Бабочка под стеклом

Я пыталась отразить напряжённый взгляд Сиэля бесстрастием, подобно смелому пельтасту при битве на Лехее, но изнутри я плавилась в сфагновом болоте. Пристыженно опустив голову, я торопливо прошла мимо него, чтобы ощутить безопасность с Алоисом, но его провожающий зрак успел впиться в мою спину полевым лунем. Отпечаток его взгляда яростно зудел на мне. У меня было иррациональное желание растереть эпидермис в кровь, но я благоразумно сдерживала себя, прикусывая лишь нижнюю губу. Через некоторое время мы все сосредоточились на непредсказуемом бое Ханны и Себастьяна, и я облегчённо вздохнула. Хотя знала, что самые большие трудности ещё впереди — молиться за её триумф. Она проявляла грацию парда, но устала в физической силы пришедшего в себя дворецкого. Однако тяжёлый меч в смуглых руках позволял компенсировать недостатки. Ошеломлённый Клод стоял позади, уступив через несколько секунд первенство своей коллеге. Но я снова уловила на себе его проживающий взгляд. Вязкий янтарь растёкся по моим жилам, кристализуя их в ломкий лёд. Я рефлекторно зашла за спину Алоиса, чтобы остаться вне досягаемости его откровенной ненависти. — Ханна снова пытается привлечь к себе внимание, — через некоторое время прокомментировал происходящее Алоис, небрежно смерив взглядом демонессу, которая упорно отражала неистовые атаки Себастьяна. Моё возмущение достигло точки афелия. Как Он может быть таким несправедливым к ней?! Дворецкий Сиэля будто левитировал в бою, точно Агриэль, превосходящий всех аггелов, а Ханна по сравнению с его силой была подобна изувечному шелкопряду, который, вопреки всему, не сдавался и стремился обрести железные крылья. Её единственным преимуществом был меч. Так откуда у Алоиса было столько неблагодарности к существу, которое рискует своей жизнью ради нас?! Я наблюдала с придыханием за выживанием демоницы в этом Римском Колизее. — Это не так! — не выдержав, с пылом закричала я. Алоис обескураженно повернулся ко мне. Его лик, взлелеянный мглой, заставил меня потушить громкость гласа. — Она хочет помочь нам. — Каким образом? — изогнув бровь, поинтересовался Он, усмирив вместе со мной пылающие эмоции от нарастающей пикировки. — Она слабее Клода. — Он вообще не собирался побеждать, — увлёкшись спором, я не заметила, как проявила ненужную искренность. — Так хоть будет честный бой и вероятность на нашу победу. Может быть, для меня это было хрестоматийным фактом, но Алоиса моё заявление окунуло в очередную купель шока. Он упрямо выставлял гоплон неверия моим словам, а я всё так же стучалась в глухую стену. — Почему ты так категорично относишься к моему дворецкому? — Он посмотрел на меня, как на будущего искариота, от чего я по-настоящему испугалась. Почему Он не видит очевидное? Почему добро должно нести свой гим в тени, а зло обязано величественно расхаживать по окрестностям? Я не понимала сути этого идиотского мира. — Ты знаешь, что Клод дорог мне, и если ты говоришь что-то плохое о нём, значит, ты так же думаешь и обо мне. Это ведь я выбрал его своим слугой. Почему я, обладая правдой, должна чувствовать себя вершителем крамолы, на котором стоит Каинова печать? Почему мир устроен так, что свет легко гаснет, а тьму ничем не растушуешь? Я оказалась в порочном круге, в катакомбах своих мыслей, в состоянии астении. И самое ужасное, что я чувствовала позади себя дьявольский смешок Клода. Изобилие мурашек заживо пожирало меня. Но я должна что-то предпринять, должна! Даже если мне уготована участь Иисуса, я обязана оставить за собой последнее слово, которое однажды возымеет силу и сделает свет нетленным. — Вы… — Без официоза! — резко скомандовал Алоис, топнув ногой; даже Его голос изменился из-за этого разговора. Он дребезжал стеклом, о которое резалось моё самообладание. — Ты даже перестала слушать мои просьбы. Внутри меня искусывала колючая морось дискомфорта. Кончики моих пальцев будто пережёвывала радулой голодная каури. Я совсем запуталась. И мне не хотелось выяснять отношения перед Сиэлем, который, как я чувствовала спиной, неустанно впивается в нас взглядами. Он настолько уверен в своём дворецком, что не считает нужным следить за боем, и это ужасно напрягало меня. Я никогда не могла познать чувство превосходства над людьми поэтому, замечая данную эмоцию у других, я начинала паниковать и верить в их победу. Они слишком убедительны в своём апломбе, мне не достичь этого со своей низкой самооценкой. — Ты неправильно понимаешь, — начала неуверенно я, попутно размышляя, как мне выкрутиться из этой ситуации, но тут же потухла, не найдя опору для дискуссии. — И я не знаю, как это объяснить. — Уж постарайся, — Алоис скрестил руки на груди и направил на меня циничный взор, от которого у меня всё упало. Передо мной встала дилемма: или обратиться в Столб Мелькарта, который будет до конца стоять на своём, или замять конфликт и действовать дальше в тени, как самая настоящая добродетель. Я не знала, что в этом чёртовом мире может быть правильным, и неизвестность с медленным садизмом убивала меня. Прямой взгляд Алоиса тоже надавливал на меня, и совместными усилиями он с жестокой Вселенной добился от меня одного осознания: я бессильна в этом деле. Кому, как не мне, знать, что любовь слепа? В этой войне лучше держаться на расстоянии и действовать под прикрытием. Я ненавидела грязные методы, но у меня не было другого выбора. В борьбе с демоном человеку остаётся побеждать хитроумием или ожиданием. Если я хочу хоть как-то выиграть время, я не должна открыто выступать против Клода. Схема проста, но сам факт того, что один мой неверный шаг в сторону оппонента способен привести меня к краху, натягивали струн нерв до предела. «Поганый урнинг! Чтоб ты провалился! Неужели все должны страдать из-за твоих паучьих интриг?!», — сокрушалась разбито я. Меня подавляло осознание того, что мой главный враг — холодный Фаустус, от чьих шагов зависели жизни всех обитателей поместья Транси. Почему именно он? Почему именно сейчас, когда всё стало более-менее благополучно? У нас был шанс, но он… Ублюдок. Я… ненавижу его. Мои кулаки механически сжались, но я заставила расслабиться своё взвинченное тело, чтобы сделать свой голос спокойным. — Клод, по всей видимости, сильно устал от чего-то, поэтому не мог хорошо вести бой, — я оправдала его со скрипом в зубах. Он не достоин моей защиты. Я должна была всё рассказать о нём. Но… Алоис не поверит. И сейчас мне будет выгодно вывести нас обоих на нейтральную сторону. — Я точно могу сказать, что он давал слабину. И Ханна… тоже заметила это. — И я заметил, что она обманула меня, восстановив глаз, — угрюмо заявил Алоис. Я опешила, запоздало вспомнив, что она действительно не скрыла свой глаз. Проклятье! Нет, нет, нет! Неужели эта оплошность будет стоить ей наказания? Я не могла поверить словам Алоиса. — Разве так себя ведут верные подчинённые? Она должна была смириться со своим наказанием, а не оскорбительно искать решение проблемы. Чёртов демон. От Его пренебрежительного ругательства я вышла из себя. Как, как Он мог говорить нечто подобное о своём эллигенте?! Как Он вообще может думать о таких мелочах, когда решается наша судьба?! Этот мир сошёл с ума! Его титановые стены давили на меня настолько, что я лопнула и яростно вцепилась в плечи испуганного Алоиса. — Да перестань же ты быть таким чёрствым по отношению к ней! — почти со слезами на глазах вопила я, задетая Его несправедливостью. — Ханна из кожи вон лезет, чтобы помочь нам. Я бы тоже пошла наперекор твоему приказу, если бы это означало, что я смогу спасти наш союз. Любовь состоит из рисков и отречения от всего, что мешает ей цвести из-под твёрдого асфальта. У Ханны, как у демона, тем более есть шанс сбежать от тебя и твоего жестокого обращения, но она остаётся верной тебе! Разве это уже не доказательство?! — словно на издыхании, я промямлила свои последние слова, порато сжав Его плечи. — Никто не станет терпеть без любви унижения… Вся Его кичливость сошла на нет после моей тирады. Более того, я снова увидела редкостное осмысление в глазах Алоиса. Их яркая васильковость, олицетворяющая воздушную наивность, потемнела под анализом моих слов. Мне хотелось зарыдать не то от счастья, не то от бессилия. Я молилась всем богам и богиням, чтобы Он наконец-то прозрел к Ханне, ведь тогда будет уже недалеко от вскрытия мотивов Клода. Я верила, что у всех нас есть шанс спастись из его паучьего логова. Сиэль был неправ, когда говорил, что я в плену у Алоиса. Мы все хрупкие и робкие бабочки в паутиновом дворце Фаустуса, который подготавливает нас для будущей трапезы. Но… сейчас я задумалась совсем о другом. О собственных словах. Значит ли это, что я… действительно любила Алоиса…? Однако моим размышлениям не дано было долго прожить. Я услышала звук некого гонга, который ознаменовал чью-то победу. Алоис боязливо повернулся в сторону арены, а я так и стояла соляным столпом, не в силах ознакомиться с правдой. — Что?! Я услышала чьё-то режущее возмущение. Но мир для меня замер, поэтому я не смогла различить, кому принадлежал этот голос, полный звона битого стекла. — Ха-ха-ха! — затем я услышала радостный смех над своим ухом, звучащий весенней капелью, и была сердечно прижата к чужой груди. — Аида, ты видела? Мы победили! «Побе… дили?», — я не могла поверить своему счастью, но вид изнемождённой Ханны, приставившей меч к горлу замеревшего и обескураженного Себастьяна, твердил мне о подлинности радости Алоиса. Всё во мне встрепенулось азиатским фейерверком. «Ханна… Она сделала это!», — билось вторым сердцем осознание во мне. Я питала исполинское желание прямо сейчас пасть перед ней на колени и, совершив адорацию, поцеловать её ступни. Я не думала о том, как ей удалось одержать победу. Я наслаждалась сладостным триумфом и объятиями Алоиса, которые не разъединит договор. Но, стоило мне мимолётно взглянуть на Сиэля, на чьём фарфором лице отразилось негодование, моя радость угасла. А что же… будет с ним? В этот момент Алоис, придерживая мою талию одной рукой, повернулся ко мне, и Его губы исказила мефистофельская ухмылка, заставившая мою сердобольность трусливо дрогнуть. — Ну что, Сиэль, теперь ты принадлежишь мне.