Быть истинным

      В первый день отсутствие Мидории вызвало лёгкое недоумение. На второй появились подозрения, а на четвёртый Бакуго, мрачный как никогда, с утра увидев по-прежнему пустующее место, с размаху опустил свою сумку на стол Тодороки и с явной угрозой в голосе спросил:       ‒ Какого хрена ты не с ним?       Ответом ему было молчание и холодный безразличный взгляд. Одноклассники тревожно замерли, не понимая, что происходит. Бакуго, теряя терпение, зарычал:       ‒ Чёртов Деку потёк. Ты его альфа. Какого хрена ты спокойно ходишь на занятия, а?!       Класс сначала завис в идеальной тишине, а потом взорвался гомоном, будто прорвало плотину. Бакуго продолжал смотреть на Тодороки, у которого на лице застыла маска полного безразличия. А затем тот равнодушно произнес:       ‒ Ты ошибаешься. Я не его альфа. Не говоря о том, что это вообще не твоё дело.       ‒ Что?.. ‒ очень мягко и вкрадчиво спросил Кацуки, склоняясь ближе.       В его ладонях мелким фейрверком взорвался сноп искр.       В этот самый момент, будто по команде, Дверь распахнулась и в класс шагнул Мидория. Бледный и с какой-то измученной улыбкой на лице, источающий слабый остаточный запах последней течки. Токоями и Иида застыли, и даже Бакуго дрогнул. Лишь Тодороки продолжал сидеть как ни в чём не бывало.       ‒ Доброе утро! ‒ преувеличенно бодро улыбаясь, Изуку направился к своему месту.       ‒ Эй, Деку! ‒ Кацуки перегородил проход, с грохотом опустив ногу на парту напротив. ‒ Половинчатый говорит, что он не твой альфа.       Зелёные глаза широко распахнулись, губы мелко задрожали. Мидория стиснул пальцами лямку рюкзака и хотел что-то сказать, но так и не смог. Тодороки, вздохнув, встал с места.       ‒ Куда собрался? ‒ Бакуго, протянув руку, стиснул пальцами плечо второго альфы.       ‒ Каччан, не надо! ‒ отчаянно воскликнул Изуку, хватая друга за рукав.       Шото, пользуясь заминкой, стряхнул руку Бакуго с плеча и спокойно прошел к выходу, бросив заходящему в класс Мику:       ‒ В медпункт.       Дверь за ним захлопнулась, и учителю долго потом пришлось успокаивать класс, гудящий, как улей.       ‒ Что это, блядь, было?! ‒ Бакуго подскочил к нему сразу по окончанию урока.       ‒ Каччан… ‒ Изуку пытался скрыть все свои чувства за фальшивой улыбкой, но его выдавали глаза. ‒ Произошло… недопонимание. Я потом с ним поговорю.       ‒ Деку!.. ‒ Бакуго осекся, увидев в выражении лица омеги что-то, что не позволило ему развивать тему.       Несколько секунд они оба молчали, а потом Кацуки, выругавшись, вышел в коридор, по дорогу пнув чужой, ни в чём не повинный стул.       ‒ Деку-кун… ‒ сочувствие в голосе Очако накрывало, просачиваясь даже сквозь тщательно выстроенную оборону Мидории. Однако поддаваться этому было нельзя, и парень, стиснув кулаки, взял себя в руки.       ‒ Всё нормально, ‒ улыбнувшись, ответил он. ‒ Нам просто нужно кое-что обсудить.       Не похоже было, что девушка купилась на это, как и остальные, однако вопросов по поводу Тодороки никто больше не задавал. Но не все темы, как выяснилось, были исчерпаны ‒ рядом с местом Изуку неожиданно оказался Киришима.       ‒ Слушай, а чего Бакуго взбесился? Вы, типа, вроде как друзья, но что-то я не помню, чтобы он так о тебе заботился.       Мидория, не настроенный сегодня на разговоры, всё же терпеливо ответил:       ‒ У Каччана пунктик по поводу истинности ‒ он очень серьёзно к этому относится. Но тебе лучше самому спросить, если хочешь знать подробнее. Нечестно будет, если об этом расскажу я.       Киришима хмыкнул и задумчиво почесал подбородок. Хотел сказать ещё что-то, но в кармане завибрировал телефон, и Эйджиро тут же забыл обо всем остальном. Класс постепенно отходил от утренних событий и возвращался к размеренному ритму учебного процесса. К Мидории больше никто не приставал с вопросами, лишь то и дело бросали на него сочувствующие или недоумевающие взгляды. От них было больно, но Изуку терпел. Так же, как все эти дни в изоляторе, когда даже оглушающие волны возбуждения не могли перекрыть горьких мыслей.       Что же с ним было не так, если альфа, вроде бы отвечающий на его чувства почти три года, отказался от него в течку, торопливо сдав Всемогущему и исчезнув? Что он сделал не так, что с ним не хотят даже просто по-человечески поговорить? Изуку предполагал, что Шото, возможно, что-то не то учуял в его запахе. Мятно-горький, без сладости, не очень характерный для омег. Или дело в чистоте? Конечно, Мидория был девственником, и ему казалось, что его запах чётко говорил об этом. Но вдруг Тодороки смог различить то, чего он сам не замечал? Память о том дне, когда он неожиданно потёк наедине с Каччаном, была расплывчатой и смазанной. Изуку не был уверен, что и как они делали, знал лишь точно, что не было проникновения. Шото не казался человеком, придающим значение подобному, но невольно вспоминалось, что он из очень консервативной семьи. А уж Старатель наверняка бы никогда не притронулся к надкушенному до него кем-то другим куску.       От этих мыслей становилось дурно.       ‒ Мидория… Мидория!       Голос Ииды, непривычно громкий и взволнованный, заставил вздрогнуть. Староста склонился над ним, глядя с искренней тревогой, и Мидория понял, что дозваться его он пытается уже очень давно.       ‒ Прости, я задумался, ‒ постарался сказать он как можно беспечнее.       Иида чуть нахмурился, но игру поддержал – мягко улыбнулся, поправил очки, и, почему-то смущаясь, произнёс:       ‒ Если не хочешь опоздать на практические занятия, надо выходить прямо сейчас. Айзава-сэнсэй обещал, что сегодня будет какой-то особенный гость.       Изуку не помнил этого, как и большую часть сегодняшнего дня. Тем ни менее, поспешно кивнул и, подхватив рюкзак, побежал вслед за быстро шедшим по коридору старостой. А догнав, невольно вцепился пальцами в рукав его форменного серого пиджака – народу в коридоре было полно, и отстать или потеряться можно было без труда. Иида слегка покосился на сжимающие ткань пальцы, но говорить ничего не стал. Лишь неловко хмыкнул и поскорее отвёл взгляд.       Особенным гостем оказался Ястреб, решивший показать юным героям, как правильно пользоваться поддержкой при работе. И это оказалось восхитительно – Ястреб настолько грамотно и ловко поддерживал любую атаку, так чётко скрывал огрехи и компенсировал неудачные решения, что Изуку почувствовал себя рядом с ним раз в десять сильнее.       ‒ Думаешь о чём-то лишнем, а? – обворожительно улыбаясь, спросил проницательный Ястреб у него по окончанию тренировки, и прежде чем Мидория успел ответить, продолжил: ‒ Лучше подумай о том, чтобы прийти ко мне в агентство после выпуска. Взлетишь в топе быстрее, чем в Юэй начнётся новый семестр! Уж я-то постараюсь!       Изуку, смутившись, обещал подумать.       На душе невольно стало немного легче – пусть в личной жизни творится чёрте что, но он по-прежнему герой, по-прежнему ученик и наследник Всемогущего. А с Шото он как-нибудь разберётся, и не с таким справлялся. В конце концов, это не может быть сложнее, чем вырвать запуганную девчушку из лап якудза!       ‒ Что такое, Мидория? Не хочешь?       ‒ Я сок забыл взять…       ‒ Я куплю!       Иида сорвался с места и понёсся к буфету даже не дождавшись ответа. Изуку медленно выдохнул и постарался не придавать этому значения. Как и тому, что с самого утра альфа каким-то образом умудрялся оказываться рядом с ним буквально каждую минуту.       Ииду он поблагодарил, деньги за сок ему настойчиво вернул, а потом торопливо прикончил обед и подхватил сумку:       ‒ Полночь-сэнсэй просила помочь ей перенести какие-то коробки. Идите в класс без меня.       ‒ Постой! ‒ Иида, не доевший и половины, метнулся следом. ‒ Я помогу.       Мидория почувствовал, как неприятно кольнуло в груди. Он сглотнул, отгоняя прочь лишние мысли, и, выдав самую искреннюю улыбку, ответил:       ‒ Сэнсэй просила меня одного. Не думаю, что там много нести.       ‒ Я же староста! ‒ не сдавался Тенья. ‒ Это моя прямая обязанность!       Изуку сжал губы в тонкую ниточку, но ничего не решился ответить. Разговор назревал, но не при всех же было его заводить. Поэтому пришлось принять помощь и увести за собой альфу по длинным коридорам. Чем дальше от столовой, тем меньше было людей, и, наконец, когда их не осталось вовсе, Мидория решился:       ‒ Иида-кун, я…       ‒ Ты мне нравишься.       Дыхание перехватило, и время словно застыло на мгновение. Он догадывался уже давно, а в последнее время, после той злосчастной течки, симпатия альфы стала совсем уж очевидной. Но Изуку не ожидал, что дойдет до признания.       ‒ Ты мне нравишься с первого курса, ‒ уверенно продолжал Иида, даже не пытаясь говорить тише. ‒ Но мне всегда казалось, что ты с Тодороки, и я не решался подойти. Но теперь всё по-другому. Я же вижу, как отвратительно он себя с тобой ведёт! Ты заслуживаешь большего.       ‒ Иида-кун…       ‒ Он ни во что тебя не ставит! Он даже говорит с тобой так, будто одолжение делает! Клянусь, я никогда так не поступлю! Я готов доказать, что я тебя достоин, дай мне шанс! Я, в отличие от него, готов к серьёзным отношениям, готов ценить и беречь тебя! Я познакомлю тебя с родителями, а потом мы…       ‒ Иида…       ‒ Я не прошу отвечать сейчас! ‒ Тенья схватил Мидорию за руки, крепко, но аккуратно сжав. ‒ Просто подумай об этом! Не спеши, если не уверен. Я готов ждать и я…       Иида замолчал, уставившись куда-то за спину Мидории. Уже заранее зная, что он там увидит, омега медленно обернулся, чувствуя, как колотится сердце. Шото стоял посреди пустого коридора, сунув руки в карманы и наблюдая за разворачивающейся сценой. А потом просто пошёл дальше, миновав парочку спокойным размеренным шагом. На его лице не промелькнуло ни единого признака гнева, недоумения или ревности. Изуку дернулся, но Иида удержал его руки, не давая наделать глупостей.       ‒ Нет! ‒ неожиданно жёстко произнёс он, и так, чтобы Шото непременно услышал, добавил: ‒ Он тебя не достоин!       Тодороки даже не обернулся, так же спокойно скрылся за поворотом. И лишь там его накрыло так, что едва устоял на ногах. От самого себя было противно – ну знал же, что так будет, все эти годы готовился. Ему бы радоваться, что есть тот, кто готов исправить всё, что он умудрился натворить, но в груди болезненно ныло, так, что каждый вздох превращался в пытку. И именно в этом состоянии застал его Всемогущий, неторопливо идущий по своим делам. Шото, погружённый в свои переживания, его банально не заметил, не успел среагировать, и поэтому мужчина увидел более чем достаточно. Выражение его лица, обычно мягкое и доброжелательное, стало суровым как никогда. Он шагнул к растерянному Тодороки, положил ему на плечо сухую тонкую руку и не требующим возражений тоном произнёс:       ‒ Нам нужно поговорить.       И отказаться не было никаких сил.       Чуть позже вечером, радуясь пустоте коридора, Шото стоял перед закрытой дверью в общежитии и всё никак не решался постучать. В голове был сумбур, и, в целом, после объяснения с Всемогущим, он себя чувствовал так, как будто его вспороли, выдрали наживую внутренности, а потом покидали их обратно и небрежно зашили.       Всемогущий говорил очень правильные вещи, не кричал и не ругал, лишь давил своей рассудительностью, своим вкрадчивым тоном. Тодороки не хотел соглашаться, строил стену раз за разом и постоянно в ней находилась брешь. Всемогущий просил поговорить с Мидорией начистоту, и Шото сам не понял, как пообещал сделать это. Оставалось лишь набраться смелости и постучать в эту чёртову дверь.       Изуку открыл почти сразу, словно поджидал, но растерянность на его лице говорила об обратном. Тодороки уже не в первый раз поразился его удивительному характеру – не было гнева или раздражения, лишь радость с оттенком лёгкого недоумения. И наконец-то очень-очень живой взгляд зелёных глаз, от которого Шото за несколько недель всех этих разборок успел отвыкнуть.       ‒ Пустишь?.. – тихо спросил он.       Мидория поспешно кивнул, от волнения не в силах выдавить из себя ни слова.       В комнате царил относительный беспорядок, очень уютный и раскрывающий характер хозяина без утаек. Изуку стянул с дивана стопку учебников, и Тодороки, помедлив, сел. Он не знал, с чего начать, слова застряли в горле. А ещё рядом с Изуку наедине его начинало потряхивать. Можно же умолчать, можно просто ничего не рассказывать, и тогда…       ‒ Мидория… ‒ голос был непривычно хриплым, так, что пришлось откашляться. – Когда ты впервые понял мой запах?       Изуку покраснел до самых корней волос, стиснул пальцами коленки и, глядя в пол, ответил:       ‒ Сразу. Ну, в смысле ещё на первом курсе, как только познакомился. Я только долго не мог определиться, что это. Он у тебя очень необычный.       ‒ И что надумал?       ‒ На талый снег похоже, ‒ Изуку мельком глянул на альфу и тут же вновь опустил глаза в пол.       Шото прикрыл глаза и медленно вздохнул – да, это оно.       ‒ Ты очень сильный, ‒ искренне сказал Тодороки. – Как омега, я имею в виду.       ‒ Знаешь, я…       ‒ А как ты относишься к детям? – перебил Шото. – Ты думал о том, чтобы завести их?       После первого вопроса Изуку искренне считал, что сильнее альфа его уже не смутит, но, как оказалось, ошибался. Однако вопросы были не то чтобы неприятные. Тодороки пришёл к нему, проявил инициативу в решении их странной ситуации, завёл разговор на очень правильные и перспективные темы – о расшифровке запаха, о детях. Об очень интимных вещах, о которых положено говорить в любой паре.       ‒ Конечно, я хочу детей! – пылко ответил Изуку, на этот раз найдя в себе силы посмотреть альфе в глаза. – Я всегда думал о большой семье. Как у тебя! Я бы и с двумя справился, и с тремя. Я в семье один, потому что больше растить накладно, но герои хорошо зарабатывают, и я уверен, что это не будет проблемой для нас!       «Нас» вырвалось случайно, и Изуку оторопел, сам поразившись своей смелости. Шото же вздрогнул, отвёл взгляд и тихо усмехнулся. Больше откладывать не было смысла.       ‒ Я бесплоден, ‒ спокойным ровным тоном произнёс он, и, пока Мидория сидел, пытаясь понять, не ослышался ли, продолжил: ‒ Некоторые виды скрещивания невозможны естественным путём. Например, нельзя совместить в одном теле огненную и ледяную причуды. Отец понял это после нескольких неудачных попыток, и в результате в лаборатории ему помогли в пробирке сделать меня. Всё, вроде бы, шло отлично, и он был доволен. Проблемы начались в то время, когда детям проводят тесты на принадлежность – мои результаты трижды показывали «бета» под вопросом. Но у меня был запах. Очень блеклый, такой, что только самые сильные альфы и омеги могут различить. И в итоге в тринадцать тест всё-таки показал, что я альфа. Отец был счастлив… пока не выяснилось, что на меня не реагируют омеги в течку. Вообще. Два раза это было случайно, ещё несколько раз этих бедняг специально таскали ко мне, чтобы проверить. И в лаборатории подтвердили, что я абсолютно стерилен – отсюда и слабый запах, ‒ Шото перевёл дыхание. – Ты ведь знаешь, что истинность в повседневной жизни определяют по резонансу феромонов, а в лаборатории по сравнительному генетическому анализу? Я к тому, что кто для него истинный, а кто нет, организм решает, анализируя запахи ближайшего окружения. Нет никакой судьбы, нет предназначения. Это просто совместимость генов для создания самого жизнеспособного потомства. Поэтому бесплодный я не могу стать истинным, но ты сможешь ещё встретить того, кто тебе и правда подойдёт.       ‒ Но тогда в раздевалке… ‒ севшим голосом произнёс Изуку, ‒ я чувствовал тебя очень чётко.       ‒ Потому что я поступил как последняя сволочь, ‒ выдохнул Шото и тяжело откинулся назад, опёрся на руки и уставился взглядом в потолок. – Ты мне очень понравился с самого начала, и я решил, что если уж на меня не реагируют омеги, то ничего страшного не случится, если я немножко, сколько получится, побуду с тобой. Думал, потом ты встретишь кого-нибудь подходящего и забудешь обо мне. Но из-за того, что я постоянно крутился вокруг тебя, твой организм среагировал на меня не так, как должен был. И мне правда жаль, что так получилось. Прости.       ‒ Ты… ‒ голос Изуку дрожал. – Как ты можешь так говорить об этом?!       Мидория сорвался с места и встал напротив, яростно сжимая кулаки и рвано дыша. Он был в ярости, Шото же совершенно спокоен. Он знал, что легко не будет, это ведь герой Деку – самый упрямый и настойчивый.       ‒ Ты за нас обоих решил всё, да?! Что будешь рядом, что потом бросишь, что все эти чувства – ложь и феромоны! Но если это не так?! Если я считаю, что это не так?!       ‒ Я же говорю – прости. Это полностью моя вина.       Изуку попытался что-то сказать, но лишь яростно зарычал. Его запах сгустился, заставив что-то внутри Шото дрогнуть, но альфа поспешно заткнул лишние чувства.       ‒ Послушай… ‒ устало сказал он. – Ты потрясающий, самый лучший и сильный омега из всех, кого я встречал. И ты должен выбрать альфу под стать. Уверен, пройдёт год-два, и ты встретишь того, кто сможет действительно стать твоим истинным. И у вас будет всё, чего ты хочешь – настоящая связь, целая куча детей, много…       Изуку не дослушал. Он бросился вперёд, вжимая Шото в диван и отчаянно, жарко целуя так, что перехватило дыхание.       ‒ Не ври мне… ‒ шептал он, обжигая дыханием влажные губы. – Не ври, что тебе всё равно…       «Что же ты со мной делаешь…», ‒ мысленно взвыл Шото, сжимая кулаки и сдерживаясь из последних сил.       ‒ Ты… не понимаешь… ‒ хрипло выдохнул он, уворачиваясь от жадных губ. – Пройдёт время, и ты…       Изуку прижался к нему сильнее, так, что чувствовалось отчаянное биение его сердца. Шото дёрнулся, и с огромным усилием всё-таки оттолкнул омегу от себя.       ‒ Я не тот, с кем ты будешь счастлив, ‒ тяжело дыша, сказал Тодороки и встал с дивана.       ‒ Это мне решать, ‒ зло ответил Изуку.       Они стояли друг напротив друга, словно в поединке. Разум против эмоций, расчёт против чувств. Если бы Шото не был уверен, что прав, он бы сдался и уступил, сделал то, чего так требовало тело. Но стоило лишь представить, что будет с ними потом, как все подобные мысли уходили прочь.       ‒ Мидория, я…       ‒ Я понял всё, что ты хотел мне сказать, ‒ перебил Изуку, сверля альфу горящим взглядом. – И я всё сделаю, чтобы ты осознал, что ошибаешься. Потому что… ‒ он на мгновение замолчал, набираясь решимости. – Потому что я люблю тебя, Шото. И ты даже не представляешь себе, как сильно.       После этого любые слова были бы бесполезны. Тодороки стоял, пытаясь сказать хоть что-то, но понимал, что проиграл. Не осталось аргументов, сил и желания. Не осталось ничего от его решимости сделать как лучше. И тогда он сделал единственное, что мог – самым позорным образом сбежал, громче положенного хлопнув дверью. И уже не видел, как оставшийся в комнате Изуку обессиленно опустился на пол, мелко дрожа и судорожно обнимая себя за плечи в попытке успокоиться.