные любовные зелья требуют основы, то есть, они не подействуют, если ни один из пары ничего к другому не испытывает. — Да, я слышала, что обычно нужны односторонние чувства. — Поэтому я так обрадовалась этой возможности. Она размешала зелье в крепкий сладкий мед, чтобы скрыть вкус, и обещала, что его действие будет напоминать те средства, хм… Их используют на юге, в Империи, чтобы разбудить дремлющую страсть. — Афродизиаки, — подсказала Марго, усмехаясь. — Плавали, знаем. Она обманула тебя: они усиливают лишь то, что уже существует. Они не подавляют волю, и не заставляют вести себя по-другому, а вы с Элиотом были на себя не похожи. — Я не хотела никому причинять зла. Я подумала, что, кроме этой женщины, никто не может мне помочь. Я мало что помнила из того лета, и уж точно не питала к наследному принцу никаких чувств. — Видишь, у вас есть что-то общее. Вы оба не хотели этого брака. — Не совсем, — Фен затрясла головой, и Марго заправила прядку волос ей за ухо. — Сейчас я знаю о пророчестве, и я готова следовать своей судьбе. — Каком пророчестве? — Элиоту суждено совершать великие подвиги, а я буду его королевой, Королевой Альбиона. Марго, это ведь не худшая судьба — вдохновлять его на битвы и героические деяния и попасть в легенды, как жена великого короля? Марго поджала губы, борясь с желанием закатить глаза так, что даже Пенни бы позавидовал. Даже в идею того, что Элиота ждут великие свершения и слава, поверить было сложно. Не невозможно, разумеется, просто маловероятно. С тем количеством шотов, которые принц успел принял в течении недели перед приездом невесты, не верилось, что он доживет до собственной коронации. — Золото мое, неужели ты не думала, что вдохновлять своего нелюбимого мужа на подвиги — это не все, на что ты способна? И Королевой Альбиона ты уже не будешь, — добавила Марго уже строже. — Не после того, что ты сделала. — Нет! Марго, нет, пожалуйста, не отсылайте меня к отцу, это… Он заключит другую помолвку, только и всего, — глаза Фен снова наполнились слезами. — Фен, — Марго сжала ее ладонь в своей. — Послушай меня. Я тоже женщина, и я понимаю, что ты боялась, и не без причины — брак, особенно договорный брак — это всегда игра в наперстки. Я правда понимаю. Но ты лишила моего лучшего друга свободы воли, и я очень злюсь на тебя сейчас. И потом, ты знала его, может быть, не очень долго и не очень хорошо, но тебя, по крайней мере, не пытались выдать за незнакомца вдвое старше и услать в южные края. — Я знаю, Марго, и мне очень жаль, я клянусь, очень жаль. — Это должен услышать Элиот. Я буду на твоей стороне, но нам нужно решить, что делать дальше. Чего ты хочешь? — Исполнить свою судьбу, — быстро ответила Фен. — Быть полезной Альбиону и династии. — Чушь, — отрезала Марго. — Свои соловьиные трели будешь петь не здесь и не со мной. К черту судьбу, помолвку, Элиота и всех королей мира. Чего ты хочешь? Фен сложила руки на коленях, то разглаживая ткань платья, то сминая его в кулаке. Марго, смягчившись, убрала упавшие на лицо лотианки волосы. — Ты не хочешь возвращаться к отцу, не хочешь — и это очевидно — искать новую партию, и к Элиоту я тебя больше не подпущу. Если бы ты могла сейчас выйти за ворота и отправиться куда угодно, в любом направлении, куда бы ты пошла? — Тогда я бы хотела поехать в Дамаск и научиться мастерству старых оружейников. Это так глупо, — она нервно рассмеялась. — Но раньше я могла рассматривать узоры на дамасской стали*** целыми днями, и мечтала, что однажды смогу делать такие же. До сих пор мечтаю. — Разве Дамаск не под арабским халифатом? — Нет-нет, он византийский. Я знаю, потому что давнюю подругу моей тетушки выдали замуж за какого-то чиновника Империи. Мы обменивались письмами, у них виноградные плантации за городом, и они готовы принять меня в любое время. — Тогда за чем дело стало? Придумаем, что сказать Тибериусу, и можешь отправляться в путь. С охраной, конечно же. — Разве это так просто? Он ни за что не отпустит невесту своего наследника на край света. — Сиди здесь, я позову Элиота, и вместе мы найдем, как разорвать вашу помолвку, не поднимая шумихи. Он знает своего отца, и знает, в какую ложь король скорее поверит. — Разве принц Элиот захочет мне помогать, после того, что я сделала? — Он не поймет всех мотивов, это уж точно, для этого есть я. Но ему, как и тебе, этот брак стоит поперек горла, он не откажется помочь. Спустя четверть часа в спальне Фен собралась вся компания. Элиот, как и предсказывала Марго, смотрел на бывшую невесту с опаской, но в помощи не отказал. Быть может, дни принудительной влюбленности оказали на него большее влияние, чем показалось Марго изначально. Квентин следовал за ним по пятам очень взволнованной тенью. Пенни позвал Элис, и это было лучшим решением вечера: ей потребовалось несколько минут, чтобы разобраться в ситуации, но сразу после она придумала план в считанные мгновения. — Элиот, помнишь, на завтраке с королем я вспомнила про фараонов, и он испугался? Что, если мы скажем, что ваше с Фен родство ближе, чем он считает? — И как мы это подтвердим? — после истории с единорогом, Марго стала лучше относиться к тем на первый взгляд странным вещам, которые говорила Элис, но эта была из ряда вон выходящей. — Вокруг рождения Элиота слишком много тайн, но так же много заинтересованности лично Тибериуса, здесь мы солгать не можем. Но вокруг рождения Фен никаких неопределенностей не было, — Элис сцепила пальцы в замок. В ней боролись стеснение и решимость донести до остальных свой восхитительный план, и второе чувство побеждало. — Фен на три года младше, как это связано? — Уильям, поправь меня, но Его Величество… скажем так, после смерти королевы своей плоти не смирил? — Да куда там, — хором ответили Пенни и Элиот. — И, чисто теоретически, он мог гостить в Лотиане у отца Фен примерно за год до ее рождения? Пенни нахмурился, вспоминая. — Он в тот год никуда не выезжал, зато в Камелоте проводился большой турнир, куда съехались вся валлийская знать. Лот, его жена и старшие сыновья тоже были там, как наши давние союзники. — Я, кажется, понимаю, о чем вы, — подала голос Фен. — Вы хотите бросить тень на добротетель моей королевы-матери, и выдать меня за сестру Элиота? — Не знаю, можно ли обвинить нас в очернении репутации, если никто, кроме Тибериуса не узнает, — заметил Пенни, — и я, конечно, могу ошибаться, но у короля были связи с самыми высокородными дамами не только Камелота, но и Лотиана, и Лории, и даже Берниции****, хоть они нам и враги. В ответ на изумленный взгляд Марго, Пенни пожал плечами. — Мне положено это знать по долгу службы, Марго. Не могу же я допустить, чтобы жизнь такого славного и справедливого короля оборвалась из-за срамных болезней? — А я подтверждаю все сказанное Пенни, — с непроницаемым лицом добавил Элиот. — Он любит хвастаться. Считает себя достойным примером для подражания, о чем не устает мне повторять. — Значит решено, — Марго хлопнула в ладоши, привлекая всеобщее внимание. — Мы говорим ему, что Фен попросила Пенни проверить кровь ее и Элиота на совместимость или попросить звезды освятить этот союз — любой бред, в который поверит король. Пенни скажет, что провел требуемый ритуал, и узоры на крови показали, что нареченные — родные брат и сестра. Тибериус, при всех его недостатках, человек чести, и королю Лоту «правду» никогда не расскажет, так что твоей матери ничего не грозит, Фен. — А если он начнет скурпулезно считать даты, напомни ему, Пенни, что дату рождения его собственного сына скрывают уже вот двадцать лет, и ровно то же могут делать в Лотиане с тайной рождения принцессы, — добавила Элис. — Твою дату рождения скрывают? — Квентин повернулся к Элиоту. — Почему? — Чтобы не допустить в народе слухов, что в моем рождении замешана магия, — кронпринц зевнул и потер руками глаза, прогоняя сонливость. — Настоящая дата в конце апреля, он не говорил точного числа, да мне и не интересно. Все остальные думают, что день рождения у меня в сентябре. — И что, в твоем рождении и правда замешана магия? — А это, мой дорогой Кью, уже совсем другая история, — Элиот взъерошил Квентину волосы и поднялся с места. — Моя помощь еще требуется? Так захотелось провести вечер не под действием лишающего воли заклятия, ну вы понимаете, эти мечты сумасшедшего. Шпилька получилась ощутимой. Марго переглянулась с Фен и незаметно пожала плечами. После его ухода разговор шел о безобидных, обыкновенных вещах, но быстро угас. Они разошлись по комнатам, думая только об одном: купится ли на эту ложь Тибериус?***
Тибериус купился. Позже, Пенни рассказал, что король был недоволен его незаконным использованием магии, но благодарен за предупреждение. Он пригласил Фен к себе и проговорил с ней до первых петухов, согласившись отпустить новообретенную дочь в путешествие на юг и уладить дела с королем Лотом, разумеется, не сообщая союзнику истинную причину. Квентин не опасался, что обман вскроется: по словам придворного лекаря, король даже обрадовался такому повороту событий. Ложь о происхождении Фен тешила его мужское самолюбие и давала преимущество на случай бунтов в Лотиане или открытой войны между двумя королевствами. Фен в сопровождении небольшого вооруженного отряда под командованием сира Ральфа — одного из рыцарей кронпринца — отправилась в Берри, где ее уже ждало легкое торговое суденышко, направляющееся в византийские колонии, а Элиот и Марго, празднуя мирное разрешение проблемы, устроили небольшой прием для дворцовой молодежи. Малую столовую, по приказу принца, преобразили в пиршественный зал, триклиний, в каких принимала гостей греческая знать, а затем и римские патриции в дни расцвета Империи. Стол и кресла убрали, заменив на три найденные в подвалах замка кушетки, иначе — клинии. Три низких столика устлали скатертями, а пол — циновками. Джош Хоберман с энтузиазмом взялся за приготовление обыкновенных для имперской традиции блюд. На закуску ожидались оливки, спаржа, яичная паста с луком и ячменными лепешками, а главным блюдом должна была стать гусиная печень с перцем и фиговым сиропом. Пить они собирались разогретое вино с добавлением дикого меда, лаврового листа, фиников и шафрана. Все гости оделись в тоги, туники и хитоны, и Марго помогала с драпировкой складок тем, кто не умел делать этого самостоятельно. Она нарядилась в белоснежный хитон дорического кроя, открывающий плечи и бедро, но для Элис выбрала ионический хитон, полностью прикрывающий ноги и плечи до локтя. Пенни ворчал громче всех, но, когда Марго сжалилась и разрешила ему остаться в обычной одежде, согласился переодеться. Снежно-белая тога с пурпурной каймой и подведенные сурьмой глаза придавали Элиоту сходство в равных частях с Аполлоном, Дионисием и Гиацинтом. Хитон на Элис смотрелся, как любая другая одежда — с достоинством, а вот самому Квентину казалось, что выглядит он смешно. Однако, увидев, что даже рыцари Элиота, Тодд и Майк, сменили кольчуги на туники, он смирился. Когда все было почти готово, в столовую нагрянул Тибериус. Пенни и Элис, к мнению которых он прислушивался от случая к случаю, убедили короля, что тому будет скучно среди молодого поколения, и что он не захочет преломить хлеб с замковыми слугами, также приглашенными на праздненство. Король ушел, громко негодуя о распущенности молодежи, извращенному римскому обычаю есть лежа и поруганных традициях. Никто его уходу не расстроился. Элиот говорил мало, что было на него непохоже. Квентин приглядывался к его рыцарям, которых до этого видел только мельком и на учениях. Его первое впечатление о Майке Маккормаке оказалось правильным: он был хвастлив, высокомерен, и мыслил понятиями Тибериуса Вога, рассуждая о воинской доблести и долге там, где речь шла вовсе не об этом. Тодд был его полной противоположностью. Младший сын обедневшего дворянского рода, несколько лет прослуживший у Элиота оруженосцем, он был доброжелателен со всеми, не оглядываясь на их положение. Пенни мало участвовал в общем разговоре, вместо этого они с Элис обсуждали, насколько правдивы легенды о волшебной сон-траве, и, если да, можно ли искать ее в Уэльсе. С каждым часом герцогиня Куинн выглядела все более уставшей; общение утомляло ее, но сегодня Квентин не мог сказать о себе того же. Он делил кушетку с Марго и Элиотом, что само по себе было событием из ряда вон выходящим. Оба они увенчали головы золотыми обручами и надушили волосы ароматными маслами: розмарином и благородным кедром. «Должно быть, так и выглядит Олимп,» — решил Квентин, борясь с желанием повернуть голову в сторону принца и никогда не отворачиваться обратно. Девушку, выскочившую из кареты лотианской принцессы, звали Поппи Кляйн. Она была рыжей, много улыбалась, и больше всего на свете любила заставлять окружающих чувствовать себя неловко. Марго, Элиот, Пенни и Элис уже привыкли к ее прямолинейности и необычному чувству юмора, но новичку Квентину доставалось по полной. После третьего по счету непристойного предложения в его адрес, вмешалась Марго: — Не смущай мне ребенка, смущай Джоша, он как-никак твой жених. На удивленный взгляд Квентина девушка переглянулась с лежащим рядом Хоберманом, и оба рассмеялись. — Это правда, но мое предложение все еще в силе, красавчик, — Поппи подмигнула, чем вызвала одобрительный свист своего жениха. — Мы пытаемся накопить денег, и не ограничиваем свободы друг друга. К тому же, я постоянно в разъездах. Хотите послушать, как все прошло в последний раз? Элис кивнула, при этом прожигая ее насквозь ледяным взглядом. — Дорогая, не переживай, никаких мертвых драконов на моей совести не появилось, ты же знаешь, — оскалилась Поппи. — У нас с леди Кляйн этические противоречия, — объяснила Элис Квентину. — Я хочу изучать магических созданий, а не убивать их. — Леди, не здесь и не сейчас, — прервала их Марго. — У нас прекрасный тихий вечер, изысканная еда, и курятся благовония, не начинайте старый спор, никому не интересно это слушать. — Так вот, — продолжила Поппи, облизывая вино с губ. — Мое последнее путешествие привело меня в Дубрис, на побережье. Я проходила обучение у старого драконоборца, еще из той породы, которым жаловали рыцарство за каждого дракона. Полоумный старик, да к тому же слаб желудком. Искренне ненавидит драконов, злой как черт, говорит с акцентом и пьет без продыху. В первый же день пошутил, что дракон спутает меня с принцессой и унесет к себе в логово еще до того, как я успею обнажить меч, да так смеялся, что обмочился. С памятью у него тоже было неважно, поэтому ту шутку я слышала каждый день своего обучения. — Действительно ужасно, — Марго скривилась. — И вот таким уродам дают дворянство. — Все было не очень плохо, если подумать. Его слуги показали мне одну застольную игру, могу научить, — она приподняла бровь, снова глядя на Квентина. — Что за игра? — заинтересовалась Марго, а в голове Квентина промелькнула мысль, что ответ ему не понравится. — Нам нужна пустая бутылка, она кладется на стол и раскручивается. Мы сидим почти кругом, так что должно сработать. Каждый по очереди раскручивает бутылку, и когда горлышко, останавливаясь, указывает на другого человека, его надо поцеловать. — Не знаю, как вы, но я слишком стар для этой чуши, — сказал Пенни, вытирая руки салфеткой и садясь на кушетке. — Я с тобой, — решила Элис, поднимаясь. Квентин был почти уверен, что Пенни был бы не против остаться с молодежью. Он почти ни к чему, кроме своей работы, не относился серьезно, и не верил в христианского бога, а Старая Религия веселиться не запрещала, так что игра бы ему понравилась. Он уходил, чтобы Элис не пришлось уходить одной. Когда за ними закрылась дверь, Тодд перебрался на кушетку к Майку, чтобы уравновесить количество игроков. Кроме рыцарей, Марго, Элиота и самого Квентина, остались Джош и Поппи. Первой бутылку крутила охотница на драконов. Горлышко указало на Тодда, и он получил от нее поцелуй — громкий и мокрый даже по виду. Тодду выпала Марго — парень выглядел так, будто вот-вот потеряет сознание от восторга, и поэтому осмелился поцеловать ее только в щеку, после чего под всеобщий смех с пылающим лицом вернулся на кушетку. Запущенная рукой Марго бутылка остановилась на Элиоте и — о, что это был за поцелуй! Квентин мог тренироваться всю жизнь, искать просветленных мастеров-отшельников на горных вершинах, объездить весь мир в поисках сакрального знания, но так и не постичь даже половину их с Элиотом техники. Кронпринцу выпал Майк, но тот, увидев это, незаметно пододвинул горлышко так, что оно указывало между ним и Поппи, а ее дважды просить не надо было. «Ну и дурак,» — подумал Квентин, наблюдая, как охотница целует Элиота. Он бы от такого шанса не отказался. Следующей была Марго: их с Поппи поцелуй был в равной степени неряшливым, как и мастерским. Дальше игра потеряла свою строгую организацию: Джош с Поппи принялись целоваться уже взаправду, вне игры, а рыцари отпросились под предлогом раннего дежурства. Квентин не удивлялся своему невезению. Даже в такой блистательной компании, клеймо неудачника преследовало его во всех аспектах жизни, кроме, возможно, магии — в ней он наконец начал делать некоторые успехи. — Уединитесь уже, милосердные боги, — простонала Марго, бросая в Джоша оливку. — Здесь люди едят вобще-то. — Помни, что ты всегда можешь присоединиться, — заметила Поппи, восстаналивая дыхание и отпуская придворного повара. — Любой из вас. — Не принимай на свой счет, дорогая, но скорее небеса рухнут на землю, а из расселины в холмах повылезают маленькие злые лепреконы, — Марго улыбнулась и помахала уходящей парочке рукой. — Удивительные люди, — вежливо заметил Квентин. — Очень самонадеянно думать, что они могут меня заинтересовать, — Марго поднялась и легла на свободную кушетку, свесив голову с края. Золотой обруч выпал из ее прически. — Они оба слишком легкомысленны для брака, но в этой легкомысленности и лежит гармония. Элиот выразился еще проще. — Да она чокнутая, это все понимают. Темные глаза Марго сверкнули негодованием. — Ты называешь ее чокнутой только потому, что она — женщина, занимающаяся исконно мужским делом? Или потому что у нее и Джоша другие идеалы? — Отнюдь. Я вижу ее на каждом турнире, и она хороша. А чокнутая она потому, что повернута на драконах. Обычные охотники относятся к своей работе, как к средству, но для нее важен сам путь, а не цель. Допустим, если бы где-то тонули дракон и Джош, то она бы без раздумий спасла дракона. — Эл, милый, в этой ситуации все бы спасли дракона. Последовавший за этим взрыв смеха вывел Квентина из состояния сонного оцепенения, вызванного вином и поздним часом. Марго пожелала им спокойной ночи и ушла, забрав остатки вина со специями. Через дверь Квентину было слышно, как она отпускает стражу до утра. Элиот поднял упавший с головы Марго золотой обруч, снял собственный и отложил их на стол. Что-то висело в воздухе, не магия и не предгрозовое напряжение, что-то тянущее и сладкое, и от этого теснило грудь. — Прием был очень… хорошим, — наконец выговорил Квентин. — Что? Ах, да, прием… Мы с Бэмби часто такие устраиваем, особенно когда удается привезти свежих устриц с побережья, они быстро портятся, — кронпринц сел, скрестив ноги перед собой. Он не смотрел на Квентина. Волшебник тоже сел, повернувшись к нему лицом. — Тем более, сегодня был такой хороший повод для праздника. — Да, да, я как раз хотел еще раз поблагодарить тебя за участие в деле с Фен. Я знаю, что заклинание создал Пенни, но мне важно, что ты был рядом, когда все закончилось. Квентин не знал, что ему ответить. «Это мой долг, как твоего подданого?» Точно нет. «Я сделал бы это для любого в твоей ситуации?» Определенно нет. «На самом деле, это было мое заклинание?» Тысячу раз нет. — Мне было это важно, потому что… — Элиот вздохнул, прикусывая губу. — Кью, когда ты рядом, все вокруг почему-то имеет больше смысла. Мир вокруг чувствуется ярче и полнее. Те дни, пока мы с ней были под действием зелья, этой яркости, этого биения жизни — его не было, и оказалось, что не чувствовать это еще страшнее, чем чувствовать. У Квентина перехватило дыхание. — Я понимаю, о чем ты говоришь, — чуть слышно сказал он. — Рядом с тобой я чувствую себя на своем месте. В ответ на лице Элиота расцвела нежная, туманная улыбка. В тусклом свете ламп его ореховые глаза казались подернуты дымкой. Он поднялся, в блеске и великолепии своего белоснежного одеяния, протянул Квентину руку в немом вопросе. Квентин принял ее, вставая следом. Напряжение в воздухе, кажется, достигло достигло пика, в висках стучала кровь. Все линии сошлись в одной сверкающей точке: Элиот положил ладонь ему на щеку, поглаживая большим пальцем ушную раковину. Их взгляды встретились, и Квентин закрыл глаза. О нет, только не сейчас. Не сейчас. В кончиках пальцев появилось знакомое щекочущее ощущение, магия искрила в крови и поднималась по венам. Квентин уже сталкивался с подобным, при сильном испуге, радости или злости, и знал, что еще секунда — и его глаза засверкают золотым свечением, и его будет видно даже сквозь смеженные веки. Этого никак нельзя было допустить, иначе Элиот узнает… Он поймет, что Квентин владеет магией, и наутро, вместо постели принца, Квентин окажется окажется на костре. — Я вспомнил, что… — не открывая глаз, выдохнул Квентин. Рука исчезла. Элиот отступил, и туда, где на коже чувствовалось их теплое смешанное дыхание, вернулась прохлада вечернего воздуха. — Мне нужно идти. Я обещал Пенни собрать одну траву… она цветет очень редко, а сейчас как раз подходящая фаза луны, и… Когда Квентин открыл глаза, Элиот стоял уже в нескольких футах от него со сложенными перед собой руками. Тога ниспадала с его плечей красивыми складками, ткань струилась и светилась в масляном свете ламп. Квентин не мог поверить, что ему придется уйти, но искрящаяся в крови магия никуда не исчезала. На щеках Элиота играл румянец, но взгляд был отсутствующим, а голос — подчеркнуто спокойным. — Конечно, Кью, иди. Знаешь, — он прикусил губу, обдумывая следующие слова, — тебе не нужно было придумывать оправданий. Достаточно было просто сказать нет. — Я не… Элиот, это не то, о чем ты подумал, — тут взор Квентина заволокло золотым сиянием. Он зажмурился и отвернулся. — Завтра можешь взять выходной, — звук шагов и движение воздуха подсказали ему, что Элиот направился к двери. — Ты ведь наверняка не выспишься, собирая ту траву в подходящей фазе луны. Дверь хлопнула, закрываясь за принцем, и все погрузилось в тишину.