Бабочка под стеклом

Мы оказались на улице, посреди густого леса и сумерек, которые обещали спрятать нашу обагряную тайну. Клод привязал меня и Алоиса по разные стороны к высокому древу, словно ламий к срамному столбу, который предстоит возжечь для очищения первородных грехов. Я испуганно оглядела сребряные нити, которые были способны разделить надвое обычных людей. Прочитав мои мысли, Фаустус предупредил с тошнотворной заботой: — Вы можете не волноваться о своей безопасности, госпожа, эта паутина предназначена лишь для удерживания, она не навредит Вашей тонкой коже. Пока будет идти дуэль, никто из вас не покинет это место. Я рефлекторно дёрнулась, но нити, словно отлитые из титана, прочно прижали меня к грубой коре. Клод удовлетворённо улыбнулся, получив мой рык, и выпрямился. Всё это время за его спиной стояла Ханна, бдительно наблюдающая за тем, чтобы он не причинил никому из нас боль. Я не понимала, почему она не могла всадить клинок в его позвоночник и раскрутить его со всей кипучей ненавистью, вытащив наружу нанизанное чёрное сердце. Если оно вообще было у этого демона. — Ты не имеешь право, Клод! — завопил Алоис, пытаясь яростно сопротивляться нитям. Фаустус намеренно игнорировал глас хозяина, пока Он не сорвался на крик. — Если вы будете двигаться с фанатизмом, вам уже станет больно, — сказал Клод. — Мне плевать! — зло выплюнул Алоис; в его вопле была собрана вся ярость мира, вся остуда Вселенной, все выцветшие чувства изувеченного сердца. — Мне уже не станет больнее… Всё моё нутро сердобольно сжалось. Я попыталась пошевелить рукой, чтобы дотронуться до Его, но нити плотнее влились в эпидермис, и касание отразилось ожогом. Я вынужденно расслабила конечность и тяжело вздохнула, задрав голову. На меня бессердечно взирала льдистая луна, которая была в безопасности, на сапфировом полотне, и могла дерзостно насмехаться над земными мучениками, что мечтали об атласном шёлке небес. — Томпсон, Тимбер и Кантербери будут охранять господина и Аиду, как мы и договаривались, — смурно напомнила Ханна. — Они не смогут разрезать твои нити, но и не позволят посторонним свидетелям навредить им. — Даже если бы они были способны справиться с паутиной, они бы не успели совладать с самим пауком, — янтарные глаза Фаустуса самоуверенно блеснули, и Анафелоуз напряглась ещё сильнее от бессилия. — Не будем терять время, — холодно поторопила Анафелоуз. Но, когда она бросила на нас последний взор, в её облике появились хрупкое тепло и глубокое раскаяние. Она смотрела виновато, словно прощаясь с пленниками узилища, которым суждено потерять на рассвете головы, но нестерпимо хотела сказать недоступные слова. Тройняшки встали рядом с нами, наблюдая за тем, как на ристалище встают в боевые позы демоны: гордо расправивший широкие плечи Клод и взвинченная Ханна, крепко держащая меч. Мы словно остались совсем одни: без защиты, поддержки и шанса выбраться из смертельной паучьей ловушки. Обречённые, брошенные, жалкие, не в силах даже в последний раз прикоснуться к друг другу. — Аи, я ведь соврал… — вдруг раздался хвилый голос Алоиса: слабый и надломленный, напоминающий о безнадёжно трескающемся осеннем листе, который со страхом сорвался с родной ветки. — В чём, Алоис? — В том, что мне не станет больнее, — горько, почти надрывно усмехнулся Он. — А мне ведь станет… если ты тоже откажешься от меня. От Его слов внутри меня клеймится перманентная боль. В заиндевелых глазах снова копятся свежие и режущие слёзы. В горле свербит мятеж из-за мерзкой несправедливости. Но я превозмогаю боль ради Алоиса и начинаю снова двигать рукой навстречу Ему. Нити безжалостно давят и стягивают кожу, норовя порезать, но я держу при себе даже мучительные вздохи, норовящие вырваться шипами наружу. Когда я дотрагиваюсь кончиками перстов ладони Алоиса, я чувствую, как Он вздрагивает. А затем, трепеща вместе со мной, уверенно тянется в ответ, игнорируя ослепляющую боль. Краем глаза я вижу, как под нитью лопается Его запястье, и кровь медленно разукрашивает дерево. Мне хочется попросить Его остановить этот мазохизм, но я знаю, что теперь, когда я проявила инициативу, закрепив своё решение, Он не отступит. Алоис отчаянный во всём: в скорби, в страхе, в сомнениях, но особенно — в любви. И если Ему только подарить шанс на возрождение чувств, Он разобьёт себя и других, лишь бы ощутить надежду, даже её блеклый намёк. — Не откажусь. Обоюдное прикосновение дарует паллиатив. Потому что исцелить полностью полученные травмы невозможно, если до сих пор льётся чужая кровь. Наши разговоры, пока за наши обречённые души сражаются кровожадные демоны, кажутся неуместными, абстрагированными от реальности. Но на несколько секунд я ощущаю странное умиротворение, короткий полёт, толику радости, которой совсем не место в этом пепельном пристанище. — Аи… ты простишь меня? Я причинил тебе так много боли и не верил, когда ты пыталась предупредить меня о Клоде. — Я уже давно простила тебя, Алоис. Я искренне протянула эту фразу, меланхолично наблюдая за тем, как Ханна уворачивается от столового серебра, которое Клод бросал, точно дротики. Она безуспешно пыталась совершать выпады и пируэты, чтобы достать оппонента, но он легко отражал её атаки. Клод изматывал Анафелоуз однотипными движениями, которые набирали мощь, чтобы она однажды потеряла бдительность и сдалась. Я видела, как Ханна уступала ему. Я чувствовала, что она уже давно признала своё поражение в мыслях, но внешне пыталась олицетворять дух валькирии, чтобы мы с Алоисом перестали плести реквием наших жизней. У меня не получалось. — Как думаешь, Ханна сможет победить? — измождённо спросил Алоис. — Я не знаю… У меня не было сил лгать. Будучи на привязи, я ощущала себя хворым старцем, которому осталось выпустить финальный усталый вздох. На смертном одре мне хотелось оставаться честной с самой собой. — Я знаю Клода. Он победит… как бы мне того ни хотелось… Алоис тоже был до бесстыдства откровенным. Мы оба знали, что такое ложь во благо. С того момента, как Он стал графом, а я Его служанкой, мы занимались улещением Его мнимых родственников, Его врагов и друг друга. И сейчас, добровольно обнажившись перед самими собой, мы признали своё поражение. Но почему я не чувствовала оскомину от своего проигрыша? — Но знаешь, что меня успокаивает во всём этом? — с внезапной толикой бодрости спросил Алоис. — Что? — Я рядом с тобой, — Он крепче сжал мои пальцы. Я услышала тихое шипение с Его стороны — Алоис снова пошевелил рукой так, что паутина впилась сильнее. — Даже если мы окажемся в аду, я не побоюсь сгореть с тобой. И темнота в небытие не будет так страшна мне, пока ты будешь держать меня за руку, Аи. Смерть — это ужасно. Я помню, в каком я был ужасе, когда держал на руках мёртвого Луку. Но с тобой смерть кажется уже не такой страшной. Меня настигло трясотье. Наверное, я должна была расплавиться в эйфории от того, что мой возлюбленный готов пойти со мной в хтоническую империю Гадеса. Но я плавилась в несбыточных мечтах, деструктивном будущем и несуществующем детстве. Я увидела в нас выбравшихся несчастных детей, которые всего лишь хотели быть счастливыми. — Смерть — это в каком-то роде освобождение, — задумчиво заключила я после всех своих размышлений о том, что нам довелось пережить. Да, это станет наградой за то, что свалилось на нас. Мы простили и приняли друг друга. Что ещё нужно было сделать в этом бренном теле? Кажется, я завершила все свои дела здесь. Мы ещё крепче сплели пальцы, насколько это было возможно в нашем положении. Он согласился со мной, но я чувствовала в Его касании потаённую грусть. Она передала мне, от чего я задумалась о том, что выполнила всё же не все задачи. Я не смогла подольше быть счастливой в здоровом тандеме с Алоисом, где мы слышим и понимаем друг друга. Я тихо всхлипнула, чтобы Он не услышал мой отчаянный крик ожившей души. Ханна проигрывала, во мне увядал последний росток веры, что так наивно грезил стать полноценным цветком. — Мы не помешали вам? Тройняшки синхронно дёрнулись, а вместе с ними и я. Приторный голос, обволакивающий лицемерной лаской, чтобы однажды окунуть в глубокую бездну, принадлежал Себастьяну, который приземлился возле наших стражей. А вместе с ним был и Сиэль, которого дворецкий неторопливо опустил на траву. Разница в росте не помешала Фантомхайву смотреть на меня сверху вниз, словно я ничтожный рупос, от которого его голубая королевская кровь брезгливо леденела. Эта встреча должна была состояться. Это судьба. Это неизбежность. Даже если бы Ханна и Клод не растянули время, мы бы всё равно столкнулись с ним взглядами ещё раз. Но я так и не смогла подготовиться к этому событию, и теперь, униженная и напуганная до смерти, тряслась от того, как он небрежно сканировал меня. Его адгезионный взгляд скользил везде, и он бесцеремонно сорвал с меня одежду, разглядывая каждый шрам, вскрыл грудину, с отвращением изучая холодное сердце, и остановился на моих глазах. — Выглядит так, будто вы решили устроить праздник со сжиганием чучела, — ядовито усмехнулся он. — Тонко подмечено, господин, — подыграл ему довольный демон. Сиэль не отводил от меня пристальный взор, от которого по телу бежали бесконечные мурашки. Он выплюнул эту фразу, чтобы попасть прямо в моё почерневшее нутро неблагодарного предателя. В нём не было ничего от Сиэля, которого я узнала недавно: не было дружеской колкости, исчезла редкая улыбка, растворился смягчающийся взгляд. — Себастьян Михаэлис, — произнёс имя ворона-дворецкого напряжённый Клод, остановивший бой. — Вижу, у вас тут идёт заманчивое представление во имя двух душ, — подметил с привычной кокетливой ухмылкой Себастьян. — Так вы не против, если мы поучаствуем в качестве зрителей и судей? — Этому не бывать! — воинственно вскрикнула Анафелоуз, и Тройняшки рефлекторно приняли боевые стойки. — Как невежливо, мисс Ханна, — очередная усмешка Михаэлиса, от которой дрожат сами кости. — У нас, несомненно, тоже есть свои планы на эти две души, благодаря которым вы устроили погром в нашем поместье, но вы начали первые, поэтому будет учтиво подождать, когда закончится шоу. — Нам знакомо слово «честь» в отличие от грязных вагабондов вроде семейки Транси, — кивнув макушкой в нашу сторону, сказал с улыбкой Сиэль. Алоис нервно дёрнулся, невольно сжав мои пальцы так, что они хрустнули. Я не почувствовала боль. Мой взгляд был прикован к юному графу, который стал на моих глазах членом демонической диаспоры. — Так что мы позволим вам сразиться. — Согласитесь, что будет куда увлекательнее наблюдать за тем, как враги перебивают друг друга, словно неразумные звери, — накалял угли конфликта Михаэлис. — Кроме того, у мисс Ханны есть преимущество в виде демонического меча и целых три гвардейца, которые остановят нас, если мы соизволим проявить невежество. И я припоминаю, что эта прекрасная леди уже побеждала меня. — Мы оба знаем, что ты поддался мне, — ледяным голосом напомнила Анафелоуз, отказываясь играть в игры врага. — Кто знает, может, сейчас Вы стали куда сильнее и разумнее, — за фразой последовала издевательская ухмылка, от которой у Ханны остервенело сжались кулаки. — Не расслабляйся, Себастьян Михаэлис, — бросил ему Клод. — Я быстро покончу с Ханной и доберусь до тебя. — Пока я слышу лишь бессмысленные угрозы, Клод Фаустус. — Ты ведь не собираешься… Ханна осеклась, когда увидела решительный настрой помешанного демона-паука. Её губы задрожали, вежды тяжело опустились. — Клод… — Приступай, — строго оборвал её речь Фаустус, готовясь продолжить дуэль. — Ты совершаешь ошибку. — Чем быстрее я избавлюсь от всех препон на своём пути, тем слаще будет вкус этой души, — сказал он, и янтарные глаза вспыхнули безумным голодным пламенем, который словно физически облизал мою кожу. Я встретилась с его взглядом, но сразу же отвернулась, охваченная первобытным страхом. Слух прорезала усмешка Себастьяна, который сыто наблюдал за тем, как его сдержанный соперник поддаётся инволюции. Примитивная экзальтация, которую он всегда с презрением приписывал людям, парализовала его, превратив разумное существо в слепое и разъярённое чудовище. — Клод… так сильно хочет заполучить тебя… — атмосферу нагнетает скорбный голос Алоиса, граничащий с ненавистью и обидой. «Настоящий ад уже здесь», — пронеслось опустошённым эхом в гудящей голове, когда послышался очередной звон холодного оружия. Словно одержимый аменцией, Клод сражался с неистовой яростью, сделавшей его слепцом: порывистые и неуклюжие движения разрубали деревья, поднимали ввысь клубки пыли, вынуждали Анафелоуз испуганно обороняться, не давая ей шанса на ответное нападение. Ханна безуспешно пыталась убедить его в том, что им придётся объединить усилия — Фаустус старался отсечь каждое её слово вместе с языком. Себастьян наблюдал за картиной с упоением, словно это было его рукотворным шедевром. Сиэль, близкий и слишком далёкий, взирал на битву, как на скудоумный спектакль. — Что люди, что демоны — все они безобразно глупы, глухи и слепы, когда дело касается таких тривиальных чувств, как голод и любовь, — Сиэль будто вёл монолог для самого себя, напевал себе личную жуткую колыбельную, чтобы видеть лишь вещие сны, повторял как молитву, чтобы никогда не забыть об этой простой истине. Но я чувствовала, что он говорит это исключительно мне. — Ради одних предают других. Но где гарантия в том, что они сохранят преданность тому, кто сможет стать хуже в их глазах по сравнению с новым объектом симпатии? — вторил ему Себастьян, выспренно взирая на меня винными очами, от которых в жилах замораживается ихор. — Люди и очеловеченные демоны такие непостоянные. От их разговоров, давящих на мою психику, я ощутила во рту вкус терпкой брусники. Вяжущее ощущение стягивало уста, которые желали сказать свою правду. Но я не могла. И на самом деле мне было нечего сказать Сиэлю. У каждого из нас был свой путь, и нам было не суждено пересечься. Но, когда Себастьян перевёл взгляд на Алоиса, я напряглась. И напрягся мой возлюбленный, чья хватка невольно ослабла. Лезвийная ухмылка Себастьян полощет нервы, окропляя последние остатки рассудка. Во мне просыпается неуместное желание озвучить свои мысли вслух. — Я сделала то, что посчитала нужным, — глухо обронила я, не глядя им в глаза. Моя голова была опущена, словно я готовилась к её отсечению. Я приняла свои грехи и больше не видела смысла отрицать их. — Гнусно предала людей, которые доверяли тебе? Едкая усмешка на губах Сиэля жалит моё сердце. Всполохи агонии распространяются по всему телу. Почему так больно? Мой уход был предрешён ещё с того момента, когда меня только принудили служить у него. Но чувство привязанности, которое я всё время пыталась подавить, всё равно пустило в меня корни. Я пыталась вырвать их, но только оставляла на руках ссадины. Они пошатываются, но всё ещё остаются в почве моих чувств, даже когда их существование становится чересчур алогичным в нынешних обстоятельствах. — Слышать это от Вас так смешно… — я нашла в себе силы парировать горчащей колкостью. — Вы и сами предаёте тех, кто считает Вас близким человеком. Вы спокойно лжёте, убиваете и калечите чужие жизни ради своих эгоистичных прихотей. Если бы Вы не забрали меня силой в своё поместье, ничего бы не случилось. Как легко говорить о чём-то только со своей точки зрения… — Вот именно! — закричал дрожащий Алоис. — Демоны обманули нас, Сиэль! Если бы ты не торопился, если бы не забрал мою Аи, всё было бы иначе, никто бы не страдал! — Я не спрашивал мнение оборванца, — холодно заявил Фантомхайв. «Но я такая же оборванка, как и Алоис, а ты всё равно разговариваешь со мной», — невольно подумала я. Эта мысль имела странный привкус, словно… между нами всё равно остались искры, смешанные с яростью и притяжением. Противоречивый коктейль сдавил моё горло. Все мои чувства казались сейчас неправильными и… не моими. Я в смертельной опасности, я могу потерять свою любовь, я справедливо осуждена человеком, которого я предала, а я, точно обезумевшая, цепляюсь за то, что нас уже никогда не свяжет с Сиэлем. Возможно, я наивно полагала, что меня может ждать милосердная смерть от него. А может, я эгоистично хотела остаться в его памяти, даже если мой портрет будет покрыт гнилью и мерзкими опарышами. — Ты даже не знаешь, что я пережил, — миниатюрные кулаки Сиэля сжались. — Я имею право на свою злость после того, как меня насильно окунули в грязь, опорочив моё имя. То, что происходит с тобой — лишь твоя заслуга и ничья больше. Демоны обманули нас. Но ты была взята в моё поместье не только для того, чтобы я заставил страдать Алоиса Транси. В дальнейшем нас столкнули личные конфликты, которые я не прощу вам обоим. — А для чего ещё Вы взяли меня? — Какого умирать с незнанием того, кто воспитывал тебя? — с мрачной загадочностью спросил Сиэль. Моя грудь начала часто вздыматься. — У меня есть благородная цель, вынуждающая идти на подобные меры. А ты потратила свой потенциал, который я ошибочно увидел в тебе, на невероятно глупые чувства. — Даже глупые чувства могут стать для какого-то такой же благородной целью. — Не считаю Стокгольмский синдром чем-то возвышенным. — А я и не прошу Вас считать иначе. Я уже не осуждаю Вас за Ваши поступки, у всех нас свои причины на это. Вы научили меня вариться в котле тьмы, не обжигаясь об неё и даже имея возможность попросить у неё помощь. Вы помогли мне воспитать характер и терпение. Я благодарна Вам за всё это. И мне жаль, что я не могла поступить иначе. А ещё… мне жаль, что Вы не можете познать другие чувства, кроме ненависти. Лик Сиэля безжизненно-восковой, но на короткое мгновение мне кажется, что в нём бьются слабым, мёрзлым ручьём эмоции. Душа не может быть всегда окостенелой, такой её делают случайные трагедии. Однажды познавший любовь, уже не захочет узреть её ещё раз, либо будет стремиться к ней всё своё существование, даже если его будут колоть тернии отвержения, как Алоиса. Я увидела во взгляде Сиэля отказ из-за нестихающей боли, но это не значит, что он на самом деле презирал данное чувство. Он мало чем отличался от моего возлюбленного и, возможно, по этой причине, чувствуя в них схожесть на подсознательном уровне, я смогла пропитаться к нему симпатией. По этой причине я была не готова до конца отпустить его даже после будущей смерти. — Мне не жаль. Я рад, что меня не постигнет та же участь, которая ждёт тебя. И всё же, Сиэль снова закрылся. Демон-ворон укутал юношу в сумрачный палантин равнодушия, в котором граф снял повязку с глаза, обнажив зловеще сияющую пентаграмму. Символ вязкой тьмы пронизывающе смотрел в мою душу, демонстрируя отречение от прошлых воспоминаний. О том, как после того, как Клод попробовал мою кровь, а я правдоподобно сыграла страх из-за уединения с Алоиса, Сиэль сказал мне, что теперь всё будет в порядке и больше никто не тронет меня. Говорил ли он правду и поверил ли сам моей игре — я не знала, но разлившееся тепло в груди на тот момент было самым настоящим, а не искусственным из-за дьявольского внушения Себастьяна. — И всё же, кажется, Вы почти поверили мне, — с горечью усмехнулась я. — Это уже не имеет значения, потому что я не оставлю в покое тех, кто перешёл дорогу цепному псу Её Величества. «Вы забыли, что являетесь в первую очередь всего лишь мальчиком по имени Сиэль Фантомхайв. И мне действительно жаль, что всё вышло именно так». Граф отдаёт приказ, и Михаэлис, сверкнув демоническими глазами, стремительно опускает кулак на землю. Почва содрогается, и трещина разрастается кривой линией, которая оказывается под ногами обескураженных Клода и Ханны. Во мне застревает немой крик, когда я вижу пропасть, которая проглотила их; глубокую яму заваливает деревьями, и их ветвистые основания будто образуют закрытую могилу. — Клод, Ханна! — надрывно закричал Алоис. Безжизненный до сего момента, Он внезапно ожил, и Его возобновлённый страх пытался передаться мне. Я ощутила в Нём и бурлящую жажду жизни, но так и не смогла почувствовать этот эликсир в себе. Я смотрела пустыми глазами на то место, где должна была стоять Ханна, которая даже не успела издать последний звук. — Это нечес… — Я не обещал честную игру, — с победной ухмылкой сказал Сиэль. — И вы двое должны прекрасно понять меня. Это то, что вы заслужили. Тройняшки, защищая нас, по очереди атаковали Себастьяна. Демон лениво уворачивался, насмехаясь над попытками низших слуг ада задеть его. Томпсон, чертыхнувшись от промаха арбалета, первый осознал, что борьба бессмысленна. Он повернулся к нам и, колеблясь, словно вспоминая наставления Ханны, подбежал к нам, чтобы освободить. Серебряные сети не поддавались ему, вызвав скрежет его зубов. В этом хаосе я должна была паниковать и размышлять о том, как нам выбраться из этих пут. Но в голове была лишь одна мысль, которую я недавно озвучила Алоису. «Смерть — это в каком-то роде освобождение». Моя близкая подруга была заживо погребена под деревьями, один из сильнейших демонов в моих глазах тоже покоился под недрами неизвестности, докладывая разуму неутешительную мысль: «Всесильных не существует, даже бессмертные смертны», а мы с Алоисом, наконец-то устроив душевный диалог, должны были давно освободить эту юдоль от своих грехов. Мы были заранее обречены. Зачем вообще нужна была эта утомляющая и смехотворной в глазах могущественного Сиэля сеча? Во мне не осталось сил для борьбы, я смертельно устала. — Томпсон, не трать силы зря, — надломленным голосом прошептала я. — Лучше уходи, Ханна больше нет. — Аида, о чём ты говоришь?! — истерично завопил Алоис, сжав мою руку так, что я сама едва ли не закричала. Ослепляющая боль на пару минут возвращает моё мерлое сердце в реальность. — Нет! Я не хочу умирать так! Я не хочу терять тебя, ощущая лишь твои пальцы на своих! Аи, я больше не хочу, чтобы мы погибли, как Клод и Ханна! Я поморщилась, когда Томпсон неостронливо впился пальцами в ту часть нитей, которая сжимала моё туловище. — Я исполню последнюю волю мисс Ханны, — твёрдо говорит демон, и я замечаю, что в обычно идеальном бесчувственном лике появляется тихий траур. — Если она что-то нашла в таких жалких людишках, как вы, то я… Он не сумел договорить фразу, как его отсечённая голова поднялась ввысь. Горячая кровь, фонтанирующая из шеи, брызнула на моё лицо. Я увидела широкую улыбку Себастьяна рядом с телом Томпсона, которое через пару секунд согнулось, как тело шарнирной кукля, и упало наземь. Я медленно повернула голову, увидев рядом расчленённые тела его братьев. Убиты не как люди, не как демоны, а как скот с повсюду разбросанными конечностями, но с ещё живыми глазами. — М-мисс Ханна… — шепчут бесцветные губы Тимбера. — Мы… идём… к Вам… — стонет Кентербери, захлёбываясь густой кровью перед тем, как навсегда сомкнуть белые веки. И тогда я закричала в унисон с Алоисом. Даже чудовища способны любить. Совершенные марионетки с безэмоциональными лицами всё это время прятали глубокую привязанность к Ханне. Они, несмотря на неприязнь к нам, были готовы отдать за нас жизни ради демоницы, которая так и не удостоила их взаимностью. Боль возвращала меня к жизни. Она множилась и впивалась в меня своими когтями, разрывая душу на миллион черепков и осколков. Я представила на месте Тройняшек бездыханное тело Алоиса, и боль мгновенно стала моим скелетом. «Нет, ещё рано! Я не готова видеть Его мёртвым! Я не готова оставлять Его снова в одиночестве!», — в припадке билось в моей голове. Ко мне вернулись все чувства, но самым главным был — животный ужас. Я с отчаянием смотрела на надвигающегося Сиэля. Смотрела так же, как, должно быть, обречённые ворожеи смотрят на своих палачей: с оцепенением, мольбой и манией. — Естественный ход событий, когда ты выступаешь против Сиэля Фантомхайва, — ледяной оттенок его голоса вызвал в каждой моей поре невыносимую резь. — Твоя глупость стоила таких жертв? — Зачем Вы продолжаете читать мне нотации? — вспыхнула, точно импульсивная спичка, я, заливаясь слезами утраты, сожаления и страха. — Хочу узнать, что испытывают глупцы, которые меняют нормальную жизнь на собачью смерть. — А может, Вы просто жалеете меня?! — сорвалась я на крик. — Зная Вас, Вы без лишних рассуждений и тирад убиваете тех, кто стоит на Вашем пути. Но со мной Вы тяните время, словно… — Замолчи! Я… — Сиэль, скрепя зубами, отворачивается на несколько секунд, словно пытаясь бороться с предательскими кульбитами сердца. Из его уст быстро и нервно, точно он страшился передумать, вырывается: — Убей их, Себастьян! — Да, мой господин. Михаэлис стягивает зубами перчатку, совершает несколько мановений, и в его ладони загорается пламя, охотно ластящееся к нашим ногам. Оно ползёт медленно, позволяя сердцам преждевременно застыть, но они назло продолжают отбивать слабый и отчаянный ритм, из-за которого мы с Алоисом с ужасом наблюдаем за огненной пыткой. — Почему так медленно?! — с ещё большей нервозностью спросил Сиэль. — Разве Вы не хотите насладиться мучениями предателей, господин? — злорадно улыбается Себастьян, а затем издевательски наклоняется к графу, заставляя того смотреть в его глаза. — Или Вам действительно настолько жаль Аиду, что Вы бы не хотели слышать её крики? — Нет, но… — Но? Их лица катастрофически близко, взгляд демона становится вызывающим, и резко замолчавший Сиэль, покрывшись испариной пота, грубо отталкивает его. — Заткнись и выполняй приказ! Языки пламени, напоминающие хлысты, резко поднимаются и будто дают мне короткую, но яркую пощёчину. Я кричу от испуга, и игривое пламя тут же падает обратно, не оставляя на мне даже ожог, но запечатывая в сердце ледяную корку. Себастьян издевается, хаотично управляя стихией, а Сиэль смотрит сквозь витающие искры неясным взглядом: не то сочувствующим, не то презирающим. Мы кричим с Алоисом, стараемся прыгать, когда пламя пытается укусить нас за пяты, рефлекторно вжимаемся в царарающуюся кору, но продолжаем держать друг друга за руки. Я будто слышу в Его слёзном вопле: «Аида, сделай что-нибудь, прошу!». Но я ничего не могу. Пламя пожирает мою обувь, вцепляясь в обнажившийся большой палец, и я задираю голову, широко распахивая влажные глаза, когда на мне появляется первый волдырь. Мы выбираемся из ловушки так резко, что я становлюсь дезориентированной. Смрад гари прочно вился в моём организме, от чего я судорожно кашляла. Мой туманный взгляд с трудом фокусируется на происходящем, различая в мутном мареве живую Ханну, испещрённую мелкими порезами. Меня ослепляет вспышка короткого воспоминания, где она выпрыгивает из ямы, разламывая в щепки деревья, вытаскивает из ребра воткнувшуюся ветку и наспех разрубает нить Клода демоническим мечом. Она хватает нас с Алоисом, словно мы игрушки, и уносит на безопасное расстояние, позволяя выбравшемуся с ней Фаустусу сражаться с Себастьяном. Мозг, одержимый адреналином, начал торопливо диктовать несвойственные мне действия. — Ханна, заключи со мной контракт! Я одержимо впилась в её плечо, словно ярыга, заставив Анафелоуз оцепенеть. — Но… — Аида! — попытался достучаться до меня криком Алоис, словно я ополоумела. — Немедленно! — властно потребовала я, схватив Ханну за фиалковый бант на её шее; я грубо потянула его на себя, позволяя нашим лицам оказаться слишком близко к друг другу, чтобы ещё раз чётко и уверенно повторить ей: — Я хочу заключить с тобой контракт, демон! Анафелоуз испуганно заиндевела, разглядывая моё бледное лицо, словно не веря тому, что я могла сказать это при ясном разуме. — Какого твоё желание? — сдавшись, с печалью спросила она. «Я не знаю…», — хотела сказать я, потому что это была слишком сумбурная и безумная алчба. Но время поджимало, сплющивая со всех сторон, и звуки бойни подталкивали меня к спешке. — Я хочу убить Себастьяна Михаэлиса! Я закричала что есть мочи, чтобы путь назад стал для меня Иерихонской стеной, через которую я никогда не смогу пробраться. И длань Ханны, превратившись в когтистую лапу, которая текла вязкими чернилами, накрыла мою шею. Из моей груди вырвался хриплый вопль. Мне казалось, что на мне выжигают клеймо. Каждая линия пентаграммы канительно вспарывала мой эпидермис, и от невыносимой боли изображение передо мной искажалось: панорама то растекалась, как акварель на холсте, то разделялась на несколько частей, то превращалась в сплошной серый развод, в котором я смутно видела очертания огромной волчьей пасти. Затем я ощутила резкий толчок, когда Ханна убрала руку. Я упала, конвульсивно дёргаясь от ощущения множественных ударов перунов, но уже ясно видела, как надо мной навис плачущий Алоис, который пытался трясти меня и проклинать Ханну за то, что я будто умираю. Где-то вдалеке, будто в вакууме, я слышала и протестующий крик Сиэля, который приказал Михаэлису остановить нас. Мне было больно, ужасно больно, но вместе с тем я ощущала перерождение. Индиговый символ нашего контракта, выжженный и на тыльной стороне ладони Ханны, завершил насилие надо мной. Шея ныла, истекая кровью, но пентаграмма начала быстро ощущаться застарелым шрамом. — Теперь я стала сильнее, — торопливо сказала Ханна, когда я начала приходить в себя. — Отдайте мне первый приказ. Я могу убить Себастьяна, Клода и Сиэля Фантомхайва, чтобы больше никто не угрожал вашей жизни. — Я… приказываю тебе сбежать… так далеко, чтобы нас никто не нашёл… — как в бреду лепетала я. — Мне… надоела кровь… Глаза Ханны и наши пентаграммы сверкнули, я ощутила эту внутреннюю люминисценцию, струящуюся горячим потоком по моей коже. Анафелоуз подняла обеими руками меня и Алоиса, и я ощутила на себе, как выросли её сила и рефлексы; ощутила, как наш симбиоз повлиял на её скорость и все органы чувств; почувствовала, как в ней затаивается прирученным цербером потусторонняя энергия, способная стать и чёрной дырой, и светозарным солнцем. Я почувствовала себя в безопасности. — Уходите с мероприятия, не попрощавшись, мисс Ханна? — перед нами оказался Себастьян, в чьих руках сверкнула коллекция ножей. — У Вас недостойные манеры. Разве для этого Вы заключили контракт — чтобы трусливо сбежать? — Таков приказ моей госпожи, я не могу противиться ему, ты ведь знаешь это, — она натянуто улыбнулась. Но всё же, вспоминая её отрешённость во время боя с Клодом, её глас стал снова уверенным и доминантным, словно она здесь инквизитор, а Себастьян — её очередная жертва. — Уходите, — возник голос Клода, который встал рядом с нами. Демон-паук взглянул на наши пентаграммы, его взгляд стал туманным. Похоже, он понял, что иначе не сможет заполучить живую меня. И сей факт влил внутривенно мрачное ликование. — Это ещё не конец, Ханна, я вернусь за госпожой. — Я знаю, — почему-то безмятежно сказала она, доверчиво передав ему демонический клинок. Между ними устанавливается короткий зрительный контакт, заполненный неясной мне грустью. — Будь осторожен, Клод. Себастьян бежит, пытаясь дотянуться до нас, но Фаустус преграждает ему путь. Демон-ворон улыбается, провожая нас взглядом так, будто его планы не нарушились и наш побег — один из альтернативных вариантов, где мы окажемся в его цепких руках.

***

Чья-то украденная карета стремительно несётся вперёд, огибая преткновения, но экипаж всё равно потряхивает от кремней и впадин. Стук колёс, копыт и ржание лошадей смешиваются воедино, эта монотонная какофония медленно сводит с ума. Я потеряла счёт времени, когда мы оказались на бархатных седалищах. И почти потеряла тот отрезок, где мы танцевали на острие смерти. Об этом напоминала лишь опухшая пентаграмма, к которой я прикоснулась прохладными перстами — она пульсировала, как второе, более маленькое сердце. «Я заключила контракт с демоном. И мы… живы…», — неверяще звучало в моей голове. Эти слова повторялись, как чьё-то внушение, чтобы я наконец-то поверила в происходящее. Но и не представляла себе, что то, что мы оставили позади, является обыкновенным миражом. — Аи, зачем ты сделала это? Я полудрёмно повернула голову, увидев на другом конце бордового сидения Алоиса, прижавшегося к подложенной круглой подушке. Я слабо соображала от волны усталости, кажущейся мне цунами. Даже не могла привить себе веру в то, что Алоис не фата-моргана. Мне чудилось, что я могу поговорить со своей заветной фантазией, и не случится ничего страшного, если я увлекусь воображаемым диалогом. — Что именно? — Заключила контракт, идиотка! — Его громкий голос показался мне многоликим гвалтом. — Так было нужно, — легко и просто ответила я. — Для чего?! — продолжал отовсюду доноситься шум от Него. — Ханна бы и так смогла вытащить нас! — Не смогла бы. Мой голос был твёрдым, почти трезвым на фоне побочной реакции на клеймение, и Алоис наконец-то перестал вздорить со мной. Он признал мою правоту с унылым выражением лица, на которое начала постепенно натекать вострая безысходность. Он внезапно порывисто обнял меня так, что все мои фантасмагории вытеснились из меня, дав понять, что это кристальная реальность. — Ханна ведь теперь поглотит твою душу и я снова останусь без тебя, совсем один… Я смотрю в Его глаза, теперь напоминающие мне морозные зимние небосводы, и облака там начинают тлеть от безнадёжности. Я ответно прижала Алоиса к себе так, как не могла позволить себе это на привязи: с любовным жаром, радетельным трепетом и платоническим теплом одновременно. — Не так скоро. Нам… будет не просто одолеть Себастьяна, — я пускаю свои пальцы в шёлк Его изабелловых волос. Теперь они пыльные, тонкие от грязи, но всё ещё притягательные, как свет для мотылька. — Ты всё равно такая идиотка! — вопреки тирадам, голос Алоиса стал звучать спокойнее и смиреннее, лишь объятия стали туже. — Я не хочу потерять тебя! Алоис порывисто хватает меня за ланиты и целует много-много раз: то отрывается, то снова прислоняется, и продолжает рыдать, словно я вот-вот исчезну из Его рук, как призрак. Я так измождена, что лишь позволяю ему осуществлять тактильную привязанность, но сама почти не участвую в процессе. Моё физическое тело на месте, но ментальное вошло в некий транс, где я в позе мумифицированного фараона левитирую посреди пустого фона. Мысли об исходе контракта почти не посещали меня. После пережитого ужаса я наполнилась нездоровой безмятежностью. Время шло для меня вяло и неуклюже, точно хромец, и я смогла наконец-то поймать крошечную дольку наслаждения тем, что мы, судя по пейзажам в окнах, далеко от главной суеты. Я знала, что это не эпилог, а лишь многоточие. Но кто теперь в силах запретить мне акцентировать внимание на временном и сладком покое? Но воображаемая юдоль, сотканная из умиротворения, внезапно растворяется, когда наша карета мощно пошатнулась. Кто-то массивный забрался наверх, испугав лошадей, которые, как подсказывал мне слух, встали на дыбы и громко заржали. Алоис прокричал имя Ханны, чтобы она сменила направление животных, но та не сумела справиться с задачей, и карета перевернулась. Я даже не издала звука, потому что почти не чувствовала боль от переворотов и грубого приземления. — Аи, ты в порядке?! — ко мне обеспокоенно подполз Алоис. — Да, — ответила я невозмутимо. Как странно осознавать, что Алоис был в панике, а я даже не испугалась. — А ты? — Тоже. Но что это было? Где Ханна? — начал задавать Он бесконечные вопросы на почве страха. — Сейчас и узнаем. Видимо, контракт наполнил меня внутренним стержнем, потому что я мало чего боялась. Я чувствовала долю власти, потому что в моих руках был демон, которому я позволила стать сильнее. Мы зависимы друг от друга, но он от меня — больше, и невольное чувство превосходства начало заполнять меня аспидной слизью. Я понимала, что контракт кружит мне разум. Или это делала сама Ханна по уже рудиментарному инстинкту, чтобы склонить меня к быстрому падению. Я вдохнула больше кислорода и закрыла глаза, повторяя про себя, что не поддамся этому чувству, как бы я того ни хотела. Я должна сопротивляться, должна. И по мере того, как громче становился мой голос в голове, эта исполинская слизь, пытающаяся загородить мне обзор на настоящий мир, начала податливо отступать. Но я чувствовала, что она ещё вернётся. Я уверенно выползла из окна, Алоис последовал за мной. Перед нами, точно распятый, лежал раненый Клод; его макушка покоилась на коленях печально склонившейся над ним Ханны. Он придерживал ладонью, под которой вытекала рясная кровь, правый бок. Его вид наполнил меня тревогой, поэтому я рефлекторно прикоснулась к шее, собираясь отдать приказ добить демона. Но Ханна воскликнула: — Госпожа, нет! — Что это значит? — зло спросила я. — Разве ты не должна выполнять любой мой приказ? Я чувствовала, как в моём тоне сквозит всепоглощающее барство. Моя подруга начала ассоциироваться с полноценной прислугой, чей отказ воспринимался личным оскорблением. Я ощущала и толику ненависти к её роду, который заставил нас пережить различные катастрофы, и теперь, когда она находилась под моим командованием, я могла отыграться на ней. Ханна видела тёмные перемены во мне, которые были свойственны Алоису, но отреагировала снисходительно. Её жертвенность заставила пробудиться моё человеческое Я. Тряхнув головой, чтобы свергнуть с трона сумрачные помыслы, я сказала: — Он ведь вернулся, чтобы убить нас. Почему мы должны щадить его? И значит ли это, что скоро к нему присоединится Себастьян? — Они… вернутся за вами, когда вы… потеряете бдительность… чтобы заполнить ваши сердца… невыносимой мукой… — проговорил Фаустус, точно зловещее предсказание. Кровь боязливо застыла в моих жилах. — Клоду уже осталось недолго, он беззащитен. Раны от демонического меча не заживают. Он погибнет от потери крови, — сказала бесцветно Ханна. — К-Клод… — прошептал дрожащими губами Алоис. Я взглянула на Него, увидев на светлом лике жалость, смешанную со страхом и недоверием. В Алоисе всё ещё жила горючая обида на предательство дворецкого, но Его любовь была так чиста и высока, что Он был готов простить ему всё. Я не знала, как реагировать на Его поведение. Но моё сердце тоже вспыхнуло жалостью, когда Алоис, превозмогая моральную боль, неуверенно приблизился к демону-пауку. — Ты вернулся за Аи, да? — прискорбно спросил Алоис. — Я… хотел ещё раз ощутить вкус жизни и страсти, который… дала мне эта душа, — признался Фаустус хриплым голосом. Его рука медленно потянулась ко мне. Он будто хотел схватить меня, но у него не было сил сжать трясущуюся ладонь в кулак. Я должна была посчитать его ничтожеством. Но во мне была зачата неуместная жалость. Я прикоснулась к собственному сердцу, желая вырвать это ощущение. Но так и не смогла. Я была бессильна против него. — Я ненавижу тебя, Клод! — наблюдая за пристрастием, с которым тянулся ко мне демон даже на грани смерти, закричал Алоис. Одна капля Его слёз упала на перчатку Фаустуса. — И всё же, если бы я… не заключил с Вами контракт, господин… я бы не познал эту нирвану… Их глаза встретились. Смутная благодарность Клода заставила Алоиса расплакаться ещё сильнее. Я не понимала, что должна испытывать. Гнев за то, что Фаустус всё ещё являлся тем, кто хотел убить нас? Или сочувствие от того, что он был всего лишь узником своей проклятой природы, в которой он, как оказалось, тоже хотел приблизиться к человеческим эмоциям? Я запуталась. Лишь безучастно созерцала то, как Алоис отринул сокрушение, прижав к своей влажной щеке бездвижную ладонь Клода. — Вы готовы… простить мне то, что я покушался на ваши жизни? — с удивлением спросил Фаустус. — А разве не в этом заключается настоящая любовь, Клод? — траурно прошелестел глас Алоиса. — Сердце нашего господина велико, — прошептала со слабой улыбкой Ханна. — Я говорила тебе, что люди прекрасны и сильны. И что демон может найти своё счастье только в страданиях. Клод поднял глаза, заполненные туманной дымкой, чтобы задумчиво рассмотреть ночное полотно. Затем его голова упала набок, от чего я вздрогнула, решив, что он умер. Но его тяжёлые веки медленно поднялись, и он бросил на меня прощальный взгляд, в котором было томление. Края его уст поднялись. — Возможно, ты права… Это была последняя фраза демона перед тем, как он окончательно уснул. Его макушка, которую подхватила рукой Ханна, безжизненно повисла. Алоис, поморщившись, внезапно высунул язык с золотой пентаграммой, которая сошла с него, превратившись в пыль. И тогда с его уст сорвался крик, с которым он прижался к мёртвому телу дворецкого. Это был конец их контракта, конец прежней жизни Алоиса, к которой Он привык, несмотря на принесённые увечья. Проникнувшись Его эмоциями, я прилегла на Его спину, пытаясь утешить объятиями скорбь. Ханна тоже уронила несколько слёз, омывших безупречно застывший лик Фаустуса. Что их связывало на самом деле? Оплакивала ли она так же Тройняшек, отдавших за неё свои жизни? — Нам пора уезжать, — взяв себя в руки, спокойно сказала Анафелоуз. — А как же… Клод? — страдальчески спросил Алоис. — Мы должны похоронить его… устроить кремацию. Да, Аи? Он повернулся ко мне, глядя с такой надеждой, что я не смогла отказать. Его любовь была невероятно сильна и слепа, это заставляло бояться и восхищаться. — Господин, демонов не возьмёт огонь, — неохотно призналась Ханна. — Нам придётся оставить всё, как есть. Мёртвое тело Клода Фаустуса станет доказательством того, что с семьёй Транси было покончено, и так мы сможем начать новую жизнь, пока у нас ещё есть время на неё. — Н-но… но… Алоис протестующе замотал головой, обнял себя обеими руками и готовился впасть в жерло истерики, как ребёнок, который впервые встретился со смертью и не знал, что с ней невозможно заключить договор. Я крепко прижала Его к себе, позволив Ему ронять слёзы на мои ключицы. — Так нужно, Алоис. У нас нет другого выхода. Прости, но мы не можем поступить иначе. Подумай обо мне и Ханне… нам нужно выбираться отсюда, чтобы жить дальше. Я обещаю тебе, что теперь всё будет по-другому. Мой голос звучит для Него гипнотически, поэтому Алоис, сдавшись, ответно впивается в меня. Его ногти давят на мою спину в порыве агонии, но я стойко терплю боль. Я слышу треск ткани, поднимаю глаза и вижу, как ко мне приближается Ханна, держа в руках часть подола своего платья. Алоис покорно отстраняется, позволяя Анафелоуз обмотать мою шею самодельной лентой. — Теперь, госпожа, Вам нужно скрывать свою связь с демоном. Я безропотно киваю, беру за руку Алоиса и веду Его, неустанно оборачивающегося к трупу бывшего дворецкого, к карете, которую Ханна легко подняла, точно перо. Нам предстояло путешествие, длиною в ещё одну жизнь. Сиэль решил отомстить нам самым изощрённым способом, раз позволил нам выжить. Но теперь у меня были личный демон и достаточно времени, чтобы придумать план, как устранить Себастьяна.