Gebrochene Herzen

      Ночь в пригороде – это особенные время и место: благословенная, проникновенно звенящая тишина под покровом черного неба с мелким крошевом ярких звезд, дышащая опьяняющим ароматом соснового бора и вспаханной на полях влажной земли. Кристально чистая как горный хрусталь прохлада, проникающая в легкие и разгоняющая густую кровь, застоявшуюся на отравленных выхлопами улицах. Свет фонарей остался далеко позади, за поворотом к поселку Солнечный; трасса, ведущая в город, была темна и пустынна, будто бы вдруг разом все исчезло. А сам он оказался выброшенным на обочину жизни, один на один перед огромной вселенной. И нет больше ни прошлого, ни будущего, нет ничего, кроме «здесь» и «сейчас», растянутого в бесконечности.       Когда-то давно, в детстве, отец подарил ему книгу, старый сборник рассказов Рэя Брэдбери «Р – значит ракета», так вот, сейчас Роберт ощущал себя тем самым одиноким мальчиком, смотрящим вверх, с обложки той потертой книги. Внутри была гулкая пустота, не осталось даже гнева и ненависти, которые он выплеснул там, на крыльце богатого дома, какого у него никогда не будет, как бы он жопу ни рвал. И это злило в тот момент еще сильнее – гребаные хапуги, которые решили, что им можно все. Мало он навалял тому тщедушному мужику, надо было сразу ноги переломать, чтобы без вариантов дошло, что связались они не с теми, да вот только его баба оказалась чересчур истеричной и визгливой. И как бы Роберт громко ни заявлял, что ему нечего терять – тут он явно погорячился, потому что в любой момент мог по глупости потерять единственного дорогого ему человека - Еву.       Сестра была смыслом его жизни. Только благодаря ей он стоял насмерть первый год пребывания в интернате. Потому что знал, их осталось всего двое, и больше не за кого держаться и не у кого просить помощи, есть только они в большом, весьма недобро настроенном к сиротам мире, в котором предстояло выжить. И Роберт выживал: боролся, противостоял, пускал кровь, ломал себя, воровал, шел на обман – только для того, чтобы Ева была рядом и никогда не забывала, что у нее есть любящий старший брат.       Он быстро добежал до автобусной остановки, прекрасно понимая, что никакие автобусы уже давно не ходят, да и были ли они тут вообще, когда кругом такие особняки? Вряд ли хоть один из проживающих в Солнечном мог позволить себе прокатиться с ветерком на маршрутке, вряд ли хоть один из них в принципе знал, что такое общественный транспорт. В поселок Роберт доехал на такси, отдав водиле последние деньги, обратно в город планировал добираться на попутках, которых за последние полчаса парень еще не видел ни одной. И все-таки минут через пятнадцать унылого ожидания ему повезло – у остановки тормознул заебаный долгой дорогой дальнобойщик, которому хотелось потрындеть за свою тяжелую жизнь, оттого он, не закрывая ни на минуту рта, без проблем подкинул случайного попутчика до развилки к Сельхозу.       Просочиться в институтскую общагу в два часа ночи было несложно, сегодня почетную вахту несла старушка - божий одуванчик, которую он разбудил настойчивым стуком в дверь. Одного жалобного взгляда оказалось достаточно, чтобы она расчувствовалась и пропустила припоздавшего студента, пообещав, что это в первый и в последний раз. Роберт, согласно кивнув, взбежал по лестнице на свой этаж и толкнулся в комнату. Смертельная усталость навалилась внезапно, стоило только увидеть кровать; адреналин, на котором он держался последние несколько часов, быстро сошел на «нет», буквально подкашивая ноги. Ему хотелось только одного - забыться, просто взять и уснуть, чтобы все это дерьмо осталось позади и больше не забивало голову ненужными мыслями, отравляя и без того не шибко радостное существование.       - Мог бы и позвонить, урод немецкий. Я вообще-то волновался, - сонно пробубнил Якушев, переворачиваясь на бок.       - Некогда было, - повалившись обессиленно на кровать, Роберт стянул с себя одежду, небрежно скидывая ее кучей на пол. – Да и чего звонить? Пришел, сломал нос, ушел. Вот и все.       - Ты кому-то из опекунов сломал нос? – тут же подорвался Вован, отбрасывая с головы одеяло. Его сонливость как рукой сняло.       - Похоже на то, - устраиваясь поудобнее, нехотя ответил Роберт. - Кровищи было, как будто свинью забили. Самое смешное, что этот опекун вроде неплохим мужиком в итоге оказался, в отличие от своей ебанутой женушки, грозившей позвонить в полицию. Сказал, чтобы она не вызывала мусоров, и предложил поговорить.       - А ты чего?       - А я послал его нахуй и ушел. Какие могут быть с ними разговоры? – он демонстративно отвернулся к стене, игнорируя раздираемого любопытством Якушева. - Все, я спать. Завтра расскажу в красках и лицах.       Сон сморил мгновенно, стоило только прикрыть глаза, и все бы хорошо, да только кончился он слишком внезапно и рано, под истошные крики Вована, который орал, что они опоздают на первую пару, если Беккер не поднимет свою задницу с кровати. Поэтому пришлось, несмотря на слипающиеся глаза, подняться, умыться холодной водой для бодрости, наскоро одеться и бегом нестись на учебу. В фойе первого этажа учебного корпуса Якушев разорился на дрянной кофе из автомата и приторные батончики, которые немного притупили голод и заставили голову работать. И как бы Роберту ни хотелось забить на все и свалить в общагу досыпать, он заставил себя собраться и подключиться к лекции по территориальному устройству России, которую вела зловредная тетка, короче, не забалуешь.       Пятница была халявным днем и не потому, что последний учебный день недели, а потому что пар было всего четыре, из которых две последние - философия. Роберт к обеду уже пришел в себя, особенно после визита в институтскую столовку, где они с Вованом навернули пюре с сосисками и салатом. Оттого настроение, испоганенное ранним подъемом, поднялось до привычных показателей, по крайней мере, он больше не рычал на всех со звериным оскалом.       - В семнадцатом веке, ключевым вопросом философии становится необходимость точного способа отделения истины от заблуждения, - несколько медлительно подавал материал плюгавенький мужичонка неопределенного возраста с толстенными линзами очков, которого отчего-то хотелось слушать как никакого другого препода, так интересно он читал лекции. - Два развивающихся течения: реализм и эмпиризм противопоставляются друг другу, но ни одно из них не становится основным. В девятнадцатом веке, развитие гносеологии зависит от Канта. Основная задача философа - выявление субъекта как основы познавательного процесса…       Роберт настолько погрузился в тему гносеологии, что сам не заметил, как препод отпустил группу, знаменуя начало выходных. Вован растолкал его локтем и потянул за собой на выход из аудитории. На сегодняшний вечер у них значилось распитие пивка под просмотр какого-то нашумевшего сериала, о котором несколько дней живописал Якушев, интригуя закрученностью сюжета. Ему, собственно, было ровно, что смотреть, главное, ни о чем не думать, разгрузив мозг от учебы и проблем. Потому что уже завтра он опять озаботится тем, где бы по-быстрому раздобыть денег, чтобы в воскресенье купить сеструхе обещанного плюшевого медведя и конфет.       Перед выходными в местном магазинчике, куда занырнул Вован, было не протолкнуться. Студенты, кто не успел разъехаться по родным в села и деревни, запасались дешевым горячительным и немудреной закуской, оттого народу у входа набралось прилично. Роберт сидел неподалёку на кособокой лавчонке, подставляя лицо солнцу, которое сегодня не скупилось на тепло. Он даже скинул опостылевшую куртку, оставшись в тонком свитере, до того неожиданно жарким выдалось начало апреля после промозглого дождливого марта. Совсем не тянуло торчать в четырех стенах общажной комнаты, хотелось наконец-то открыть долгожданный сезон бесцельного шараханья по улицам и паркам, за неимением средств на другие развлечения. Вот только на субботу у него имелись другие планы. Достав из кармана телефон, Роберт набрал номер Мухи.       - Как жизнь, Немец? - тут же откликнулся тот, шумно выдыхая в трубку наверняка сигаретный дым.       - Лучше всех. Слышь, Мух, - Роберт расслабленно откинулся на спинку лавки, внимательно поглядывая на вход магазина, - есть темы по баблу на завтра?       - Ну, можно пацанов подбить скатать в центр, я за любой кипиш. Хотя мы хотели прибухнуть на хате у Перса. А чо у тебя уже пятак поистерся?       - Поистерся. Давай словись с ними и мне маякни. На связи, - он отключился в тот момент, когда Якушев пробирался сквозь толпу с туго набитым пакетом наперевес.       Роберт мог бы с легкостью назвать Вована своим хорошим, да в принципе, единственным настоящим другом, но даже при таком раскладе он не хотел посвящать его в подробности той стороны своей жизни, которой так стыдился. Родители Якушева были простыми фермерами из деревни, но дела, на фоне набирающего обороты здорового питания, вели весьма успешно, оттого Вован мог всегда занять денег до стипухи, вот только никак не хотелось постоянно пользоваться его добротой и безотказностью. Хватало и того, что Роберт частенько кормился за счет продуктов, привезенных родителями соседа с фермы.       - Пипец. Вот там очередина, еле пролез, - упал на лавку Вован, прижимая к себе пакет, чтобы бутылки не звенели так громко, привлекая к себе внимание. – Как будто все сговорились.       - Так погода шепчет.       - Взял тебе две банки безалкогольного, как заказывал, и пачку чипсов с солью. Ну и так еще по мелочи набрал сухарей и орешков.       - Тогда погнали, жрать уже охота, - Роберт поднялся и, накинув на плечи куртку, перехватил пакет у Якушева, чтобы тот не тащился позади умирающим лебедем.       - У нас там еще супец с консервами остался. Так что сначала похаваем, а потом уже сериальчик и пивас.       После по-быстрому собранного и съеденного сытного ужина, они развалились на неприбранной кровати Вована перед пристроенным на стул ноутбуком. Роберт лениво потягивал пиво-нулевку, морщась от громкого хруста над ухом - Якушев уничтожал уже вторую пачку вонючих чипсов с беконом. Первая серия сериала подходила к концу, но особо вдумываться и вслушиваться в нее не хотелось. Накатил такой расслабон, что разбираться в закрученном сюжете не было никакого желания. Он даже подумывал забить на все и лечь пораньше спать, да только Вован беспрестанно дергал, делясь впечатлениями и предположениями о дальнейших действиях героев.       - Да кого там опять принесло? – возмутился Вован на стук в дверь, нехотя сползая с кровати. – Прячь бухло и жрачку, а то сейчас как саранча налетят. Роберт хмыкнул, но встал и убрал в тумбочку разбросанные на столе пачки со снеками и бутылки с пивом. В выходные дверь было лучше не открывать, особенно вечерами, иначе один заглянувший на огонек студент мог за собой подтянуть половину общаги, и тогда тихий вечер превращался в шумную попойку.       - Беккер, - сдавленно крякнул за спиной Якушев. – Это к тебе.       - Кто там… - Роберт оборвал вопрос, потому что встретился глазами с тем самым мужиком, которому вчера навалял. – Вован, погуляй где-нибудь минут десять.       Якушев тяжко вздохнул, но тут же кивнул и, мигом собравшись, выскочил за дверь. А он уставился в упор на гостя, которого никак не ожидал когда-либо увидеть вновь, не без злорадного удовольствия отмечая опухший нос с фиксатором и растекшиеся под карими глазами синяки. Сегодня мужик выглядел иначе, более солидно, что ли, но это, должно быть, из-за отлично подогнанного по его худосочной фигуре темно-синего костюма и белой рубашки. Больше всего удивляло то, что в его взгляде не было ни капли страха и высокомерия, которым так грешат мажоры.       - Добрый вечер, - приятным голосом поздоровался он. - Надеюсь, сегодня ты не будешь торопиться, и мы наконец-то сможем спокойно поговорить, - мужик отошел от двери и присел на стул у заваленного тетрадями стола.       - Мне казалось, что вчера все обсудили. Или тебе мало и ты пришел за добавкой?       - Меня зовут Роман Залесских, и да, можно на «ты». Думаю, сломанный нос вполне себе сойдет за близкое знакомство без излишнего пиетета. А теперь все-таки послушай, Роберт, - начал Роман, прекрасно понимая, что по-другому у него ничего не получится – это как с необъезженным мустангом, только долготерпение и ласка. – Я с трудом могу представить, что ты чувствуешь в сложившейся ситуации, но дело в том, что Еву у тебя никто отбирать не собирается. Речь идет только об опеке, а не об усыновлении. Ты ее брат и навсегда им останешься, неважно, сколько ей будет лет и где она будет жить. Давай начистоту, - он не прятал взгляда и говорил очень ровно, это импонировало Роберту, который заставил себя присесть на кровать напротив мужика, - я вообще никогда не хотел заводить детей, тем более что жене поставили бесплодие. Но она загорелась оформить опеку над ребенком из детдома. Пришлось пойти ей навстречу и согласиться, правда, я до последнего надеялся, что блажь пройдет. А потом я увидел Еву и понял, что просто обязан помочь этой девчушке, не знаю почему, то ли из-за ее печального взгляда, которым она смотрит на мир, то ли по каким-то другим внутренним причинам. Я не могу сказать за свою жену, также не могу сказать, что чувствует она по отношению к Еве. Но от себя я обещаю, что твоя сестра не будет ни в чем нуждаться. И самое главное, ты всегда, в любой момент сможешь к нам приехать, чтобы ее навестить, более того ты сможешь проводить с ней все выходные и оставаться в доме на ночь, или на сколько захочешь. На твое усмотрение. Жена уже присмотрела ей частный садик, с отличной подготовкой к школе. А потом, через год, когда Еве будет семь, мы ее устроим в лингвистическую гимназию. Она находится…       - Я знаю, где она находится, - резко отрезал молчавший до этого момента Роберт. – Я своего мнения не изменю, так что зря стараешься.       - Если ты переживаешь, - как ни в чем не бывало продолжил Роман, - что я так или иначе могу тебя обмануть, и к слову, твои опасения вполне оправданы и понятны – я незнакомый, чужой для вас человек – так вот, у моего родного брата адвокатская контора, весьма уважаемая в городе, специализирующаяся в основном на уголовном праве, но они берутся и за административные дела. Он готов составить между нами юридический договор, где будут прописаны все твои права и мои обязанности по отношению к Еве. Ты можешь внести в этот договор все, что посчитаешь нужным. Мы его подпишем и заверим. Также я обязуюсь перед тобой создать для Евы идеальные условия проживания в нашем доме. У твоей сестры будет своя комната, которая уже подготовлена, одежда, игрушки, развлечения – все, что угодно, в полном объёме.       - Мне это неинтересно, - упрямо гнул свою линию Роберт, не собираясь поддаваться на уговоры и обрисованные перспективы. Он отвернулся к окну, за которым начались сгущаться сумерки, злость разбирала все сильнее.       - Просто подумай над этим, - устало ответил Залесских, обводя внимательным взглядом комнату. - Уверен, ты парень умный и очень любишь сестру. Я говорил с Евой, когда был в «Гнездышке», и она мне с детской непосредственностью рассказала, что ты каждые выходные приезжаешь к ней с подарками. А это прямо указывает на то, что ты во многом ущемляешь и ограничиваешь себя. Забудь на минуту о собственных поруганных чувствах, я понимаю, что тебя вся ситуация в целом злит и раздражает, включи голову и подключи хваленый немецкий прагматизм. Когда ты реально сможешь ее забрать из интерната? Через три года, когда получишь бакалавра, или через четыре, после магистратуры? Или когда найдешь постоянную работу и сможешь получать стабильную зарплату? А жилье? Мне Билык сказала, что тебе, как полному сироте, положено жилье, да вот только сирот в России много, а жилья мало, и ты еще долго простоишь в очереди на получение квартиры. Да и квартиры те оставляют желать много лучшего. Так куда ты приведешь маленькую девочку? Позволь мне позаботиться о ней и снять с твоих плеч хотя бы часть ответственности. И позволь позаботиться о тебе. Неужели тебе кажется, что вы этого недостойны? Я так не думаю, поэтому оставлю тебе визитку, - он достал из внутреннего кармана пиджака визитницу и положил визитку на стол, - если надумаешь – звони в любое время.       - Это вряд ли, - Роберт встал и в два шага подскочил к двери, распахивая ее настежь. – Тебе пора, Роман. Поищи себе другого ребёнка для опеки. Гарантирую, многие бы дети хотели оказаться в вашей богатой семье.       После ухода Залесских, он без сил повалился ничком на кровать. Казалось, что этот разговор длился вечность. Мысли в голове путались, рождая ноющую боль в висках, а сказанные слова то и дело всплывали в памяти, взывая к разумному решению нависшей над ним проблемы, да только у сердца была своя правда, и от этого на душе становилось паршиво. Слишком легко было бы поддаться на уговоры и обещания, разве сам он не хотел подобного Еве? Разве не думал о том, что могло бы быть, будь родители живы? Да он больше всего жаждал вытащить ее из интерната, но прав этот Роман, черт возьми, прав, говоря, что возможность забрать Еву представится еще нескоро, при хорошем раскладе только через четыре года – это охренительно большой срок для ребенка, живущего в детдоме. Ребенка, который каждый раз заглядывает ему в глаза, читай в душу, и просит взять ее с собой.       - Прикинь, - в комнату ураганом ворвался Вован, обрывая поток сумбурных мыслей, – я там стоял трындел с парнями у входа в общагу, и вышел этот мужик. У него такая крутенная Ауди, ващеее. Белая, блестящая, как будто только из мойки забрал или из салона. Шикардос.       - Белые самые дешевые, что б ты знал, - равнодушно кинул в ответ Роберт на безудержные восторги Якушева.       - Ну, чо тут? Поговорили?       - Ага, - он криво усмехнулся и встал, чтобы достать из тумбочки остатки пива, - наобещал златые горы и реки полные вина. Нахуй его предложение и нахуй его самого.       - О, он визитку оставил? – Вован сцапал со стола оставленную визитку и внимательно осмотрел ее со всех сторон. - Залесских Роман Сергеевич. Начальник отдела логистики, компания «Деловые линии». Хера се шишка.       - Прыщ на жопе он, а не шишка. Включай лучше свой сериал, пиво допьем.       - Видок у него, конечно, еще тот, как у панды, - довольный продолжением вечера, заржал Вован, включая ноут. - Хотя и в костюмчике.       - Да, неслабо я приголубил его по смазливой роже, - заваливаясь на кровать соседа, хохотнул Роберт. – Стопудово, он больше не сунется. Много для него геморроя. Такие, как он, не привыкли к суровым реалиям жизни, слишком легко все им достается.       Остаток вечера прошел тихо и мирно, не считая позднего звонка от Мухи, с которым Роберт забился пересечься завтра в девять в центре. Головная боль постепенно притупилась, а мысли и вовсе выветрились, когда он наконец-то вник в суть фильма. Разговор забывался с каждой серией все больше, и спать он лег с легким сердцем оттого, что самое страшное теперь позади. Звонить Роману он не собирался.