Бабочка под стеклом

В моей груди вился мистраль, пока мы поддерживали электрический зрительный контакт. Я не могла поверить в то, что осмелилась противостоять Его тираническому мироощущению. Я наконец-то сбросила с себя обветшалую шкуру угнетённого кафра и, выбравшись из кишлака, который прятал меня от суровой зимы, призванной Алоисом, стала бороться за свои права. Но я понимала, что мне не удалось бы перейти данную черту без Ханны; её доблесть передалась мне, поэтому, взяв на себя ответственность за неё, я пообещала себе не уходить с этого ратного поля. Однако мне всё ещё был присущ страх перед Ним. Огненная стихия, гуру которой являлся Алоис, теперь не ласкала, а обжигала мои ладони, вскрывая рубцы и расчерчивая новые шрамы. «Во время борьбы всегда будет больно», — напоминала себе я, пытаясь стряхнуть со своего характера эскапизм. — Не тебе учить меня манерам! — с Его уст сорвался почти что собачий лай, овеянный беспричинной агрессией. — Ты не знаешь, что у неё на уме! — У неё на уме — Вы… Натура бретера, развивающаяся в Нём, отчаянно рвалась наружу, привлекая венец славы на себя. Он же теперь видел во мне бурбона, который обесценивает Его личные чувства. Мы снова стояли на разных баррикадах: Он был приверженцем сенсуальности, а я рассуждала рационально, поэтому не могла так просто пойти Ему на уступку. Между нами. Была демаркационная линия, но она не соединялась. — Но не у тебя! — Он осуществил батман, чтобы выбить у меня аргументы, давя на жалость. Типичный сценарий, но даже сейчас я сочувствовала Ему, параллельно пытаясь отражать атаку мнимым равнодушием. — Я всё время пытаюсь добиться твоей любви, а ты отвергаешь меня, выбирая других. Ты ведь не нужна никому из них, кроме меня. Слишком много ненужных слов. Слишком много беспочвенных упрёков. Слишком много «слишком», которые создают патовые ситуации в наших взаимоотношениях. Резерв моего терпения совсем иссох, как мираж при ближнем созерцании. Я пыталась держаться изо всех сил, но дамбу прорвало; я выплеснула накопленную лаву гнева на Него. — У Вас неправильное восприятие любви! — закричала я, заливаясь удушливой мореной. — Унижениями Вы не добьётесь от меня ответных чувств! Влюблённые не обрезают крылья другим, а помогают их отращивать, давая выбор своему партнёру; если есть любовь, он останется рядом, а не выберет свободу. Между нами повисла вервь дистресса. Когда я выговорилась, фибры моей души скинули валун недосказанности, обретя таларии, рождающие беззаботный полёт. Но мне было суждено скоропалительно опуститься вниз под тяжёлой дланью Алоиса. Его глаза горели неприязнью, отвращением, гневом, любовью и эйфорией — но не ненавистью. Казалось, что Он не может питать это чувство ко мне. Но сейчас, когда Его понуро опущенный лик поднялся, я начала сомневаться в своей безопасности. Все мои привилегии разом обратились в труху моими же неосторожными словами. Кто заставил меня быть до губительности откровенной? — Значит, всё это время ты обманывала меня, говоря о любви? Его голос заледенел. Персты, покрытые белизной, образовали дрожащий кулак. Я впала в состояние дистурбеда. Мой взгляд растерянно метался по комнате. Я выкопала самой себе могилу. Я хотела, чтобы моя честность привела нас к пацифизму, но в итоге я развязала войну. — Я не знаю, что испытываю к Вам… — призналась робко я, больше не видя смысла лгать. Мой единственный выход — привести озвученные предложения в порядок своим красноречием. — Когда Вы нежны со мной, я счастлива, — чтобы доказать Ему подлинность своих слов, я вдохновлённо придала ладони к сердцу, а затем горестно опустила их, предоставляя нужную атмосферу диалога. — Но когда Вы проявляете эгоизм, я хочу сбежать от Вас. Мне хочется той любви, о которой пишут в книгах… хотя бы немного… я хочу определённости, а не метания из стороны в сторону. Однако я ни в чём не соврала. И даже не приукрасила правду. Я действительно когда-то видела с Ним своё будущее, но Его тёмная душа навлекла на меня проклятие, лишившее чистой любви. И даже несмотря на обиды и принесённые увечья… в глубине души я хотела думать, что нашу гавань ещё можно спасти от инквизиторского пожара. О прошлом не сожалеют, но, если есть шанс реставрировать его, ты будешь тосковать без попыток. — Твоя вина в том, что у нас ничего не получается! — наперекор мне взревел Алоис, всё ещё отказываясь принимать мою точку зрения. Он, как и я, экспрессивно жестикулировал, прокладывая руки к груди. — Я держу тебя взаперти, чтобы навечно привязать к себе, потому что я всегда хочу быть рядом с тобой. Потому что, вкусив свободу, ты променяешь меня на неё. Ведь ты такая же, как и все! Я понимала, что это игра в одни ворота. Алоис слеп, а я, возможно, ношу запылённые очки, сквозь стекло которых вижу мир в оттенках Помпадур. Мы несовместимы. Мы отказываемся слушать друг друга. Мы как ножницы и шёлк, встреча которых принесёт одному из нас мучительную смерть. Инквизитор не сможет принять чары ведьмы. Ведьма не сможет быть вечно привязанной к столбу. У меня не осталось сил на поддержание конфликта. Я не знала, что говорить. Я признала своё поражение и просто высказала своё мнение, зная наперёд, что оно не коснётся Его души: — Всем людям нужно немного личное пространство. Это не значит, что я сбегу от Вас. Разве Вы не понимаете? Я подняла на Него глаза, полные горечи, но Он не стал заглушать мою боль; лишь добавил в костёр, разделяющий нас, больше масла и древесины. Передо мной всё застлало огнём. Я видела лишь оранжево-алые блики и слышала сквозь треск стихии Его утробный и обиженный рык. — Нет, не понимаю! Это были Его последние слова перед тем, как я получила отрезвляющую пощёчину. После звонкого удара массивная дверь закрылась за мной. Я вновь оказалась в сыром закутке, овеянной тьмой Морфея, но, к сожалению, уже без сна. Я сломлено упала на колени и впервые за долгое время зарыдала, как потерянное и избитое дитя. Я не проливала слёзы всего лишь пару дней, но, привыкнув к безоблачным временам, я успела доверчивость позабыть о том, что мне ещё подвластна данная слабость. Я оплакивала свою судьбу, свою свободу, свой выбор и наши отношения. На душе воцарился молодик, в который эклиптическая длина луны стала равна солнцу, но в моём случае это затмение обещало быть не временным. Я обняла себя озябшими руками, нагнувшись так, что у меня хрустнул от напряжения позвонок. Мне было так больно, что я хотела сделать себе ещё больнее, чтобы завершить цикл нечеловеческих мук. — Аида, зачем? — за дверью послышался тихий голос Ханны; он просочился сквозь щель, как долгожданный луч солнца, поэтому я рефлекторно прижалась к тверди, пытаясь отнять его природное тепло. — У вас с господином было всё так хорошо, но вы испортили отношения из-за меня. Я нахмурилась, на миг отстранившись от двери, будто больше не желая чувствовать плоть разочаровавшей меня Анафелоуз. Меня одолевали антиномические чувства. Сопоставляя все факты, я пришла к выводу, что во всём виноват Клод; если бы не его кровожадность, мы бы не попали в эту ситуация. Но и Ханна тоже сыграла свою роль: поразив меня своим простодушием, она вынудила меня попрать свои принципы отчуждения; если бы она оставалась замкнутой, я бы, наверное, не вступилась за неё. Дошла и моя очередь — я сама виновата в собственной глупости; Ханна — демон, а я всё равно зачем-то полезла оказывать ей бесполезную помощь, когда она самолично попросила меня придерживаться пренебрежения. А потом всё встало на свои места — во всём виноват Алоис. За то, что Он родился таким. — Ханна, для меня есть кое-что поважнее любви — это чувство собственного достоинства, — хмуро оповестила я, наконец-то приняв ослепительную истину. — Я не хочу любить тирана. — Тогда твои чувства слабее любви. Когда ты любишь человека, тебе безразлично, что доставляет ему радость — лишь бы она была. И если господин счастлив, избивая нерадивую служанку вроде меня, то… — Бред! — строптиво рявкнула я. — Немыслимо! Не хочу даже представлять себе, что я буду с таким человеком! Невозможно смириться с неоправданной жестокостью по отношению к невинному существу. — Ты ведь знаешь, что раны быстро заживают на мне, — продолжала настаивать на своей мирной идеологии Анафелоуз. — Но боль в сердце остаётся на всю жизнь. Это люди, у которых короткий век, иногда спешат всё забыть. А ты демон, который будет вечно хранить болезненную память. Ты владеешь временем, и это твоё проклятие, а люди не владеют им, поэтому они так печальны, поскольку не представляют, что их ждёт, — я устало прильнула обратно к двери, словно пережив анабасис, глядя на тёмный потолок — Он отражал душу Алоиса Транси. Всё здесь напоминало о Нём, давя на меня сплином и кровавым терном. Я хотела отвлечься от Него хотя бы в своей одиночной камере, пока не настал час расплаты, поэтому перевела тему. Я хотела просто болтать ни о чём, чтобы забыться, как за кружкой эля в доброй таверне. — Что лучше, Ханна: иметь время или его отсутствие? — Человек прекрасен в своей скоротечной жизни: вы спешите любить и торопитесь повзрослеть, но некоторые из вас сохраняют инфантильность, и такие люди не подвластны времени. Факт в том, что, несмотря на короткий срок, ваше выживание выглядит особенным. Демону некуда спешить, поэтому он апатичен. А люди торопятся накопить самые яркие воспоминания, другие же проявляют храбрость, никуда не спеша. За этой многообразной борьбой всегда увлекательно наблюдать. Она говорила это под ражем, и я невольно заслушалась, перенимая её чувствования. Мелодичный голос девушки исцелял панацеей от безнадёжности в этих тесных стенах. Мне почему-то было лестно ставить себя на место людей, о которых она говорит. Я хотела бы быть хоть кем-то из них. Ведь я была уверена, что среди двух типов я была третьим — застывшим и потерянным во времени: призрак, обладающий физическим телом. Таких изгоев, как правило, презирает сам мир. — Значит, мы не настолько жалкие для вас, хах… — по-доброму, с шутливой горделивостью усмехнулась я. — Удивительно, когда существа иных рас могут спокойно общаться друг с другом. Нет, это ты удивительная, Ханна, — призналась смущённо я, снова впав в какую-то иррациональную грусть. — Если честно, разговоры с тобой успокаивают меня. Мне так стыдно, что раньше я не позволяла себе заступаться за тебя. — Беспокойся об этом в последнюю очередь, Аида, — настоятельно порекомендовала она, и даже сквозь стену я увидела её очередную улыбку, носящую тёплый кашемировый шов. Святая Мария, которой не место в этом поместье. Я бы даже не пустила её на землю, а берегла возле божественного трона. Какой глупец выпустил её на растерзание людям? — Нет, — строго проговорила я, мотнув головой, отказываясь принимать возражения. — Теперь я буду защищать тебя так же, как и ты меня. Мы ведь подруги, верно, Ханна? Между нами воцарилось короткое молчание. Анафелоуз будто размышляла над моими словами. По всей видимости, я первая, кто осмелился предложил ей дружбу. Это было так самонадеянно с моей стороны… Но в тот момент я и не думала об этом, возвращать слова было поздно, я и так слишком много глупила с ней. — Если ты этого хочешь… — скромно произнесла она; капелька её сказочного и животворного гласа будто упала в моё горло, утолив пустынную жажду. Я была так рада услышать это. Всё-таки в мире существовал баланс инь и янь, в котором тёмное и светлое не затмевали друг друга. — Глупо, наверное, со стороны жалкого смертного просить о дружбе демона, да? — несмотря на её ответ, я иронично усмехнулась, не веря в своё крохотное счастье. — Нет, — незамедлительно поступил ответ, в котором была сокрыта родительская улыбка. — Мне никто раньше не предлагал дружить. — Я покажу, как это здорово, если ты не против, — с жаром пообещала я, ощутив внезапное желание примостить ладонь на дверь. Может быть, наши руки соприкоснулись, потому что следом я почувствовала боголепное тепло. Затем меня резко обдало холодом. Я услышала поспешно удаляющиеся шаги, поэтому отдёрнула по наитию промёрзшую ладонь. Меня посетило чувство буйной тревоги. — Тебе не стыдно за своё мерзкое поведение? Мой мир застыл и поплыл горячим воском по телу, вакуумно поглощая все звуки и ощущения. Холодным оловом взгляда скольжу по двери, за которой теперь стоит мой мучитель. Спокойствие разошлось по швам, как холстина неба, захваченного апокалиптическим штормом. Забытая ненависть загорелась усовершенствованным пряным пламенем. Почему-то я испытывала мрачное ликование от того, что всё вернулось на старые места. Теперь ничто не остановит меня от начальной цели. Осталось лишь выдержать очередные пытки, обещающие благоденствия в будущем, если я снова не поддамся жалкой сердобольности. Я намеренно молчала, пытаясь пробудить в Нём гнев, который не потушит и мой энтузиазм. Но Алоис оставался спокойным. Перед уходом Он лишь шепнул мне: — Я даю тебе последний шанс исправиться: завтра я устрою бал, где ты прилюдно покажешь, насколько я дорог тебе.