Быть истинным

      У Айзавы снова вибрировал телефон. Шестой раз за время собрания ‒ это начал замечать уже не только Шинсо. И парень про себя молился, чтобы ни у кого другого не хватило мозгов сопоставить, что время доставки сообщений учителю всего на секунду разнится с тем, когда телефоном пользуется один безмозглый первокурсник. Тот, в чьём затылке с начала собрания он взглядом уже практически дырку просверлил, недоумевая, как можно быть настолько беспечным.       Чёртовы омеги, чёртовы истинные, чёртов Мираж.       Шинсо часто становился невольным слушателем чужих разговоров. Мистическая способность, никакого отношения не имеющая к причуде и доставляющая больше проблем, чем хотелось бы. Информация о Сотриголове и Мираже до него в полном объёме дошла разговора за три-четыре – то один кусочек услышал, то другой, сопоставил факты и готово. И общая картина ему совсем не понравилась. В значительной степени потому, что Мираж относился к конспирации до невозможности пренебрежительно, превращая и без того щекотливую ситуацию в сущий кошмар. Хитоши, годами тренировавшегося действовать скрытно, от поведения омеги буквально корёжило.       Ну много ли ума надо, чтобы сохранить в тайне отношения с преподавателем? Особенно в ситуации, когда тебя в этом никто и не думает подозревать? Но Мираж плевал на правила и условности, и в итоге практически вешался Айзаве на шею при каждом удобном случае. Шинсо это успело порядком достать.       ‒ …преподаватели пройдут по комнатам и выдадут при необходимости замену вашему препарату. Заходить будем абсолютно к каждому, поэтому, если вы по какой-то причине скрываете свою принадлежность, мы гарантируем, что она так и останется тайной.       Шинсо хмыкнул и немного позволил себе отвлечься от мыслей о Мираже. Новость о том, что Киришима Эйджиро из 3‒А класса оказался омегой, взбудоражила многих, и теперь школа гудела, обсуждая, кто ещё может скрываться. Доходило до абсурда, вроде показательного поедания таблеток из нераспечатанных упаковок, размахивания бумажками с анализами и прочей чушью. Как бы ни старались законотворцы, но для достижения реального равноправия недостаточно было просто о нём объявить. Предрассудков до сих пор был целый вагон, и конфликты на тему того, кто какое положение должен занимать в обществе, едва ли стали тише. Вот и текущая ситуация – прямое продолжение всей этой истерии. Кому-то очень захотелось указать омегам на их место. Настолько, что подменили целую партию таблеток где-то на складе.       ‒ Мы просим всех учеников проявить терпимость и понимание, и очень надеемся, что обойдётся без неприятных инцидентов…       «Не вздумайте трахать внезапно потёкших одноклассников», ‒ мысленно перевёл для себя Шинсо и вздохнул. В такие моменты он радовался, что все эти разборки между омегами и альфами его лично никак не касаются.       Из зала после общешкольного собрания он выходил непривычно торопливо, стараясь не упустить из вида пепельно-серую макушку Миража, вновь набирающего что-то в телефоне. Шинсо достал из кармана завалявшуюся там бумажку, и, убедившись, что на них не обращают внимания, осторожно постучал омеге по плечу, окликнув:       ‒ Эй, ты уронил!       Мираж обернулся, недоумённо посмотрел на сложенный вчетверо клочок и, хлопнув глазами, растерянно ответил:       ‒ Простите, это не моё.       И тут же взгляд его застыл, расфокусировавшись. Это было так просто, что даже показалось Шинсо забавным.       ‒ Иди за мной, ‒ приказал он, и, развернувшись, пошёл в один из коридоров, где народу было поменьше. Мираж, чуть поколебавшись, покорно последовал за ним.       Да уж, это был не герой Деку с его стальной волей и несгибаемым упрямством. Может, опыта у Миража не хватало, может, сказывался совершенно иной характер, но до укромного угла под лестницей они добрались совершенно без приключений. Шинсо осмотрелся – вокруг никого. И лишь после этого отменил действие причуды.       ‒ Да как ты смеешь?! – зашипел омега, едва обретя свободу.       ‒ Тише ты, ‒ лениво ответил Шинсо. – Разговор есть.       Мираж сделал то, что на его месте сделала бы любая омега – сосредоточенно прищурившись, несколько раз глубоко втянул носом воздух, принюхиваясь. А потом на красивом лице промелькнуло сначала недоумение, а потом уже такая привычная Шинсо смесь жалости и лёгкого пренебрежения. Да, он знал, как его чувствуют те, кто способен улавливать феромоны – пустым местом. Он мог пахнуть каким-нибудь одеколоном, шампунем, бог ещё знает какой бытовой химией. Но никогда тем самым запахом, посредством которого общались и устанавливали иерархию между собой избранные.       ‒ Чего ты хочешь? – немного расслабившись, спросил Мираж.       ‒ Я ученик Сотриголовы, ‒ не видя смысла тянуть, ответил бета. – Ты, может, слышал…       ‒Шинсо Хитоши, ‒ уверенно произнёс Мираж и на этот раз посмотрел на парня напротив намного внимательнее.       Голубые глаза, огромные и выразительные, буквально гипнотизировали, заставляя мысли путаться. Хорош, чего уж отрицать. Шинсо, конечно, не осмелился бы выспрашивать у учителя такие подробности, но не сомневался, что и он красоту омеги оценил. В итоге имелись: впечатляющая внешность, ценная причуда и эта грёбаная истинность. Собранный паззл на миллион деталей, о котором большинство даже и не мечтало.       ‒ Я знаю, что ты его истинный.       ‒ Шота тебе рассказал?..       В голубых глазах лучилась надежда, и то, как просто омега выдал имя учителя, резануло намного больнее, чем Хитоши изначально предполагал. Но, прогнав эмоции, он отрицательно покачал головой.       ‒ Сам догадался и решил поговорить, ‒ Шинсо вздохнул. ‒ Ты слишком выделяешься. Если я узнал, то другие – вопрос времени. А ты как будто специально пытаешься этого добиться.       ‒ Неправда!       ‒ Ты строчил ему всё собрание, ‒ мрачно сказал Шинсо, и Мираж растерянно замолчал. – Я постоянно вижу тебя около 3-А класса, хотя вы учитесь вообще в другом корпусе. И я знаю, что как минимум один раз ты приходил к нему в комнату. И нет, я за тобой не слежу. Это всё было случайно. Что же будет, если кто-то задастся целью?       ‒ Он мой истинный! Что плохого в том, что я просто хочу видеть его чаще?! ‒ Мираж стоял, теребя пальцами рукав и нервно хлопая ресницами, сдерживая слёзы.       Шинсо едва отделался от мысли, что это выглядит очаровательно.       ‒ Что ты так зациклился на этой истинности?..       Хитоши знал, что ему ответят. Можно было и не спрашивать, но он не удержался.       ‒ Тебе не понять! – вскинув голову, гордо произнёс Мираж.       Конечно, не понять. Потому что Шинсо не ощущал запахов так остро, не реагировал на них и не представлял, как можно лишь ради этого быть с кем-то. В его понимании влечение, и уж тем более любовь выглядели совсем иначе, и зарождались намного сложнее и мучительнее, чем по щелчку во время течки. Но омеги и альфы и правда живут по другим законам, им бесполезно объяснять. Поэтому, не споря лишний раз, Хитоши вернулся к логическим доводам:       ‒ А ты, похоже, не понимаешь, что журналисты его в порошок сотрут, если прознают. Его карьеру и жизнь уничтожат за пару статей. Он потом не оправдается, а Юэй погрязнет в скандале. И всё это потому, что ты скучаешь. Потерпеть не пробовал?       ‒ Пробовал! ‒ подняв на Шинсо свои восхитительные глаза, с отчаянием произнёс Мираж. – Мне бы хватило совсем немного. Если бы он был хоть немножко нежен, или хотя бы приветлив. Если бы пообещал, что мы будем вместе, когда я закончу школу. А он меня просто отталкивает, раз за разом!       Хитоши не должен был так радоваться этой фразе. Она не должна была согреть его изнутри подобно солнцу. Но сердце тревожно затрепетало, а в голове песней на повторе разливалось: «Отталкивает, отталкивает…»       ‒ Сэнсэй просто взрослый. И думает о последствиях. Будешь давить на него – будет хуже. Ты же не думаешь, что своими бесконечными сообщениями во время важных собраний растопишь его сердце?       Мираж понуро молчал, и Шинсо не торопился продолжать диалог. Пусть постоит, поразмышляет, сделает выводы. А он, если что, потом омегу поправит, даст пару советов, постарается настроить на волну благоразумия. Неужели этот мелкий не понимает, что ему, с его данными, нужно всего лишь подождать? Таким, как Мираж, не отказывают – это аксиома. Сейчас учитель переживает за репутацию школы и геройской профессии в целом, его можно понять. Но потом, когда ограничения спадут, можно будет себя не сдерживать. И Хитоши искренне желал Сотриголове счастья – замкнутый и сдержанный, зацикленный на благе учеников и отдающий себя им без остатка, его он заслуживал как никто другой.       ‒ Не дави на него. Просто будь рядом и покажи, что на тебя можно положиться. Не загоняй его в угол и не пытайся взять измором – бесполезно. Сэнсэю сейчас и так тяжело из-за этого дурдома с таблетками. Ты же его истинный. Вот и не добавляй проблем.       Мираж молчал, глядя на Шинсо так, что дыхание перехватывало. Если уж его, бету, пробирало, то альфам, наверное, от таких взглядов совсем не по себе. А потом чувственные губы слегка растянулись в мягкой ласковой улыбке:       ‒ Спасибо, ‒ тихо сказал омега.       И Шинсо едва удержал протяжный вздох. Ну, вот и всё. Могилу своим чувствам он только что благополучно докопал.       Они обменялись номерами, а потом он долго провожал Миража взглядом, оценивая изящную гибкую фигуру, лёгкую походку. Как будто выбирал в дорогом магазине подарок и прикидывал, понравится ли виновнику торжества. А затем отправился в парк на территории школы и долго бродил там один. Немногочисленные приятели, встречавшиеся на пути, знали его достаточно хорошо, чтобы не приставать. И поэтому была возможность полностью отдаться своим мыслям.       Айзаву он полюбил в начале второго курса, как раз когда в полной мере смог называть себя его учеником. Когда стали проводить вместе не меньше пары часов каждый день, тренируясь до судорог в мышцах и до чёрных точек перед глазами. Со временем тренировки стали переноситься полегче, ближе к концу второго года обучения, и только тогда Шинсо осознал, что всё это время, оказывается, испытывал не просто благодарность и привязанность. Молодой организм, до этого особо не подверженный плотским страстям, наконец, взял своё, взорвав сознание нескромными снами, а тело измучив регулярным утренним стояком. Только вот Шинсо, в отличие от Миража, хватило мозгов, чтобы сразу же понять – Сотриголова никогда в жизни не свяжется с учеником. Сама мысль об этом казалась кощунством.       А ещё Хитоши был слишком благодарен мужчине за подаренный шанс стать нормальным героем, за потраченное время, за искреннюю заботу. Поэтому о попытках как-то проявить свои чувства и добиться ответа не шло и речи. Он даже во время спарринга, когда разгорячённые тела соприкасались максимально близко, не позволял себе думать о сексе. Сотриголова тратил на него слишком много усилий, чтобы Шинсо вместо достойной борьбы витал в облаках. Спокойно, равнодушно, без тени эмоций он отрабатывал приёмы и удары, внимательно вникал во все объяснения и повторял всё то же самое, но с учётом замечаний. И Сотриголова был им доволен, хоть и редко хвалил.       Был лишь один момент, когда Хитоши позволял себе забыться и немного отпустить контроль – когда тренировочный зал перед глазами стремительно переворачивался и спина с глухим шлепком встречала мягкую поверхность мата. Всё – он выложился на полную, поединок окончен, и он проиграл. Айзава нависал над ним, слегка запыхавшись, взглядом чёрных глаз-омутов впивался в самую душу, прижимал своим крепким натренированным телом, вечно скрытым под свободными слоями одежды.       ‒ Спасибо за бой, ‒ сухо произносил он стандартную фразу завершения.       ‒ Спасибо за бой, ‒ эхом откликался Шинсо.       Всего несколько секунд он позволял себе мечтать. Сотни раз в голове он прокручивал картинку, где Айзава вместо того, чтобы подняться, склонялся ниже, вжимаясь в него и накрывая губы своими. Он бы отдался прямо там, на мягких матах. По первому слову, а можно и без слов вовсе. Или хотя бы отсосал, торопливо заглатывая и боясь, что его прервут. Но раз за разом учитель просто уходил, а потом был следующий день, следующая тренировка и снова максимальный контроль над своими действиями и мыслями.       Кто-то бы решил, что это мучительно, но Шинсо так не думал. Он, благодаря своим природным безэмоциональности и контролю, имел намного больше, чем многие безответно влюблённые и жаждущие. Они с Сотриголовой действительно были вместе очень часто. Дошло до того, что они нередко понимали друг друга с полуслова, будто угадывая мысли. Шинсо был одним из немногих, кто мог свободно заходить в комнату к Айзаве – порой вечерами, засиживаясь до полуночи, они обсуждали тактику ведения боёв, ребят из класса Деку, других героев. Шинсо было этого достаточно, потому что он точно знал, что большего никогда не получит.       Он всего лишь бета. В нём нет этой чарующей лёгкости, нет способности сражать наповал одним взглядом, нет даже этих чёртовых феромонов, которые, как говорили, кружили альфам голову и порой заставляли связываться с самыми, казалось бы, неподходящими для отношений кандидатурами. Шинсо утешался лишь тем, что, насколько он знал, серьёзных отношений у Айзавы ни с кем не было хотя бы потому, что отсутствие свободного времени не позволяло.       Парень всерьёз задумывался, насколько часто учитель занимается сексом и с кем вообще умудряется это делать. Случайные связи? Но не по барам же он, в конце концов, ходит, цепляя кого попало! Это не в его характере – неуживчивом, скрытном и, чего уж, крайне непростом. А потом появился Мираж и мыслей для утешения у Хитоши разом не осталось вовсе. Вместо них было какое-то обречённое смирение – он знал, что рано или поздно случится что-то подобное.       День клонился к закату, на дорожках тускло зажигались фонари. Шинсо поёжился, лишь теперь почувствовав, как сильно замёрз. Пора было возвращаться в общежитие, если он не хотел разбираться с Владом. Завтра будет новый день, будут новые тренировки со своим 3-В классом и вечером, как обычно, с Айзавой. Шинсо искренне надеялся, что Мираж всё принял к сведению и учитель сегодня хотя бы спокойно выспится.       Бакуго уловил его запах, когда вернулся с занятий – разнотравье витало в воздухе лёгким флёром, настолько манящим, что текли слюнки. Киришима был здесь совсем недавно, скрылся в своей комнате, пока остальные на занятиях. Видимо, планировал за оставшееся до завтрашнего утра время набраться решимости посмотреть всем в глаза в своём новом статусе.       На следующее утро альфа за ним зашёл. Постучал в дверь, как десятки раз до этого, услышал торопливые шаги и вскоре лицезрел один из самых разочарованных взглядов, какие только доводилось видеть.       ‒ Это ты… ‒ растерянно сказал Киришима, отступая назад в комнату.       Бакуго, фыркнув, обвёл её взглядом так пристально, как никогда раньше, подмечая малейшие детали. О силе и независимости хозяина в ней кричало абсолютно всё – прекрасно, учитывая, что нежные и слабые омеги его изначально бесили.       ‒ Долго ты ещё? – скрестив руки на груди, Бакуго прислонился плечом к дверному косяку и хмуро наблюдал, как Эйджиро укладывает в сумку учебники.       ‒ Сейчас…       Ситуация не противоречила установленным ими правилам – Бакуго и раньше за ним заходил, Эйджиро и раньше копался. Только на этот раз для Кришимы всё чувствовалось как-то неправильно, предательски дрожали руки и рвано стучало сердце. Он не хотел выходить из комнаты, он вообще никогда никуда больше не хотел. Сзади на шее всё ещё ныла метка, а тело, впервые за долгое время освободившееся от влияния жёстких блокаторов, всё никак не могло привыкнуть к новым ощущениям. Звуки были ярче, а запахи чётче. Особенно горько-древесный аромат, исходящий от Кацуки. Выругавшись, Киришима швырнул в сумку последнюю тетрадь и торопливо чиркнул молнией, едва не содрав себе кожу о холодный металл.       ‒ Идём, ‒ как можно беззаботнее выдавил он из себя, а в следующую секунду оказался прижат к стене.       Бакуго стоял, сохраняя дистанцию, надёжно ухватив его за ворот и смотря прямо в глаза. Взгляд у него был пугающий и пронзительный, но прежде, чем Киришима успел возмутиться, Кацуки прорычал:       ‒ «В моей жизни ничего не изменилось», ‒ повторяй.       ‒ А?..       ‒ Фразу, блядь, повтори: «Ничего не изменилось».       Эйджиро схватился за удерживающую его руку, но вдруг почему-то передумал освобождаться. Вместо этого, глядя прямо в глаза альфе он послушно произнёс, запинаясь:       ‒ Н-ничего не изменилось.       ‒ Моя принадлежность не определяет мою жизнь.       Киришима сглотнул и, стиснув кулаки, намного более уверенно повторил и это.       ‒ Отлично, ‒ Бакуго отпустил его, отступая. – Ты ‒ единственный парень, с кем мне в этой школе было более-менее нормально общаться. Один из немногих, кому я доверял прикрывать себя на тренировках и в стычках со злодеями. Не смей проебать это всё только потому, что раз в несколько месяцев из тебя льёт, как из крана.       Пока Киришима, оглушённый этими словами, пытался сообразить, что ответить, к ним подбежала Мина, сердито крича и махая руками у Бакуго перед лицом. Под их ругань Эйджиро на автомате и вышел на крыльцо общежития, запоздало осознав, что там стоит большая часть 3-А класса. Никто не упал в обморок при виде него, никто не бросился с тупыми вопросами и комментариями. Лишь присутствующие альфы, Иида и Токоями, взглянули с любопытством, принюхались, но ничего не сказали. И путь до школы оказался самым обычным, он вовсе не походил на ту дорогу ада, которую Эйджиро успел себе навоображать этой ночью.       Сложнее было в столовой – ученики из других классов не отличались такой же терпимостью и тактичностью, как ребята из 3-А, а Нейто Монома и вовсе, очевидно, поставил себе целью выбесить его. Киришима, в ответ на очередную подколку, вскочил, кипя от ярости и готовясь заткнуть этот вечный фонтан гадостей кулаком, но вовремя подоспела Кендо, и, не переставая извиняться, уволокла отрубившегося Призрачного Вора подальше. Эйджиро уселся обратно за обеденный стол, раздражённо подхватил палочками кусок мяса, но так и замер, не донеся до рта – Бакуго не заступился.       Видимо, шокировало это не только Киришиму, потому что на сидящего по диагонали от него Кацуки некоторые бросали недоумённые взгляды. Монома не стеснялся в выражениях, а заступиться за оскорблённого омегу – дело чести, особенно для истинного. Но Бакуго продолжал спокойно есть, будто ничего не происходило, и внутри Киришимы всё запело – его нормальная жизнь, кажется, и правда продолжалась. Кацуки обещал, что всё будет как раньше, и, видимо, не собирался отступать от своих слов. То, что Эйджиро оскорбили – сугубо его проблемы, только ему их решать. И это была просто какая-то фантастика.       ‒ Эйджи… ‒ растерянно обратилась к нему Мина, и Киришима, широко улыбнувшись, совершенно искренне сказал:       ‒ Не переживай, всё хорошо. Всё просто отлично!       Кацуки, приканчивающий свою порцию и прекрасно всё слышавший, незаметно усмехнулся.       Уверенность, что принадлежность Киришимы никого не волнует, подкрепили геройские тренировки. Они с годами стали жёстче и намного сложнее, чем когда-то были на первом курсе, и преподаватели выжимали максимум из всех, в том числе и из омеги Эйджиро. Его по-прежнему ставили в пары с крутыми ребятами, ему доверяли важные задания, он успешно прикрывал спину товарищам и спасал от внезапных атак. Это была жизнь, от которой за спиной будто выросли крылья – невероятно лёгкая, свободная от давящего груза страшной тайны, которая оказалась не такой уж и страшной. И крылья эти подрезали совершенно безжалостно, всего за две недели до финальных экзаменов.       Всю ночь Эйджиро проворочался, не в силах уснуть от смутного предвкушения чего-то, а утром, когда Бакуго вошёл в его комнату, это «что-то» накрыло уже окончательно.       Первая после получения метки течка рвала на части, скручивая внутренности в тугой узел и плавя тело невыносимым жаром. По бёдрам вновь текла липкая смазка, а ненавистная омежья сущность выла и просилась на большой крепкий член. На этот раз на вполне конкретный.       ‒ Алло, Деку… ‒ Бакуго, закрыв дверь и щёлкнув замком, принялся стягивать с себя пиджак, прижимая телефон щекой то к одному плечу, то ко второму. – Я сегодня не приду. И Киришима тоже.       В трубке послышался возмущённый писк по поводу подготовки к финальным тестам, но Бакуго уже не слушал. Он жадно осматривал согнувшегося на полу Киришиму, и от его взгляда огонь внутри разгорался всё сильнее.       ‒ Ты обещал, Баку!.. – отчаянно зашептал Эйджиро, сжимаясь в комок. – Ты обещал!       ‒ Да, я помню… ‒ Кацуки медленно расстегнул рубашку, и, сняв, швырнул её на пол. – Только дрочить и сосать.       В присутствии альфы сознание окончательно поплыло, тело покрылось испариной и из груди невольно вырвался гулкий стон – Эйджиро хотел принадлежать, хотел раздвинуть ноги для истинного и отдаться на его волю. Он поднял свою дрожащую ослабевшую руку и с силой вцепился в неё зубами, пытаясь болью заткнуть невыносимое желание. Он не хотел этого, глубоко внутри отчаянно не хотел, и паника подступала удушающей тёмной волной.       ‒ Блядь, Киришима!       Голос Бакуго раздался оглушительно громко над самым ухом, и омега, всхлипнув, дёрнулся – он пропустил момент, когда Кацуки оказался так близко, и эта близость теперь пугала до ужаса.       ‒ Ну почему с тобой так сложно… ‒ неожиданно нежно произнёс Бакуго и мягко опустил руку ему на голову, чуть поглаживая.       От этой нехитрой ласки внутри взметнулось желание, но ещё сильнее стал и протест. Ну как объяснить альфе, что на самом деле ничего не хочешь, если уже обещал ему и если животная похоть выжигает изнутри? Киришима чувствовал, что если сейчас переступит черту и отдастся, то что-то внутри него сломается и никогда ему уже не стать прежним. Он будет тряпкой, о которую вытрут ноги, и останется лишь валяться у ног господина, забыть о гордости и уповать на его милость. Не сразу Киришима осознал, что с его губ срываются жалкие мольбы, а образ Бакуго как-то странно расплывается перед глазами.       ‒ Не сопротивляйся только, ладно?..       Альфа опустил его на пол, ломая жалкие попытки воспротивиться. Перевернул на живот, стянул штаны и заставил приподнять бёдра, поставив в самую пошлую, самую банальную позицию из всех, в которых только возможно было трахать омег.       По ногам текло, член, казалось, сейчас лопнет от болезненного возбуждения, а внутри медленно разрасталась пустота. Кого волнуют обещания, кого волнуют его чувства – он омега, а омеге положено подставляться под член. Эйджиро обречённо заскулил.       ‒ Да не ной ты! – рыкнул Бакуго, яростно стукнув кулаком по полу.       Киришима и правда притих, замер и смирился. Но вместо члена ощутил вдруг что-то, чего сразу и не понял. И когда до него дошло, что это язык, внутри поднялся вихрь эмоций – мало какие альфы соглашались, и почти никто из них открыто не признавался, что такое делал. Им, сильным, брутальным и гордым, по статусу не полагалось послушно отлизывать у омег. И многие искренне считали это унижением.       ‒ Баку… ‒ простонал Киришима, растекаясь по полу и цепляясь за остатки мыслей в голове.       Язык вновь прошёлся по нежной пульсирующей кожице, толкнулся чуть глубже – и больше мыслей уже не осталось. Эйджиро хрипло стонал в голос, царапал пальцами деревянный пол и бесстыдно пытался развести ноги шире. Мешали брюки, спущенные лишь до колен, и руки Бакуго, крепко удерживающие его на месте. Альфа ласкал его основательно, неторопливо, но исключительно языком, обводя тугое кольцо мышц по кругу и слизывая льющуюся терпкую смазку. И кончил Киришима постыдно быстро, не продержавшись и пары минут. Он, тяжело дыша, лежал на полу, упав прямо на лужицу собственной спермы и перепачкав форменную рубашку. Перед вторым раундом Бакуго её снял, оставив омегу совершенно обнажённым.       На этот раз всё внимание досталось члену. Кацуки сначала сосал плохо и неуверенно, пару раз подавился и закашлялся, задел зубами чувствительную головку. Но потом постепенно уловил суть и стало гораздо приятнее, так, что Эйджиро, забывшись, толкался навстречу каждому движению, пытался прикрыть себе рот рукой, но лишь кусал пальцы и стонал, вымаливая ещё. Внутри разливался жар, тело плавилось и мечтало отдаться. В голове невольно мелькали картины того, как Бакуго мог бы брать его, грубо вколачиваясь внутрь и рыча. Киришима не взялся бы сказать, от чего он кончил на этот раз – от своих фантазий или всё-таки от языка Кацуки. Но когда тот его поцеловал, глубоко и очень умело, показалось, что, пожалуй, от последнего.       Они лежали на кровати на боку, тяжело дыша, и Бакуго прижимался к нему всем телом, выводя на шее языком неведомые узоры. Киришима чувствовал его член, упирающийся сзади, и запоздало осознал, что альфа до сих пор в форменных брюках. И, конечно, ещё не кончал.       ‒ Ты же…       ‒ Я потом. Сам, ‒ тихо прошептал Бакуго и царапнул зубами по коже там, где пылала метка.       Эйджиро казалось, что он уже выдохся. Но от этих касаний, едва ощутимых, но пробирающих до дрожи, он вновь почувствовал прилив желания.       Движения, стоны и образы слились в одну сплошную полосу, в которой неважны были отдельные фрагменты. Альфа ласкал его, как только мог и умел, без стеснения и предрассудков, заставляя рассыпаться на миллион частей и тонуть в водовороте, затягивающем всё глубже и глубже. Ласкал себя. В рваном, жёстком ритме, утробно рыча и исступлённо припадая носом к шее Эйджиро – туда, где запах омеги был ярче всего.       Киришима запомнил запах его спермы – густой, дурманящий, заставляющий забиться в попытке вывернуться и слизать всё дочиста. Но Бакуго не дал, удержал на месте, сжимая другой рукой свой разбухший узел и тихо постанывая от накрывающих ощущений.       ‒ Просто полежи со мной… ‒ хрипло попросил он, и Эйджиро послушался.       В перерывах, когда возбуждение всё-таки уходило, они молчали. Киришима не знал, о чём говорить, пытался собрать себя по кусочкам и понять, что же делать дальше. Бакуго, в целом, по жизни был не особо разговорчив, так что лишь внимательно смотрел на своего омегу, будто отпечатывая в памяти каждую черту.       Пакет с едой и водой им, кажется, занёс Деку – Киришима плохо запомнил, он как раз лежал на кровати и пытался прийти в себя после очередного оргазма. И дальше была ночь, снова день, и бесконечный секс-секс-секс. Без проникновения – Бакуго сдержал обещание и не пытался всунуть даже пальцы, хотя Эйджиро точно помнил, что умолял трахнуть, и даже, кажется, не раз.       Когда же, через несколько дней, наваждение прошло, когда улеглись феромоны и вернулся рассудок, Эйджиро, проснувшийся раньше, с ужасом оглядывал свою комнату, развороченную кровать, следы спермы и смазки на простынях. Он не верил, что действительно позволил всё это. Переспал с чертовым альфой, проведя с ним полную течку и унизительно умоляя о самых постыдных вещах.       Чуть позже Бакуго, заворочавшись, сонно потянулся к нему за поцелуем, и Эйджиро отшатнулся так, что едва не упал с кровати. Глаза Кацуки расширились, чуть дрогнули губы, а потом зрачки сузились в малюсенькую точку, из груди вырвался рык.       Выругавшись, альфа поспешно принялся одеваться, а Эйджиро лишь смотрел, не в силах произнести ни слова. Он проводил Кацуки взглядом, так ничего и не сказав, а когда хлопнула дверь, судорожно выдохнул и скомкал испачканное одеяло. Дурман течки прошёл, его пытка окончена – пора вновь загонять вдоволь повеселившуюся сущность поглубже, сковывать цепями и начинать жить нормально. Без всей этой омежьей ерунды.