Бабочка под стеклом

Я молилась за победу Алоиса. Но, когда на Его лике отразилась ухмылка Велиала, я ощутила горький вкус беспокойства. Меня словно кололо изнутри раскалённым троакаром. Я не хотела, чтобы кто-то страдал в этой битве. Я ригидно метала испуганный взгляд по территории, пока не наткнулась на Анафелоуз. Мне захотелось поговорить с ней, чтобы хоть на минуту успокоить шалящие нервы. — Ханна, как ты смогла одолеть дворецкого Сиэля? Та битва с Клодом… Ты сражалась с ним не в полную силу или…? Но демонесса с опущенным взглядом загадочно молчала. В груди что-то тревожно всколыхнулось. Бравурный ритм мешал мне сосредоточиться на происходящем. — Ну, Сиэль, какого тебе чувствовать себя проигравшим? — Алоис откровенно веселился, бравируя своим положением. Я впервые видела Его таким… счастливым. Но правильно ли было ассоциировать искреннее злорадство со счастьем? — О, можешь не объяснять, твоё отчаяние красноречивее слов. Ха-ха, ты выглядишь так забавно, когда что-то идёт не по твоим планам! Это стоит того, чтобы продать душу демону. Идиосинкразия между ними, казалось, выходила за пределы. Скрещённые взгляды были подобны рапирам, которые жаждали вкусить смак свежей крови оппонента. Я смотрела то на одного юношу, то на другого, ощущая в них сущность жупела. Мне было страшно представить, что будет дальше. Эта войны началась из-за меня. Из-за меня будет страдать Сиэль. И пусть он считался для нас врагом, но я… Я не хотела такого исхода для него. И не хотела, чтобы Алоис подписывал свою стихшую кровожадность. — Проигравший тут только ты, — внезапно самоуверенно выдал Сиэль, бросая дерзкий взгляд на Алоиса. Что здесь происходит…? Сиэль пытается защититься, сохранив остатки гордости? Но насколько же велико его актёрское мастерство, если он может быть таким спокойным в эксцессе? Он хоть представляет, каким комеражем обернётся этот жестокий спор? — Что? О чём ты говоришь? — Алоис полностью разделил моё недоумение, но затем неожиданно повеселел. — Ах, понимаю, твоя гордость просто испуганно сопротивляется. Но тебе придётся сломить её, чтобы станцевать обнажённым перед публикой. Представляешь, как обрадуются эти порочные челяди? Не каждый день они видят, как неприступный пёсик королевы унижается перед публикой. Или, может быть, мне заставить тебя удовлетворить Клода или вылизать мои полы? Ох, столько планов, столько планов! Алоис так одержимо щебетал о своих замыслах… Он был похож на сумасшедшего зелота. В этот момент мои чувства к Нему пали под натиском страха. Я вспомнила, как Он издевался надо мной, когда между нами не было понимания, и представила себе, что придётся пережить Сиэлю. Реминисценции были столь яркими, что я заново ощутила прошлую боль. Каждый шрам зачесался, как новая рана. Я не желала никому такой чудовищной судьбы. От происходящего у меня кружилась голова, а на душе образовались оттенки гризайля — под их пепельным фоном я не видела просветы надежды. Но имела ли я право вступиться за того, кого так ненавидит мой господин? Могла ли я манипулировать им, чтобы защитить другого? — Алоис Транси, ты просто жалок и отвратителен, — безмятежно третировал Сиэль, вопреки своему положению. Откуда в нём столько смелости? — Но, если ты можешь тешить своё самолюбие лишь извращёнными фантазиями, то так тому и быть. — Что за мерзкое высокомерие?! — рассвиререл Алоис. — Не в твоём положении проявлять такую непростительную дерзость! Ты проиграл, а значит, должен подчиняться мне, как жалкий раб! Верно, Клод? — Он по-детски обратился к своему дворецкому, желая убедиться в собственном успехе. Ему было так важно ощущать своё превосходство… Это выглядело ужасно. — Я приказываю тебе пасть на колени передо мной и целовать мои ноги так, будто я то, чего ты жаждал всю свою никчёмную жизнь! Занимаясь ячеством, Он чувствовал себя на вершине Вселенной. Раненное дитя, не знающее, как почувствовать себя заметным, как достигнуть протеизма, перестав быть лишь ещё одной песчинкой на теле планеты. Я понимала Его. Я сочувствовала Ему. Я готова была стать Ему тем миром, который бы смотрел только на Него. Но и не могла позволить, чтобы эта казнь продолжалась. Однако, стоило мне сделать робкий шаг навстречу сопротивлениям, как Сиэль подал беззаботный глас: — Договор был таков: я стану твоим, если Себастьяна победит Клод. Туда не входило сражение горничной. Твой дворецкий сдался, поэтому у нас ничья. «Так вот почему Сиэль был так спокоен…», — ахнув вслух, подумала я. В моей голове случилась целая мурмурация; птицы непонимания неустанно гудели, бились о черепную коробку, истошно граяли. Больше всего меня беспокоила реакция Алоиса; воодушевлённым людям больнее падать с зенита своих разрушенных надежд. — Что?! — глаза Алоиса широко распахнулись. Казалось, капилляры вот-вот лопнут. — Это же нечестно! — от отчаяния Он вцепился в рукав Фаустуса, капризно теребя его. — Клод, скажи им! Но дворецкий оставался молчаливым, как и все вокруг здесь. Никогда ещё тишина не была такой громкой. Казалось, будто мы устроили спектакль, а сейчас сбросили клоунские маски. — Неужели Вы могли подумать, что я позволю Вашим грязным рукам притронуться к моему господину? — в диалог вступил Себастьян; его речь была ядовита, но при этом сохраняла тон некой элегантности, что ещё больше доводило Алоиса. — Я лишь из учтивости поддался мисс Ханне. Но, должен признаться, Ваше самодовольное выражение лица, стёртое разочарованием, тоже стоило моих усилий. Будь Алоис импресарио самого дьявола, Сиэль бы всё равно никогда не преклонился перед ним. Алоис убедился в этом, поэтому в его душе бушуют макабры мстительных мертвецов. Он хватается за белёсую голову, яростно сжимая пряди. Я испуганно тянусь к Нему, чтобы усмирить нежностью, но меня грубо отталкивают. — Мерзкий ублюдок! — кричит Алоис, и с виду Он кажется бешеным цербером, давящимся пеной. — А ты… — Он поворачивается к встревоженной Ханне. — Ты всё знала, да?! — поражённый миазмами злобы, Алоис кинулся к девушке; Его пальцы впились мёртвой хваткой в её шею. — Зачем тогда сунулась?! Ты должна была позволить Клоду закончить сражение, он бы не проиграл! Вшивая предательница! Ты специально это сделала?! Специально, да?! — Алоис, остановись! — не выдержала я; испугавшись за судьбу подруги, я прижалась позади к возлюбленному, пытаясь мягко перевести Его внимание на себя. — Ханна хотела как лучше! — Не защищай её! — Его голос был подобен рёву голодного медведя. — Или ты тоже участвуешь в этом заговоре?! — Ты ошибаешься! — в ответ закричала я, надрывая горло. — И в любом случае, ничья — самый лучший исход! Здесь нет проигравших и униженных. Тогда почему ты не рад? — Потому что я хотел заставить страдать Сиэля Фантомхайва! Я хочу запятнать его имя! Хочу стереть наглую ухмылку с его лица! Я… Дальнейший пситтацизм Алоиса прервался Его внезапным падением. Я была настолько шокирована потерей Его сознания, что не сумела удержать Его вялое тело. В ушах стоял грохот. Я продолжала стоять на месте, дрожа осенним листом, пока к Алосу не подбежала Ханна. — Господин! — как серафим, милостиво спустившийся с небес, она дотронулась смуглой ладонью до Его белого-белого чела. Он был похож на увядшую кладбищенскую лилию. — Он морально истощён. Озвученный диагноз сумел вернуть меня обратно в реальность. Я похерила всё, что было до Его падения, и начала думать лишь о Его состоянии. — Что нам делать?! — на грани паники шумно спросила я, метаясь из стороны в сторону, словно вагабунд. — Его Высочеству нужен отдых, — в разговор холодно вмешался Клод. Мы с Ханной встретили его блеклый энтузиазм угрюмостью, но обе понимали, что в этот раз нам придётся уступить ему. Дворецкий без труда поднял Алоиса на руки, точно голубиное перо. — Я отнесу Его в комнату, чтобы Он смог прийти в себя в полной тишине. Ханна, проводи гостей. Анафелоуз включила резигнацию и, поклонившись, повела за собой Сиэля и Себастьяна. Я следовала за ними, ежесекундно рисуя себе в воображении безэмоциональный лик спящего Алоиса. Почему я растерялась? Мне так хотелось прямо сейчас прикоснуться к Его гладкой ланите, перебрать Его волосы, быть просто рядом, сторожа Его сон, пока Он не проснётся. Я просто хотела ухаживать за Ним, как настоящая бонна, пока Он не откроет глаза, что станут яснее неба. Но могли ли мои мандиблы сделать хоть что-нибудь хорошее для Него сейчас, в самый разгар необъятного стресса? — Могу ли я напоследок насладиться чаем в Вашем поместье? — вежливо осведомился Сиэль, на что Ханна неохотно кивнула головой. Его внутренний садист всё ещё не мог успокоиться? Ему недостаточно на сегодня жертв? И когда его лик, сияющий притворным ангельством, повернулся ко мне, я вздрогнула. — Аида, не составишь мне компанию? Я рефлекторно посмотрела на Ханну, надеясь найти у неё поддержку, но в её взгляде сквозила идентичная безысходность. В глубокой синеве глаз Сиэля, где таились не менее сапфировые монстры, проскальзывало латентное ликование. Мне пришлось согласиться. Что ещё я, холуй без племени, могу сделать для аристократа? Только смолчать, подчиниться, сжать кулаки и двигаться за его упоённой гордостью. Он изящно присел на бархатный диван, и с его позволения я скромно последовала его примеру. Себастьян позади быстро, словно блискавка, украсил миниатюрный стол чайной церемонией. Эта скорость, эта акрибия… Если он действительно создан Сумманом, Богом молний и грома, тогда я точно получу бронтофобию. Он определённо не мог проиграть Ханне с такими способностями. За своими размышлениями о нём я даже не сразу поняла, что поведение таинственных гостей несёт подозрительный оттенок. Опомнившись, я виновато спросила: — Почему Вы не хотите отведать наш чай? — Я не очень жалую вкус яда, — послышался с уст Сиэля странный смешок. — А у Алоиса сегодня было довольно мрачное настроение. — Вы считаете, что мой господин способен на такое? — не скрывая звенящее возмущение, вступилась я. К этому моменту Себастьян уже придвинул ко мне чашку. Я хотела парировать отказом, чтобы так же задеть самолюбие Сиэля, но… этот аромат, исходящий из глубин… Это амврозия? Меня накрыло густым туманом наваждение; замок гордости поржавел и упал, звякнув абулией, и я не заметила, как уже бесхарактерно сжимаю в руках горячую чашку, наслаждаясь внеземным фимиамом. — Ты ещё многого не знаешь о дворцовых интригах, — снисходительно пояснял мне Сиэль на манер дидаскала. — Не знаешь о силе власти, которая способна ослепить честь. Впрочем, сегодняшнее зрелище должно было продемонстрировать тебе, каков Алоис Транси на самом деле. Теперь ты понимаешь, насколько Он опасен для общества? Насколько опасен для тебя? Он сделал заметный акцент на мне, от чего меня начал преследовать приступ парестезии. Чужой взгляд исподлобья пронизывал до костей в попытке сломить слабый дух. Но я давила на себя, повторяя, что я не должна сдаваться. Не сегодня. Не сейчас. Никогда. — Он психически нестабильный человек, — взяв себя в руки, начала оправдываться я, — и такие срывы у подобных людей совершенно нормальны. Это не заставит меня отвернуться от Него, если Вы добивались именно этой цели. Я видела, как моя упрямость омрачает Сиэля. Наши темпераменты столкнулись, как стяжательные дуэлянты, и от каждой словесной атаки исходили многочисленные искры, обжигающие терпение. Я думала, что вот-вот произойдёт взрыв. Однако Сиэля от Алоиса отличала сдержанность; подобно скульптуре Венере Милосской, которая продолжала бесстрастно стоять на месте без конечностей, бросая вызов времени, он оставался таким же каменным. — Моя цель — открыть тебе глаза, — терпеливо вздохнул он, смотря мне прямо в очи. Этот взгляд… я… Тяжёлый, как гномон, он придавливал мою стойкость. — Но, вижу, тебе проще ходить с пеленой. Ведь ты постоянно живёшь в страхе. Его слова метнулись в меня снарядом онагры. У меня появилось иррациональное желание обнять себя обеими руками, но я благоразумно подавила его, стоило мне мимолётно поднять потухший взгляд на собеседника. — Я не собираюсь менять Ваше мнение, — твёрдо отозвалась я, сдерживая изнутри титановыми цепями желание разрыдаться и кричать о том, как он не прав. Я чувствовала, что этот незапланированно затянутый спор тревожит и самого Сиэля. Он привык получать своё. Внушил себе, что по щелчку пальца, в котором пульсирует голубой ихор, мир перестроится по его эстетическим критериям. Очевидно, что его задали сопротивления простой челяди. Наверное, на его месте, будь я выпестована буржуазией, я бы втоптала в грязь строптивого наглеца. Но он сдерживался. Зачем? Для чего такие унизительные жертвы? Какую ценность я могу представлять для человека со столь высшим чином? Эти вопросы сводил меня с ума. — Я не имею ничего против тебя. Я всего лишь хочу помочь тебе. Меня настиг синдром гипотимии. Внешне я отражала идеальное бесстрастие покойника, но внутри я плавилась в горне мук, подобно нечестивцу. Да, мне хотелось прислушиваться к его голосу, точно листоману к музыке. Мне хотелось поверить его жантильному облику. Но я вовремя включала абстинецию, которая спасала меня от его пагубного влияния. Пусть жертва и стоило мне больших терзаний. — Понимаю. Но я не нуждаюсь в Вашей помощи. Я проявила натужный дофенизм. От всех этих вынужденных манипуляций и внутренних метаний я ощутила острую сухость во рту. Чай Фантомхайва манил меня, как редкостный нектар, и я наконец-то отпила его часть. Почему-то на этом моменте я заметила, как напряжённый Сиэль расслабился. Ещё несколько секунд он отчаянно боролся за моё согласие, так что стало теперь? И почему я задавалась этим вопросом? Пыталась поиграть в серендипность или, подобно противоречивой и легкомысленной девице, желала на самом деле, чтобы он не сдавался, продолжая уделять мне внимание? Мне не хотелось думать о последнем. Я так запуталась, так устала… — Хорошо, я понял тебя, — внезапно воодушевлённо отозвался Сиэль, взявшись за свою чашку. Я автоматически повторила за ним действо. Мы одновременно вкусили необычную жидкость, которая на пару секунд распутывала клубок эмоций. — Эрл Грей невероятно вкусный чай, неправда ли? — Ах… да, — растерявшись, невнятно пробормотала я. Он так резко перевёл тему, что я не успела ориентироваться. — Я впервые попробовала этот сорт у господина Алоиса. В нашей семье не встретить такую роскошь. Выслушав меня, Сиэль почему-то ещё раз загадочно улыбнулся краем губ. Я не понимала, что с ним происходит. Но интуиция подсказывала, что здесь плетутся опасные интриги. Он встал со своего места и направился к двери, от чего я облегчённо вздохнула. — Ну что ж, мне пора откланиться. Благодарю за гостеприимство, — на нём как всегда была учтивая карикатура истинного джентльмена, перед которым растает любая кисейная барышня, даже самая неприступная. — До встречи, Аида. Его последние слова, сопровождённые очередным прямым взглядом, в котором развязно плескались сапфировые бесенята, пронзили насквозь мою грудину. «Что-то здесь не так…», — думала я, потирая участок, под которым билось обезумевшее сомнениями сердце.