Бабочка под стеклом

Восход встретил меня головной болью, словно я испила ратафию, покорив свою шкалу. Деинсталляция его остатков проходила мучительно медленно. Я привстала, держась руками за голову, и пыталась понять, почему у меня такое разбитое состояние. — Аида! Я бежала на душераздирающий зов по полю, которое изрыгало ликорисовые лепестки. Ярчайшее алое крошево хлестало по щекам, словно раскалённый кнут. Несмотря на боль и жжение, я продолжала двигаться сквозь зубы, настойчиво отмахиваясь от надоедливых цветов с запахом гниющих трупов. — Джим! Что-то подсказало мне во сне, что я слышу голос Алоиса. И я механически ускорилась, пока лепестки не пали разом, образовав под собой сначала размозжённые аурелии, а затем — липкую бордовую лужу. Сперва я спокойно бежала в пустоту, распространяя туфлями брызги, но затем меня начало неизбежно тянуть вниз. — Аида, не оставляй меня! Изо всех сил, сжимая собственную ногу, я пыталась отодрать её от осклизлой жижы, понукаемая требовательным криком Алоиса. Но каждая попытка лишь усиливала её зыбучесть. В конце концов, когда от меня осталась лишь одна физия, я успела надрывно закричать, пока мой дикий вопль не утонул в горьком кровавом море. Очнулась я уже на будто бы выжженной земле: кругом изгарь, погорелые дома и душный смрад пожара. Под одной горкой сора затесалась костянная рука, вытянутая так, словно она держала кого-то или что-то до финального издоха. А впереди виднелся силуэт мальчика, которого удерживала густая чёрная субстанция. — Джим! От моего зова Его кукольные глаза обрели жизнь: лазурный лёд растаял от половодья чувств, омывая брег надежды. Он хотел было в ответ ринуться ко мне, но нечто тёмное крепче обхватило Его тело. Резонатор Его молящего гласа поражает мою нервную систему. Я бегу быстрее гепарда, но почему-то остаюсь на месте, а позади меня развевается вихорь из чьих-то останков, пепла и ликориса. Я бессильно падаю на колени, с обречением наблюдая за тем, как моего возлюбленного заживо пожирает тьма, выкалывая когтистыми лапами глазницы, на месте которых распускаются увядшие колокольчики. На этом моменте я, покрытая белизной и холодящим потом, и проснулась, чувствуя полный упадок сил. Я обещала себе забыть о Нём, но жизнь настойчиво рисует Его портрет в эбеновой раме под сердцем, вынуждая его биться ритмом маримба. И я не могу уснуть. Не могу даже проснуться, потому что чувствую деперсонализацию. И зачем-то анализирую бессмысленный кошмар, в котором фигурировал субстрат с длинными волосами. Если тьмой являлся не Клод, то кто тогда поглощал Алоиса? — Не хочешь объясниться? — в дверях стоял Сиэль, в тоне которого сквозила сентенция. Я недоумённо уставилась на него. Я кричала во сне? Слишком шумно ворочалась? — Ты опоздала на две минуты. — Ох, вот как… — вяло протянула я, не ощущая градус вины под громоздким гнётом чувственного пауперизма. — Я просто… — Спускайся вниз, тебя уже ждут, — не желая слушать мои оправдания, угрюмо бросил Сиэль. Теперь от его тона меня настигла метанойя. Запоздалое пробуждение, шевелясь огромным цитеронием, крайне медленно покинуло свой кокон. И когда произошла перерождающая инволюция, мне стало стыдно за свою самовольность. Однако я попыталась быстро атрофировать его, оправдываясь тем, что этот человек, лишивший меня покоя, заслуживает в ответ надрыв привычной почвы под ногами. Ханна настаивала на нашем союзе, но отныне я не собираюсь впутываться в сеть её интриг. А ещё до меня достучалась иррациональная паранойя. С кем на этот раз он приготовил мне встречу? Хватило прошлых, которые закончились турбуленцией моего сознания. Я смотрела на идеально ровную осанку графа, чувствуя, что за гладкостью абсолюта кроятся самые тёмные шероховатости, ляпсусы, ведущие к плачевному исходу, и искушения, что сулят линчевание. Может ли человек, покрытый секрецией тьмы, стать моим союзником? — О, так это и есть новая горничная? Tres bien! Когда мы спустились, нас встретила авантажная женщина с озорными кармелитовыми очами. Растопленный шоколад глаз, к сожалению, растлевал сердце доверием. Но разумом я понимала, что все люди в среде Фантомхайва, несмотря не благолепную внешность, обладают неблаговидными чертами. Уже через несколько секунд она оказалась позади меня, а её руки — по-хозяйски исследовали моё тело. Всё произошло так быстро, что я не успела понять, как оказалась в её плену. Дыхание испуганно сбилось, как у птицы, услышавшей гром выстрела. — Здесь всё прелестно, — шепнула она, дотронувшись до моего бедра. — Здесь тоже, — теперь её руки вальяжно расположились на моей талии, а я всё ещё непонимающе смотрела в одну точку. — Тут неплохо, — уже прокомментировала она мою грудь, невозмутимо взвешивая её в своих ладонях, пока я не издала протестующий писк, наконец-то осознав, насколько далеко зашла эта повеса в женском обличии. Женщина, удовлетворив свои животные прихоти, как и подобает прелюбодейке, малодушно отстранилась от меня. «Но где же Мейлин?», — задалась вопросом она, зорко выискивая горничную, которой я успела алогично посочувствовать. И не зря. Сердце сострадательно вняло паническому крику Мейлин «Т-только не меня, м-мисс Нина!», когда сумабродная особа интимно прильнула к служанке, бесстыдно пятная её тело блудливыми руками. «Это что вообще за цирк?», — подумала я с дёргающимися глазами. — Кто это? — не удержавшись, чуть нервно спросила я у Сиэля, который, заметив моё замешательство, продемонстрировал едва уловимое злорадство. — Модистка Нина Хопкинс, которая подберёт тебе подходящую униформу, — представил он женщину, которая, услышав обращение к себе, неохотно выпустила едва дышащую Мейлин из своих цепких лап. — Граф Фантомхайв предупредил меня о твоём будущем появлении, поэтому я заранее сшила несколько костюмов примерно по твоим параметрам, — с апломбом заявила портниха. — Заранее? — эхом прозвучало внутри меня. — Значит, Вы с самого начала знали, что я буду принадлежать Вам? Позабыв о лишних ушах, я обратила взор на графа, не думая о том, что кто-то сможет иначе расшифровать мой претенцизионный тон. О его махинациях стоило догадаться, но… осознавать каждый раз, что ты — всего лишь чья-то жертва тенёты, было всё больнее. Иной раз я пыталась поддаться забвению, но мне постоянно напоминали о моём предназначении, увеличивая чувство безликости, которое размывало черты полноценной личности. Сиэль встретил мой упрёк спокойно, подтверждая, что моё мнение здесь — пустой звук, рикошетящий обратно ко мне. — Хорошая интуиция, — сардонически усмехнулся он, из-за чего сжались мои кулаки. — Не знаю, как дела обстоят с интуицией, но планомерность у Вас хорошая, — злобливо прошипела я, смотря в пол. С его уст слетел изнурённый вздох, будто я вела вслух монолог, который не имеет к нему отношение. — Алоис всё равно отказался от тебя, так что тебе некуда идти, — нахмурив брови, сделал барственное замечание он, желая поставить точку в этой невыгодной дискуссии. Что-то во мне надломилось. Напоминание о Нём вынуждало меня чувствовать себя гольтепой, у которого ничего не осталось, кроме уничижающей босоты. Этот чёртов сон и так не давал мне покоя, принуждая строить догадки о том, кто может оказаться Его тьмой, и это сводило с ума. Я знала, что сновидения часто несут абстрактный характер, но только не моё. Оно… в нём чувствовалось нечто мистическое, способное перетечь в реальность. Это убеждение прочно засело в шестом чувстве. И слова Сиэля стали острым перцем, и обжигающая шкала Сковилла во мне возрастала с каждой секундой, пока не выпустила наружу магму ярости. — Не напоминайте! — поместье было оглушено моим криком, из которого вышел страдающий дух. Все кругом послушно затихли, в том числе и ошарашенный Сиэль, который смотрел на меня, как на владельца тысячи бесов. Эти секунды, капающие в безмолвное никуда, бальзамировали мою обиду, поэтому я уже тише и покаянно добавила: — Прошу Вас… Извините за мой неподходящий тон. Я устала от всего, что на меня свалилось. Контролировать себя было всё тяжелее. Мне не дотянуться до непенфа, пока я не расставлю все точки в этой истории. Путь забытья закрыт, пока в прошлом остаются нерешённые загадки. Это осознание и незнание, как помочь им получить ответ, провоцировали срывы. Проще уже упасть со скалы и разбиться на несколько прокажённых осколков, в которых будет заточено мои несовершенство и грехи. Сиэль, отречившись от шока, понимающе кивнул. — Все лестницы сегодня на тебе, — получила я следом наказание. — Хорошо, — смиренно выдохнула я, чувствуя, кажется… благодарность за его снисхождение? Алоис… Он бы за малейшую провинность возродил для меня эпоху Средневековья. Но ведь Сиэль всего лишь ищет ко мне подход ради выгоды, верно? — Быстро согласилась? — он провокационно изогнул брови. — Значит, слишком просто. Зал на первом этаже тоже за тобой. — Вы так хотите, чтобы я сопротивлялась? — не выдержав, спокойно поинтересовалась я, встретившись с любопытным сапфировым взором, который оглядывал меня, как подопытного кролика. С задатками на эволюцию до разумного примата, пожалуй. Если быть честной, после своего срыва я чувствовала похмелье. И в данном состоянии у меня не было настроя спорить или что-то анализировать. Эмоции отмерли во мне, оставив лишь естественные инстинкты подчинения ему, чтобы выжить. И это даже хорошо. Быть пустой оболочкой, сквозь которую проходят экспрессивные переливы жизни, весьма удобно; ничего не тревожит, нет состояния жуски, отсутствуют нервирующие сигналы о мнимой опасности. Я свободна. Впервые свободна в тесной клетке. — Ну, это развевает скуку, — насмешливо признался Сиэль, пожимая плечами, пока его тон не преобразовался в серьёзный. — Но ты достаточно провинилась. Теперь, когда ты официально входишь в состав моей прислуги, я не буду проявлять к тебе милость. Кроме того, изобилие работы позволит тебе отвлечься от навязчивых мыслей. Лишь бездельники находят время для того, чтобы выдумать себе от безысходности проблемы. И Вы, мисс Нина, приступайте к примерке — нельзя, чтобы моя служанка ходила в столь неподобающем виде в имении Фантомхайвов. Его жёсткость и хладнокровие мгновенно отрезвили меня от хандры. Да, он прав — работа отвлекает от проблем. Алоис отказался от меня… А я обещала себе со всершнего дня отказаться от Него. Значит, я должна выкинуть мысли о том сне. Неважно, что он значит, если нам уже не суждено быть вместе. Почему я должна тревожиться о том, кто оставил меня одну, забыв о всех своих обещаниях и клятвах всегда быть рядом? — Ай! — вскрикнула я, когда Нина позади меня туго стянула корсет. Прострация мигом покинула чертоги моего разума, будучи выдавленной этой частью туалета. — Ну-ну, дорогая, потерпи — красота требует жертв, — назидательно рекомендовала мне модистка. — Этот корсет не только преобразит твою фигуру, но и спрячет от пуль. — Пуль…? — мне показалось, что я ослышалась. — Именно, — невозмутимо подтвердила Нина, с тем же настроением по интересовавшись у меня: — Что-то не так, дорогая? — Пуленепробиваемый корсет… Да нет, всё в порядке, — нервно оскалившись, сказала я, постепенно теряя желание заниматься этими подозрительными примерками. — Подъюбник тоже будет бронированным или огнестойким? Для чего это? Неужели, когда горничные ссорятся между собой за право первее помыть полы, они начинают вести перестрелку? На ряд моих несуразных вопросов, вызванных паникой, Хопкинс лишь снисходительно усмехнулась. Она смотрела на меня, как на несмышлённую юнотку, которую требовалось обучить всем азам зрелости. — Ты работаешь на сторожевого пса Королевы, а на фронте с ним может всякое случиться, — с этими словами она снова натянула шнуровку, заставив мой несчастный желудок сжаться. Мне казалось, что я быстрее умру от лопнувших кишок. — Здесь красота должна сплетаться с боевой готовностью. Кроме того, как погляжу, ты уже получала травмы, — её мягкие пальцы скользнули по моему оголённому плечу, на котором был шрам. Прикосновение заново породило вспышку нежелательных воспоминаний. Я нервно дёрнула конечностью, чтобы скинуть с себя длань портнихи. Она понимающе отстранилась. — На Мейлин тоже много шрамов, но благодаря моей одежде теперь и не скажешь, что когда-то она была похожа на мальчишку-оборванца; никто не посмеет подумать, что на этом безупречном теле, скрытым жоржетом, скрываются следы войны. Мой ошеломлённый взор механически приковался к скромной служанке, которая, едва прошелестев «И-извините, м-мне п-пора мыть п-посуду!», поспешила исчезнуть после зарождения темы о своей личности. А что может скрывать она, сотканная из неуклюжести, эклеров и наливчатого румянца на аккуратных ланитах? Вопросов в этом поместье становилось всё больше, а мыслей об Алоисе всё… меньше. И это вызывало противоречивые чувства: угнетение и радость, боль и облегчение, смерть и реинкарнация. Куда больше я думала о своей новой жизни, которая, по всей видимости, с таким снаряжением будет полна нежелательных приключений. Когда обряд инициации был завершён, Нина с воодушевлением позвала в комнату графа Фантомхайва. Будучи довольным оконченным ожиданием, его миловидное лицо исказилось гримасой анафемского стыда, которое мне хотелось злорадно запечатлить. Вопреки тому, что ждало меня впереди, я сосредоточилась на выражении его лика, от которого невозможно отвести торжествующий взгляд. Наряд изощрённой Хопкинс, который состоял из корсета, платья вамп с длинным разрезом до бедра, и ажурных чулок, произвёл неизгладимое впечатление на Сиэле. Пожалуй, стеснительные мучения стоили того, чтобы увидеть поражение высокомерного графа. — М-мисс Нина, во имя какого дьявола Вы творите?! — заикаясь, запальчиво пролепетал мальчишка, задыхаясь от увиденного зрелища, подобно астматику при виде суккубуса. Наши взгляды мимолётно переплелились: его — уязвлённый, мой — мрачно торжествующий.