от младших детей императора обычно совершенно ничего не ждут. особенно от дочерей. им никогда не взойти на престол в родной стране, не стать военными, не быть советниками. и если тэгун* еще может претендовать на место, близкое к солнцу, то юные конджу** нужны только для политических браков для укрепления союзов с дружественными странами.
– сначала, – прерывает тебя мужской голос.
ты подавляешь жгучее желание собрать в охапку лежащие перед тобой свитки и швырнуть их ему в лицо – он такой зануда при посторонних. кагеяма тобио прерывает тебя, кажется, с садистским удовольствием, и заставляет повторять список заново. имена всех императоров японии, названия провинций и правителей каждой из них, даты войн и смен династий, все периоды и происходящие значимые события. стоит тебе ошибиться или запнуться, все надо начинать снова. история, география, этикет, чайная церемония, социология и политика, искусство танца и мода, как стоять, смотреть, идти и держать голову, когда говорить, а когда молчать. каждую неделю отчет о занятиях и демонстрация пройденного. и так по кругу, по кругу, по кругу. но даже если он делает это из-за неприязни к тебе, как кореянке, ты вряд ли действительно сможешь найти в себе хотя бы слово обвинения или недовольства. в конце концов, к нему, японцу, пусть и официальному послу, относятся в чосоне с куда большим пренебрежением, и как бы он не строил из себя образец терпения и вежливости, это не может не задевать. чертова имджинская война. весь этот ажиотаж с политическим браком – такой дешевый фарс и пустая трата времени. и ты, и он уверены, что эта овчинка выделки не стоит, потому что перемирие шаткое из-за высокомерия обеих сторон.
кагеяма близок к отчаянию, потому что завтра вам снова нужно предстать перед жадными до промахов глазами. любая помарка – недостаток учителя. любая ошибка – бестолковость ученицы. и он не уверен, что его надолго хватит выслушивать все претензии, краснеть от унижения и не иметь возможности ответить. откровенно говоря, он завидует приехавшей вместе с ним госпоже шимидзу, которая с упорством достойным преклонения из раза в раз повторяет с младшей принцессой все исключительно женские обязанности. они здесь уже три месяца, а результат – плачевный.
– я устала, учитель, – ты прячешь лицо в ладонях, позволяя себе расслабиться и сгорбиться, насколько это возможно в тесном кимоно.
слои цветного расписного шелка душат, но их тебе теперь носить всю оставшуюся жизнь, о свободных мешковатых юбках ханбока*** можно забыть. равно как забыть и о красивом саде при дворце, родном языке, привычках, матери и отце-короле, у которого столько детей, что он едва ли помнит о твоем существовании, обо всем, что ты так любишь и что делает тебя собой. ты не знаешь, кем будешь, оказавшись за морем на чужой земле, но очень боишься встречи с ней.
– я сказал начать сначала, – кагеяма несильно хлопает тебя по спине, заставляя сесть правильно, – а не то, что урок окончен.
но ты счастлива и этому прикосновению от него и, закусив изнутри щеку, ловишь ухнувшее вниз сердце, украдкой бросая взгляды на слуг, молчаливо наблюдающих за вами, и охрану с ничего не выражающими лицами. то-то все бы всполошились, прознай они о ваших ночных свиданиях.
•
– я тут принес, вот.
ты подавляешь смешок и смотришь, как тобио неловко мнется перед тобой, прожигая взглядом дырку в полу. контраст с его собранным дневным видом и вот таким вечерним, не знающим как связать два слова в понятную фразу, настолько разителен, что тебе кажется это очаровательным. вне своих учебных дисциплин он такой прелестно неуклюжий, что тебе почти его жаль. если честно, когда ты впервые заговорила с ним вечером после занятий, сидя в небольшой чайной беседке у прудика в саду, то просто не поверила ушам.
ты принимаешь из его рук маленькую фигурку – аккуратно сложенную из бумаги птичку. кагеяма боится, что ты сейчас рассмеешься над такой незначительной безделушкой, потому что ну в какое сравнение может идти куцая оригами с теми подарками, которые тебе обычно дарят, но ты лишь восхищенно рассматриваешь подарок, аккуратно касаясь кончиком пальца клюва и подвижных крыльев.
– научи меня, как ее сделать, – выдыхаешь ты, задирая голову.
он думает, что такой коварный народ эти женщины, и если ты продолжишь пялиться на него с такими искринками в глазах, то он сделает для тебя что угодно, и плакала тогда вся его субординация. но надеется, что ты не догадываешься, какие веревки из него вьешь.
by Bertrano
