Бабочка под стеклом

Когда очи Себастьяна окрасились в неоновый пурпур, я поняла, что здесь случится баталия. Прислонив длань ко рту, он, обхватив зубами перчатку, с изящной лёгкостью снял ненужный аксессуар. Из очаровательного жуира он превратился в безжалостного сквернавца, пред которым задрожали вооружённые оппоненты. Вместе с ними задрожала и я, предвкушая кровавое месиво. Битвы пугали меня, кристаллизовали кровь и вынуждали разочаровываться в мире. Я замерла, не зная, что мне делать. — Не волнуйся, Себастьян справится с ними, — заверил спокойно Сиэль, заметив моё замешательство. — Нам лучше уйти подальше, не хочу испачкаться из-за его звериных методов. Он направился в сторону небольшого холма, где затесались изумрудные кусты. Я покорно последовала за ним, попутно озираясь назад. К битве Себастьяна подходила аллюзия Святой Инквизиции, которая маниакально преследовала участников патарии для сожжения; он был эпизоотией, что сваливала с ног врагов, — глупых, как скот, — и его вирулентность выходила за пределы возможностей; он был песчаным ветром, что умерщвлял заблудших жарой и сухостью. Стеклянные глаза уже павших воинов сохранили под прозрачным слоем видимый ужас. Кровь брызгала, как фонтан или фестивальный фейерверк. Непорочная красота природы утопала в алом омуте и душераздирающих криках. Когда отрубленная рука, из которой торчала влажная кость, покатилась ко мне, закрашивая дефлорацией девственность листвы, я громко вскрикнула. Зачем я смотрю на всё это? Зачем?! — Не увлекайся, — устало отвлёк меня Сиэль, уже забравшийся на вершину. — Я, конечно, понимаю, что этот вертихвост привлекает внимание своим позёрством, но ты рискуешь жизнью. Стоит ли демон-выпендрёжник того? Чтобы хоть как-то отвлечь себя от мандража при виде разлетающихся конечностей, я попыталась поддержать диалог с Сиэлем, попутно забираясь наверх. Он ещё мал, но уже привык смотреть в глаза убийствам. Ему не страшен цвет церсиса, на котором повесился Иуда — он спокойно возвышался на опороченных ветвях, без отвращения притрагиваясь к рдяным лепесткам. — Звучит иронично с учётом того, что Вы собираетесь отдать ему жизнь, — нервно усмехнувшись, сказала я, стараясь усиленно смотреть на вершину, не отзываясь на звуки хруста и мольбы. Внезапный выстрел достиг коры древа, возле которого выжидающе расположился Сиэль. От неожиданности мальчишка дёрнулся, что подвергло его падению вниз. Успев вовремя опереться ногой о выступающий кремень, чтобы не рухнуть, я схватила за руку катящегося Сиэля. Я крепко сжимала его миниатюрную ладонь, словно в ней заточена моя судьба. Сапфировые глаза удивлённо воззрились на меня, пока я не начала настойчиво притягивать его к себе, помогая встать на ноги. Оглядевшись, Сиэль раздражённо фыркнул и поднялся уже вместе со мной на вершину. Притаившись в зарослях, мы наблюдали за продолжающимся сражением; он — с полнейшей апатией, а я — с полным ошеломлением. — Советую не смотреть, если неприятно, — заметив мои недомогания, сказал Сиэль. Почему-то в этот отчаянный момент его слова подействовали на меня магическим заклятием — я отвернулась. Стало проще дышать. Кардиограмма пришла в норму. Слух перестал быть афферентным по отношению к звукам войны. — А Вы уже привыкли к такому, да…? — Есть зрелища похуже, — спустя некоторое время, словно собираясь с мыслями, произнёс он опустевшим голосом. «Что ещё мог увидеть этот ребёнок, чтобы так спокойно реагировать на кровопролития?», — обеспокоенно подумала я, обняв себя обеими руками. Я сама привыкла к виду крови. Но лишь к собственной. Чужая делала осязательным, вызывала синестезию и морально приковывала к кресту ужаса, заставляя носить его под эмпатично воющим сердцем. Мне захотелось узнать, что вынудило его оболочку очерстветь. И вместе с тем я боялась, что тайна Сиэля окажется ящиком Пандоры, которая таит в себе слишком непереносимые кошмары. Его сумрачный взгляд, в котором треснуло синее небо, впустив наружу преющую тьму, зловеще вторил моим мыслям: «Ты не представляешь, насколько там тесно. А монстров ещё много». — Это было проще простого, — безмятежно произнёс Себастьян, неожиданно оказавшись рядом с нами; он аккуратно пригладил выбившиеся угольные пряди, словно находился не на сражении, а на орхестре. И почему меня начало трясти от естественной вещи? Для демона убийства олицетворяли человеческую повседневность, поэтому они не драматизировали свои прихоти, из-за которых лишались жизни хрупкие люди. По сути, наша природа тоже не особо отличалась; мы тоже убивали слабые звенья пищевой цепи, чтобы прокормить себя, а иногда делали это ради бесполезных трофеев. От демонов нас отличало лишь одна черта — ханжество. Мы осуждаем других за те же деяния, совершённые с нашими сородичами, потому что боимся однажды оказаться на их месте. Должно быть, жалкое зрелище. Но в отличие от Клода я не видела в глазах Михаэлиса маркирование. — Проще простого для тебя дёшево позёрствовать, — почти что обиженно буркнул Сиэль, стряхивая с себя пыль. — Какого чёрта ты пропустил пулю, нацеленную на меня? — Прошу прощения, я был слишком занят, — елейно пролепетал Себастьян, украдкой взглянув на меня. — Кроме того, у Вас, подобно принцессе, нашёлся свой благородный рыцарь, который не дал Вам попасть в неприятности. — Замолчи, демон! Наверное, я окончательно сошла с ума, потому что их свара вызвала у меня смешок. Первая стадия — шажирование пререканий пособника Дьявола и ребёнка. Впрочем, смех — защитная реакция на стрессовую ситуацию. Именно о последнем варианте мне и хотелось думать. Даже такой падший человек, как я, всё ещё верит в сохранность своего рассудка. Верит, что путы безумия ещё можно развязать. Хотя бы ослабить давку. — Как только доставишь нас до поместья, приберись здесь, — успокоившись, отдал приказ Сиэль. — Разве можно оставить всё это на видном месте? — я не волновалась, мне просто было любопытно. — Мисс Аида, Вы недооцениваете скорость и скрытность дьявольского дворецкого, — с важной ухмылкой заявил Михаэлис. — Кроме того, место довольно заброшенное, враг тщательно подготовился ко встрече с Вами. Я напряглась при упоминании своих похитителей. Особенно на зловещем акценте Себастьяна, аккомпанементированным багровым сиянием в зеницах, в недрах которых ещё продолжился человеческий геноцид. Восставшая картина массовой казни довела до головокружения. — Надеюсь, вы узнаете, кто это, — удручённо прошептала я, глядя с тусклой надеждой на Сиэля. — Всему своё время, — сказал он тоном, который заранее обрубает все возражения. — Сейчас нам стоит отдохнуть. Договорились? Он посмотрел мне прямо в глаза, и в этот момент я узрела в нём сходство с Алоисом: Сиэль тоже давал мне чувство мнимого выбора, который был уже предопределён за меня. Только зачем? Чтобы я хоть раз почувствовала, какого быть потенциальной личностью? Вот только, сколько бы ни было мимолётных радостей, им не затмить после одной легкомысленной прихоти длительную депрессию. — Я уже говорила, что у меня нет выбора, — хмыкнула я с напускным безразличием. Сиэль же хмыкнул плотоядно, точно насытившийся лигр, и по щелчку его пальцев Себастьян прижал нас обоих к своему телу, поднявшись в высь. Мы были наверху, но я чувствовала стремительное падение и холод бездны неизвестности. Гомогенная тьма, рассеченная цирюльником, слепит старым светом, который воспринимается, как новорождённый. Чертоги леса уходят с той же скоростью, что и стремительное лето, покидающее со взмахом разноцветной репицы, до которой не успеваешь дотянуться, чтобы задержать. Но беспощадная осень тянет свои мерлые руки, гниющие в чалой меланхолии, и топит с тихим плачем в огненной гамме, которая обращается в пепел вместе с тобой. Именно такой, сгоревшей и высушенной до сигаретного жератка, я вернулась в поместье Фантомхайв. Как будто ничего и не менялось. Ведь всё шло по второму кругу. Бермудский треугольник, из которого нет выхода. — С возвращением, — с потаённым сарказмом промолвил Сиэль, и я ощутила механический прилив злости и обиды. — Себастьян, подготовь всё к водным процедурам. Дворецкий, поклонившись, оставил нас наедине, ринувшись шаровой молнией в разные комнаты. Я понимала, что буду, по всей видимости, ещё долго служить Сиэлю Фантомхайву. Но всё равно молилась о коротких встречах, особенно тех, что несли характер консолидирования, где меж нами никого нет, кроме нас самих и наших смятённых чувств. Мы смотрели в противоположные стороны, но я чётко ощущала себя на дуэли, где внимание посвящено исключительно противнику. Удушающее напряжение. Я чувствую собственный запах пота, усилившийся от того, что он находится рядом, слишком близко. Поскорей бы уже набралась эта чёртова ванна. Я буквально считаю каждую секунду, отдающуюся эхом в черепной коробке. — Я был уверен в том, что ты оставишь меня, — внезапно начал он. Сначала его глас, который я хоть и слышала недавно, кажется мне совсем чужим. На нейтральной территории природы я чувствовала себя более свободно. Но на собственных владениях Сиэля его голос кажется полифоническим, громким, вездесущим. Его голос — грызун, что телепортируется через нору в любую точку дома; стены поместья, которые хранят слишком много тайн, но молчат; сам воздух, которым я неосознанно дышу, не в силах перестать из-за животных инстинктов. — Я уже оставила Вас один раз, поэтому, можно сказать, преподнесла извинения, — запоздало и растерянно ответила я, не сразу поняв, о чём идёт речь. — И одновременно вернула долг. Я уже и совсем забыла о том, что, возможно, спасла ему жизнь. Хотя значат ли что-то крупицы моих усилий на фоне всемогущего дворецкого? Впрочем, жизнь не однородна — она любит вносить коррективы в привычный ход, поэтому могло случиться всякое. А я лишь действовала по наитию человечности, которая гласит о похоронах вражды во время всеобщего наводнения. — Раз у тебя проснулась честь, значит, ты идёшь на поправку, — усмехнулся он. — Это иллюзия, — дёрнула я плечами, опустив бездумный взгляд. — Навряд ли у меня уже есть шанс освободиться от болезни. Сиэль какое-то время изучающе смотрел на меня, словно занимаясь рентгеном в поисках потенциала во мне. А есть ли вообще смысл искать в этих дремучих дебрях просвет? — Мы поработаем над этим, даю обещание. Он сказал это с умиротворённой улыбкой, словно достигнув самадхи. Что значит обещание с уст человека, который погряз в чреве мглы? Как правило, те, кто отдают клятву, ограничивают себя в других обязательствах. Сиэль поклялся демону отдать свою душу. Он тонет в этом долге. И лишние обещания только добавляют вес камню, который привязан к его шее. — Я чувствую, что Вы много лжёте. Могу ли я верить Вам? «Глупый и наивный вопрос. Как будто он ответит, ха», — прискорбно думала я, виня себя за прямолинейное поведение, которое не завуалировано редким проявлением интеллекта. Но мне всегда казалось, что, если человеку задать прямой вопрос, строя из себя непроходимого простака, он из жалости скажет правду. — Зависит от твоего поведения, — промолвил Сиэль, скрываясь за дверью своей ванной комнаты, напоследок удлиняя шлейф своей загадочности. — Честность тоже нужно заслужить. Я поняла, что ничего в этом мире не даётся просто так. За всё нужно бороться. Даже за то, чтобы человек сказал тебе то, что ты хочешь услышать. С такими мыслями, что тянули меня на дно не хуже долга Сиэля, я отправилась в свою ванну. Мы оба утопленники, так что, кажется, должны понимать друг друга. Только я всё ещё безуспешно пытаюсь коснуться хотя бы кончиком перста глади воды, что разделяет меня с чудесным внешним миром, где можно безгранично дышать и любоваться солнцем. С путаницей мыслей я окунулась в горячую жидкость, которая сулила мне омовение. Но на деле же я безысходно сминала горстку пены в руках, которая под моим давлением ничего не чувствовала, но редела просто от воздуха, по истечению определённого времени. Тяжело вздохнув, я нырнула под воду, будто это могло принести мне нейролептики для порядка в гудящей голове. Отсутствие кислорода лишь дало мнимое чувство освобождения от всех тягот. Под куполом воды я ощущала себя в морском гробу, за крышкой которого меня ждал покой — никто не сунется к жилищу гниющего мертвеца. Так я думала, пока не разлепила щиплющие веки. Сквозь мутное пространство, на котором появились пенные разводы, позволяющие заглянуть по ту сторону делимитации, я увидела облако, что было чернее затмения. И сквозь его рыхлость на нём медленно нарисовалась улыбка, испещрённая лезвийными клыками, которая становилась шире с каждой секундой. Апогеем стали две алые точки, на которых вырезалось нечто вертикальное. Глаза… Сужающиеся, зловещие глаза зверя, сопровождённые белоснежной зубастой улыбкой, которая в какой-то момент обернулась огромной пастью. А в ней — спираль Фрэзера, которая бесконечно вращалась, затягивая меня в воронку бессмысленных оборотов в кошмарной пустоте. Я закричала. Вода незамедлительно хлынула в открытые лёгкие. Рефлекс выживания вынудил меня подняться со дна, прочистив органы от лишней жидкости. Оперевшись руками о бортик ванны, я начала судорожно кашлять, выплёвывая горчащую воду до последней капли, которая неряшливо растекалась по кафелю. Когда моё состояние снова вернулось в прежнее русло, я тревожно огляделась. Никого не было. Мне… показалось? Это прогрессирующее сумасшествие, фантазм или ненормальная игра света? На грани истерики я была готова поверить в любую ахинейную теорию, лишь бы увиденное оказалось неправдоподобным. Однако холодные мурашки продолжали играть на моей коже, поднимая волоски дыбом. — Прошу простить меня за столь неожиданный визит, — в дверях невозмутимо появился Себастьян, при виде которого я взвизгнула, торопливо спрятав обнажённое тело за толщей воды. Даже под жидкостью волоски на дерме не колыхались в ритме течения, а продолжали стоять заточенным колом на месте. — Твоя старая одежда больше не пригодна, а выходить в полотенце, соблазняя юного и впечатлительного господина, неприлично, — с усмешкой заметил он, совершенно невзирая на моё смущение. — Поэтому я принёс тебе новую форму, — он положил на мраморную тумбочку горстку вещей, благоухающих цветочным порошком. — С этого дня мы будем обращаться к друг другу на «ты», как истинные коллеги. Надеюсь на долгое и приятное сотрудничество. Елейная улыбка перед исчезновением за дверью, от который сердце бьётся где-то в пятках. Я спешу покинуть ванную, чтобы скрыться за своей комнатой, в которой я покачиваюсь из стороны в сторону. Ещё один замкнутый круг с непредсказуемым хозяином и демоном, который впивается шпорами в моё тело, регулируя свободу действий. Как долго это будет продолжаться? Есть ли отсюда выход? Хотя бы крошечное окно, напоминающее о том, как прекрасна свобода, не кишащая монстрами в амплуа людей? Раздаётся стук. Я вздрагиваю так, словно будничный звук оказался призывом в ад. Дверь медленно отворяется без моего разрешения, впуская, к моему облегчению, маленького графа. Лучше видеть его, чем самого дьявола. В руке он крутит спелую грушу, которую через несколько секунд бросает мне в ладони. — Поешь хоть что-нибудь, ты ведь с утра голодная. Он, видимо, самостоятельно подаёт мне фалреп, чтобы я забралась на мачту нашего союза. Но я сопротивляюсь, откладывая фрукт. Мне больше не мила судьба Белоснежки, которую он может бесконечно травить мнимой добротой. На меня уже надето санбенито, поэтому я жду лишь казни, никакой надежды, будучи на эшафоте, у меня уже нет. Но из отчаяния я завожу разговор со своим палачом. Ведь мне всё равно нечего терять перед рассветом. — Знаете, иногда мне кажется, что Вы всё умело подстраиваете. Или меня уже мучает паранойя? Сиэль на минуту посмотрел на меня с удивлением, будто я сказала нечто невообразимое. А затем, успокоившись, он насмешливо сказал, словно дразня мой покалеченный разум: — Жизнь построена на случайных банальностях, поэтому нет смысла искать в ней что-то глубокое. Так ведь можно и сойти с ума. — Так я ведь уже… Очередная затяжка безмолвием, которая оседает трухой на языке. Потому что колкая правда наносит слишком ощутимый урон. — Некоторые проблемы мы сами себе придумываем, чтобы оправдать осознанное невоспитанное поведение. — Хотите сказать, что я ужасно веду себя? — Ты гиперболизируешь то, что можно решить лёгким путём. И самый простой путь — не думать об этом. — У Вас на всё найдётся философский ответ, — задумчиво промолвила я. — Значит, Вы сами много думаете. Сиэль заинтересованно изогнул бровь. Видимо, он не ожидал, что кто-то пойдёт против него с его же оружием. — Да, пожалуй, ты подловила меня, — мне послышалось, что он принял своё поражение с неким… удовольствием. Словно найдя достойного соперника, с которым можно растянуть ничью, чтобы подольше быть наедине. — Стоит общаться более приземлённо, верно? Как ты смотришь на то, чтобы завтра поговорить, как обычные люди? Звучит иронично. Ещё более — с его уст, что пропитаны марципановым ядом. Всё это кажется нелепым антре, в который я вступаю от безнадёжности. — Получится ли у нас? — задумчиво протянула я, больше оценивая свои способности к адекватному диалогу. Мне кажется, что за всё это время во мне развилась деменция, высосавшая из меня умение контактировать в стиле цивилизованного человека. В личном словаре остался лишь запас несвязанных философских изречений, которые скрывают за пафосом моё приобретённое слабоумие. Или же врождённое… — Стоит верить в лучшее, — фальш его оптимизма просвечивалась насквозь. Он не умеет притворяться счастливым. Как и я. — Этот девиз не для Вас. Очередная встреча с оценивающим взглядом, в котором Сиэль латентно одобряет мои старания. Но ведь я даже не стараюсь — всего лишь озвучиваю истину, опережая его жалкую попытку соврать. Лжец хорошо чует другого лжеца. — Верно, я более циничен. Но в жизни нужно пробовать новые грани. Так ты окажешь мне честь? Он посмотрел на меня обворожительным взглядом инкубониуса, который пытался наложить чары на неискушённую деву. Но, как бы ни трепетала моя плоть, познавшая сласть утехи с другим сателлитом Дьявола, я оказала протест. На самом деле… я всё ещё принадлежу тому, кто сорвал с меня запретный плод. Поэтому чужая ворожба ничего не значила для моего преданного сердца. Поэтому я так легко проигнорировала Сиэля, который протянул мне свою аккуратную белоснежную руку, предназначенную для целомудренных поцелуев верной прислуги. — Тут только Вы оказываете её, — безразлично пожала я плечами. — Безумие ещё не ослепило меня настолько, чтобы я забыла, с кем разговариваю. Это странно, но мои недоверие и строптивость, кажется, пробуждали в нём зов охотника; Сиэль всё ещё любопытно разглядывал меня, нервничая от медленного развития отношений и одновременно приятно волнуясь от того, что ему досталась сложная жертва. — Мне любопытно, как в тебе могут сочетаться глупость и рассудительность, — признался он, в задумчивой манере поглаживая изящный подбородок. — Между ними ведётся непрерывная борьба. Сиэля удовлетворил ответ, который положил между нами ещё больше искушающих интриг. Перед тем, как покинуть мою комнату из-за позднего часа, он попросил пикантным голосом: — Расскажи мне завтра, кто чаще побеждает. Дверь закрылась, оставив меня наедине с моими мыслями. «Вы ведь и так знаете, что глупость», — заранее ответила я ему, печально откинувшись на подушку. Я не знала, что делать и что думать после сегодняшних событий. Я знала лишь одно: постепенно атмосфера между мной и Сиэлем разряжается. Но так же, стоило признать, я знала и вторую вещь: он непревзойдённый психолог и манипулятор, который умеет втираться в доверие, и я обязана до самого конца оказывать сопротивления, вопреки словам Ханны. Если быть откровенной, я так сильно утомилась, что мне уже стало плевать на эти демонические интриги. Моё сердце болело. Я наложила на положительные воспоминания отрицательные, чтобы мне было легче забыться. «Если бы человек любил, он бы не отказался так легко от борьбы. Он бы не верил, подобно вертопраху, каждому, кто готов оклеветать его возлюбленного. Алоис поддался манипуляциям, обесценив путь, который я прошло ради того, чтобы полюбить Его со всеми недостатками. Стоит ли тогда мне бороться в одиночку? Нет. Потому что взаимные чувства — это меч, щит и храбрость. Когда любовь не разделена, ты лишаешься амуниции, заранее обрекая себя на поражение. А значит… как бы мне ни хотелось признавать… Сиэль тогда был прав, сказав, что приступы снова вернутся к Алоису, стоит мне совершить ошибку. С ним я буду в вечной опасности», — рассуждала я, с ненавистью сжимая подушку. Эти мысли скребли души когтями. Чтобы отвлечься от дерущих страданий, я взялась за книгу, которую дал мне Сиэль. «Маленький Принц» повествовал о мальчике, который видел закаты, когда ему было грустно, и о прекрасной розе, которая на его любовь колола его шипами высокомерия и лжи. И однажды, несмотря на все свои чувства, он покинул её, найдя сотню таких же прекрасных роз. Она утверждала, что единственная и неповторимая в своём роде, но это оказалось очередным пустословием. Принц был так ослеплён и оглушён её красотой, что не видел за внешностью безликоть, а за словами — краснобайство. И, вопреки тяжкой разлуке, он со временем ощутил, как балласт пал с плечей, подарив ему долгожданную свободу. На этой странице я грубо захлопнула книгу, которая задела мои фибры, что заставили пролиться влагу из глаз. Лёжа на местами влажном белье, я нерешительно потянулась к груше, которую принёс для меня Сиэль. Не из-за доверия, а банального голода. Сквозь поток мыслей, которые я услышала после прекращённого урчания желудка, я поймала, наверное, самую ценную за сегодняшний день: я должна ответно забыть о Нём, как это сделал Маленький Принц. Возможно, тогда моя жизнь действительно перенесётся в сказку, в которой странствовал после разлуки главный герой книги.