Быть истинным

      При его появлении по столовой волной пробежал тревожный шёпот. Изуку же повёл себя так, будто ничего не происходит, и спокойно пошёл занимать очередь. На него оглядывались в основном украдкой, но кто-то не стеснялся пялиться совершенно в открытую и, толкая соседа локтем, торопливо что-то ему рассказывать.       Что ж, кажется, в курсе уже буквально все.       ‒ Булочки с карри кончились, ‒ как ни в чём ни бывало, проинформировала его Цую. – Я в этом году ещё ни разу не успевала их купить.       До этой простой фразы Мидория и не подозревал, как сильно давило на него напряжение. Всего несколько дружеских слов – и внутри разлилось такое облегчение, что он не сумел сдержать шумного вздоха. Цую смотрела с пониманием и беззаботно улыбалась, и Изуку понял – она читала интервью и ей всё равно. Она не стала думать о нём хуже и ни капли не осуждает.       ‒ Спасибо, ‒ искренне поблагодарил он, и девушка коротко кивнула.       Оборону Тодороки он прорывал штурмом. Совершенно нетипично, не так, как положено омегам. Заранее отбросив и гордость, и смущение. Он таскался за Шото везде, где только можно, постоянно пытался завести разговор, ненароком прижаться или взять за руку. А ещё он не принимал таблетки, и альфы вокруг сходили с ума. Изуку видел жажду в их глазах и знал, что Иида перешёл на блокаторы буквально через неделю после начала его маленького бунта.       Шото сначала игнорировал. Потом старался избегать, но это получалось плохо, учитывая, что они и учились, и тренировались, и жили вместе. А потом начал срываться и орать. В первый его приступ ярости Изуку растерялся, не зная, что делать, а затем понял, что если хладнокровный и бесстрастный обычно Тодороки позволяет себе такие эмоции, то цель почти достигнута. И тогда Мидория разыграл козырь – он дал максимально скандальное по омежьим меркам интервью.       С журналистом Токудой более-менее дружеские отношения у него сложились ещё на первом курсе, когда тот разглядел в нём преемника Всемогущего. С тех пор они пересекались то по одному поводу, то по другому, и в итоге их общение достигло такого уровня, что просьба Изуку мужчину даже не удивила. Мастер своего дела, мужчина умело составил вопросы, а герою Деку оставалось лишь честно отвечать, каждым словом лишая себя альтернатив.       Шото настаивал, что Мидория найдёт кого-нибудь получше. Так пусть увидит, что вариантов, кроме него, у омеги больше не осталось.       От мыслей об интервью Изуку отвлекла метнувшаяся мимо вспышка розового ‒ не сразу он признал в ней Ашидо. Сзади раздался яростный крик, грохот, звук бьющейся посуды, а затем протяжный перепуганный визг.       ‒ Ущипните меня… ‒ пораженно прошептала стоящая неподалёку Кёка, и с ней молча согласилось большинство свидетелей этой сцены.       Мина, завалив на обеденный стол Бакуго, уселась сверху в подобие маунта и яростно наносила удар за ударом. Её крики, прорывающиеся сквозь рыдания, гулко разносились по столовой, а Бакуго, как ни странно, молчал и не бил в ответ, уйдя в глухую оборону.       ‒ Как ты мог?! ‒ всхлипнула Мина, делая замах. ‒ Ты же герой!       Очередной удар, нанесенный чуть сбоку, попал в подбородок, и Бакуго зарычал. Это словно стало заклинанием, разрушившим всеобщее оцепенение. К Мине бросились сразу несколько учеников, пытаясь оттащить назад, но справиться с Ашидо было не так-то просто ‒ сильная от природы, отточившая свои навыки за годы обучения, она сопротивлялась отчаянно, осыпая Кацуки такими словами, что и парни нечасто употребляют.       ‒ Мина, успокойся! ‒ цепляясь за подругу, закричала Кёка.       Ашидо, рванувшись, разорвала её захват и вновь налетела на едва поднявшегося со стола Кацуки.       ‒ Он же не хотел! Не хотел!       На этот раз руку Бакуго перехватил, но пыла девушки это не умерило.       ‒ Что, ударишь меня? Давай! Ты же можешь! Раз изнасиловать для тебя не проблема!       По столовой пробежал обеспокоенный гул голосов. Ученики переглядывались, боясь озвучивать свои мысли, но кто-то всё-таки сказал слишком громко:       ‒ Бакуго изнасиловал Ашидо?..       ‒ Завали, ‒ мигом отреагировал Кацуки. ‒ Сдалась она мне!       ‒ Мина… ‒ дрожащим голосом спросила Кёка, вновь пытаясь увести подругу, но уже не так уверенно. ‒ Что случилось?       Ашидо рванулась, но на этот раз не так сильно. Подоспевшая Яойорозу помогла её скрутить, и девушка обессиленно повисла на держащих её руках.       ‒ Я слышала разговор Сотриголовы с директором… ‒ всхлипывая, выдавила Мина. ‒ Он не соглашался на метку! А ты всё равно…       Мидория почувствовал, как ему мигом поплохело. Желудок скрутило, к горлу подступил противный ком, и всё никак не получалось сделать вдох. Он всё понял. Догадался, пожалуй, раньше всех в столовой. И теперь мысли в панике сменяли друг друга, утягивая всё глубже в бездну. Каччан не мог, не мог, не мог…       Тёплая ладонь осторожно легла на плечо. Изуку обернулся, удивлённо вздохнул и погрузился в мягкую волну едва уловимого запаха. Как будто шагнул в ледяную пещеру, со сводов которой звонко падает капель. Очень спокойный и тихий аромат, смывающий все тревоги. Такой, какой ему сейчас был больше всего нужен, чтобы справиться с потоком эмоций, и попытаться спокойно поговорить.       Шото подошёл к нему. Впервые за всё это время сам подошёл и сам дотронулся. С его поддержкой, казалось, Изуку способен на всё.       ‒Каччан, ты…       ‒ Заткнись, Деку. Ещё слово ‒ убью.       ‒ Он твой истинный, да?..       В ладонях Бакуго затрещали искры, он сделал шаг вперёд, но путь к Мидории преградил Тодороки.       ‒ Не трогай его, ‒ нахмурившись, произнёс Шото.       ‒ Или что, Половинчатый? – ни малость не боясь, оскалился Кацуки и сделал ещё шаг.       Пламя Тодороки взметнулось вверх, кто-то закричал, Мидория торопливо активировал причуду, зная, что Каччан в таком состоянии способен на что угодно.       ‒ Немедленно прекратите! ‒Иида влетел в толпу, мигом приковав к себе всеобщее внимание. – Подобное выяснение отношений на территории школы неприемлемо! Яойорозу, уведите Ашидо и успокойте! Остальных также прошу разойтись!       Речь старосты 3‒А подействовала на учеников отрезвляюще. Продолжая перешептываться, толпа нехотя начала разбредаться, но Мидория заметил, что в этом потоке рядом с Бакуго образовалась будто зона отчуждения. Он тяжёло вздохнул и хотел было подойти сам, но замер, наткнувшись на предостерегающий взгляд алых глаз.       ‒ Зачем ты всё это наговорил журналистам?.. – тихо-тихо раздалось у самого уха, и Изуку обернулся.       Шото стоял рядом, и по его взгляду было понятно – сдался. Не осталось больше сил строить стену, а недавнее интервью героя Деку сделало это ещё и бессмысленным. Журналист молодец – вроде, и не спросил ничего особо неприличного или личного, но, в итоге, само интервью в целом, полным текстом, многих способно было вогнать в краску. К омеге, проявившему свои чувства и желания так откровенно, другие альфы теперь подходить не станут очень долго, если сам, конечно, не поманит. А Изуку не поманит, Шото знал точно.       ‒ Или с тобой, или ни с кем, ‒ уверенно сказал Мидория, и альфа, поддавшись чувствам, притянул его к себе прямо посреди столовой.       Какая уже разница, если об их отношениях знает вся страна Отношений, конечно, ещё толком и нет, но это уже тоже неважно.       ‒ Это из-за того, что я…       ‒ Нет! – Изуку дёрнулся, разрывая объятия, и с нажимом сказал: ‒ Это из-за того, что я!       Шото невольно улыбнулся:       ‒ Я забыл, насколько ты упрямый.       Из оставшихся в столовой учеников на них почти никто не обращал внимания. Видимо, публичность отношений сразу делала их совершенно неинтересными для окружающих. Никаких скандалов и тайн, даже обсудить нечего. В отличие от того, что произошло в этой самой столовой всего несколько минут назад.       Порыскав взглядом, Изуку убедился, что Каччан уже ушёл, и невольно вздохнул, что не укрылось от внимательного Шото.       ‒ Он правда мог поставить метку без согласия?       ‒ Мог… ‒ сокрушенно признался Мидория. ‒ У них в семье…       Изуку замолчал не мгновение, не зная, честно ли будет о таком говорить. Впрочем, Тодороки однозначно относился к типу людей, умеющих хранить чужие тайны. А ещё Мидория очень хотел, чтобы хоть один человек, кроме него самого, смог понять, что Каччан хоть и страшно оступился, но имел некоторые причины.       ‒ Знаешь, есть семьи, где истинность – почти религия? Вот у Каччана такая. Неважно, кто твой истинный – это твоя судьба и нужно преодолеть все преграды, чтобы быть вместе. С одной стороны, это очень красиво и здорово, но с другой… Каччан довольно радикально это всё воспринял. И, думаю, ожидал от Киришимы соответствующего поведения.       ‒ А Киришима не принимает свою сущность, ‒ продолжил Шото, показывая, что всё понял. – Бакуго это задело и он вспылил. А теперь, с одной стороны, уверен, что поступил правильно, но одновременно чувствует, что неправ.       Мидория, закусив губу, кивнул.       Они помолчали немного, глядя друг на друга. Изуку всё никак не мог поверить, что наконец-то нормально говорит с Тодороки, как до того чёртового случая в раздевалке. Казалось, что сейчас моргнёшь – и всё будет по-прежнему плохо. Поэтому Мидория, не выдержав, произнёс:       ‒Шото… ‒ альфа прерывисто вздохнул. – Мы теперь вместе?..       Тодороки не отвечал, казалось, целую вечность, а потом, устало прикрыв глаза на мгновение, произнёс:       ‒ Вместе.       Прозвучало не очень романтично, но Изуку и так прекрасно всё понял. Это было ясно по взгляду, по тому, как бережно и одновременно уверенно он сжал руку Шото. И альфа мысленно пообещал себе, что со своим комплексом вины и прочими тараканами разберётся как можно скорее. Чтобы ничто из этого не помешало ему доказать Мидории, что тот не ошибся с выбором.       ‒ С результатами Бунтаря какая-то ерунда, ‒ Полночь изящно поправила очки и вчиталась в распечатку ещё раз.       ‒ Да, я видел.       Пальцы Айзавы сноровисто бегали по клавиатуре, вбивая данные в таблицу. Рядом на столе покоилась внушительная пачка проверенных тестов.       ‒ Ответов из других школ пока нет? ‒ женщина отложила лист в сторону и задумчиво постучала по нему ногтем, вновь и вновь пробегая глазами по одной и той же строчке: ‒ Он не мог все эти годы принимать пустышки.       ‒ Ошибка лаборатории? ‒ предположил Эктоплазм, занятый обработкой результатов своего класса.       ‒ Они перепроверили, ‒ ответил Сотриголова, и, повернувшись на мгновение к Полночи, добавил: ‒ Директор обещал переслать письмо сразу, как…       Будто бы дожидаясь именно этих слов, на мониторах каждого компьютера вспыхнуло уведомление почты. Преподаватели переглянулись.       ‒ Три случая в Кецубуцу за последние три месяца, ‒ очень медленно, словно не веря, что правильно всё поняла, зачитала Полночь. ‒ Все с омегами. Результаты анализов…       Дверь распахнулась практически одновременно со стуком, и в учительскую, невнятно пробормотав приветствие, вошёл Бакуго. Встал, скрестив руки на груди и широко расставив ноги, скользнул взглядом по преподавателям.       ‒ Я хочу поговорить с ним, ‒ глядя прямо на Айзаву, потребовал он.       ‒ Бакуго, выйди, ‒ не впечатлившись агрессивной уверенностью альфы, ответил Сотриголова.       Кацуки оскалился:       ‒ Он не может отсиживаться вечно. Лучше будет, есть мы разберемся до того, как он вернётся к занятиям.       ‒ Он не хочет тебя видеть. И, вероятно, не вернётся к занятиям. По крайней мере, не в этой школе точно.       В учительской воцарилась идеальная тишина. Бакуго стоял совершенно растерянный, слегка побледневший. Но надолго его оцепенения не хватило, прорвался на волю характер, и, зарычав, он бросился вперёд, сам не понимая, что именно хочет сделать, ведомый лишь яростью. Дорогу ему преградил Всемогущий.       ‒Айзава-кун, я прошу тебя! Преступление юного Бакуго никто не отрицает, но неужели мы не позволим ему хотя бы объясниться?       ‒ Не уверен, что он собирался это делать. Скорее я поверю, что он планирует надавить на Киришиму истинностью и склонить к своим условиям.       ‒Айзава-кун! ‒ Всемогущий, удержав рукой рванувшегося ученика, с мольбой посмотрел на коллегу. ‒ Я буду присутствовать при разговоре.       ‒ Я не собираюсь… ‒ влез Кацуки.       ‒ Или так, или никак! ‒ отрезал Всемогущий, и в его голосе сквозило то, что может быть лишь у героя, не раз спасавшего сотни жизней.       Сотриголова долго и внимательно разглядывал молодого альфу, будто видел в первый раз. И, признаться, после случившегося Бакуго не очень-то внушал ему доверие. Но сыграли свою роль слова Всемогущего, сыграло частично и прошлое ‒ всё-таки за годы обучения парнишка успел себя неплохо зарекомендовать.       ‒ Хорошо, ‒ вздохнул Айзава, и хотел добавить ещё что-то, но поморщился и промолчал.       По коридору до изолятора Бакуго со Всемогущим дошли в полном молчании. При появлении учителя взгляд Киришимы загорелся, но тут он увидел стоящего за его спиной Кацуки и сразу же поник, съёжившись в комочек. Бакуго словно окатили ледяной водой ‒ истинный его боялся. Пробивной и отчаянно смелый Киришима боялся его. Альфа тяжело сглотнул.       ‒ Ну как ты, мальчик мой? ‒ Всемогущий осторожно присел на край кровати.       Эйджиро слабо улыбнулся, но тут же перевел настороженный взгляд на Кацуки.       ‒ Да не смотри ты так! ‒ зарычал Бакуго, делая шаг вперёд. – Не собираюсь я на тебя набрасываться!       Всемогущий закрыл лицо руками и с шумом выдохнул:       ‒ Хоть бы извинился!..       Любого другого Бакуго бы осадил, даже того же Айзаву. Но авторитет бывшего героя номер один был слишком высок, и парень прикусил губу, чтобы не сболтнуть лишнего.       ‒ Киришима, слушай… ‒ медленно начал он, пока не подходя ближе. ‒ Я накосячил, признаю. Не надо было ставить метку без твоего согласия. Но блядь! Ты мой истинный, ты тёк, а Сотриголова хотел тебя куда-то увести! Я что, должен был просто стоять и смотреть, как ты уходишь с другим альфой?!       ‒ Сэнсэй бы никогда ничего мне не сделал, ‒ глядя в сторону, тусклым голосом ответил Эйджиро. ‒ И ты это прекрасно знал.       Повисло неловкое молчание, и Бакуго отчаянно перебирал в голове варианты того, что он мог бы сказать. Но Киришима его опередил:       ‒ Все эти годы я тобой восхищался, ‒ всё так же не глядя на Кацуки, начал он. ‒ У тебя крутая причуда, мозги тоже на месте. Характер не сахар, но ты никогда не подводил друзей. А я считал, что мы друзья… ‒ Эйджиро прерывисто вздохнул. ‒ Я ненавижу то, что родился омегой. Среди первой двадцатки героев всего три омеги, и то двое появились лишь недавно и все говорят, что это политическое решение. Типа равенство и всё такое. Я не хотел, чтобы ты знал. И вообще никто не должен был. Даже Мина была уверена, что я альфа. Но знаешь, иногда я смотрел на тебя и думал признаться. Ты вёл себя со мной, как с равным, и я хотел узнать, поменяется ли что-то, если ты поймёшь, что я не альфа. И вот, кажется, узнал… ‒ Эйджиро тихо хихикнул и мотнул головой, не позволяя себе впасть в истерику. ‒ Я бы… Я бы, наверное даже принял, что я твой истинный. Если бы было, как раньше. Если бы ты дал мне время. Ты же говорил, что альфы могут себя контролировать. Ты ничего не сделал с Мидорией там, в вашей старой школе, когда он потёк в подсобке. А я просил не трогать меня. Я просил, Бакуго!       Финальную часть Киришима договаривал уже на повышенных тонах, не совладав с эмоциями. Слез не было, только глухая ярость напополам с горькой обидой. Бакуго хотел подойти ближе, но Эйджиро подобрался, будто готовясь к атаке, и альфа вновь замер. С такого расстояния он чувствовал феромоны омеги, это солнечное разнотравье. И он знал, что точно также Киришима чувствует его. Неужели его не пробирает? Сам Бакуго же, чёрт возьми, чувствует всё то, о чём рассказывали родители – желание прижать к себе, утешить, защитить, быть рядом. И это притом, что до этого он Эйджиро в качестве пары никогда не рассматривал.       ‒ Истинность – это всего лишь игра феромонов, Бакуго, ‒ Киришима впервые за всё время разговора посмотрел ему в глаза. – Ты не можешь всё оправдывать ей.       Внутри взметнулся протест, но Кацуки усилием воли подавил его. Ладно, красноволосый придурок имел своё представление об истинных парах, это нормально. И если он хочет, чтобы Бунтарь и дальше остался в этой школе, а не улетел куда-нибудь на Хоккайдо, надо срочно попытаться состыковать их мировоззрения и найти компромисс.       Бакуго сделал глубокий вдох, призвал всё своё терпение, и, прикрыв глаза, глухо произнёс:       ‒ Как ты хочешь?       Всемогущий и Киришима непонимающе переглянулись, так что пришлось объяснить:       ‒ Как ты видишь всё это дальше? Себя, нас..       Омега удивлённо сморгнул, не веря своим ушам, и на несколько секунд подзавис, но потом всё-таки собрался с мыслями и, откашлявшись, начал:       ‒ Я сначала думал пройти курс восстановления. Ну, знаешь, для героев-омег, которых изнасиловали во время работы…       Бакуго скрипнул зубами и едва удержал вспышку причуды. То, что Киришима вообще докатился до такой мысли, отзывалось в груди ноющей болью, будто кто-то медленно сверлил рёбра. Свести метку лазером, похерить свой гормональный фон, чтобы больше ни один альфа не сумел привязать. Да это фактически кастрация, хоть формально все органы и останутся на своих местах. Упрямый придурок…       ‒ А потом я решил, что нет смысла. На мне уже твоя метка, а значит, остальных альф можно не опасаться. Я хочу просто забыть всё, что произошло той ночью, и жить дальше. Сам по себе, без всех этих отношений и разделений по принадлежностям. Просто хочу стать героем, спасать людей, и чтобы никто не тыкал мне каждый раз, что я омега. Как-то так…       ‒ Не пойдёт, ‒ Бакуго скрестил руки на груди, хмуро глядя на парня. – Можешь становиться героем и добиваться всеобщего признания, можешь пытаться заткнуть всех журналюг, которые будут докапываться до твоей принадлежности, но я не дам тебе выбросить меня, как ёбаный мусор. Ты мой омега, Киришима, а я твой альфа. Хочешь свободной жизни – без проблем. Что хочешь делай, но с тремя условиями: таблетки не жрёшь, течки проводишь со мной, ляжешь под другого альфу – убью нахуй.       ‒ Бакуго! – возмущённо воскликнул Всемогущий.       Эйджиро же, сгорбившись, спросил с тихой усмешкой:       ‒ Тебе так важно меня трахать? Показывать каждый раз, где в этой жизни моё место?       ‒ Хуйню не неси. Истинные должны проводить течки вместе. При чём тут место?       ‒ Я не…       ‒ Блядь, ну если не готов – ладно! – Бакуго злился уже не на шутку. – Не хочешь – не буду трахать. Дрочить тебе буду и сосать, если тебя именно мой член в твоей заднице беспокоит. Это хоть для тебя не унижение?!       Всемогущий сидел с малиново-красным лицом и готов был сквозь землю провалиться. Киришима выглядел не лучше.       ‒ Баку… ‒ это сокращение Эйджиро использовал крайне редко, и Кацуки дёрнулся, словно от удара током. – Ну зачем тебе это?..       ‒ Потому что мы теперь вместе, ‒ буркнул альфа, явно раздосадованный потоком откровений, вырвавшимся под влиянием эмоций.       А потом, так и не дождавшись ответа, покинул изолятор, оглушительно хлопнув дверью.       Шото проиграл. Наверное, ещё с того самого момента, как допустил тот разговор с Всемогущим. Если уж решил быть один, надо идти до конца, а он поддался уговорам. Он виноват, что не удержал себя в рамках, виноват, что не отказался от Мидории. Эгоистично пошёл на поводу у собственных чувств, а Изуку теперь будет за это расплачиваться всю жизнь.       ‒ Я уверен. Я на все сто уверен… ‒ тихо сказал Мидория, и, решившись, рывком стянул с себя футболку.       В воздухе витал густой мятный аромат с горько-сладкими нотками. Он удивительно мешался с блеклым ароматом Тодороки так, что лишь подчёркивал его, не пытаясь перекрыть.       Чёртов резонанс. Чёртова начинающаяся течка.       ‒ Я хочу быть с тобой. Ещё с первого курса хотел, просто боялся, что ты оттолкнёшь. И ты правда оттолкнул…       ‒ Прости.       Шото мягко коснулся губами шеи, чуть ниже роста волос, чувствуя, как зудят клыки и как плывёт сознание. Изуку стоял к нему спиной, беззащитный, возбуждённый, предлагающий себя. И в этом Тодороки тоже был виноват.       ‒ Ещё не поздно отступить. Ты легко мог бы найти другого, ‒ голос Шото был хриплый, едва узнаваемый. – Кого-то полноценного, получше…       ‒ Ты полноценный, ‒ запах выдал злость. – И самый лучший.       Тодороки царапнул зубами кожу в том самом месте, которого так боялся коснуться в прошлый раз. Изуку выгнулся, тихо застонав, придвинулся ближе, сжимая посечённые шрамами дрожащие руки в кулаки. Были те, кто терпеть не мог изъяны на коже у омег. Шото был готов вылизать каждую полосу, потому что всё это – Мидория. Почти его Мидория.       Он обвил руками талию, скользнул пальцами по аккуратному рельефному прессу, спустился чуть ниже. Не удержавшись, вжался бёдрами плотнее, глухо застонав, и Изуку вторил ему, тая в объятиях. У него уже стоял так, что было больно, и смазка текла по коже, пропитывая тонкую ткань трусов. Он хотел, наконец, решить ту мучительную недосказанность, что была между ними. И, как в прошлый раз, забрал волосы пальцами наверх, открывая шею.       ‒ Я тебя люблю… ‒ прошептал Шото ему в затылок, заставив кожу покрыться мурашками. – Люблю так, что это пугает...       Мидория хотел ответить что-нибудь подходящее, но мысли вылетели из головы вместе со вспышкой боли. И вместе с оглушающей волной, накрывшей тело возбуждением без остатка. Изуку выгнулся, прижал голову Шото сильнее к своей шее, углубляя укус, чтобы наверняка и без вариантов. И тихо всхлипнул, дрожа – он кончил сильно, опустошающе. И знал, что это только начало.       Шото целовал его губы, и Изуку чувствовал привкус собственной крови. Разноцветные глаза горели безумием, но сейчас это было кстати. К чему рассудок и здравый смысл, если так хорошо, что тело плавится, подобно воску?       В моменты просветления Мидория думал, что, может, стоит проявить активность и принять большее участие в процессе. Но тело, ватное и полностью расслабленное, не желало слушать, лишь растекалось в объятиях Шото и жадно отвечало на ласки.       Тодороки неторопливо вылизал всю его сперму дочиста, урча и облизываясь, и Изуку, к своему стыду, от этого зрелища едва не кончил второй раз. Он знал, что омеги во время течки восстанавливаются после оргазма невероятно быстро, но сейчас, в руках Шото, он на практике познал, насколько.       Тодороки не был умелым. Это был его первый раз, и он во многом полагался на удачу. А ещё на стоны, всхлипы и вскрики – когда Изуку было хорошо, он это показывал. Изгибался, подставляясь под растягивающие пальцы, краснея от чересчур громких всхлюпов и жадно терзая губы напротив. Целовал их, кусал, толкался языком глубже и тонул в водовороте ощущений. Он цеплялся за плечи Шото так, будто боялся, что это лишь иллюзия. И взгляд зелёных глаз был мутным, с томной поволокой.       ‒ Может быть больно… ‒ сказал Тодороки, удобно устроившись меж разведённых ног.       Изуку переплёл их пальцы и прикрыл глаза, не столько из-за страха, сколько из желания прочувствовать каждое мгновение.       Член Шото входил и правда туго – налитая массивная головка никак не могла протиснуться пусть и через растянутое, но всё же слишком узкое кольцо мышц. А потом вдруг проскользнула, и альфа, не успев среагировать, вонзился сразу почти на всю длину. У Изуку перед глазами вспыхнули искры.       ‒ Прости!.. – тяжело выдохнул Шото, пытаясь отодвинуться.       Изуку поспешно стиснул его руку, замотал головой и севшим голосом прохрипел:       ‒ Вот так хорошо. Очень-очень хорошо…       Глаза Шото потемнели, и он, закусив губу, толкнулся точно также ещё раз.       Омеги во время течки поистине удивительны. Может не все, конечно, но Изуку был невероятен. Он кончил за три глубоких толчка, прокусив до крови губу и глухо мыча в попытке не перебудить всю общагу. Хотя, конечно, всем и так уже давно понятно, кто и чем занимается в этой комнате. Плевать на всех и на всё. Самый лучший, самый прекрасный и желанный из всех человек согласился быть с ним. И Шото не был намерен его разочаровывать.       Самому хотелось кончить так, что в паху начинало болезненно ныть, но он мысленно пообещал, что позволит себе это лишь после того, как насытит Изуку хоть немного. Он ласкал его соски – и правда очень чувствительные, как и запомнилось с того раза. Скользил руками по всему телу, оглаживая, чуть царапая, местами вцепляясь пальцами и оставляя синяки. И Изуку бился под ним, подаваясь навстречу и уже забывая, что хотел вести себя как можно тише.       ‒ В меня! – жарко прошептал он, когда Шото, поставив его на четвереньки, жадно вколачивался сзади. – Хочу с узлом, внутрь.       Сомнения пробились даже через густой туман возбуждения. Инстинкты альфы вопили, что надо именно так, разум протестовал – говорил, что в первый раз с узлом больно, что там всё ещё слишком узкое и можно даже травмировать, если что-то пойдёт не так.       ‒Шото, пожалуйста!       И Тодороки уступил. Отпустил себя, снёс остатки контроля и позволил сущности вырваться наружу. Он толкнулся особенно сильно и глубоко, до самого предела, схватил одной рукой омегу за плечо, удерживая и жёстко толкая на себя, не давая возможности вырваться. А потом, зарычав, сделал то, чего требовали дикие инстинкты – он повязал Изуку, излившись прямо в него, растягивая до предела и удерживая взвывшего омегу под собой. Мидория хныкал и скрёб пальцами простынь, но Шото этого не замечал. В ужас он пришёл позже, через несколько мучительных мгновений. Поспешно потянул Изуку на себя, аккуратно укладываясь вместе с ним на бок и стараясь ни в коем случае не причинить лишней боли. Разбухший узел внутри чуть сместился и омега тихо заскулил, но попыток вырваться разумно не делал.       ‒ Прости, я не должен был…       ‒ Всё хорошо, ‒ выдохнул Мидория сквозь слёзы. – Больно, но… потрясающе. Чувствовать его внутри…       На более связные мысли омега, кажется, сейчас способен не был, и Шото, хмыкнув, целомудренно поцеловал его в макушку, тая от всепоглощающей нежности. Им обоим определённо стоило отдохнуть перед следующим раундом.