Нет отставки для пилота

Сигнал тревоги раздался строго в назначенный день и час, и оттого было жутко. Погрешность сама по себе неприятна, но её ждёшь и на неё рассчитываешь, а от механической точности со стороны врага по спине пробегали мурашки. Почему-то ничто не настораживало так, как эта издевательская учтивость со стороны хронометра и стоящих по ту сторону разлома: ни лихорадочное пробуждение, ни сам факт войны, ни предвкушение последней битвы. Кайдзю приходили ночью. Их заставали и в дневное время суток, хотя то было давно, когда люди ещё не могли определить издалека, пора ли бить тревогу; так монстры успевали добираться до дальних прибрежных городов. Сейчас же почти все явления случались посреди ночи, и оттого половине штаба плохо спалось — другая половина, более везучая, дежурила и не спала, им же и выпадало бить тревогу. Коридоры стремительно заполнялись людьми, не хаотичной толпой — слаженной армией, готовой дать отпор. Прокладывая себе дорогу в командный центр, Робер будто видел себя со стороны, искоса посматривая на окружавших его военных: никакой неуместной паники, сосредоточенность во взгляде, плотно сжатые губы… Неужели он и впрямь сейчас такой? Что удивляло больше — чувствовал себя точно так же. Словно всё, что должно было отболеть, отболело и уступило место готовности к бою. Солдат всегда останется солдатом… через что бы ему ни пришлось пройти.  — Разрешите…  — Конечно, сэр, — мальчишка в форме механика отскочил в сторону, пропуская его в командный центр. Герард! Явно не терпится поучаствовать, но он уже сделал всё, что мог. Роберу ещё предстоит, и он готов, только надо узнать самое главное — что им на этот раз приготовил разлом. Никого из близких — ставших близкими — знакомых он не нашёл, за панелью управления стоял Лионель с добрым десятком специалистов, и все они напряжённо смотрели на электронную карту. Пока пустая — разлом открывался не за одну секунду, да и кайдзю нужно время, чтобы выйти из него. Остановившись чуть поодаль, Робер обернулся на знакомый скрежет: это вывозили егерей, уже готовых к бою. Поскольку четверо сразу не поместились бы в общем ангаре, вид на который открывался отсюда, их выпускали по очереди в соответствии с планом. «Большую Медведицу» и «Епископа» уже ждали вертолёты. Именно им предстояло атаковать первыми, и обстановку они узнают в пути. К Роберу кинулись с униформой, и он привычно раскинул в стороны руки, позволяя нацепить на себя не самый лёгкий в мире защитный костюм. Шлем вишенкой на торте лежал чуть поодаль, его предстояло надеть в салоне… Спокойствие не таяло на глазах, но постепенно теряло плотность — через него просвечивало беспокойство, и Робер ещё раз кинул взгляд на изображение на широком трёхмерном экране. Знакомая форма портала пульсировала разными цветами, и крупная точка ядовито-голубого цвета медленно ползла наверх, окружённая стрелочками и цифрами, из которых складывались показатели. Через минуту они станут достаточно стабильны, чтобы определить категорию кайдзю.  — Готов? — Лионель обращался к нему, хотя продолжал смотреть на карту и только на карту. На лбу заместителя маршала темнела незажившая ссадина.  — Да.  — «Молниеносный» сейчас особенный, так что не разгоняйся.  — Я не ведущий пилот, разогнаться не выйдет… Да и что особенного в этом старье, — с любовью к егерю, до современных машин он не дотягивал. Робер впервые увидел так близко «Медведицу» и модернизированного «Епископа», и внешние отличия бросались в глаза.  — Сам знаешь, ключ в пилотах. Но я имел в виду, что из всех участников один «Молниеносный» аналоговый, — задумчиво отозвался Лионель. Робер понял, что он смотрит не на карту, а сквозь неё, будто ожидая каких-то ответов от стоящего в тени егеря. Что именно было не так? Остальные роботы работали на цифровых схемах и без ядерного реактора, так как последний несколько лет назад признали опасным для здоровья пилотов. Это единственное различие, приходившее в голову, да и то не до него сейчас. Все выдохнули с облегчением, когда стали точно известны размеры и тип кайдзю. Четвёртая категория! Самая сложная из ныне живущих, но её уже одолевали несколько раз — одолеют и теперь. Никаких сюрпризов и никаких изменений в плане.  — Приём, ребята. Четвёртая категория, план в силе.  — А ты, дитя, нонче и за командующего, и за языком чешущего? — осведомился в ответ по рации Бонифаций.  — За командующего я, но мне нравится ваш второй вопрос.  — Как он меня назвал? — издали возмутился диспетчер, благо связь была хорошая, громкая, и звук выходил за пределы узкой площадки командного центра.  — Справедливо, — ответил маршал. Робер подумал, что они пришли вдвоём, но рядом появились Ойген с Жермоном. Все трое пилотов были уже в костюмах, и Марсель на их фоне смотрелся… ай, ничуть не хуже, пусть и в джинсах. Не замедлил явиться и Эмиль, который вызвался в резерв — если что-то, не дай Бог, случится с одним из парных пилотов, он попробует восполнить потерю, только бы синхронизация не подвела. — Все уже сообразили, что сегодня мы слушаемся Савиньяка? Отлично. Ойген, Жермон, выйдете через три минуты после нас.  — А когда мы? — Робер посмотрел на Рокэ в ожидании ответа, и показавшаяся непробиваемой стена внутреннего спокойствия рухнула; шквал эмоций, смерчем взвившийся откуда-то изнутри, заставил крепко сжать зубы. Ничего не произошло, абсолютно ничего. Рокэ назвал время, Робер его не услышал. Осознание того, что они — два смертника, приходило и раньше, но впервые стало таким острым — даже при худшем исходе боя шансы были неравны, ведь на гибель с открытыми глазами шёл только один. За всё это время Робер много думал о том, что чувствует, и наконец-то всё свелось к единственному намерению — добровольно разделить с маршалом его смерть. В последний раз они стояли здесь, посреди остальных, в самый последний раз. Несмотря ни на что, Робер не мог безоговорочно отмахнуться от своей жизни, ценной или бездарной — какой бы она ни была; не мог назвать себя смелым самоубийцей, лишь солдатское нутро да необходимость боя толкали его вперёд. Здесь умирают все, и одним из первых и последних умрёшь ты, но почему-то такой важной стала жизнь человека, бок о бок с которым ты встретишь свою погибель. Должно быть всё равно. Должно быть… Вокруг сновали люди, мерцали экраны, вились провода. Секундное забытьё кончилось. Пилоты «Епископа» и «Медведицы» доложили, что видят кайдзю и приступают к бою — они не могли добраться так быстро, а вот монстр оказался сноровистый и уже преодолел часть пути. Городов рядом не было, сплошь океан — для гражданских хорошо, для бойцов — не самый удобный вариант, но всё же не проигрышный. Загрохотали колёса по далёкому-далёкому полу, и прямо перед глазами величаво возвысился силуэт «Молниеносного» с трапом в пилот-капсулу. Неужели сейчас?  — Возьмите в кольцо, вас же двое. Только не забудьте про шипы, — на мгновение отвлёкшись от распоряжений, Ли махнул им рукой, мол, увидимся после. За него высказался брат:  — Удачи! Всё выглядит не так страшно, можете не самоубиваться… Пусть это сделает бомба, а мы потом обмоем её подвиг.  — Несомненно, обмоем, — отозвался маршал. — Эпинэ, не спите, рано ещё. Пора идти, идти и вести себя так, словно рассчитываешь вернуться. В одиночку это было не страшно, даже вдвоём, но друзья действительно ждали их обратно. Значит, улыбайся и иди… им незачем знать так рано… Поднимаясь к капсуле, Робер на всякий случай кивнул, хотя не был до конца уверен, поймал он взгляд диспетчера или показалось — отсюда не разглядеть.  — Пока нас никто не слышит, — торопливо сказал он, когда люк прочно закрыли снаружи. Рокэ обернулся, вопросительно подняв брови. — Я не могу сказать, что плохо помню своего егеря, но всё же в каком отсеке бомба? Нам ведь её… Что смешного?  — Какая бомба? — нет, это невозможно! Он ещё и ухмыляется над этим! Робер почувствовал, что слишком сильно сжал шлем в своих руках.  — Вы хотите сказать, что всё это время бомбы не было?!  — Почему же так радикально? — пожал плечами Рокэ. — Иногда спрятать отсутствие какой-либо вещи труднее, чем саму вещь. Бомба была, с трудом добытая и трепетно охраняемая на нижнем ярусе… Пусть там она и лежит. Зачем нам тащить этот балласт? Толку никакого.  — Ясно, — упавшим голосом ответил Робер, надевая шлем. — И всё-таки…  — На месте разберёмся. Подключай связь, а то решат, что мы тут заняты непристойным.  — …и уже пропали, — донёсся до них голос диспетчера, когда Робер наконец нашёл нужную кнопку — вот что действительно плохо, так это то, что он не успел рассмотреть их расположение на обновлённой панели ручного управления. — Можно подумать, лучше в мире места нет для уединённых непристойностей, чем пилот-капсула егеря.  — Я искал кнопку, — не соврал Робер. — Как слышно?  — Отлично. Хотя меня несколько смущает, что один из пилотов не знает, где кнопки.  — Ничего, я подскажу, — утешил маршал. — Хотя вряд ли нам понадобится что-то, кроме пушек и меча. Механизм оповестил о запуске процесса нейросинхронизации; всё было как всегда, боль никуда не делась, калейдоскоп воспоминаний, взаимно проникающих друг в друга, штормил сознание. В этот раз синхронности разумов было недостаточно — им предстояло управлять восьмиметровым роботом посреди океана, только это не пугало. Не пугало и не изумляло, словно всё, что когда-либо приносила жизнь, неизбежно вело к этому дню и часу. Вертолёты доставили их к месту боя, опустив «Горный перевал» и «Молниеносного» в отдалении от искусственной бури в океане — первые два егеря вовсю сражались с кайдзю. Отсюда, с мели у островных берегов, могли быть видны лишь голубоватые всполохи и пушечные огни. Робер запретил себе думать о суше, оставшейся за спиной, на которую им не суждено вернуться — непонятный приступ сентиментальности, совершенно неуместный в такую минуту, напарник узнает — решит, что испугался…  — Что за ерунда, — Рокэ слегка поморщился, как будто его обвинили в этом вслух. — Я такого не думал.  — Но могли бы.  — Вряд ли… Почему бы и не взгрустнуть по твёрдой земле? Сентиментальность ненаказуема, если никто о ней не знает. Робер будто воочию увидел картинку, явно принадлежащую не ему — тихие розовые воды раннего моря, когда солнце едва коснулось поверхности, выползая из-за горизонта, несимметричная чарующая рябь, простецкая лодка с древними вёслами, которые давным-давно облепили водоросли да улитки. Наивно было полагать, что последние пару дней маршал честно отлёживался у себя; в кабинете его не нашли и не рассчитывали найти. От щемящей душу тоски и догадок о разрушении портала отвлекало поле боя, расстилавшееся перед глазами егерей, коими по совместительству являлись пилоты. «Перевал» с «Молниеносным» стояли неподвижно, как прибрежные скалы, в ожидании команды или — в случае командующего — подходящего момента. Видимо, они раздражали кайдзю, поскольку четвёртая категория пробивалась не столько к берегу, сколько к своим непосредственным врагам. «Епископ» и «Медведица» крепко держали оборону, но второй егерь двигался замедленно, словно один из пилотов был ранен. Робер тревожно прислушался к звукам, доносящимся через общий канал.  — …что именно? — Лионель.  — Не понимайт, но есть главный двигатель, — отчитывался Норберт по мере сил. Одновременно близнецы колошматили невидимого на фоне тёмного неба монстра обоими кулаками. Свет от лазера со стороны «Епископа» осветил кайдзю, и на мгновение стали видны крупные клыки в три ряда и острые шипы по бокам, обрамляющие мощную спину и увесистое брюхо. Как назло, эта нескладная громадина двигалась не хуже егерей, если не лучше. Их и вправду программируют, и программируют тщательно…  — Корпус повреждён, поэтому не удаётся поворачиваться быстро. Так сказал друг-механик, — теперь Марсель. — Отче и вы, прекраснейшая из женщин, отвлеките на себя эту харю, если вас не затруднит. Запускаем поиск неполадок…  — Неполадка здесь одна, — через шум волн и жужжание лазерных пушек, которых было в избытке в модернизированном «Епископе», раздался ответ Матильды. — И это кайдзю, чтоб им захлебнуться! Прогремел мощный выстрел, и монстр плюхнулся в воду, создав вокруг себя небольшой шторм. Егерям в отдалении пришлось слегка пригнуться навстречу большой волне, чтобы не унесло.  — Слава Богу, если он есть, — радостно заметил диспетчер. — Признаться, я думал, вы скажете — «неполадка здесь одна, и это ты».  — «Медведица», приём.  — Да, сэр, — на этот раз на призыв Лионеля откликнулся Йоганн, и голос у него был более встревоженным, чем у брата. — Работать хуже. Повороты…  — Знаю. Специалисты докладывают, что у вас брешь центре корпуса, и она растёт. Что произошло?  — Нас не был атаковать никто, но это, — непонятное слово на немецком после паузы было переведено: — Это жидкость, сэр. Не как тот яд, другой есть.  — Отступайте, высылаем за вами вертолёты. Если яд действительно другой, добром это не кончится. «Епископ», успехи? «Образина ещё не скопытилась» и «дитя сатаны не ступило на смертный одр», хором ответили пилоты.  — Уровень жизни слабоват, но на всякий случай не трогайте его в одиночку. «Горный перевал», подстрахуйте.  — Ойген, — окликнул Рокэ, поправив микрофон. — Когда будете добивать кайдзю, не перестарайтесь. Нам понадобится не горстка праха среди бескрайних вод, а относительно неповреждённый труп.  — Вас понял, — отозвался Райнштайнер, которого уже не могли смутить патологоанатомические наклонности маршала.  — Прошу прощения, сэр, на кой ляд? — мнение Жермона Робер разделял больше.  — Мне надо, уж сделайте одолжение.  — Тонет! — крикнул кто-то, на общей линии не разобрать. Робер чертыхнулся сквозь зубы — он только уловил идею и теперь потерял её. Гоняться за мыслями своего второго пилота было труднее в активном егере, ведь по факту они теперь делили сознание на троих, пусть одно из них и являлось искусственным. — Кайдзю ушёл под воду! Приготовьтесь. «Медведицу» эвакуировали на Тайвань — временно, поскольку спасательные вертолёты могли ещё понадобиться, а ранены пилоты не были, только их машина. Всполохи в тёмном небе прекратились — кайдзю исчез, а турбины «Епископа» прекратили поддерживать его над водой, и старый егерь тоже пропал из поля зрения, ныряя вниз. Скрылась с глаз и макушка «Горного перевала», чёткими размеренными шагами шедшего вперёд и погружавшегося с каждым шагом глубже и глубже, до тех пор, пока на воде не остались одни круги.  — Мы будем ждать здесь?  — Конечно, нет. Всё равно идти к разлому, — Робер не поленился крутануть шеей, но, как всегда, ничего не понял ни по голосу маршала, ни по взгляду; одно он точно знал из своей головы, Рокэ всецело сосредоточен на ходе битвы и не отвлекается на всякую ерунду о жизни и смерти, как некоторые… — В общем, да, и вам советую на неё не отвлекаться.  — Почему это работает только в одну сторону, — вздохнул Робер, и они сделали первый шаг. Ощущение было головокружительным — после базовой синхронизации сознаний вместе управлять огромным роботом оказалось не трудно, но и не совсем просто. Ты — один, и тебя — двое, а теперь тебя — трое, и вы все — один ты. Шаг за шагом, позволяя водам ласково обнимать себя за плечи, жестоко давить на голову, сковывать лодыжки и наконец раскрываясь ближе и ближе, глубже и глубже, в первый и в последний раз… «Молниеносный» рубил дорогу, как лучшая боевая подлодка, и при этом он был всего лишь идущим человеком — одним человеком, Тобой, ведь Ты — один человек, верно? Одно существо, родившееся из трёх сознаний, таких разных, таких похожих — каждая часть тебя бывала в передрягах, но главная — главная впереди. И именно тебе предстояло завершить эту работу. Тебе — и никому больше. Под водой, на самом дне, всё было иначе. До портала ещё идти, но где же остальные? Неподалёку из тягучей тьмы высветился силуэт «Епископа», совсем рядом — очертания «Горного перевала», этого егеря отличали шипы на предплечьях и вверху шеи, формой напоминавшие горные пики. Кайдзю не видать.  — Где он? Штаб?  — Радар косячит, одну минуту…  — Передай своему другу-механику, что механик из него не очень! Не время косячить!  — Робер, — он едва различил в общем хаосе голос маршала. — Что ты имел в виду?  — Когда? — вяло переспросил он, переводя дух после спуска. Всё было не так просто, как казалось. От мощной нагрузки на корпус сводило ноги. — Я имел в виду, что вы договариваете мои мысли…  — Раньше ты сказал, что слышишь мои. Значит, связь не односторонняя.  — Очень трогательно, сэр.  — Головой подумай, — одёрнул его Рокэ. Пришлось думать, хотя Робера куда больше волновал пропавший с радаров кайдзю. Двусторонняя ментальная связь, утвердившаяся между ними после дрифта… После дрифта!  — «Молниеносный», сзади! Диспетчерский вопль заставил вздрогнуть, но синхронизация не подвела — Робер в очередной раз чертыхнулся про себя, понимая, что они сейчас уцелели благодаря Рокэ и «Молниеносному» как таковому, но не ему. Ведомый пилот — он и есть ведомый. Повинуясь приказу общего сознания, его рука сама по себе потянулась вперёд, ноги напряглись, готовясь дать отпор. Полный поворот корпуса во тьме — и «Молниеносный» врезает локтем между одной из нескольких пар ярко-голубых глаз. Этого недостаточно, и кайдзю получает второй удар, на этот раз кулаком левой руки, что окончательно пригвоздило его ко дну. Пылевое облако песка заслонило обзор.  — Оставьте его нам, — «Горный перевал» подоспел вовремя. Кайдзю предстояло добивать врукопашную, если нужен целый труп, не использовать никаких расщепляющих пушек и тем более не резать его на части. «Епископ» караулил разлом, заодно поджидая случая вмешаться.  — Развлекайтесь. Мы отходим.  — Принято! Наблюдая за тем, как Ойген с Жермоном борются с теряющим силы кайдзю, Робер чётко представил, как у них там внутри. Сто процентов — ведущим пилотом является Ойген, так же как Лионель и Норберт. Вот кто лидирует в «Епископе», он гадать не брался.  — «Перевал»?  — Он метит туда, где у человека было бы солнечное сплетение, — доложил Ойген по общей рации в перерыве между двумя ударами. — Если мне не изменяет память, в ту же часть корпуса получила удар «Большая Медведица».  — Почему? Они уже сто лет как выясняли, что уязвимое место егеря — пилот-капсула, — подал голос Марсель. — Если только дело не в уязвимости.  — Полагаю, что нет, — на этот раз ответил Жермон. — Это единственное место в любой модели егеря, где можно перенести активную бомбу. Наверняка они это запомнили…  — Тогда откуда они знают, что сегодня? Лучше пусть будет совпадение…  — Совпадение? — переспросил Робер. «Молниеносный» не был на связи, работал лишь динамик, доносящий до них чужие голоса. Впрочем, можно было и молчать, но молчать страшно, даже когда ты мыслишь за троих.  — Плата, — Рокэ тоже думал о том, куда и почему метили кайдзю, только Робер не мог уловить, откуда доносится странный скрежещущий шум, не похожий на тот, что издавал сминаемый лапами кайдзю металл. В самой пилот-капсуле было тихо. — Око за око, зуб за зуб… Я узнал, как пройти через портал, а они узнали, что мы замышляем. Точнее — о том, что я замышлял на тот момент… У нас всё ещё преимущество. В основном.  — А не в основном? — как же они не подумали о том, что дрифт является обоюдной связью? Нет, он знал… Он всё знал и всё равно сделал. — Вы же не можете синхронизироваться с тем, мёртвым кайдзю?  — У клонов коллективное сознание. Знает один — знают остальные.  — Вы же понимали! — не выдержал Робер, отдавая себе отчёт в том, что орать на начальство глупо и неправильно. — Или догадывались, всё равно! Оно того стоило, узнать про портал, но всё же… если дрифт был таким же мощным, а он был, врагу теперь известен каждый наш шаг. Они всё узнают про планы, какими бы они ни были!  — Успокойся, — ему стоило немалых усилий принять, что Рокэ над его словами только посмеялся. — Честное слово…  — Тогда скажите мне, что делать, и я больше не…  — Робер! — прикрикнул маршал, всё ещё посмеиваясь. — Ничего они не узнают, ничего! Я всегда импровизирую… План действий зависит от того, что я вижу перед глазами. О том, что бомбы нет у нас, они прознали — ищут её у остальных, но смысла в этом всё равно никакого — портал её не пропустит… Я решу, что делать, не позже, чем они это почувствуют. Понимаешь или нет?  — Понимаю, — трудно не понять, когда ты в дрифте, но Робера всё равно что-то необъяснимо злило. Злило так, что он сам этого объяснить не мог… Откуда-то из глубин поднималась необузданная, природная ярость. — Рокэ… они могли… В этот раз вспышка боли пронзила голову. Как молния, ударившая из грозового неба в одно-единственное слабое деревце, она вонзилась в висок, заставив закричать. Перед глазами треснул мир, рассыпавшись на кучу мелких осколков, по лицу текло что-то горячее и с привкусом меди — кровь из носа, прикусил губу… Это не твоя ярость. Это наш гнев. Лазурные сполохи вперемешку с отблесками лиловых огней напоминали водопад электрических волокон, только он тянулся вверх — вверх, туда, где у людской планеты было самое глубокое дно. Ядовито-оранжевый взрез на Земле сжимался и разжимался, будто готовясь вытолкнуть наружу очередное непрошеное дитя. Портал изнутри выглядел жутко, но не страшнее тех, кто обитал по другую его сторону. Кайдзю или их создатели тоже решили нарушить план.  — …приём. Приём! Кто-нибудь! В правом колене пульсировала боль — тяжело опустился на него, чтобы не упасть, опершись кулаком о пол пилот-капсулы. Если бы кровь не заливала лицо, было бы проще, хоть видеть она не мешает — видеть мешает непрерывный шум в голове, рвущий на части и без того горящее сознание. Ты не один — вас двое. Ты не один — вас трое, «Молниеносный» стоит в той же согбенной позе, взрыхлив металлическим кулаком морское дно.  — «Молниеносный», приём. Вы мне обещали, между прочим, оба, так что извольте исполнять… Вас не трое, с вами ещё кто-то. Ещё что-то, пробравшееся с другой стороны завесы — непрошеное, незваное, злое. Необходимое, чтобы дрифт был обоюдным, двусторонним, режущим с двух концов. За всё приходится платить, за всё, и ты отдал последние гроши за то, чтобы…  — Они нестабильны. Почему, чёрт знает, но надо что-то…  — Мы прикроем.  — Спасибо, Ойген. Как ваш инопланетный приятель?  — Мёртв, как вы и сообщаете. Труп практически не повреждён. Маршал?  — Эпинэ?  — «Молниеносный», приём! Медленно поднять голову, уронить обратно — сил нет, их как будто выкачали и отобрали, позаимствовали без намерения возвращать. Украденные силы, где они теперь? Нельзя, нельзя этого позволить… Хриплое дыхание эхом отдаётся от стенок шлема. В ухе что-то донельзя противно пищит — сигнал о нестабильности, да что вы говорите? Можно подумать, ты не заметил, что всё летит к чертям… Не всё — только ты, но иногда эти два показателя до отвращения тождественны… Осталось лишь осуществить задуманное, задуманное в последнюю минуту и оттого единственно верное. С ДНК проблем не будет, ты знал это с самого начала, но обманывать в дрифте тяжело — пришлось потренироваться, извини уж… Вот именно — ерунда, правильно говоришь… Теперь нужно лишь подняться. Нам тоже пора подниматься. Закашлявшись, Робер понял, что окончательно пришёл в себя; жаль, лица не утереть, пришлось бы снять шлем, а у них и так проблема не проблеме. Голоса неведомых существ в своей голове были отвратительны, и как он их только понимал? Звучат как фоновые помехи на радио, слов не разобрать. Это всё дрифт… Дрифт и самая головокружительная в мире связь — связь с коллективным разумом армии кайдзю, вот что позволило прочитать их намерения. Вспомнив, что именно удалось прочитать, Робер похолодел.  — …, — он что-то выговорил и сам не понял, что: в ушах звенело, язык заплетался, руки тряслись, хоть и несильно — на том спасибо. Никто не отозвался. — Приём? Ш-штаб.  — Ну наконец-то! Что с вами?  — Пятый, — каждый звук давался с трудом, а ведь надо предупредить людей.  — Ещё раз. Тебя не слышно… Движение, слабый скрип, раскалённый провод вместо позвоночника. По шее словно ударили кувалдой, Робер не смог её повернуть, хотя очень старался. Если бы только успеть прийти в себя…  — «Епископ», назад, — он не был уверен, расслышал Рокэ у себя в голове или в пилот-капсуле, в любом случае очень тихо, никто бы не узнал; а ведь егерь всё ещё стоит на краю пропасти!  — Назад, «Епископ»! — лёгкие едва не отказали, когда Робер выкрикнул это вслух, искренне надеясь, что его слышит хоть кто-нибудь. Но они опоздали — за спиной егеря разверзлась бездна, ослепительная голубая вспышка взметнулась вверх, а затем из разлома выбрался первый в истории кайдзю пятой категории. Шестиконечный шипастый монстр с раззявленной пастью распахнул глаза, издал призывное рычание и прыгнул на «Епископа», всё ещё стоявшего спиной к порталу. Вопреки самым смелым ожиданиям, враг не только пустил в ход своего нового, лучшего бойца — произошло двойное явление, и никому не ведомо, сколько потребуется сил, чтобы отбить Землю теперь.