Бабочка под стеклом

Клод ринулся в мою сторону, подобно обсидиановому пардусу. Моё сердце, кристаллизовавшись в глетчер, вспыхнуло пучком агонии. Однако Ханна успела впиться крючками пальцев в его плечи, и, раскрутив в смертоносном торнадо тело оппонента, отбросила его на несколько метров. Я ошалело ловила ртом тяжёлый воздух, смердящий страшной сечей. Клод, совершив несколько переворотов в воздухе, несмотря на скоропалительный полёт, мягко приземлился ногами в ствол дерева. Он по-кошачьи отпружинил, снова оказавшись на земле. Несколько секунд они с Анафелоуз обменивались напряжёнными взглядами, в которых витали перуны могучего Зевса. Фаустус изысканно заправил выбившуюся прядь вороньих волос за ухо. — Ты ведь понимаешь, что я только разогреваюсь? — осведомил он свою соперницу, попутно поправляя очки. — Когда начну сражаться в полную силу, ты умрёшь. — В данный момент я могу умереть лишь от скуки, принесённой твоими затянутыми речами, — не растерявшись, оскоблилась Ханна. Я затаила дыхание после её слов. Она выглядела, как Пентесилия, царица амазонок. Это был вызов, который Клод без колебаний принял. Через несколько секунд, расправив пиджак, он вытащил оттуда столовое серебро, и в нашу сторону, как целая армада, полетела ножевая очередь. Я вскрикнула. Ханна торопливо подхватила меня на руки и, развернувшись так, чтобы принять на себя возможные удары, отпрыгнула вместе со мной в сторону. Куверты, подобно сюрикенам, вписались в кору, местами содрав её, точно скобелем. Я судорожно уткнулась лицом в грудь Ханны, но краем глаза заметила, что её подол частично порван. Паника нарастала. Она почувствовала, как я затряслась сильнее, и крепче обняла меня. От неё исходило тепло летнего луга, на который я мечтала попасть, когда выберусь на свободу, и пахла она шлейфом девственных эдельвейсов, которые благословлены цвести в родной светлице — никто и никогда не сорвёт их в этом изумрудном гарнизоне. Но на сантименты не осталось времени. Ханна нашла некий редут, где схоронила меня от ближних и дальних атак, а сама заняла боевую позицию. Клод не заставил себя долго ждать; пунктуальный до костяка, он не давал Анафелоуз оправиться после ударов. Я наблюдала за их неравным сражением с бруствера, подмечая, что Ханна успевает только обороняться. Она попыталась схватить его за шею, но он ловко перехватил её мимозно-тонкую руку. Служанка ошеломлённо вздохнула, когда он грубо нагнул её, заставив слиться с землёй. Я горела желанием помочь ей, но понимала, что буду лишь обузой в этой нечеловеческой баталии. — Ты создана для хранения оружия, но не для самих сражений, — презрительно протянул Клод. Едкое замечание Фаустуса, по всей видимости, пробудило дух Немезиды в Ханне. Она собрала всю волю в кулак и оттолкнула его руку, поднявшись на ноги со скоростью гепарда. Она закружилась сине-белым вихрем, взмах длинной и тугой ларимаровой косы хлестнул дворецкого по щеке. Но, быстро оправившись от незатейливой пощёчины, он захватил её волосы, притянув за них владелицу. Клод без труда поднял женское тело, словно оно предстало лебединым пером, и бросил его к дереву. Анафелоуз не смогла повторить акробатический трюк Фаустуса, поэтому, ударившись поясницей, стекала вниз, как акварельный мазок на влажном мольберте. Я испуганно сомкнула веки, переняв её люмбаго. А когда я открыла глаза, надо мной возвысилась сама Смерть, одетая в чёрный-чёрный фрак, и её глаза сияли холодным златом, которое погубило немало фрегатов и людских душ. Я не успела опомниться, как позади него послышался мощный хруст. Клод тут же нагнулся, избежав удара тоненького деревца, которое с корнем вырвала Ханна, орудуя им, как саблей. Она совершила ещё несколько яростных выпадов, которые Фаустуса успешно обогнул, и в конце концов, подпрыгнув фидиппусом, он разрубил напополам ладонью её оборону. Оставшись без инвентаря, Ханна поспешила прикрыть меня собой. Увернувшись от удара ногой Клода, который бесцеремонно целился в голову, она упала рядом со мной. Фаустус незамедлительно оказался рядом, и его рука, модифицировавшись до острой хелицеры, рассекла губу Анафелоуз. Её измождённый лик развернулся от ударной волны ко мне. Я с сочувствием смотрела на то, как рубиновые капли беззвучно падали на белые лилии, пятная их венечный наряд стигмой жестокости. Клод схватил обессиленную девушку за грудки, возвысив над собой, как потрёпанное игралище. — Перестань мешать мне, — процедил он, сверкнув пугающим неоном глаз в разрезе хищнических век. — Никогда, — я чувствовала, как она слабо улыбается сквозь боль, глотая металлический привкус. — Тебе не понять, в чём заключается наше истинное счастье. Клод бездвижно смотрел на неё несколько секунд. В его глазах свернулось запёкшейся кровью желание свернуть ей шею. Он отбросил девичье тело, как ненужный скарб, и исчез, оставив после себя в чаще аккорды тишины и паутину, на которой устроил бабочковое брашно ненасытный паук. Я не знала, что мне делать: броситься к раненной Анафелоуз или бежать подальше от неё. Я была в пароксизме отчаяния. Водоворот новых событий беспощадно сломал мне коленные чашечки, грубо опустив на землю, орошённой кровью. Внутри меня произошёл катаклизм, который мешал спокойно дышать и думать. Но я понимала, что кто-то из нас должен разрушить гнетущую тишину, расставив точки там, где стояли неизвестные многоточия. Я пыталась собраться с духом, но вскрытие тайны недобро будоражило. Иногда лучше жить в паутине лжи. Но, глядя на паука, который со зверским аппетитом пережёвывал внутренности конвульсивной бабочки, я ощутила дикий озноб. Нет, мне нужна сермяжная правда, какой бы она ни была. — Кто вы…? — всхлипнула я, потряхиваемая будто приступом лихоманки. Леска безмолвия между нами продолжала тянуться, приближаясь к моему пульсирующему горлу. Я задышала чаще, алчно втягивая прощальный кислород перед тем, как она разрежет напряжением трахею. — То, чего так боятся люди, — загадочно промолвила она сквозь тяжёлое дыхание. Прошло всего лишь несколько секунд молчания, но мне казалось, будто я пропустила в ожидании все сезоны. — Существа, живущие во тьме и питающиеся человеческими душами. Оживший кошмар, выбравшийся из подземного царства Аида. Мы — демоны. Я подавилась воздухом. Я не могла построить в своей голове хорду, которая соединила бы кривые линии её повествования. В душе разверзалась Фимбулвинтер, и волколаки по очереди проглотили месяц и луну, оповещая о приближении душевного Рагнарёка, где мне не осветят путь к истине. Я блуждала в собственном гроте иллюзий, вслепую пытаясь нащупать ту правду, в которую мне захочется поверить. — Невозможно… — сломленно сорвалось с моих искусанных губ. Но тогда всё встаёт на свои места: вот почему Алоис так часто говорил о демонах. Это были не его кошмарные сны. Он знал об их реальном существовании. — Ты видела всё сама, Аида, — более спокойно сказала Ханна, добавив смягчённым тоном, будто её заскорузлый голос обмазали пчелиным мёдом, порушив корку: — Но ты не должна бояться меня. Я на твоей стороне. Я всё ещё не могла поверить в происходящее. Боковое зрение отметило её плавные движения ко мне и прямой взгляд, на который я не решалась ответить взаимностью. Меня будто канительно вскрывали ланцетом, прокладывая в залежавшиеся органы более усовершенствованные, эволюционировавшие под нынешнее время, в котором моё сопротивляющееся сознание могло атрофироваться. «Не бояться…?», — подумала я, вспомнив обо всех прочитанных книгах. И в «Старшей Эдде», и в «Илиаде» Гомера демоны были настолько кровожадными существами, что от их описания рдели сухие строки почившим закатом. Если они помогали людям, то лишь для того, чтобы позабавиться перед трапезой, любуясь их глупым доверием. Гротескные и карикатурные, они устраивали увеселительные карнавалы доброты, где жертва добровольно шла в их пылающую пасть, не замечая ожогов и волдырей, заходящихся сукровицей. И пусть Ханна не выглядела, как чудовища из мифологии, но… на то она и демон, чтобы усыпить мою бдительность своей натужно-цветочной хрупкостью. — Ты хочешь поглотить мою душу…? — напрямую спросила я, не видя смысла уподобляться её игре — так я быстрее оборву её театр. Она сперва молчала, внимательно разглядывая меня. А затем её уста сложились в нежнейшую, словно обласканную ручным морем и душистой сиренью, улыбку. Должно быть, именно ею она сгубила множество жизней. Но я вспоминала о жутких повестях Аида и о пути Данте по Лимбу, навлекая на себя цинизм. — У тебя прекрасная душа, но всё, что я хочу сделать с ней — защищать до конца твоих дней или своего века. «Что за бред?», — подумала я, недоверчиво оглядывая её. Наверняка это очередная ловушка. Сладкие путы птифура, в которые залезет лишь нищий ребёнок, жаждущий познать все кондитерские мира. Со мной такой фортель не пройдёт, я уже выросла из стадии губительной алчбы, которая приведёт мышь в капкан. Но я согласилась из брезгливо-неприязненного любопытства поддерживать с ней диалог. — Чем я так особенна для тебя? Ты ведь всегда смотрела на меня волком и… — Так было только вначале, когда я не знала, чего ожидать от тебя, — перебила меня Анафелоуз. — Но, когда я заметила, как господин расцветает с тобой и как ты смотришь на Него влюблённым взором, я пропиталась к тебе симпатией. Я живу ради Его счастья, поэтому тот, кто дорог ему — мой союзник. И я сделаю всё, чтобы сберечь вашу связь. А ведь… я совсем забыла о её союзе с Алоисом. Позволил бы себе адекватный демон терпеть унижения от жалкого человека? Только для того, чтобы исполнить какой-то план, но… в тех же эпических «Миниадах» говорилось, что главный порок демонов — их гордость. Они настолько пестуют её, что съедят каждого, кто посягнётся оскорбить её. А может, я читала вовсе не о тех демонах, которые ныне населяют нашу планету? Вырвавшись из западни фолиантных стереотипов, они начали проявлять новую тактику для того, чтобы искусить человека, которого можно было легко прогнуть непредсказуемостью. — Но… разве демоны не живут душами людей? — робко спросила я, желая услышать её версию. — Разве это не бесчувственные существа, которых интересует лишь чужая смерть? Ты говоришь не как демон. Так кто ты? — Я уже сказала тебе, кто я, Аида, — терпеливо ответила Анафелоуз. — Демоны сплетены из лицемерия, но один человек, чью душу я поглотила, оставил во мне свой след, который стёр стигматы демонического безразличия. Я уже не знала, чему верить. Она говорила так убедительно, что мой скептицизм, сопротивляясь, распарывал кожу о край топки крематория, где горело неверие. Демоническая махинация или она действительно святая Тереза, попавшая не по своей воли в чужую сущность? Или падший ангел, низвергнутый с небес, но сохранивший Божью доброту? Я запуталась. Голова гудела взбешёным осиным роем, куда вторглись существа иного племени. Во что мне теперь верить? И кому? Почему мне суждено вязнуть в этом блато непонимания? — Но… Алоис так жестоко с тобой обращается… — Господин не виноват, — миролюбиво отозвалась она, сияя молитвенным щитом Богородицы Мадонны. Я воочию увидела этот ошеломительный свет. Сомнения начали рассеиваться. — Я долго наблюдала за людьми, чтобы понять, что тяжкое прошлое долгое время преследует их, заставляя делать необдуманные поступки. Господину нужны любовь и терпение, чтобы преодолеть этот отрезок времени. Лишь ты в силах помочь ему. Я чувствую, что у тебя есть к Нему чувства. Я напряжённо опустила взгляд. Если она способна видеть глубже, меня одолеет смута; как глупо питать тёплые чувства к палачу, который на рассвете лишит тебя головы. И всё же… этот чёртов стокгольмский синдром настиг и меня, распространяясь, как вирус. Отвратительно признавать, но я, кажется, романтизировала абьюз, как закомплексованная трактирная девка, которая за свою куртизанскую жизнь, овеянную рыбьей требухой, навряд ли встретит ещё раз того, кто согласится содержать её и иногда воспринимать, как живого человека. Я хваталась за насильника, как за единственный шанс выбраться наружу из затхлой пещеры страданий. — Может быть… — поколебавшись, туманно пробурчала я. — Но Алоис делает всё, чтобы уничтожить их. Свет гаснет, когда заканчивается энергия, а тьма может остаться навечно, ей не нужна подпитка. Каждый раз, когда Он причиняет мне боль, лампочки в моей душе начинают меркнуть. Когда-нибудь там станет совсем темно, понимаешь? Я не знаю, как мне поступать, чтобы пробудить в Нём добро. — Терпение и время, Аида, — спокойно улыбнулась она, подобно мудрецу, который постиг все азы и космические миры спустя столетия. — Демоны способны смотреть вглубь. И в душе своего хозяина я вижу робкие движения света, которые однажды обретут решимость, как только ты уверенно поведёшь их за руку к выходу из тоннеля. Я не хотела больше говорить о Нём, поэтому сложила крылья своих пламенных тирад, позволив лесной тиши поглотить нас. Алоис ныне представлял второстепенную проблему, поскольку мне всё же удалось частично приручить электрического цербера, который больше не кусается гальваническим током. Но мысли-ламинарии о Клоде и его паучьих намерениях туже стискивали мою голову. Приток крови мешал воздыхать. Тугой корсет мира намеревался устроить геноцид, если я сейчас же не узнаю о своей дальнейшей судьбе. Однако меня по-прежнему трясло при осознании того, что я получу ответ. Даже если человек знает всё наперёд, он всё равно надеется на положительный исход, и он умирает в эндогенной депрессии так, словно не видел знаков и не слышал под ухом дурные прогнозы. Но Алоис однажды сказал: «Если от незнания приходит сон, то только вечный». — А Клод… он… убьёт нас, верно? Ханна посмотрела в мои глаза, полные жирного блеска безысходности и тлена, который стягивал глотку гарротой, и тихо вздохнула: — Забудь о нём. Он не тронет тебя, пока я слежу за тобой. — Но он сильнее, — издала я тусклый всхлип. — Силён тот, кто умеет любить. — Это не аргумент, — я начала злиться на её духовные речи, которые совершенно не вписывались в данную ситуация. Это всё равно что сказать в лоне нищеты: «Бог поможет». Но деньги не свалятся с небес. Я не принадлежала к касте афеев, но понимала, что в некоторых сферах требуется приложить собственные усилия для достижения цели. — Доверься мне, Аида, — она накрыла смуглой ладонью мою, восковую и гладкую, как у нежити. Я истерично отдёрнула руку, ведомая сейчас ужасной паникой. Мой голос сорвался на хриплый крик, напоминающий предсмертные стоны морозной вьюги, которую сметал невозмутимый апрель. — Я слышу только слова, но не вижу действия, которые бы успокоили меня! Где гарантия того, что мы выживем? Ханна понимающе наблюдала за моими истериками, и это удивляло меня. В ней действительно было нечто сверхъестественное; люди слабы и довольствуются стадным инстинктом, поэтому рыдают от страха вместе, другие втайне жалуются своим психиатрам, а она оставалась невозмутимой, как древний монолит, и даже ободряюще улыбалась мне. Настоящая Дева Мария, воспитавшая человеческое спасение. Может, Ханна была именно её реинкарнацией, свергнутой в Преисподнюю за постыдную веру в деспотичных людей? — Здесь есть ещё демоны, которые могут помочь нам в противостоянии. — Ещё демоны? — мои глаза едва не вылезли из орбит. Сердце гулко застучало. — Да сколько же вас?! Тройняшки тоже…? Ханна промолчала. Я поняла, что в этом некропольном затишье кроется согласие. Я не знала, сколько ещё внутри меня изовьётся междометий на все раскрывшиеся факты. Всё это время я жила под одной крышей с демонами, которые питали голод по людским душам. Возможно, даже по моей. Мир перевернулся. Я не представляла себе, как вернусь обратно в поместье, где мне предстоит работать с чудовищем, которое алчет изжить меня, с падшим ангелом, который рушит демонический баланс, и с тремя импами, в чьих ежедневных перешёптываниях я буду слышать угрозы и сглатывания слюней. У меня больше не было сил выражать отповеди, поэтому я просто заметила вслух: — Значит, ты вовсе не теряла глаза… Но почему не откроешь второй? — Регенерация демонов велика, но и у неё есть свои ограничения, — поучительно объяснила Ханна. — Мне нужен был хотя бы один глаз, чтобы лучше ориентироваться, поэтому прошлой ночью я извлекла его из мёртвого мужчины. Мы можем пересаживать себе органы чувств других людей. «Извлекла из трупа… Она носит чужой глаз… Вот почему он другого цвета…», — эти мысли скручивали мой желудок в узел. Теперь я страшилась посмотреть в чужое око. Я боялась увидеть в его отражении горничную, снявшую свой маскарад; в книжных маргиналиях демоны выглядели хуже, чем гидры. — Ты… убила его? Заметив застывший ужас в моих зрачках, Ханна поспешила успокоить меня. — У меня больше нет интереса лишать жизни людей. Он был самоубийцей. Я поглотила его глаз и душу. «Вот как…», — вздохнула почти с облегчением я. Рассказ всё равно был достоин оказаться в хоррорной индустрии, но это звучало лучше, чем бессмысленная гекатомба. И всё же когда-то она, по всей видимости, устраивала кровавые терроры. Возможно, приманивала наивных пилигримов своей очаровательной улыбкой, разящей трупным ликорисом. Мне было тяжело высвободить оккупированный рассудок от страха перед ней, хоть я и понимала, что сейчас она другая. Я верила ей. И сейчас мне следовало объединиться с ней, чтобы противостоять одному врагу. — Хорошо… — я испустила смиренный вздох, прощупывая шёлковую траву в поисках её потерянной марли. — Давай я помогу тебе сделать повязку. Она согласно кивнула, повернувшись ко мне спиной, и приподняла густую копну волос. Я аккуратно накрыла её глаза повязкой, закрепив марлю в области загривка. По окончанию операции Анафелоуз опустила красивые пушистые пряди, в которые мне хотелось трепетно зарыться, как ребёнку в тополиный пух. — Вот так, — проговорила я, чтобы снова не упасть в душный ковёр тишины, который свернёт и не выпустит из смертельных объятий. Мне стало спокойно с Ханной, когда мы построили мост взаимопонимания. И зимовье в душе начало постепенно исчезать, на прощание взмахивая льняными косами. Метель сгорела в масленичном огне, согревая наши тела и, возможно, даже сердца. Я не знала точно. У меня всё ещё были смешанные эмоции, но первенство одерживало доверие. — У тебя добрая душа, — вдруг произнесла ласково Ханна. Я испытала стыд. Не в мою пользу будет открывать сундук со страшными откровениями, которые могли бы занять место в склепных байках, но после её слов я не могла молчать. — Я бы не сказала, — скорбно выдохнула я, собираясь с духом. — Во время наказаний… иногда мне было настолько больно, что я хотела, чтобы ты оказалась на моём месте… Знаю, звучит жестоко, но… — Всё хорошо, — резко перебила она. — Когда человеку очень больно, его мысли находятся под аффектом. Кроме того, ты проявила со мной честность, а это очень редкое и ценное качество для человека. Её слова коснулись меня лепестком плетистого шиповника и белоснежного пера серафима. Мне хотелось отрицать, что это успешное творение Тектона принадлежало к демонической диаспоре. Если бы кто-то назвал вслух её расу, я бы опровергла это, как сумасшедшая. Потому что она не могла стоять на одной ступени с Фаустусом; он стоял на горящем поезде, который уносит будущих покойников на призрачный остров Антилию, а Ханна дислоцировалась в Эдеме, где за её спиной распускались цвета в нежном розарии. Она не могла быть такой же, как он. Эта мысль просто губила меня, мучила своей неправильностью. Но ведь мир сам по себе неправилен. Так почему я удивляюсь? Главное в нём — найти предназначение, свой фатум, который будет верным именно для тебя и твоих близких. Не сдержавшись, я подошла ближе к Анафелоуз и, привстав на цыпочки, несмело огладила ладонью её бархатную щёку. Я не знала, зачем это делаю и откуда у меня пробудилось такое порочное желание. Может, я просто разучилась скромно благодарить тех, кто был добр ко мне? Ведь подобных людей было ничтожное количество, поэтому с годами я могла утратить навык. — Ты слишком идеальна для демона, — произнесли одухотворённо мои уста, как признание в весной любви и лебединой преданности. Румянец, возникший на щеках Ханны, не скрыла даже тёмная кожа. Я и сама запоздало смутилась, благоразумно отстранившись от неё и запрятав свои горящие руки за спину. Она была слишком тёплой. Даже просто касаясь её подушечками пальцев, можно было прогреться, как от домашнего камина. Она совершенно не обжигала. Ханна застенчиво улыбнулась, привычно сковав руки в замок возле внутренней стороны бедра, и тихо сказала: — Нам пора в поместье. Я бодро последовала за ней, но с приближением к усадьбе меня начали атаковать сумрачные мысли. А что, если мы всё-таки когда-нибудь попадём на Вигрид, где произошли основные события Рагнарёка? Меня не пугали ни великан Хрюм, ни яростные ётуны, ни потоп, прошедший через царство Хель. Потому что один Клод, являющийся чем-то совершенным среди этих отбросов, олицетворял их силы. Я была уверена в этом. Он вселял в меня настоящий первобытный ужас. Я задумалась о своей судьбе, которая могла обрести трагический оттенок. Я замерла. Ханна остановилась вместе со мной и обернулась. На самом деле меня волновало много вопросов: как я отравляю душу Алоиса, кто из них охотится за ней, как они все попали к Транси, почему Ханна является оружием и всё в подобном духе. Но на данный момент меня больше волновала собственная жизнь. В её выражении лица сквозило понимание, будто она уже прочитала мои мысли, но я посчитала нужным озвучить свою просьбу вслух. — Ханна… — оробело позвала я её, чтобы убедиться в том, что она внимательно слушает меня. — Обещай мне, что если со мной что-то случится, именно ты поглотишь мою душу, — мне казалось, что я прошу о чём-то интимном или невозможном — настолько мне было трудно срывать с горла потресканные бусинки слов. Она улыбнулась со светлой печалью, словно зная наперёд события, в которые я не хотела бы верить. — Я не хочу отдавать её кому-то, кроме тебя