Бабочка под стеклом

— А что не так? — незыблемо поинтересовалась Нина. — Даже горничные имеют право ходить в свободной одежде, не стесняющей движения! И разве можно прятать такие параметры за безвкусным ханжеством? Этот цветок только начал расти, поэтому будет оскорбительно закрывать его стремительные лепестки скромностью. Но теперь уже спелый расцвет румянца изменнически коснулся моих щёк, когда Хопкинс демонстративно приподняла подол моего лакричного платья, обнажив батист нижнего белья, которое не следовало видеть глазам графа. Казалось, что густая накаратовая тушь, ластящаяся к ланитам, поочерёдно прыгает то ко мне, то к нему. Так мы, утилизировав взаимное злорадство, пришли к выводу, что будет лучше изгнать из модистки ивила растления. — Мы поняли Вас, мисс Нина, и обязательно рассмотрим это безобра… кхм, этот безупречный вариант, — амортизировав свои прямолинейные мысли, сдержанно сказал Сиэль, обворожительно улыбнувшись счастливой портнихе, в которой вспыхнула галантусом из-под фирна надежда. — Не оставите ли нас наедине, чтобы мы обсудили его прелести? — Да, конечно, — она охотно кивнула головой, а в глазури её глаз всплыла нотка идефикса. — Мне как раз хотелось приятно провести время с Мейлин, пока нас не отвлекают различные жетмунты. Мы остаёмся наедине, и я начинаю постепенно ощущать сопрелую парестезию. Нина была подобна феминистичной Эбигейл Адамс, которая не побоялась стать первооткрывательницей женской эмансипации, и я, как её несмышлённый адепт, оставшись без присмотра лидера, была подвержена неуверенности в себе. Ухарство, призванное сбить с толку самонадеянного графа, теперь обернулось против меня, пробудив девичью робость. Но, к счастью, Сиэль проявлял асексуальность к моим попыткам прикрыть фатовый сором. — Боже, ну и женщина… — вместо тысячи рацей посетовал вслух он, испустив тяжкий вздох, в котором было собрано бремя всех древлих, что в силу арахронизма пережили голый шок при встрече с эпатажной Ниной. Это странно, но я ощущала стойкое состояние хюгге, когда Сиэль находился в смятении. Любое его поражение было равно моей личной, особливой победе. Ранее мне не приходилось наблюдать за собой злобливость или тягу к возмездию. Но с ним во мне раскрывались новые грани собственной сущности. Пока что я не знала, как их принимать и радоваться ли тому, что они меняют ход настроения собеседников. — Вроде прекрасная, раз смогла застать Вас врасплох, — саркастично усмехнулась я, поддавшись наитию задеть его, чтобы снова восполнить шкалу извращённого удовлетворения. — У тебя ужасный вкус, — пренебрежительно фыркнул Сиэль, шаблонно состроив снобливую гримасу. — Теперь я знаю, как манипулировать Вами: покажу ноги и буду приближаться их наготой к Вашему лицу, пока Вы не выполните мои условия, — злорадно усмехнулась я, точно лиса, обхитрившая интеллектом силу волка. — Только попробуй, — прошипел он семейством кошачьих, и его взгляд прошил меня пулей крупнокалиберной винтовки. Мне пришлось неохотно промолчать, однако внутренний смех продолжал согревать грудину. — И почему ты ослабила корсет? — Жаждете увидеть, как мои кишки вылезут наружу? — Жажду увидеть тебя в образе достойной прислуги, а не трактирной девицы. — Они хотя бы живут дольше и счастливее Ваших горничных, — иронично заметила я, чувствуя внутренние недомогания от того, что он так сосредоточил внимание на моём туалете. — От полноценного затягивания ещё никто не умирал, — с этими словами Сиэль приблизился ко мне со спины, намереваясь ухватить шнуровку. — Кому, как не мне знать… — Что…? — Что? — переспросил мальчишка, чьи щёки внезапно залились ализариновой краской. Осознав сказанное, он поспешил перевести тему: — Н-ничего! Резкое сдавливание на уровне талии успешно заставляет меня забыть о нашем подозрительном разговоре. Я едва дышу, мысленно проклиная капризного графа и сравнимая счёт в наших коллизиях. Пока что лидирует он с учётом того, как неудачно я пытаюсь вернуть свои сплющенные органы в строй. «Если Вы, граф, думаете, что я спущу Вам это с рук, то Вы ошибаетесь — я запомнила Вас», — мстительно подумала я, поправляя слишком тугой корсаж. — Сегодня мы договорились с тобой отвлечься на мирские беседы, — внезапно напомнил он. — Пойдём в сад. Под гименом тревог, призванных странными снами, я совсем забыла о нашем договоре. Поэтому, будучи неподготовленной к рандеву, я следовала за Сиэлем так, словно шла в кубло невиданного зверя: со страхом, сомнениями и спутанными мыслями. Сад, олицетворявший королевский дендрарий, встретил нас благоуханием чайных роз. Тонкий шлейф их аромата, подобно белым травницам, исцелял нервную систему. В орнамент эталонного пейзажа не вписывалось лишь обнажённое дерево, под сенью которого стоял Финни, обрезающий остатки плодов. — О, доброе утро, господин! Доброе утро, Аида! — помахал нам рукой дружелюбный садовник. Садовник ли? Скорее, неудачное протеже ещё более неудачного дилетанта, который покорил этого несмышлённого юнца пустым резонёрством. — Доб… — Сиэль уже хотел было отозваться взаимностью, но, посмотрев внимательно на чахлый дендрон, хмуро поправился: — Недоброе. — Мне показалось, что на этом дереве слишком много листьев, которые мешают коре питаться солнцем, поэтому я решил исправить это, — объяснил он. — Только я, кажется, немножечко переборщил… Но Вы не переживайте, я заново приделаю их! — с энтузиазмом добавил мальчик, который начал невозмутимо складывать опавшие лепестки на ветви. Сиэль промолчал. Лишь через несколько секунд он бросил на меня короткий взгляд, чтобы сказать: «Не обращай внимания», но затем снова вернул его на место. Взгляд графа изучающе задержался на мне, словно я была жильцом вивария. Я вопросительно подняла брови, ощутив жар в области щёк. — Просто удивлён тем, что ты умеешь улыбаться. Похоже, даже был намёк на смех. Хочешь вызвать здесь шторм? Жар на коже начал истязать ещё больше. Я не заметила собственную реакцию на ситуация между Сиэлем и Финни. Мне действительно хотелось прыснуть гомерическим смехом. Я уже забыла, когда меня преследовало такое беззаботное состояние. Но сейчас во мне зафиксировались ощущения обиды и смущения на иронию Сиэля. Никак нельзя было промолчать, тревожа зыбкую конструкцию моего редкого веселья? Он… эгоист. А я… слишком быстро привязываюсь к положительным эмоциям и слишком скоротечно теряю с ними связь. — То же самое могу сказать и о Вас — Ваша улыбка вообще сквозит притворством. И если Вы сделаете это искренне, то по небу, должно быть, залетают русалки, — всплеснула руками я, горя возмущением, которое запечатлелось на моих бордовых щеках. И Сиэль ответил на мою экспрессию лёгким смехом. Настоящим. На всякий случай я возвела взор на небо, где, как ни странно, реяли пушистые облака, а под ними — стая сплетничающих синиц. Несмотря на гармоническую атмосферу, на груди я ощутила странную тяжесть. — Я не верю в русалок, — только и бросил безмятежно он, направляясь к беседке, возле которой я ошарашенно застыла. Мне импонировали его подлинные эмоции. Наверное, потому, что я была окружена иллюзиями и ложью, и любой проблеск сладкой прямодушности вызывал приятные переживания, сопровождённые надеждой на то, что этот мир, сколоченный из мрака и повядших цветов, ещё может расцвести из никлости. Сиэль подозвал меня к себе. Я, вздрогнув, нерешительно вошла в место нашего собеседования. Между нами царило благодушное безмолвие: он терпеливо ждал мою инициативу, чувствуя, что мне есть что сказать, но все эти темы прерывались моими мыслями о том кошмаре. Может, Ханна имела в виду, что сближение с Сиэлем позволит узнать мне, кто является истинным убийцей Алоиса? Убийца… Это слово и эти мысли об этом сводили с ума, сворачивали спиралью органы и звенели в ушах демонической сиреной. Я обещала себе забыть о Нём, но кармические узы давили на плечи. «Не убийца, а тот, кто может навредить Ему. С ним ничего не случится, пока Ханна рядом…», — пыталась успокоить себя я, но пальцы предательски белели и дрожали. Сиэль тем временем спокойно ждал начало разговора с моих уст. Он незаметно подталкивал меня к самостоятельному сближению. Но сегодня я сама не думала о его корыстных целях. Будущий диалог с ним стал моей сутью, моим хребтом, и если я сейчас же не отвлекусь разговором с ним, моя квинтэссенция развалится в прах. — Я… опоздала сегодня потому, что увидела кошмарный сон, — встыдливо призналась я, виня себя в том, что всё-таки начала диалог, косвенно связанный с Алоисом. — Я вижу их каждый день. И что? — скептично начал Сиэль. Он явно уловил истинную суть разговора, поэтому стал таким недовольным. А может, кошмары — тоже его больная тема. — Это не повод останавливаться в развитии. Люди настолько ленивы, что готовы найти любое оправдание, лишь бы не вставать рано. Но, вопреки его ироничному тону, внутри меня возвёлся инсектарий, плодящий рой насекомых, которые выедали из меня светлые эмоции. Теперь я отвлеклась на переживания о его прошлом. Видеть каждый день кошмары, говоря это столь буднично, тщательно скрывая за её швом огромный коллапсар боли — тяжёлое бремя. Мне всё больше открывались его грани, которые он пытался спрятать за прочной вуалью холода, но я слишком хорошо занималась эмоциональной татьбой. Однако почему-то не получалось выкрасть собственные чувства, которые покоились в сундуке загадок. Поэтому я, наверное, так усердно занималась бихевиоризмом — коллекционирование чужих эмоций восполняло пустоту моих. Но иногда их становилось так много, что они вживались в мои поры, становились аксонами, окрашивали мою суть, как базофильное тигроидное вещество, не оставляя чистой кожи. И сейчас я находилась под тяжестью сочувствия. Луазурный небосвод, расшитый белоснежными бисеринками облаков, под новым взглядом казался серым и недружелжбным. Я не знала, какая трагедия терзала Сиэля, но из-за сна и ассоциаций с утратой Алоиса видела перед собой пожар. Небо сгорало в огне, напоминая мне явление, которое в книжном варианте обозначало тоску. — Значит, и закаты Вы часто видите, — задумчиво произнесла я, не отрывая маниакальный взор от неба, которое под моей сетчаткой плавилось в язычках горячей и жестокой зарницы. — К чему ты это? — В книге «Маленький Принц» главный герой видел закаты тогда, когда ему становилось грустно. — Человеку, которому нечего терять, не может быть грустно, — отвернувшись от меня, сухо пробормотал Сиэль, как раз таки обличая упадок своих сил. — Тогда грустит он лишь потому, что хочет почувствовать себя живым. Мёртвым скучно без эмоций, поэтому подойдёт любая, даже хандра. Но они не замечают, что эмоция на их мёртвом сердце уже есть, и это — грусть. Просто они ужасно хотят избавиться от неё, чтобы жить. Ведь именно она тянет на илистое дно. Сиэль смуро посмотрел на меня. Шип вины больно уколол меня. В этот раз я не хотела намеренно изводить его внутренних демонов, но я не умела переводить дурные темы разговора — я копала проблему до самого конца, пока не натыкалась на препятствие. Но, кажется, иногда мне даже удавалось избавляться и от них, продолжая заниматься бесконечным выявлением причин траура. Лучше бы мне научиться направлять это в шутку, а не напоминать о произошедшем. — Тебе бы мрачные новеллы писать, — с угрюмой шутливостью сказал Сиэль, который в отличие от меня умел переводить темы, пусть и с открытой печалью. — Когда-нибудь у нас получится построить нормальный диалог. — А зачем? — пожала я плечами, успокоившись. — Меня и так всё устраивает. На этом моменте мы притихли и оба всмотрелись в небо. Интересно, видел ли он сейчас закаты так же, как видела их я? И видел ли их… Алоис? Эти дурацкие навязчивые мысли снова не давали мне покоя. Хотелось разрыдаться от того, что я не могла внушить себе чувство покоя. — Как сидит форма? — неожиданно продолжил диалог Сиэль, от чего я, мысленно поблагодарив мальчишку, взяла себя в руки, приняв взмахом ресниц влажные следы на глазах. — Всё хорошо, — беззаботно отмахнулась я. — На самом деле это единственное платье, которое подошло мне по размеру. В остальных… Вы преувеличили своими рассказами мою грудь. Сиэль на минуту пристыженно опустил иссиня-чёрную макушку, но я отчётливо видела, как его лик побагровел до кончиков ушей. — Я д-даже не смотрел туда… Трогательная робость, которая так редко посещала его и столь филигранно подчёркивала непорочность его образа, вызвала у меня прилив умиления и смеха. Но я сдержалась. Чтобы не вызвать шторм, конечно. — Всё равно спасибо за лесть, — злорадно улыбнулась я, любуясь его поражением в этой словесной схватке. — Лучше и дальше будем болтать на философские темы, — пробурчал он, небрежно махнув на меня рукой. — Непривычно видеть в тебе характер. — То есть? — До этого ты была будто безликой марионеткой. С тех пор, как тебе обрезали нити, ты начала двигаться и раскрываться самостоятельно. А ведь он прав… И мне было ужасно неприятно признавать это. Такое ощущение, будто этим я предала Алоиса. Но… даже когда между нами царила идиллия, я всё равно оставалась осторожной, потому что даже моя нежная реплика могла вызвать у Него множество вопросов, претензий и упрёков. Я чувствовала счастье. Но в один момент поняла, что оно слишком хрупкое, неудержимое и… фантасмагорическое. А его послевкусие чересчур горькое и длительное, словно зимний солнцеворот. — Как бы мне ни хотелось это признавать, но с Вами я чувствую себя… в безопасности, — неохотно промолвила я, виновато сжимая кулаки. Мысли об Алоисе и нашей деформированной связе моральных инвалидов не позволяли мне успокоиться. — Немного. Сиэль плотоядно ухмыльнулся. В этот раз я не воспылала к его эмоциям реакцией. Сейчас всё проходило сквозь меня. — Остаётся только отшлифовать неуверенность в себе, — заключил вывод он, уже довольно всматриваясь в горизонт. — Ваше Сиятельство! — к нам подбежала Нина в сопровождении Себастьяна, держа в руках белую ткань. — Последний штрих для костюма идеальной горничной — двухсторонний фартук, что скроет чулки, на которые мы сможем привязать кобуру для хранения холодного или огнестрельного оружия. — К-кобура…? — ошеломлённо переспросила я. — Слава Богу, — облегчённо выдохнул Сиэль, которого интересовала совершенно другая вещь — моим возмущением он не был тронут. — Нашлось хоть что-то, что прикроет её ноги. Я уже думал, что мне придётся травмировать и второй глаз, чтобы не сталкиваться с этим позором. — Звучит весьма неучтиво, господин, — вмешался в разговор ехидный Себастьян. — Но, с другой стороны, мне было бы проблематично бегать за Вами с новыми платками, чтобы подтирать кровь из Вашего носа, вызванную видом Аиды. — Тебя никто не спрашивал! — с намёком на острастку крикнул Сиэль. — Мисс Нина, позволите? — Михаэлис потянулся за фартуком, но женщина ловко увернулась, горделиво задрав подбородок. — Нет, конечно! — возмущённо пролепетала она. — Ты своими не самыми изящными руками запятнаешь мой шедевр. И я бы на месте этой несчастной девочки, если бы ко мне прикоснулся кто-то вроде тебя, неделями отмывалась. А то и месяц! Графитовая бровь демона нервно дёрнулась. Я снова почувствовала острое желание посмеяться, но благоразумно держалась, позволяя Нине без затруднения завязать на мне фартук. За этой весёлой атмосферой я даже сумела забыть о разговоре про оружие. И одновременно это сознание тревожило. В последнее время мне часто хочется отдаться всем существом беспечности. Не значит ли это, что жизнь скоро оборвёт этот канат, заставив меня отрезвительно пасть в дебри серой реальности? Она была для меня слишком жестоким учителем, который не позволял надолго задерживаться в счастливых иллюзиях. Но… я была рада уже и этим крохотным отдушинам. — Господин, к слову, я пришёл предупредить Вас о том, что к нам пришли весьма занимательные гости, — и эти слова Себастьяна только подтвердили мои догадки о том, что эйфория в моём положении — всего лишь короткая фантазия несчастного человека.