Бабочка под стеклом

Глоток апокрифической свободы. Ложное явление, но от него веет подлинным вешним днём, подталым родником, освобождённым из льдистой камеры и мирабилисом, который цветёт под лунным софитом, в чердачно-тихом и уютном одиночестве. Я знала, что это будет недолго, поэтому нетерпеливо вдыхала рыночные пряности. Я так же не могла налюбоваться небосводом. Вне поместья небеса казались водной гладью, облака плавучим зефиром, а солнце — тёплой гаванью, где обязательно остановится моя каравелла. А может, это был лишь эффект плацебо, при котором я внушила себе, что вдали от усадьбы Транси индиголитовое небо ярче, а трава изумруднее. «Да, меня и правда коснулся феномен плацебо», — внушила себе я, чтобы перестать жадно впитывать в себя обычный воздух и со слезами на глазах смотреть на купол неба. Тогда я точно не вернусь домой. За мной следят. Ещё не время. Хронос постукивал на антикварные часы, в которых стрелки твердили мне, что нельзя терять бдительность, иначе их хорошенькие головки срубят чужие руки, остановив часы моей жизни. Хотя я не понимала, как слепая горничная сумеет поймать меня. Я сделала несколько вдохов и вдохов. Терпеливо опустила глаза на деревянный стол продавца, где со мной заигрывали наливные бока яблок — Адамовы прегрешения. Я заставила себя взять одно из них в руку. Мои мысли всё ещё были заняты свободой, я лишь внушала себе любопытство в сторону плода. Терпение обращалось в талую воду, впадающую в заводь горячечных желаний. Я пыталась мысленно обрубить связь с мечтами Эскалибуром, но меч был неподвластен мне. Я самолично вооружилась Ахилловым щитом, чтобы отражать атаки докучливого рационализма. Мне так надоело продумывать логические стратегии. Я хотела испить эликсир ламмервайн, чтобы обогатить себя вечно юными клетками, которые не примут обветшалые рассуждения. Но мне было не дано вкусить нектар. Я безучастно смотрела на яблоко, ассимилируя себя с ним: такая же пленённая, сорванная с безопасного дендрария, ныне выдаваемая, как товар. Я впала в тяжёлую прострацию, в берега отравляющей меланхолии. Я не заметила, как фрукт соскользнул с моих рук. — Ой! Я запоздало попыталась поймать его, но вместо потерянной вещи я ухватила чужую миндальную ладонь. Смущение отразилось на мне ожогом. Я резко отдёрнула руку, воззрившись на златоглазого незнакомца, который поразил меня своей эстетикой. — Это твоё? — послышался его ребячливый голос, которому я вняла с неосознанной охотой. — Моё, — глуповато пробормотала я, не отрывая завороженный взгляд от иностранца, будто сошедшего с каламкари; это искусство зачастую носило мистифицированный оттенок, поэтому я видела в нём жителя пантеона. — Тогда ты будешь не против, если бенгальский принц окажет тебе честь и чуть-чуть откусит его? — спросил он с невозмутимой солнечной улыбкой. — В этой стране сегодня ужасно жарко. Я не успела возмутиться от поведения незнакомца, поскольку меня настигло странное оцепенение, когда он запрокинул сливовую макушку, отправив в рот румянное яблоко. Он походил на очаровательного Вакхоса, соблазнительно испивающего свежую сангрию, и я захмелела вместо него. Нахальный дезертир с Олимпа опустил жемчужную нить зубов на запретный плод, и я ощутила себя безрассудной Евой, свергнутой с дивного аработа. Впрочем, я совершенно не злилась на него за первородный грех; если мне доведётся коротать смертные деньки в компании земного Божества. Я запоздало ощутила себя глупой от того, что была так сумбурно запечатлена чужаком. Но… ведь с Алоисом у меня было так же. И он… принц? Серьёзно? Такой юный и инфантильный… — Эй! — закричал продавец, размахивая кулаками. — Не смей есть неоплаченный товар! — Товар, который покрыт червями? — огорошенно приподнял изящные брови принц, прокручивая наливчатое яблоко, в мякоти которого затесалась червоточина. Увлечённая своими мыслями, я даже не заметила паршивость фруктов. — Тебе стоит доплатить мне за то, что я проверил твой фрукт, и другим честным гражданам, которые были обмануты твоей безответственностью, — он привлёк внимание зевак. — Эй, добрые люди, не берите товары у этого продавца! — Прекрати сейчас же! — взревел мужчина, намереваясь наброситься на юношу. Но поднятая рука продавца была остановлена вторым индусом. Он напоминал эгиду Орихалка, который защищал Геркулеса в его опасных странствиях. Я обескураженно смотрела то на него, то на принца, боясь вторгнуться в их атмосферу. Но юноша сам обратил на меня взор золотых глаз — они были похожи на ископаемые из Офира. Я не знала, как вести себя с ним. И почему-то меня всё ещё пятнало жаром. Я затравленно прижала к сердцу плетённую корзину, в которую упали некоторые яблоки, будто пытаясь запрятать от его рентгеновского зрения бурное биение. Конфликт был улажен, поэтому мне предстояло завести со своим спасителем диалог. — Мне тоже заплатить Вам за то, что Вы продегустировали именно моё яблоко? — робко спросила я. Он недоумённо посмотрел на меня. Затем раздался звонкий, как школьный колокольчик, смех, и мне показалось, что душа принца освещена меноратом Хануки: столь светлой и сакральной она была. Я смутилась ещё больше, ощущая внутри сладкий смерч. Что со мной происходило? — Ха-ха, не стоит! Лучше съешь это, вспоминая обо мне, — надкусив другое яблоко, которое оказалось качественным, предложил он. Я не сразу приняла чужой дар. Мне хотелось надеть бармицу, чтобы скрыть карминное лицо, пылающее пожаром в джунглях. Мне не хотелось показывать явный интерес к нему, поэтому я начала обороняться строптивостью. Мои грифеливые брови изогнулись в ироничной манере. — А не слишком ли Вы наглый? — А ты не слишком благодарная, девушка с яблоками, — озадаченно покачал он головой, пристально оглядев меня. — Звучит двусмысленно, — смущённо поёжилась я, втиснувшись в свои личные фантазии. — Ха-ха, я говорил про те, что в корзине, — непринуждённо хихикнул молодой человек. — Такая глупая, но милая, прямо как мой братишка. — Я н-не глупая! — возмутилась я, пытаясь из обиды абстрагироваться от него. Я вспомнила о том, что другие сорта яблок стоили дороже рассмотренных мною; Алоис дал мне совсем немного средств. — Придётся взять что-нибудь другое. — Но твой господин расстроится. А счастье кхансамы заключается в счастье его повелителя, верно, Агни? — Да, мой принц, — подал спокойный голос высокий дворецкий. — Вот что: я помогу тебе! — торжественно объявил принц, на что я вздрогнула. — Прежде чем я вернусь в родную Индию, я должен показать себя хорошим человеком в другой стороне. Поэтому, девушка с яблоками, помолись Богине Кали за меня в знак благодарности. И пусть этот великовозрастный ребёнок обращался со мной, как с отроковицей, я испытала трепет от его слов, от того, как его обволакивающий бархатом голос сделал мне специфичный комплимент, от того, как мне на руки упали золотые кроны. И когда его мягкая ладонь одобрительно коснулась моих волос, запечатав в прикосновении прощание, я окончательно пала в короткую и непонятную нирвану. Он словно был дервишем, соблюдающим суфизм, который изучал окружающую плеромау, и остановился на том, что обучит меня дзену. Мне казалось, будто я побывала в австерии, где испила хиому. Было в нём нечто особенное, что я разглядела в первую секунду встречи. Почему мне хотелось думать о том, что он, как представитель Индии, поддерживающий полиаморические взгляды, забыл о своём серале ради меня? Хах, какая глупость. Что со мной не так? Его светлый и наивный взор напомнил мне об Алоисе, которым я так же очаровалась, ещё не зная о Его тёмной стороне. Может, этот принц тоже скрывал прение своей души? Я не могла уже ни во что верить. Но я была впечатлена его широкой улыбкой и тёплым взглядом. С трудом, одержимая детскими сантиментами, я рассталась с монетами, нагретыми его ласковой ладонью, и набрала нужные ингредиенты. Я похлопала свою щёку свободной рукой, чтобы стряхнуть румянец и прийти в себя. Я ускорила шаг, пытаясь окунуть свои мысли хотя бы в непроглядный туман, чтобы не задумываться о чём-то чётком. Голова тяжелела от анонимных мыслей, будто в ней покоилась скирда. Я мучилась из-за противоречивых чувств к Алоису, а теперь думаю о другом юноше, который предстал полной Его противоположностью. Я пыталась внушить себе, что к нему всего лишь тянется моя сирая натура; брошенная и обезличенная, я была падка на каждую ласку. Я привязывалась, как бродячая волчица, готовая послужить любому, кто подбросит мне кость, верной собакой. Не желая встречаться с людьми, я побрела в сторону поместья через лес. Прячась в густых кронах, напоминающих священные сикоморы. В чащобе витала мелодия тишины, успокаивающая звенящие нервы. Однако меня отвлекли знакомые голоса. Обойдя несколько стражников-деревьев, я притаилась за кустарником, увидев через ветки силуэт Клода и Ханны. Я была уверена, что за мной следила лишь Анафелоуз, в то время как Фаустус, как подобает второму фавору Алоиса, был обязан находиться рядом с ним. Подозревающее сердце учащённо забилось. Я не сводила с них глаз, нервно цепляясь ногтями в кору, стараясь не дышать. — Что ты задумал, Клод? — угрюмо спросила Ханна. Я впервые услышала, как её глас, завёрнутый в обёртку меццо-сопрано, понизился до пугающего контральто. — Тебя это не касается, — в такой же манере отрезал он. — Я чувствую твои тёмные намерения. Но в этот раз они направлены не на господина, а на… — Ханна выдержала паузу, — Аиду. Я ошеломлённо дёрнулась. Я помнила, как Клод недавно угрожал мне, но… что случилось на этот раз? Я больше не давала ему повод усомниться в моей верности. Я ощутила себя кальварией, изображавший распятие Христа: такая же холодная и застывшая, но живо передавая страдания мессии. Мне было страшно слушать их разговор дальше, но я не могла заставить себя уйти. Я слишком далеко зашла, а значит, не должна останавливаться.  — Ты, как никто другой, понимаешь, что она — главный источник отравления души Алоиса Транси. «Отравление души?», — недоумённо повторила я, не понимая, о чём идёт речь. Ногти крепче впились в кору древа. — Тебя так оскорбила недавняя пощёчина от господина? — насмешливо поинтересовалась Анафелоуз. Я снова впала в шок, не узнав в язвительной девушке замкнутую горничную. Ныне Ханна излучала дерзость феминистичной валькирии. — Я знаю, что она — Его исцеление. — Так говорит твоя мерзкая душа, осквернённая человеческими эмоциями, — презрительно оповестил он. — Как странно, что пустое орудие вроде тебя способно на такие жалкие чувства. «О чём он говорит? Почему называет её оружием? Это не похоже на типичную семейную ссору новобрачных», — напряжённо размышляла я, утяжеляя макушку различными теориями. Ханна молчала несколько секунд, а затем процедила сквозь зубы: — Я не позволю тебе причинить ей вред. Пока господин цветёт с ней, Аида будет под моей опекой. «Что…? Она хочет защищать меня? Да что здесь происходит?!», — металось подстреленной птицей в моей голове. И у этой пташки был подожжён на панике хвост. Она мучила себя, распаляя яростными ристаниями пожирающее пламя. Мне стало душно в собственной оболочке, которая даже покрылась горячим потом. — Тогда я избавлюсь сразу от вас двоих, — безапелляционно заявил Фаустус, от чего моё сердце, ужаснувшись, буйно трепыхнулось. — Ты всегда была бельмом на глазу. Кто такой Клод Фаустус? Почему он намерен истребить меня и Ханну? Бесконечные вопросы, упорно наслаивающиеся друг на друга, инвазировали меня чем-то безумным. Он был ящиком Пандоры, где скрывались проклятия, злые роки и сумрачные чудовища, рождённые в баснях. Он волк Фенрир, который окунёт мир в киямат? Эврином, пожирающий трупы? Аскалаф, ухаживающий за ядовитым садом Аида? У меня было столько мистических предположений, что я поспешно завершила перечисление бестиария — мне было слишком страшно однажды узнать, что одна из моих догадок оказалась верной. В Клоде всегда было нечто зловещее, но я не предполагала, что в нём настолько много демонов. А Ханна… куда она лезет? Почему беззащитная служанка готова противостоять чудовищу? Она самоубийца? Мне казалось, что паника и бесшумная истерия высосали из меня всю кровь, поскольку я тряслась и была вся бледной, что русла вен начали пугающе просвечиваться. Я едва содержала вопль, когда увидела, как Анафелоуз приняла боевую стойку. «Остановись! Что ты делаешь?!», — билось в моём разуме вторым сердцем, заменяя первое, которое желало трусливо остановиться. — Ты зря готовишься к битве, — равнодушно пробормотал Клод, разминая пальцы, облачённые в перчатки. Он безучастно огляделся. — Потому что сперва я уничтожу… Внезапно его речь оборвалась, а сам он исчез из моего поля зрения. Липкий ужас сковал в титановые тиски сердце. По наитию я села ещё ниже, полностью зарывшись в кусты, поэтому я с трудом различала сквозь бурые ветки и малахитовую листву, что происходит на фоне. Несмотря на дурную фокусировку, я продолжала рассеянно разглядывать местность, держа дыхание под замком. От недостатка кислорода моё лицо начало обретать синеватый оттенок, я чувствовала это. Напряжение медленно росло, обещая разодрать меня в клочья. — К-Клод! Я не успела отреагировать на неожиданное нападение, как уже оказалась поднятой и прижатой к дереву. Его широкая ладонь безжалостно сжимала моё горло. Янтарь глаз размылся, преобразовавшись в переливающийся пурпур, в котором маниакально сверкали кошачьи зрачки. Я задыхалась не столько от удушения, сколько от ледяного страха. — Подслушивать нехорошо, маленькая леди, — строго проговорил он. Помутневшие хрусталики глаз уже ничего не видели. Мои ноги, подобно шарнишным куклам, безвольно болтались на воздухе. — Но раз Вы успели всё услышать, тогда мне не придётся отвечать на Ваши вопросы. Не будем терять время. Меня резко тряхнуло. Заторможенный разум начал постепенно светлеть. Оживление отозвалось тупой болью в пояснице. Очнулась я уже на земле, а передо мной воинственно возвышалась Ханна, позади которой стоял раздражённый Клод. Адреналин зашкаливал, взрывая индикатор, и кровь ошеломительно билась в виски. — Ханна… — он произнёс её имя с отвращением, словно пытаясь метаморфозировать его в ритуальный кинжал, чтобы, резко вытащив из ножен, всадить его в женское сердце. — Ты знаешь о своём поражении. Если ещё хочешь заботиться о господине, уйди в сторону. Но Ханна осталась на месте. Её миниатюрная и изящная длань рывком сорвала повязку с глаз. Правый, обрамлённый пушком угольных ресниц, резко открылся, продемонстрировав моему взору не привычную чаоритовую радужку. Мои губы онемели, однако я пыталась что-то сказать, что-то спросить. Но всё это утонуло во мраке фобоса, когда девушка уверенно повернулась к своему оппоненту, остервенело сжимая кулаки. Валькирия и Оркус, дарующий живым смерть. — Я не сдвинусь с места, Клод Фаустус.