Бабочка под стеклом

Под покровом ночи, подобно демону Мараве, которая при воздействии Амура начала поглощать кошмары Алоиса, облекая их в форму Авраамова лона, я ворвалась в Его покои. Я должна была пережить своё наказание, но, вспоминая наш утренний разговор в благоухающем саду, оно воспринималось, как… свидание. Подпитывая в кузне пламя души углём умиротворения, я пыталась найти в мучнистых сумерках, застывающих крахмальной клейковиной, частичку люмена. Бродя по тутовой тьме, мы считаем себя слепыми, поэтому сдаёмся и смыкаем ныне бесполезное зрение. Но если повыше поднять занавес век, настойчиво вглядываясь во мглу, то ежевичный сок посветлеет до виноградного, и в нём можно будет разглядеть очертания выхода. Он встретил меня очередной улыбкой инкуба, от которой на мне появилась россыпь мурашек. Он вальяжно расположился на мякоти постели, и мягкий свет жирандоля профитно подчеркнул Его химерический образ. На Нём был шёлковый халат, обнажающий грудь, плечи и соблазнительно выпирающие ключицы — искусительный наряд гармонично вписывался во взгляд пардалея. Он провокационно медленно и женственно покачивал правой ногой, покоящейся на левом колене, задирая движениями подол тонкого одеяния. Алоис отражал ипостась женщины-вамп, которая одним мановением пальца свергала мужской разум с трона. Он словно прибыл с мифического острова Тир на Нога: вечно юнильный, вечно красивый, вечно желанный, как сусальное золото. Загипнотизированная взором истязателя, я подошла ближе к Нему. Как экзальтированный мотылёк, я летела к свету священного паникадило, проникаясь сакраментальными и религиозными чувствами к Нему. Но Алоис не позволил мне пересечь границу вызывающую у меня смешанные чувства — Его пята впилась в мою грудь. Я покорно остановилась, с томлением и испугом ожидая Его дальнейшие указания. В небесных очах вились хмары сумрачных желаний. — Аи, ты хочешь меня? Он — Нергал, заправляющий земным Иркаллом, в котором я добровольно плавилась. Когда Он владел напыщенной игривостью, смешанной со смутной нежностью, мне хотелось безвозвратно впасть в Его личный омут, став грешником. Ад не внушал привычный ужас, пока на меня с падшим вожделением смотрели Его ангельские глаза. Я не имею право отказать Ему. И сейчас мне даже не хочется рисовать варианты своего отступления. — Хочу. — Повтори это ещё раз, — нетерпеливо потребовал Он, и чужие зрачки вспыхнули исполинским огнём, который мгновенно поглощает леса. — Я хочу Вас, моё Высочество, — прошептали мои горячие губы, которые я остудила в поцелуе с Ним. Я вспомнила журфикс, на котором произошёл наш первый раз. Мы застали приглашённого аристократа из Китая, который окружил себя экзотичными гризетками. Тогда Алоис пытливо рассматривал иностранных гостей, словно изучая их поведение, сравнивая со своим, аккумулируя новые знания. А когда они сели за один стол, я принесла поднос с ароматным чаем для них, получив от китайца мимолётное поглаживание по стану. Я испуганно дёрнулась, незнакомый мужчина гривуазно рассмеялся, а мой господин вонзил в него острый, как кончик ятагана, взгляд. — Юный граф Транси, Вам стоит беречь свою очаровательную служанку, поскольку я совсем не против украсть её для своего гарема, — язвительно хихикнул азиат, ввергнув меня в пучину ликорисовой краски. Я смущённо скрестила пальцы и, учтиво поклонившись, поспешила покинуть место их встречи. Позже, стоя на кухне, я услышала крик Алоиса: «Маскарад закончен, проваливайте отсюда!». Я обеспокоенно ворвалась в живописный холл, застав согбенную спину хозяина. Я бессильно пыталась уменьшить симптомы Его гнева, как неопытный врач, прописавший морфий тому, кто заражён лейкемией. Но Алоис пребывал мыслями где-то в северных морях, втянув за собой все перископы, пока толкнул меня на стол. Я охнула от неожиданности, вцепившись пальцами в древковые края. — Г-господин, Вы… настолько сильно расстроились из-за слов того мужчины? — предположила я голосом, который дрожал разбитым кеммереритом. — Ему не разделить нас. Только Вы в моём сердце… Но Он будто не слушал меня. Чужое тело властно накрыло моё. Мы перебрасывались петлями взглядом под напряжением, обжигаясь о собственные искры. Я беззащитно сжимала Его плечи, глядя на чужие губы, напоминающие открывающуюся рану, в глаза, где собрались ярость и похоть. Я понимала, что, вопреки своему страху, стану бальзамом для Его вскрытых борозд. — Ты принадлежишь лишь мне, Аи! — отчаянно прорычал Он мне в уста, туже стискивая мою плоть. — Я — твоё Высочество. Лишь я могу дотрагиваться до тебя. И я буду трогать тебя там, где я хочу. Его будто обожжённые руки алчно исследовали моё тело, и Он отчаянно пытался оставить на нём свои заметные стигмы, к которым больше не прикоснётся ни один грязный аристократ. Я безотказно отдалась Ему тогда, как сейчас, не испытывая никаких сожалений. Я впитала Его боль, как собственную, и зашила Его раны иглой своих трепетных, как порхание новорождённых бабочек, поцелуев. Ветер перемен, сорвав невинные цветы с моей куртины, закружил их в вальсе смерти, в этой энигматической смеси Чайковского и Шопена. Так во мне зародился новый человек, который заново учился познавать Его тело и странные чувства к Нему. Тёплые, словно парное молоко вкупе с вересковым мёдом, поцелуи обрушивали волну томления. Я заново училась принимать Его и входить в Его ритм, чтобы успеть сбежать от гонящегося за нами безудержного огня. Наэлектризованные тела спаивались воедино, высекая искры в душной горнице. Лишь лунная колесница охлаждала наш пыл. — Аи, ты сделаешь кое-что для меня? — внезапно спросил Алоис, отстранившись от меня. Я засмотрелась в Его туманные глаза, пытаясь разобрать в их оперении ответ. — Что такое, мой господин? Я увидела, как в Его каравелле-душе вспыхнуло терпкое винное пламя — томное дыхание виноградника Лё-Крезо. И вместе с тем, на самом дне покоился колумбарий, хранящий крематорные останки прошлого. С нерешительностью, несвойственную Его темпераменту, который напоминал квензель, безмятежно парящий в воздухе и умирающий от разрыва сердца в неволе, он положил ладонь на мою голову, опустив меня ниже. Я онемела, глядя на пульсирующий источник Его возбуждения. Я понимала, чего Он хочет, но никак не могла настроить себя на выполнение Его прихоти. Меня трясло. Уголки глаз застлало слёзной пеленой. В меня словно вселился Гефест, породивший во мне дикий жар. Усилием воли я заставила себя приоткрыть рот, неумело вобрав в себя мужское начало. Я услышала довольный вздох, рождённый прямо из бутона нирваны, и это дало мне стимул продолжать дальше, вопреки отвращению. Это тяжкое чувство бурно наслаивалось на меня, но ради Алоиса я пыталась углубиться, рефлекторно подключая язык для ласки твёрдого основания. Я представляла себе, как беру в рот леденец, и пытка в такие моменты уменьшала своё дискомфортное влияние на меня. Это омерзительно. Но если Ему нравилось… Нет, я просто не могу отказать Ему. Это приказ. Я обязана выполнить его со всей отдачей, сгорая в неудавшихся узорах мнимой любви, в которую Он должен поверить, пока я давлюсь рвотным рефлексом. Вязкие слюни заполняли мой рот, но я одичало боялась отстраниться. Я инертно опускала и поднимала голову, окунаясь в огненную реку Пирифлегетон. Неожиданная пульсация внутри вынудила меня испуганно отпрянуть, не дав Ему вознестись в блаженство, и я зашлась тяжёлым и сухим кашлем. Я обессиленно пала рядом с Ним, пытаясь урегулировать заторможенное дыхание. Сердце гулко билось в тесной клетке лёгких. — Я ненавидел, когда это делал тот извращённый старик… — откровенно вшепталось во тьму, которая умела хранить самые страшные тайны. — Но с твоей стороны это было приятно. Это не вызывало желание проблеваться или сдохнуть, лишь бы только поскорее оборвать эту пытку. Его голос звенел кобальтовым льдом норвежских фьордов, в котором погибала любая жизнь. Сочувствие к Нему снова ослепило меня. На Его губах солоно, на душе — студёный грудень, где мраморные сфинксы скрещивают лапы и проливают слёзы в гидрии с прахом прошедшего времени. От их слёз всё заново цветёт, впивается корнями в сердце, вскрывает застарелую боль и питается свежей кровью. Не владея собой, я подползаю к Нему на дрожащих руках. Мне хочется упасть от иссушения физических сил, но я сдерживаюсь, показывая Ему, что у каждого из нас есть шанс идти дальше, выбросив утяжеляющую вату из ног. В моих чувствах к Нему нет эквилибриума, ведь жалость всегда перевешивает уместнок равнодушие. Чаши весов всегда звонко падают под сочувствием. Я позволяю им сейчас катиться под кровать, чтобы прорасти там густой пылью. Так будет лучше для нас обоих. Может, в качестве награды я однажды получу соловьиную свободу. — Вас больше никто не будет пытать, потому что мы, ваши верные слуги, сделаем всё, чтобы защитить Вас, — пообещала шёпотом я, робко сжав Его ладонь. — Мне нужна только твоя защита, — тихо произнёс Алоис. Я вздрогнула. Против моей воли меня пронзило духовное чувство, вырвавшее из меня раскалённую фразу: «Тогда я справлюсь в одиночку». Без какого-либо отвращения Он впился рукой в мой затылок и, прижав к своему лицу моё, вторгся в мои влажные губы горячим поцелуем. Меж нами тянулись паутины слюней. Всё так же Он неопытно ворвался в моё лоно, причинив боль, которая терпеливо стихала под исцеляющими ласками. Я осторожно царапала Его спину, а Он ненасытно сжимал мои вспотевшие бёдра. Стоны сливались воедино. Когда в душах появляется свет, как в сказочном аль-фирдаусе, ночь выцветает, словно открывая прибой. Два безвольных тела на кромке рассвета — жертвы кораблекрушения, мы лежим в обломках ночи, глядя друг на друга. Сегодня мне почти хорошо. Я обнимаю ангела, утешая Его боль и пытаясь заглушить свою, надеясь, что завтра Он не превратится обратно в демона. Остывая мокрой плотью, я отчаянно пыталась удержать Его светлую сущность на месте. «Я спасу нас обоих», — хочется сказать мне перед глубоким сном. Морфей обещал не делать из него кошмар.