Стечение обстоятельств

- А что с нами может случиться? – хладнокровно спросил Александр, отряхивая штукатурку с плеч и волос. - Не знаю, уж слишком долго вы отсутствовали и нам послышался какой-то шум. А почему вы затушили все факелы? - Чтобы тебе было, что спросить, - засмеялся Александр. – Ладно, я тоже думаю, мы тут задержались слишком долго. Этот Дорос уже закончил осматривать главного жреца? - Да, Александр. Он ожидает вас снаружи. - Прекрасно. Нам всем не терпится с ним побеседовать. Пошли! - А где Шелленберг и Табаков? - Гиммлер пристроился сбоку к Тихонову и дёрнул его за рукав. - А где Вы оставили Табакова?! Вот подождите, мы останемся наедине и Вам мало не покажется! – зло прошипел советский актёр. Если бы не окружающие его македонцы, он бы и вовсе не стал церемонится с рейхсфюрером. - Да Вы что! Я же отправил его с охраной домой к Шелленбергу. Что произошло? - С охраной? Вы дали ему в водители своего адъютанта и это Вы называете охраной?! - Да его бы никто не посмел тронуть в моей машине! – запротестовал Гиммлер. – И оберштурмбанфюрер Вернер Гротманн мой личный адьютант, его все знают. - Ладно, позже разберёмся. А где вы подобрали этого мертвеца? – Тихонов кивнул в сторону Мюллера. - Не смейте разговаривать со мной в таком тоне! - А то что? - Мы ещё можем вернуться в Германию, вот тогда... - Не смешите, если мы вдруг вернёмся в Германию, Вы уже никому не будете нужны. Да и Шелленберга теперь нет рядом Вас защищать. - А где он? Что с ним произошло? Разве вы не были все вместе в его доме? - Отстаньте, не до Вас сейчас, - раздражённо бросил Тихонов и вырвался вперёд. К этому моменту все вышли из храма и были встречены Нарам-Сином и каким-то незнакомым человеком лет пятидесяти. Часть македонской стражи, оставленная Пердиккой, с любопытством следила за развитием событий; впрочем, было ясно, что, учуяв угрозу, их любопытство быстро преобразится из праздного ничегонеделанья в боевую готовность. - Царь Александр, - Нарам-Син почтительно поклонился быстро шагающему навстречу монарху, - Дорос уже закончил оказывать помощь нашему главному жрецу и теперь в Вашем полном распоряжении. Незнакомец, стоявший рядом с Нарам-Сином, тоже развернулся в сторону царя и поприветствовал его почтительным наклоном головы. - Так ты и есть Дорос, сын Хипатоса с Наксоса? – не выдавая удивления спросил Александр. Удивляться было чему. Вместо двадцатилетнего красавца, описанного Джаредом, перед Македонским царём и его гостями стоял пятидесятилетний мужчина довольно расплывчатых размеров, чья внешность была весьма далека от того идеала, который обычно ассоциировался с Аполлоном. - Да, я Дорос, сын Хипатоса с Наксоса, - подтвердил мужчина. – Я крайне польщён, что мои медицинские знания привлекли внимание самого македонского царя, хотя я не совсем представляю, как это произошло. Я не думаю, что среди моих пациентов есть кто-либо из вашего окружения. Джаред, стоявший от Александра по левую руку, наклонился ближе к царю и прошептал: «Это не он». Никак не отреагировав на это подтверждение очевидного факта, македонский царь продолжал: - Скажи мне, Дорос, а где ты провёл сегодняшнюю ночь? - У одной из моих пациенток были очень тяжёлые роды, и я весь вечер и всю ночь оказывал ей помощь. А почему это Вас интересует? - Вам знаком этот человек? – Александр кивнул в сторону Джареда. - Я боюсь, что нет. - Хорошо. И тем не менее Вы ведь не откажетесь пригласить его в гости? На него вчера напали недалеко от Вашего дома. Ему надо осмотреть Ваш дом и местность вокруг. Вы ведь не против? - Конечно, нет, - в голосе врача звучало удивление. - Прекрасно. Пердикка, отряди несколько человек и отправь в качестве охраны. Когда мои друзья всё осмотрят, они должны быть сопровождены обратно в покои, где они разместились. Даред, - царь обратился к американскому артисту, - возьми с собой Клеона за компанию. - Клеона? – переспросил Джаред, не совсем понимая, кого Александр имел в в виду. - Да, Клеона, - македонский царь кивнул в сторону Тихонова. - Аааа, - протянул американец, сообразив, что Александр переделал имя Слава на греческий манер. - И ещё, Пердикка, двое из предсказателей задержались по непредвиденным обстоятельствам. Я не хочу, чтобы с ними что-то произошло. Они могут вернуться или в этот храм, или прямо во дворец, или... они могут объявиться в каком-то другом месте. Я хочу быть уверенным, что с ними не произойдёт ничего неприятного. Организуй. - Конечно, Александр, - кивнул сын Оронта. – Если я не ошибаюсь, их было двенадцать человек во дворце. Я и мои ребята помнят, как выглядят эти двое, и я приму все необходимые меры. - Прекрасно. А сейчас мы возвращаемся во дворец. У нас ещё полно дел перед тем, как мы покинем Вавилон и отправимся в Сузы. О о о о о о о о о Прошло несколько дней с тех пор, как они снова оказались в Вавилоне. Несмотря на постоянное присутствие кого-либо из отряда Пердикки в храме Сина, а также обходы и прочёсывания местности вокруг дворца, обнаружить какие-либо признаки возвращения Табакова и Шелленберга не удавалось. Македонский царь строго обозначил сроки, когда армия должна была покинуть Вавилон и последовать в направлении зимней столицы Ахеминидов – города Сузы. Александр высказал надежду, что все гости отправятся вместе с ним, но также предоставил каждому возможность остаться в Вавилоне с Мазеем. И пока эти гости определялись с принятием решения, Александр и Гефестион отдавали всё своё время последним приготовлениям. Вот и сегодня, вернувшись с очередного совета со своими генералами и оставив Гефестиона разбираться со всякими административными неувязками, Александр решил ответить на просьбу Сисигамбис о посещении. Он в любом случае собирался нанести прощальный визит, а тут царица сама его опередила. Придя во всё ещё непривычные по своей несоизмеримой роскоши покои, Александр застал Сисигамбис нервно меряющей быстрыми шагами помещение из конца в конец. Вид был настолько неожиданным, что македонец остановился как вкопанный, и лишь по прошествии нескольких натянутых мгновений осведомился о причине столь странного поведения. - Я видела очень тревожный сон, - объявила Сисигамбис. – Тебе уже знаком мой доверенный евнух, Эпифиос, который, как тебе известно, прекрасно владеет греческим, так как он сам из Ассоса. Это очень деликатное дело, мой царь. Могу ли я попросить тебя остаться со мной и моим евнухом наедине? Александр наклонил голову в знак согласия, и велел своей страже удалиться. Недовольные, они всё же последовали приказу, но царь был уверен, что не позднее, чем сегодня вечером ему придётся выслушивать очередную нотацию от Гефестиона по поводу безрассудного отношения к своей безопасности. - Мне известно, что ты покидаешь Вавилон через три дня и по-прежнему оставляешь Мазея в качестве губернатора всего города и его окрестностей. Так ли это? - Я не предполагал, что подобное решение вызовет у Вас какую-нибудь отрицательную реакцию, - удивлённо ответил Александр. Официальное назначение Мазея губернатором произошло за несколько дней до появления гостей из будущего, и хотя ему и пришлось успокаивать недовольство своих македонских генералов подобным решением, он никак не ожидал отрицательной реакции со стороны царицы-матери. Естественно, если бы Сисигамбис и высказала в открытую такое недовольство, Александр бы не изменил своего решения, но сам факт показался ему довольно странным. - Я не считаю себя вправе диктовать тебе, мой дорогой Александр, какие-то условия, но я давно собиралась предупредить тебя об опасности подобного решения. И вот сегодня ночью Ахурамазда послал мне своё собственное предупреждение. - Но в чём же опасность? Ведь даже Ваш сын Дарий доверял ему настолько, что обещал ему в жёны свою старшую дочь и вручил ему командование правым крылом своего войска во время последней битвы. - У моего сына Дария не было выбора, - поджав губы, ответила царица.- Лучше было сделать Мазея своим зятем и таким способом оттянуть время, чем быть убитым в результате переворота. - В результате переворота? Я не совсем понимаю, ведь у Мазея нет никаких прав на престол. Как раз наоборот, успей он жениться на Статейре, у него такие права как раз бы появились, если бы он задумывал нечто подобное. - Александр, тебе известно, что Мазей происходит из одной из Шести семей, тех, которые когда-то возвели на трон Великого Дария? - Да, но это не даёт ему права на престол Ахеменидов, не так ли? - Это не даёт. А вот то, что он является сыном самого Артаксеркса – даёт. - То есть как? – удивился Александр. - По слухам, - поджав губы, пояснила Сисигамбис. - Мне такие слухи неизвестны, - нахмурился Александр. Артаксеркс был царем Персии во времена его отца Филиппа; он успешно подавил сначала восстание своих сатрапов внутри страны, а потом усмирил Финикию, Анатолию и Кипр. где вечно недовольные сатрапы опять начали поднимать головы. Его правой рукой долгие годы был могущественный евнух Багой, который, по слухам, и отравил царя впоследствии. Впрочем, подобные слухи всегда ходили при смерти любого правителя в своей кровати. Как бы то ни было, после смерти Артаксеркса, Багой убил всех его сыновей, кроме одного – Арсеса, которого и возвёл на престол. Впрочем, через короткое время Арсес чем-то ему не угодил, и он убрал и его. Так на персидский престол при помощи того же Багоя взошёл Дарий, правнук предыдущего царя Дария. Всесильный евнух рассчитывал на благодарность от новоизбранного царя, но когда этого не произошло, решил и его отравить. Но на этот раз удача изменила Багою, и его кто-то предал, сообщив Дарию о яде в чаше. Принимая напиток из рук своего хилиарха, Дарий надменно улыбнулся и предложил в знак дружбы отпить из чаши первым. Багой выпил, прекрасно осознавая, что яд в чаше подействует быстрее, чем страшные пытки впоследствии. Мазей был интересной фигурой в окружении Дария, хотя свою карьеру при царском дворе он начал ещё во времена Артаксеркса, будучи назначен сатрапом Киликии всего в двадцать три года. Особых заслуг на ним тогда не значилось, но он считался любимчиком и Артаксеркса, и Багоя. В последующие годы ему были дарованы другие сатрапии. Он ничуть не пострадал, когда Багой разделывался с сыновьями и фаворитами Артаксеркса, и, на удивление многих, не только пережил смерть Багоя и его окружения, но и был обласкан Дарием, который даровал ему самую богатую и престижную во всей Персии сатрапию Месопотамии, а также после смерти жены Мазея предложил ему в жены свою старшую дочь. Что стояло за подобным везением Мазея, Александр до сих пор не особенно задумывался, и неожиданное откровение Сисигамбис его очень удивило. - О некоторых слухах сплетничают в каждой таверне Вавилона и во всех закоулках царских дворцов, о других – благоразумно предпочитают молчать, - ответила Сисигамбис. - Но какие же это слухи, если их никто не распространяет? И откуда это известно Вам? - Мне известно это от верных людей. - Хорошо, расскажите мне, что Вам известно. - Багой принадлежал к очень старинной и богатой семье, но глава семьи неудачно выбрал сторону во время одного из восстаний сатрапов, и в результате вся семья была вырезана, кроме младших сына и дочери. Этот сын и был Багой. Он был кастрирован и отправлен в гарем одного из победивших сатрапов, но со временем его административные и финансовые таланты превысили его полезность в постели победителя, и с годами ему удалось добиться покровительства самого Артаксеркса. Его сестра попала в царский гарем и, когда подросла, тоже привлекла внимание Артаксеркса, хотя совсем в другом качестве. Она подарила ему несколько сыновей, но все они подозрительно умирали в младенчестве, хотя рождались здоровыми и крепкими. Во время рождения очередного сына эта женщина умерла и младенец вместе с ней. По крайней мере, такова официальная версия. - А что говорят по этому поводу слухи? – спросил Александр, начавший подозревать, куда клонит Сисигамбис. - В это время Гидарнес, глава одной из Шести Семей, гостил в Вавилоне у Артаксеркса. Ну, гостил, это мягко сказано, Царь царей был весьма недоволен этим своенравным сатрапом, поэтому вызвал его в Вавилон со всей семьей. Жена сатрапа была беременна и должна была вот-вот разродиться наследником. Поэтому она была отправлена в царский гарем, где умелые лекари могли бы ей оказать необходимую помощь. Так появился на свет Мазей, хотя его мать умерла во время родов. Через некоторое время и сам сатрап погиб при невыясненных обстоятельствах. К великому сожалению врагов Гидарнеса, все его владения были переданы его малолетнему сыну, который, хоть и остался сиротой в трёхлетнем возрасте, но был взят под покровительство самим Артаксерсом. В двадцать три с небольшим года он уже был назначен сатрапом Киликии, хотя его отцу эта сатрапия никогда не принадлежала. - То есть Вы хотите сказать, - предположил Александр, - что незаконнорожденный сын Артаксеркса и племянник Багоя не умер вместе с матерью, а был представлен как сын Гидарнеса, который на самом деле умер вместе со своей матерью? И именно поэтому ему, то есть Мазею, так покровительствовали и сам Артаксеркс, и Багой? - Да. - Тогда почему ему покровительствовал Ваш сын Дарий, которому, я так понимаю, известна эта история? И знает ли Мазей о том, что, если верить слухам, он сын самого Артаксеркса? - У меня нет определённого ответа на второй вопрос, Александр. Мазей или действительно не знает, или очень умело притворяется. Что касается первого, то да, моему сыну Дарию известно о возможном происхождении Мазея, но он всегда говорил, что этому не верит. - Почему? - Потому что Мазей был тем самым человеком, который сообщил моему сыну, что в чашу, которую Багой должен был ему преподнести, был добавлен яд. Если бы он был племянником Багоя и сыном Артаксеркса – стал ли бы он это делать? - То есть, знай Мазей о своем происхождении, он бы дал своему дяде Багою отравить Дария и сам занял бы престол Ахеменидов? - Да, таковы были аргументы моего сына, хотя у него иногда появлялись сомнения и он начинал подозревать, что Мазей просто тянет время, обзаводясь союзниками и в удобный момент нанесёт ему удар в спину. Ему так и не удалось прийти к какому-то конкретному заключению и принять решение. С одной стороны, он несколько раз отказывал Мазею в губернаторстве Вавилона, а с другой стороны доверил ему командование правым флангом в последней решающей битве. Он сначала официально объявил Мазея своим будущим зятем, а потом предложил руку этой же дочери тебе, мой царь. Хотя, так и не приняв решения относительно преданности Мазея, он всё же видел в нём своего потенциального наследника. - В каком смысле? - Мой сын Дарий имел несчастье любить только одну женщину, свою жену Статейру. Но она преподнесла ему только двух дочерей и одного хилого сына, который, как тебе известно, недавно умер. Может быть Дарий действительно верил, что Мазей был сыном Артаксеркса, поэтому и предложил ему в жены свою старшую дочь, не надеясь, что его собственный сын доживет до зрелого возраста. Хотя у Мазея есть уже два взрослых сына от его первой жены, которая умерла несколько лет назад. Старший из них – Артиболес, остался с Дарием, когда он так трусливо покинул поле битвы, а младший, Гидарнес, вернулся с Мазеем в Вавилон. Я уверена, что это было обговорено заранее, - зло усмехнулась Сисигамбис, - новоиспечённый сатрап Вавилона всегда был известен своим умением держать при себе две тетивы для одного лука. - То есть Дарий всё-таки считал, что если его собственный сын долго не протянет, тогда он передаст трон Мазею, своему зятю, который таким образом объединит две династии? - Я думаю, что да. - А почему этот план не нравится Вам? – спросил Александр. - Я принадлежу к царской династии Ахеменидов и хочу видеть на престоле Персии сильного царя. Ни мой сын, ни Мазей такими не являются, но вот ты, мой Александр, ты совсем другое дело. И я боюсь, что когда ты покинешь Вавилон, оставив его управление Мазею, он решит взять власть в свои руки и отрежет тебя от прибрежных городов и Македонии. - Я позаботился о том, чтобы у него не возникло таких мыслей и не было возможности претворить подобную идею в жизнь, - не вдаваясь в подробности, заверил он царицу, – но Вы ещё мне не рассказали, какой сон послал Вам Ахурамазда. - Тревожный сон, - нахмурилась царица и начала рассказывать. – Это были сумерки или даже ночь. Посреди огромного поля битвы стоял лишь один человек и я сразу узнала в нём Мазея. Его лицо было жестоким и безжалостным, в обеих руках он держал окровавленные мечи, а у него за спиной висел огромный лук. А вокруг, куда не кинешь взор, лежали искалеченные тела воинов, одетые в греческие, персидские и какие-то неизвестные мне одежды. Вдруг за спиной у Мазея приподнялся раненый и отвёл назад руку, пытаясь в последнем предсмертном мгновении кинуть во врага кинжал. Я видела, как оружие описало кривую дугу и упало у ног Мазея, а сам нападавший повалился на спину, пронзённый в грудь стрелой. Но эта стрела не была выпущена Мазеем, он даже не видел нападавшего. - Чья же это была стрела? – спросил Александр, невольно вспоминая Аполлона в одной из его не самых мирных ипостасей. - Эрешкигаль. - Эрешкигаль? - Да, владычица подземного царства в древнейшей религии нашей земли. В чёрных одеждах, развевающихся за её спиной как крылья, она держала в руках огромный лук, из которого только что была выпущена смертоносная стрела. Её волосы блестели холодным серебром под бледным светом луны, а в лице читались ненависть и презрение. Она шагнула навстречу Мазею, но он совершенно её не испугался. «Будь внимателен, мой сын, победа не дастся легко», - сказала она и, обернувшись ястребом, исчезла в темноте ночи. В этот момент я проснулась. - А как Вы знали, что это была именно Эрешкигаль? - Я просто знала. Так бывает иногда во сне. Я как бы наблюдала всё это со стороны, и ни Мазей, ни Эрешкигаль, несмотря на все её сверхъестественные способности, не знали об моём присутствии. И хотя я чувствовала, что в тот момент я была вне опасности, всё моё тело было сковано холодным ужасом. - Я знаю, что в землях Персии люди поклонялись и поклоняются разным богам. Был ли Артаксеркс поклонником Эрешкигаль? Является ли таковым Мазей? - Нет, такого мне ни об одном из них не известно. Я не думаю, что матерью Мазея действительно является Эрешкигаль, но, может быть, она ему покровительствует? - Почему? - Я не знаю, но Ахурамазда имел причины послать мне этот сон. Я слышала, что недавно к твоему двору прибыло много ясновидящих и прорицателей из разных уголков земли; может быть, один из них сможет правильно интерпретировать мой сон. Я сама не решаюсь прибегнуть к помощи местных толкователей снов, они все служат Мазею. - Хорошо, я благодарю тебя, царица, за это предупреждение и за то, что Вы относитесь ко мне, как к родному сыну, хотя Ваш собственный сын до сих пор ещё жив. - Дарий осквернил трон Персидских царей своей нерешительностью и трусостью, и он больше мне не сын! – холодно процедила Сисигамбис, - Он не слушал моих советов и советов его верных сатрапов, и Ахурамазда его за это наказал. Я умоляю тебя, не соверши такой же ошибки, Александр, иначе – горе моей Персии и твоей Македонии! Уверив царицу в своей мудрости и решительности, Александр покинул покои Сисигамбис, размышляя о том, как схожи оказались царицы-матери, оставленные в Пелле и Вавилоне, и как его наместники, Антипатр в Македонии и Мазей в Вавилонии должны лавировать не только между качающей свои права знатью, но и оберегать себя от ненависти царских матерей. Впрочем, Александр вовсе не собирался оставлять без внимания всё, что он только что узнал от Сисигамбис и он намеревался тем же вечером обсудить столь необычные новости с Гефестионом. О о о о о о о о Проворочавшись с бока на бок полночи, Джаред решил, что вряд ли ему удастся заснуть без каких-то вспомогательных средств и что лицезрение размеренных вод Евфрата из окна оранжереи именно то, что сможет его расслабить и привести в сонное состояние. Выбравшись из-под тёплого одеяла и покрывал он понял, что совершил тактическую ошибку – в комнате было слишком холодно, а ведь ещё надо было пересечь коридор. Обернув одно из одеял вокруг одежды, в которой он спал, актёр упрямо направился в оранжерею. Ноябрьские ночи были холодны даже в Вавилоне, но небо было безоблачным и, поскольку световое загрязнение ещё не было знакомо человечеству, Джаред мог наблюдать роскошное черно-бархатное небо Вавилона, усыпанное бриллиантовыми звездами. Единственным звуком в ночной тишине было отдалённое шуршание волн Евфрата да плач ребёнка, доносившийся, видимо, из одного из открытых окон дворца. «Видимо, нерадивые няньки были во все времена, - отвлечённо подумал Джаред, - ну кто ж оставляет окно открытым в такой холод? Ребёнок, наверно, поэтому и плачет... надо-же, а я-то думал, что все дети должны быть в гареме, там, где находятся их матери, а гарем совсем в другой части дворца. Хотя, может, это ребёнок прислуги». Американец прислушался опять. Он понял, что это был не столько плач, сколько хныканье, и доносилось оно откуда-то изнутри, а не снаружи. «Вот те на, - подумал опять Джаред, - а может это вовсе не ребёнок, а... Гиммлер или Мюллер, вот смеху-то будет. Надо проверить», - и с этой оригинальной мыслью, теперь уже окончательно проснувшись, он вернулся в коридор и остановился посередине, пытаясь понять, откуда исходил звук. Недовольное хныканье продолжалось, но звук доносился не из спален, а из общей комнаты, в которой они обычно пировали или проводили время в обсуждениях, когда не шатались по Вавилону. Сделав пару шагов в нужном направлении, Джаред распахнул дверь и застыл на пороге. Несколько факелов, горевших в держателях на стенах, слабо освещали помещение. Джаред мог только разглядеть ложа, расставленные без особого порядка на полу, и эти ложа были определённо заняты людьми. С одного из них и доносился тот самый хныкающий звук. «Что за ерунда, - подумал Джаред, - мы вчера вечером все разошлись по спальням; когда это все эти лунатики успели перебраться сюда?». Чтобы получить ответ на этот вопрос, Джаред взял один из факелов со стены и посветил над человеком, издававшим плачущих звук. Свет выхватил из темноты лицо маленькой девочки лежавшей в обнимку с другой примерно такого же возраста. - Что за идиот машет живым огнём над моими дочерьми? – послышался за спиной недовольный голос. От неожиданности Джаред отпрыгнул назад, чуть не свалившись на близлежащее ложе, с которого поднимался человек, в котором американец без труда сразу же узнал Шелленберга. - С прибытием! Какими судьбами? – оторопевший было от неожиданной картины Джаред почти мгновенно обрёл чувство голоса и чувство юмора. - Судьбами тут Аполлон распоряжается, - почти что весело констатировал шеф внешней разведки. – Но служба оповещения у него пока что находится на достаточно низком уровне. Как вы тут без нас? - Справляемся помаленьку, - улыбнулся Джаред. – А когда это ты успел обзавестись двумя дочерьми? - Четырьмя, - поправил Шелленберг. – И старший сын. - Однако, - протянул американец оценивающе. - А из какого вы года прибыли? - 1974-го. Сколько времени здесь прошло? - Ну, мы вернулись в ту комнату в храме, как будто мы её и не покидали. Это было пять дней назад. А где вы были? - Долгая история. Где все остальные? - Вальтер, с кем это ты разговариваешь? – раздался женский голос где-то из-за спины Шелленберга. - Ирэн, мы вернулись в Вавилон, - повернув голову вполоборота, ответил он и тут же уточнил для Джареда, - а это моя жена, Ирэн. - Очень приятно, - Джаред склонил голову в приветствии, хотя ему удалось разглядеть только силуэт незнакомки. - Хватит базарить, - раздался откуда-то справа недовольный голос Табакова. – Если вам срочно надо обменяться последними новостями, найдите для этого более подходящее место. - И тебя с прибытием, - засмеялся в темноту американец. - Джаред, с кем ты тут беседуешь? – в дверном проёме показалась фигура Колина. - Да вот, пропащие вернулись, да ещё и с пополнением. Мы их по всему Вавилону разыскиваем, камня на камне не оставили, а Аполлон нам их с доставкой на дом оформил. - Ну наконец-то! – радостно воскликнул ирландец, - пойду будить всю честнУю компанию. - Правильно, у меня всё равно сна ни в одном глазу, - сообщил Джаред и стал зажигать все имеющиеся факелы, подвесные канделябры и жаровницы. - Я думаю, женщинам надо бы одеться, пока остальные головорезы не нагрянули, - посоветовал Шелленберг. – Татьяна Михайловна, Вы ведь тоже здесь? - Вашими молитвами, - донёсся с соседнего ложа голос режиссёра. - Олег Павлович, Вы бы меня своей жене тоже представили, а заодно и детям, у вас их сколько? - Двое, но они не здесь, - сообщил Табаков, - и Татьяна Михайловна не моя жена, а режиссёр нашего фильма. - Ну, наконец-то господину Стоуну будет достойная компания, - обрадовался американец. – Кстати, у меня для вас новости, и не совсем приятные. - Слово «удивление» больше не входит в наш словарный состав, - сообщил Шелленберг. - А как насчёт слова «Мюллер»? - Уговорили, беру свои слова обратно. А хорошие новости есть? - Мы все очень рады вас видеть. - Ба, какие люди! – первым заходя в комнату воскликнул Визбор. Увидев Лиознову, он расплылся в улыбке, - Татьяна Михайловна, вот так сюрприз! Какими судьбами? - Это риторический вопрос, да, Юра? – спросила режиссёр, пытаясь разобраться в незнакомой ей одежде. - Татьяна Михайловна! – отодвигая Визбора в сторону, Тихонов широким шагом вошёл в комнату. – Вас-то нам и не хватало! Как же мы рады Вас видеть! - Ещё бы тебе не радоваться моему появлению, Слава. Насколько я понимаю, я попала в эту перипетию из-за твоей несдержанности. - Да? – невинным голосом переспросил Тихонов, догадываясь, что она намекала на его ссору с Шелленбергом, когда они виделись последний раз. – Вы обязательно будете должны нам обо всём рассказать в малейших подробностях. - Фрау Шелленберг, какой неожиданный сюрприз! – Гиммлер выбился в первый ряды приветствующих. – А я смотрю, Шелленберг, твои дети успели подрасти, и все трое здесь, не так ли? А это, наверно, Ваши дети, герр Табаков? - Это все мои дети, рейхсфюрер. Давайте-ка я вас всех представлю друг другу, кто кого не знает. Когда с этим процессом было покончено, дочери Шелленберга, полусонные и не особо что-либо ещё понимающие, были отправлены досыпать в одну из освободившихся спален, а Джаред послал несколько стражников со срочным сообщением к Мазею и Александру с Гефестионом. Что себе думали о всех этих происшествиях оставленные охранять их персоны люди Мазея и Александра, оставалось только догадываться, но, видимо, они обладали способностью держать язык за зубами и не задавать лишних вопросов. - Наконец-то мы опять все вместе и даже в нашем полку прибыло, - развалившись на одной из лож, довольно разглагольствовал Джаред, - теперь можно отправляться в путь покорять персидские города, разметая в пух и прах любое сопротивление. Вы, кстати, вернулись очень даже вовремя, Александр отбывает с армией через два дня. - Этому плану может потребоваться корректировка, - вдруг неожиданно для всех сообщил Шелленберг. - Я не думаю, что Александру придётся по душе подобное заявление, - первым отреагировал Стоун. - Вальтер в своём репертуаре, он всегда знает всё лучше остальных, - съязвил Мюллер. - Мне Вас не хватало, группенфюрер, - саркастически заметил Шелленберг. – Впрочем, нет, это не совсем так. Эта зияющая пустота была заполнена человеком по имени Леонид Броневой. - Так Вы успели посмотреть наш фильм? – удивился Визбор. – Вы были в Москве? - Да, - кивнул Шелленберг, - но об этом позже, когда к нам присоединятся Мазей с Александром и Гефестионом, - а пока что расскажите, как вы проводили время в наше отсутствие. О о о о о о о о о о Мазей прибыл первым, а Александр с Гефестионом присоединились к компании примерно через полчаса. После очередного раунда взаимных приветствий и представлений, Табаков взял на себя задачу рассказать обо всём, что происходило с ними в Москве. Конечно же, не обошлось без расспросов и едких комментариев, Мюллер и Шелленберг не могли удержаться без взаимных колкостей, Гиммлера очень интересовал вопрос, насколько хорошо и правдиво была представлена его персона в фильме (здесь Шелленбергу пришлось отдуваться), Гефестион, по привычке, задавал много технических вопросов, а американцы предались рассуждениям, почему Аполлон вернул их всех обратно в Вавилон, а не перенёс в Лос-Анжелес или какой-то другой город в то время, когда снимали «Александра». Ночь плавно перешла в утро, дочери Шелленберга проснулись и по обыкновению всех маленьких детей стали требовать к себе внимания, а взрослые решили, что неплохо было бы и позавтракать. - Вообще-то пора заканчивать наш междусобойчик, дел невпроворот, - сообщил Александр. - Подожди, Александр, - прочавкал Мюллер, тщетно пытаясь с помощью языка решить проблему застрявших между зубов сладостей, - тут Шелленберг перед твоим приходом что-то говорил о смене планов. - Какая ещё смена планов? – с удивлением спросил македонский царь. Шелленберг вздохнул и отодвинул от себя блюдечко с орехами: - Я ничего не говорил о смене планов, просто об их возможной корректировке. - По какому поводу? – поинтересовался Александр. - Когда я лежал без сознания в Московской больнице, я видел сон. Александр с Гефестионом переглянулись. Предыдущим вечером македонский царь рассказал своему другу о визите к Сисигамбис и они потратили большую часть ночи обсуждая, что делать с полученными новостями. Так и не придя ни к какому определённому решению, они отложили этот разговор на следующий день, однако лечь спать они так и не успели: им было сообщено о возвращении пропавших гостей и они поспешили присоединиться к остальной компании. А теперь вот и Шелленберг со своими снами. Видимо, их собственный сон будет опять отложен на неопределённое время. - Ладно, давай, выкладывай, - без особого энтузиазма согласился Александр. - Сразу предупреждаю, то, что я собираюсь вам рассказать, выходит за рамки обычного. - Разве такое ещё возможно? – поинтересовался Колин. - Да, - коротко ответил Шелленберг и начал. – Я очутился ночью в лесу. - Нам предстоит услышать вариант сказки о Гензель и Гретель? – поинтересовался Мюллер. - Мне действительно Вас не хватало, группенфюрер, - серьёзным тоном ответил шеф внешней разведки, - но нет, мой сон был немного о другом. Несмотря на время суток, я мог различить очертания деревьев в темноте, небо было достаточно безоблачным и светила полная луна. Почти немедленно я увидел впереди свет и пошёл на него. - И вышел на поляну, где стояла избушка, в которой жила злая ведьма, - дополнил Мюллер. - Нет. На поляну я не вышел. Когда я приблизился к свету, я не смог различить его источник, просто это было место, где было светлее, чем в окружавшем меня лесу. Обойдя огромное дерево, которое было на моём пути, я увидел человека, который стоял, прислонившись к этому дереву спиной. Незнакомец меня не видел, он был занят разговором с... - Другим незнакомцем, - опять встрял шеф гестапо. - Помолчите уже, - строго указала Лиознова, - петь будете на допросах в КГБ. - Да я...! - Заткнитесь, Мюллер, Вам на каком языке объяснять надо? Тут за мной следует специалист по египетским пыткам, он как раз просил меня выделить ему пару человек, на которых он мог бы поддерживать свои навыки. Вы уже кандидат номер один, – сообщил Александр. - Спасибо, - Шелленберг кивнул поочерёдно в сторону Лиозновой и македонского царя и продолжил. – Разговаривал этот незнакомец с обитателем могилы, которую я заметил, только когда обогнул дерево. Впрочем, как-то само собой пришло знание, что этим незнакомцем был Аполлон. В этот момент Александр и Гефестион переглянулись опять. Уж очень сон Шелленберга стал походить на сон Сисигамбис. Персидская царица тоже сказала, что она просто «знала», что защитившая Мазея женщина была никем иной, как самой богиней мёртвых Эрешкигаль. Однако, если этот обмен взглядами и был кем-то замечен, никаких комментариев не последовало, и это дало возможность Шелленбергу продолжить свой рассказ. - Я думаю, что Аполлон меня не видел; мне кажется, что я присутствовал при всём этом в какой-то духовной, а не телесной форме. Впрочем, вполне вероятно, что и это присутствие было организовано самим Аполлоном. Так или иначе, я приблизился к могиле и с ужасом увидел, что она принадлежит моему отцу. - Этого не может быть! – воскликнула Ирэн. – Твой отец был жив, когда я получила известие о твоём скором освобождении, я сама с ним разговаривала вечером, накануне моего... накануне того дня, когда Аполлон перенёс нас из Нюрнберга в Москву. - Может быть, Аполлон показывал ему будущее? – предположил Стоун. - Всё гораздо сложнее. Да, на могиле было выбито имя моего отца, его фотография, но Аполлон называл его другим именем. - Каким? – осторожно спросил Джаред. - Он называл его Гермесом. Александр нахмурился и спросил: «То есть?» - Как вы догадываетесь, это был монолог. Вот слова Аполлона с того момента, когда я подошёл: «......и вы все отказывались мне верить. Мне, богу правды! Вы называли меня фантазёром. Кассандра, наверно, хохотала в царстве Аида. Но ведь я оказался прав. Мне очень жалко, Гермес, но я оказался прав. Я думал, что обладаю даром убеждения, но увы. А что теперь? Теперь вся надежда висит на волоске. Да и этот волосок! Смешно! Наши дети. Я даже не мог выбрать наших лучших детей. Некоторые, безусловно, достойные и способные, но другие... Двенадцать никчемных смертных, когда это могли бы быть двенадцать Олимпийцев! Что они смогут сделать? И что я могу с ними сделать, если они кто в лес, кто по дрова, а кто за перерезывание друг другу глоток. Ах, Гермес, Гермес. Я не говорю о Гере или Посейдоне, но ты, и Артемида, даже моя мать лишь пожимали плечами. А отец, о – как всегда, он, видите ли, непобедим. Упрекаете ли вы меня за то, что я сумел выжить? Впрочем, мёртвые не могут упрекать. Или могут? Вы оставили меня одного! Ты не представляешь, на что мне пришлось пойти, чтобы выжить. Я изменил самому себе! Я, я... мне приходится нянчиться с нашими детьми, которые все как один обладают даром упрямства и даром делать, что им вздумается, а не то, что нужно для общей пользы. Впрочем, мой сын – такой же. Я даже себе не представляю, как я смогу вбить им в головы то, что необходимо для успеха. Насколько было бы всё проще, если бы рядом были все вы. Но нет! Вам надо было... впрочем, хватит жаловаться. Мне не хватает тебя, Гермес! Я так скучаю. Я сделаю всё, чтобы всех вас увидеть вновь, я сделаю всё! Это хорошо, что вы никогда не знали, на что я действительно способен, есть надежда, что наши враги тоже пребывают в неведении. А теперь мне пора. Мне неизвестно, смогу ли прийти сюда ещё раз, но я не хочу больше навещать могилы, я хочу вас всех обнять вживую. Даже Геру.» Наступило молчание. - В беспамятстве, наверно, и не такое приснится, - первым подал голос Мюллер. Впрочем, в его тоне не было привычного издевательства. - Шелленберг, а ты точно всё понял? Запомнил? На каком языке говорил Аполлон? – спросил Стоун. - На языке, который я понимал. - Я тут книжку недавно читал, она только вышла в печать, - начал Джаред. – Автора зовут Рик Риордан, она называется «Перси Джексон и похититель молний», это о детях-полукровках, сыновьях и дочерях олимпийских богов, довольно занятно. События происходят в настоящем. Сюжет весьма сказочный, но попроще нашего. - Нас действительно вначале было двенадцать, - заметил Колин, - я-то думал, это просто интересное совпадение. Впрочем, не всё так уж невероятно. Александр ведь был уже провозглашён сыном Зевса в Сиве, а чем мы хуже? - Да? И кем же ты себя мнишь? – спросил Тихонов. - Ну, не знаю, хоть я и играл роль Александра, но сыном Зевса я быть уже не могу. Наверно, тогда – сын Геры. - Губа не дура. - Есть небольшая неувязка, - заметил Джаред, - даже мне известно, что среди двенадцати олимпийцев двое – Артемида и Афина - были девственницами, они никак не могли иметь детей. - Ну, не зря же существует непорочное зачатие, - подсказал Стоун. - Не знаю, что вы имеете в виду под непорочным зачатием, - начал Гефестион, - но если отложить в сторону нежелание Артемиды иметь детей, то факт, что Табаков и Мазей так похожи друг на друга теперь можно легко объяснить тем, что они являются сыновьями Аполлона и Артемиды соответственно. Нет ничего удивительного в том, что дети близнецов похожи друг на друга как две капли воды. - Я пришёл к такому же выводу, - согласился Шелленберг. - То есть ты – сын Гермеса? – уточнил Джаред. - Если принять за действительность мой сон, то – да. Александр, что ты думаешь по этому поводу? - Ещё не знаю, - признался македонский царь. – Мазей, скажи мне, а наша Артемида и ваша Эрешкигаль, богиня подземного царства, как-то связаны? - Ну, не очень, - после короткого молчания сказал новоиспечённый губернатор Вавилона. – А почему ты спрашиваешь? - Есть причины, но о них я расскажу позже. А как обычно изображалась эта Эрешкигаль? - По разному. Но в основном, с огромными крыльями за спиной, с ногами, как у птицы; часто в руках, согнутых локтях, она держит жезл и обод. - А как насчёт лука в качестве оружия? - Нет, никогда. Как я уже сказал, у неё мало общего с Артемидой, разве что темнота. Но в случае сестры Аполлона темнота – это ночь, а в случае Эрешкигаль – это темнота царства смерти. - Хорошо, давайте преположим, что сон Шелленберга – это реальность, – сказал Александр. - Я – сын Зевса, Шелленберг – Гермеса, Табаков – Аполлона и Мазей – Артемиды. У тебя есть какие-то догадки по поводу остальных? - спросил он Шелленберга. - Мы ещё с предсказаниями Дельфийского оракула не разобрались, - пробурчал Тихонов, - а теперь ещё откровения Аполлона на нас свалились. Не слишком ли много для простых смертных? - Мудро заметил сын Афины, - улыбнулся шеф внешней разведки. - Почему сын Афины? - Мне Татьяна Михайловна рассказывала, - Шелленберг кивнул в сторону Лиозновой, - что ты про себя повторял таблицу умножения, когда на экране надо было выглядеть серьёзным и задумчивым. - А что, подходит, - хохотнул Джаред. – А что по поводу меня? И вообще, моя фамилия – Лето, а моя любимая гитара нызывается «Белая Артемида», как-то обидно получается, я совсем был бы непрочь оказаться сыном Артемиды или Аполлона; я думаю, любой из них подошёл бы мне в родители. - Увы, эти места уже заняты. Как насчёт Диониса? - Сын Диониса? – засмеялся Колин. – Да Джаред совсем не пьёт! - А как насчёт оргий? - Вот это уже ближе к реальности. - Что ты такое говоришь! – возмутился певец. - Ну а театр? – не унимался Шелленберг. - Нет, меня со сценой связывает только музыка. - Не классическая, я так понимаю? - Нет, не классическая, и к тому же очень громкая, - Колин продолжать снабжать деталями всех присутствующих. - Громкая музыка, оргии, и..... как насчёт женщин? - Мои математические способности не заходят так далеко, - засмеялся ирландец. - Тогда давайте примем за факт, что Джаред – сын Диониса, - заключил Шелленберг. – А тебе, Колин, я дал в матери действительно Геру. Ты прав – она ближе всего к Зевсу. Я надеюсь, что ты подобающе ревнив? - И весьма страшен в своей ревности, - уточнил Джаред. – Кто следующий? - Рейхсфюрер, - Шелленберг развернулся к Гиммлеру. - Это должно быть интересно, - сухо обронил Визбор. - Вы бы не были столь пессимистично настроены по поводу моей догадки касательно происхождения рейхсфюрера, если бы вы правильно указали его образование в своих, э-э-э-э, фиктивных выдержках из личных дел главных действующих лиц, или, как вы их называли в фильме, информации к размышлению. У рейхсфюрера было далеко не среднее образование, но, я так понимаю, вы хотели его подобным образом его унизить? А ведь на самом деле он закончил Мюнхенский политехнический институт по сельскохозяйственному профилю и имеет диплом экономиста-аграрника. Так что я даже не сомневаюсь, что имя его матери – Деметра, богиня плодородия. - Сын богини плодородия как организатор концентрационных лагерей. Это что – глупая шутка? – мрачно спросил Тихонов. - Ну, это Вы плохо знаете греческую мифологию. Советую на досуге ознакомиться. Попросите, чтобы Вам кто-нибудь рассказал историю царя Эрисихона и у Вас сразу же отпадут все сомнения. Теперь мои соображения по поводу остальных. Мюллер – сын Ареса, я думаю, это очевидно. Мне припоминается, что Визбор любит горы, поэтому он – сын Гефеста; я, правда не знаю, но надеюсь, что руки у него растут из правильного места. Остаётся г-н Стоун – он сын Посейдона, хотя мне трудно найти какое-то связующее звено, но это наверно потому, что я недостаточно хорошо его знаю. - Подожди, а Гефестион? – вспомнил Джаред. - Ну.... что за вопрос, да ещё и от тебя! Ты забыл про Афродиту? - Ах, да, как я мог! – засмеялся американский певец. - Хорошо, с семейными узами мы разобрались, - тоном режиссёра, довольного распределением ролей на ожидаемый блокбастер, подвёл итог Стоун, - но что дальше? Мы должны кого-то спасать? - Не кого-то, а наших родителей, по совместительству – главных богов Олимпа, - подсказал Колин. - Ну, я думаю, всё-таки – главных богов Олимпа, а по совместительству – наших родителей, - поправил Визбор. – Но как? И от чего? И вообще, если они там кому-то проиграли и поплатились за это жизнью, что мы можем сделать, чтобы это исправить? Вернуть время назад? - Я вообще не понимаю, почему Аполлон не может с нами встретиться и объяснить всё по-человечески? – недовольно заметил Тихонов. - Потому что он – бог? – предположил Мазей. - Не цепляйтесь к моим словам, это просто выражение, не надо воспринимать его дословно. - Может быть, ему запрещено общаться с нами в открытую? - То есть записочки передавать можно, раны перевязывать можно, а прийти и нормально объяснить что к чему – нельзя? – поинтересовался Тихонов. - Мне больше интересно, что такого мог сделать Аполлон, чтобы единственным остаться в живых? Лично мне на ум приходит только предательство, - сказал Стоун. - Вы бы поосторожней на поворотах, - посоветовал Табаков. – Александр и Гефестион, есть какие-то соображения по этому поводу? - История с Адметом, - твёрдо сказал Гефестион. - Я согласен, - подтвердил Александр. - Нам бы всем хотелось её услышать, - Гиммлер подал голос. - Ну хорошо, если вкратце, то, пожалуй, следует начать с того, что самым любимым сыном Аполлона всегда считался Асклепий. - Это до того, как на свет появился Табаков? – Мюллер спросил насмешливо. - Задолго, – серьёзно ответил будущий хилиарх и продолжил, - он был самым лучшим врачом и мог излечивать любые болезни. Впрочем, он на этом не остановился и научился воскрешать даже мёртвых. И хотя он делал это из самых наилучших побуждений, это нарушало порядок, установленный богами, и Аид, бог подземного царства, не поленился явиться лично на Олимп (обычно он это не практиковал) и пожаловаться Зевсу. Владыка богов, на котором лежит бремя поддержания мирового порядка, запретил Асклепию воскрешать мёртвых и велел ограничиться лечением больных. У сына Аполлона не было другого выбора, кроме как повиноваться. Может быть, он и намеревался сдержать эту клятву, но Мойры, богини судьбы, предназначили ему иное будущее. Существует несколько версий, как это произошло, но, так или иначе, однажды Асклепий нарушил эту клятву, воскресив только что погибшего смертного. Зевс, однако, не хотел нарушать своей собственной клятвы, данной Аиду, и в наказание испепелил Асклепия молнией. Но, как мы помним, Асклепий был любимым сыном Аполлона, и бог врачевания не собирался мириться с гибелью сына; и ему-то как раз никто не запрещал воскрешать мертвых, хотя это и не поощрялось среди богов. Но Аполлон не был бы Аполлоном, если бы он просто воскресил Асклепия. Во-первых, раз уж воскрешать, то с пользой, поэтому он сразу сделал его богом. Богом врачевания, естественно. Ну, и чтобы впредь ни у кого не было желания вставать у него поперёк пути, он заодно убил циклопов, которые ковали молнии для Зевса, те самые, которыми был убит его сын. Царь богов посчитал такой акт покушением на его собственную власть, и собирался уничтожить самого Аполлона, но не то Лето, мать Аполлона, вмешалась, не то сам Зевс в конце концов передумал, но, так или иначе, вместо убийства Аполлона Зевс решил его наказать, и не просто наказать, а ещё и унизить – он послал его в качестве пастуха к Адмету, царю города Фер в Фессалии. Аполлон, самый гордый из Олимпийских богов, был послан служить смертному в низменной должности присмотрщика за скотом. Всё это могло бы закончиться весьма печально для Адмета, если бы... - Если бы Аполлон в него не влюбился, - улыбаясь, дополнил Джаред. - Именно так, - подтвердил Гефестион. – Он стал осыпать своего возлюбленного всевозможными дарами и даже решил выяснить, какое будущее ожидает его любимца. В отличие от смертных, ему не надо было обращаться за помощью к Пифии, он и сам мог заглянуть в будущее, но это не принесло ему никакого удовольствия. Он увидел, что Адмету оставалось жить считанные месяцы. Любой другой Олимпиец просто бы опечалился или, в лучшем случае, пытался бы подарить своему возлюбленному самые счастливые последние дни, но у Аполлона было другое мнение по этому поводу, он никогда не относился к числу тех, кто легко сдавался. Он решил навестить Мойр, трех сестёр, богинь судьбы, и всеми правдами и неправдами изменить то, что было предназначено его любимцу. Его не остановил тот факт, что это ещё никогда никому не удавалось, даже самому Зевсу. Для этого он прибёг к очень интересному способу. На самом деле, как бог правды, он не мог лгать, но он прекрасно знал, что не говорить правду технически не является ложью. Он нанёс Мойрам визит и сказал, что хотел бы их поблагодарить за то, что они не воспрепятствовали воскрешению Асклепия, ведь, теоретически, он пошёл наперекор тому, что было уготовано его сыну с рождения. Мойры улыбнулись и сказали, что всё, что произошло с Асклепием, было предопределено с его рождения. «Я этого не знал, - честно признался Аполлон, - я хоть и могу, но предпочитаю не смотреть в будущее. Как бы то ни было, в качестве благодарности я принёс прекрасное вино из запасов Диониса». Мойры не заподозрили подвоха; вот если бы он стал их уговаривать сохранить жизнь Адмету пытаясь соблазнить или зачаровать их своей игрой на кифаре, богини судьбы сразу бы насторожились, но вино? Вино было оружием Диониса, а тут... всем было известно, что бог правды и бог вина находились в довольно прохладных отношениях в лучшие из времён. Никто не знает, что было в том «прекрасном вине из запасов Диониса», но в результате Мойры оказались в достаточной степени опьянения чтобы, если и не продлить жизнь Адмета до бесконечности, то дать ему возможность дожить до глубой старости, если найдётся такой человек, который согласился бы умереть вместо него. Таким человеком оказалась Алкеста, жена Адмета, но это уже другая история. - То есть что мы имеем? – спросил Мюллер. – Аполлон является обладателем специального вина, при помощи которого, если напоить им Мойр, можно изменить предначертанное или даже уже случившееся? - Я не думаю, что Мойры дважды попадутся на одну и ту же уловку, - заметил Шелленберг, - скорее всего, Аполлон является таким человеком, то есть, простите, богом, которой умеет находить решения для задач которые, по определению, решения не имеют. - Но тем не менее, он не смог уговорить остальных Олимпийцев послушаться его совета или внять его предупреждениям, - напомнил Визбор. - Это так, но, судя по всему, он не намерен так легко сдаваться. - Видимо. Но чего же он ожидает от нас? - Не знаю. Александр, Гефестион, у вас есть какие-то идеи? И как мы, простые смертные, ну хорошо, пусть даже дети Олимпийских богов, в состоянии что-нибудь изменить? - Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю, что, – вместо Александра ответил Тихонов. - В Берлине есть музей Пергамского алтаря, - вспомнил Шелленберг. – Это великолепнейшее произведение искусства было создано через несколько веков после нашего времени, под «нашим» я имею ввиду время, в котором мы сейчас находимся. Алтарь украшен барельефными фигурами из Гигантомахии, это битва Олимпийских богов и Гигантов. Если я не ошибаюсь, Гиганты были порождением матери-земли Геи и не могли быть убиты Олимпийскими богами. Поэтому Олимпийцам пришлось просить помощи Геракла, смертного сына Зевса. Так что история уже знает случай, когда смертные могли сделать то, что было не под силу Олимпийцам. - Ну, история, это ты несколько загнул, - со вздохом прокомментировал Стоун. - С точки зрения прецедентного права, это не имеет значения, - улыбнулся шеф внешней разведки. - Может быть, - согласился Стоун, - но зачем нужна была вся эта эпопея с предсказаниями Дельфийского оракула? Зачем надо было посылать нас в Берлин, на Кавказ, а вас двоих – ещё и в Москву, если мы нужны здесь? - Может быть для того, чтобы нас сплотить? – предложил Визбор. - Надеюсь, что другие идеи Аполлона будут более удачными, - посетовал Гиммлер, которому совсем не нравилась его роль не просто второй скрипки, а вообще какого-то козла отпущения. - Мы уже пришли к выводу, что Аполлон не относится к числу тех, кто опускает руки после одной-двух неудачных попыток, - заметил Джаред, - к тому же, это нам сейчас кажется, что это было бесполезным. Мы ведь не видим всей картины, к тому же Шелленберг был воссоединён в Москве со своей семьёй и к нам присоединилась Татьяна Михайловна. Наверняка это не случайность. - Аполлон в своей Московской записке сообщил, что он не собирался вовлекать Татьяну Михайловну в эту историю, но уж раз так произошло, то ничего страшного, так что это как раз случайность. К тому же, он мог перенести семью Шелленберга вместе с ним самим в самом начале, - прокомментировал Табаков. - Возможно, это было важно, что первоначально должны были быть перенесены только дети Олимпийцев, - предложил своё объяснение Колин. - Или он хотел, чтобы родились все «запланированные» дети Шелленберга и они были бы более старшего возраста, - заметил Александр. – По крайней мере, я собираюсь использовать этот факт и сделать сына Шелленберга одним из моих пажей. - Я согласен! – радостно воскликнул Инго, вскакивая с кушетки, на которой он до этого тихо сидел рядом со своей матерью. - А не рано ли ему? – нахмурился Шелленберг. - Нет, не рано, к тому же, когда мы отправимся в путь, у твоей жены будет достаточно хлопот и без него, - объяснил своё решение Александр, - но об этом позже, а пока что нам надо продолжать действовать по намеченному плану, то есть – из Вавилона мы направляемся в Сузы и Персеполис, чтобы не дать сторонникам Дария опять сгруппироваться и, самое главное, захватить царские сокровищницы, расположенные в этих городах. Потом мы двинемся за Дарием, так как пока он жив и на свободе, я не могу считать себя полновластным владыкой Персидского царства. Я уверен, что Аполлон найдёт возможность выйти с нами на связь и сообщить, что мы должны делать. Сидеть в Вавилоне и ожидать неизвестно чего – просто бессмысленно. - Александр, а почему в начале этого разговора ты спрашивал Мазея о богине... Эрешкигаль, если я не ошиблась? – спросила в основном молчавшая до этого времени Лиознова. Так как Александр ещё не пришёл к решению, стоило ли рассказать присутствующим о его визите к Сисигамбис и том сне, о котором она ему поведала, то македонский царь хотел было отделаться какой-либо придуманной историей, но в этот момент он был спасён громким стуком в дверь. Мгновением позже она была распахнута и на пороге появился Пердикка. - Я же просил нас не беспокоить, - раздражённо бросил Александр, хотя он и был рад такому повороту событий. - Не совсем так, - задорно улыбнулся молодой генерал, который до сих пор видел в Александре друга детства и участника бесшабашных мальчишеских выходок. – Ты сказал, что тебя можно беспокоить только по важному поводу. - Ну и каков же твой важный повод? – усмехаясь, но без лишней злобы спросил македонец. - Очередное письмо от Дария, - отрапортовал Пердикка, - привезённое Артиболесом, старшим сыном Мазея. Пердикка покинул дверной проём и зашёл вовнутрь, не дожидаясь приглашения Александра. Следом за ним появился молодой человек. Его одежда была изрядно потрёпана и, видимо, не менялась несколько дней, лицо носило признаки усталости и недосыпа, но оно расплылось в улыбке, как только его хозяин увидел Вавилонского губернатора. Забывая о протоколе, Мазей шагнул навстречу своему сыну и заключил его в крепкие объятия. - Артиболес! Я так рад тебя видеть, все эти дни я не знал, жив ты или нет. - Я тоже так рад тебя видеть целым и невредимым. Как мой брат Гидарнес? - С ним всё нормально, вы скоро сможете увидеться. Быстро вспомнив, что он не один, Мазей освободился из объятий своего сына и виновато улыбнулся македонскому царю: - Прости меня, Александр, я забылся в твоем присутствии. Разреши мне представить моего старшего сына Артиболеса. Македонский царь благосклонно кивнул и помахал рукой в отрицательном жесте сыну Мазея, который собирался выполнить проскинезис. - Давай оставим это для официальных церемоний, - объявил Александр, - так ты привёз мне письмо от Дария? - Да, мой государь, - всё же поклонился Артиболес и тут же застыл в изумлении, увидев Табакова. - Мы просто похожи, - усмехнулся артист, не вдаваясь в подробности. - Да, царь Дарий передал мне это письмо лично, - пояснил сын Мазея, - и велел немедленно отправиться в путь. Это была частная беседа, при которой присутствовал только он и Отанес. - Кто такой Отанес? – нахмурился Мазей, которому это имя было незнакомо, хотя он очень хорошо знал всё окружение Дария. - Ах да, вы же ещё ничего не знаете, наверно, - предположил Артиболес. – Когда царь царей спешно покинул поле битвы, я последовал за ним, следуя наставлениям моего отца. Дарий подозревал, что Александр двинется на юг к Вавилону и поэтому у него было время с остатками армии добраться до Экбатаны через горы Загроса. Путь не из лёгких, но зато более надёжный. На нашу первую ночёвку мы остановились в небольшой горной деревушке. Узнав, что одна из хижин уже была занята странствующим Маджи, Дарий пожелал с ним посоветоваться. - Кто такой или такие Маджи? – спросил Гиммлер, уловив в незнакомом названии созвучие с магией. - Маджи – это одно из племен в Мидии, провинции Персидской империи, - решил объяснить Мазей в таком ключе, который был бы понятен всем остальным. – Когда-то Мидия была независимым и могущественным царством со столицей в Экбатане, это на северо-востоке от Вавилона через горный массив Загроса. Мидия была завоёвана Киром около 230 лет назад. Многие среди Маджи являются ярыми поклонниками Зороастра и проповедуют свой, весьма специфический, уклад жизни. Им приписывается особая мудрость. Считается, что они обладают знаниями магических ритуалов и всевозможными секретами. В той отчаянной ситуации, в которой оказался Дарий, я вполне могу понять, почему он заинтересовался странствующим Маджи, он даже мог приписать этой встрече некое сакральное значение. - Ты прав, отец. С их первой беседы Дарий не расстаётся с Отанесом, так зовут этого Маджи, он приблизил его к себе, не отпускает ни на шаг и советуется по каждому поводу. Бессу и другим сатрапам это не особенно нравится, но до прибытия в столицу Мидии они не предпринимали никаких действий. А в Экбатане у этого Отанеса оказалось огромное количество сподвижников, которые теперь всё контролируют. Дарий опять воспрял духом и готовится к созданию новой армии. К тому же Отанес нашёл Дарию новую молодую жену, хотя официальная церемония ещё не состоялась. Но о ней, кроме её имени, Гизрабайада, я ничего не знаю. - Интересно... - процедил Александр, - ну хорошо, давай мне письмо. Артиболес молча подошёл и протянул македонскому царю свиток папируса. Взломав печать, Александр быстро пробежал глазами содержимое, но никак не прокомментировал прочитанное и по его выражению лица было абсолютно невозможно ничего определить. - Так тебе неизвестно, что содержит это письмо и ты не пытался его прочесть? – спросил Александр. Его тон был лишён каких-либо эмоций. - Нет, царь Александр. - Дарий ещё в Экбатане? - Да, Александр. Я думаю, он намеревается пробыть там ещё какое-то время. - Тебе приказано привезти ответ? - продолжать расспрашивать Александр. - Когда я задал этот вопрос Дарию, он только сказал, что все сказано в его послании. - А почему он выбрал именно тебя? - Я не решился задать ему этот вопрос, - признался Артиболес. – Но царь царей велел, чтобы в сопровождение я выбрал себе тех людей, на которых я мог бы расчитывать, то есть он не навязал мне людей из своего собственного окружения, которые бы за мной следили. Те дни, которые мы провели вместе, он никак не комментировал тот факт, что мой отец и мой младший брат не оказались в числе тех, кто последовал за ним с поля боя. Однако мне кажется, что кто-то всё-таки был отправлен тайно за мной, во время пути меня, да и моих спутников тоже, не покидало такое ощущение, что за нами следили. Впрочем, мы добрались без приключений. - Хорошо, - кивнул Александр, - а где те люди, которые сопровождали тебя из Экбатаны? - Они ожидают дальнейших распоряжений за этими дверьми, - сын Мазея кивнул в сторону входа. - Хорошо. Я знаю, что тебе и твоим людям необходим отдых, но вам придётся ещё ненадолго задержаться. Подождите моих дальнейших распоряжений снаружи, мне нужно обсудить послание Дария с моим окружением, а потом у меня будут ещё к тебе вопросы. Пердикка, обеспечь всех едой и питьем, я вас скоро позову. Поклонившись, Артиболес вышел, но Пердикка задержался около двери и, закрывая её за сыном Мазея, спросил: - Александр, я думал, ты собирался обсудить очередное письмо Дария в кругу своих близких друзей? Я вижу, что не только Дарий обзавёлся новыми советниками. - Пердикка, не сейчас, - ответил Александр, – мне хватает Пармениона и его сыночка. Ты в состоянии держать язык за зубами? - Обижаешь, Александр! И вообще, я пошутил, - стал отнекиваться Пердикка и быстро ретировался за двери выполнять очередное приказание своего царя. - Надеюсь, мы не создаём тебе излишних проблем с твоим ближайшим окружением? - начал Стоун. - По своей природе Пердикка не жалобщик, - стал объяснять Гефестион, - он просто не хочет отставать от других, для которых это является одним из любимых времяпрепровождений. Александр, а что на сей раз тебе предлагает Дарий? - Дарий мне ничего не предлагает, - усмехнулся македонский царь, - и вообще, это послание адресовано не мне, а Шелленбергу, так что, я думаю, его автором является не Дарий, а Аполлон. - Да? – расстерянно спросил шеф внешней разведки, - а почему ты так решил? - Как почему? Я же только что сказал, что письмо адресовано тебе. К тому же оно написано на немецком и начинается словами "Дорогой Вальтер". Я так подозреваю, что Аполлон и есть этот Отанес. Впрочем, и в качестве Маджи он не очень многословен, хотя на сей раз весьма точен в своих пожеланиях. - А что он пишет? – спросил Табаков. - «Дорогой Вальтер», - стал читать Александр вслух, - «скучал ли ты по мне все эти годы? Вот мне тебя не очень не хватало! Бросай всё к чертям и приезжай ко мне в гости. Теперь мы, наконец-то, сможем развернуться по-настоящему». - О каких это ещё годах говорит Аполлон? – удивился Колин, - они же только что виделись в Москве. - Александр, я могу увидеть это послание собственными глазами? – спросил Шелленберг, хмуря брови. Его лицо не выражало никакой радости от полученного приглашения. Македонский царь молча протянул письмо и Шелленбергу хватило лишь одного взгляда, чтобы узнать почерк автора. - Это написано не Аполлоном, - глухим голосом сообщил шеф внешней разведки. - А кем? – ехидно спросил Мюллер, - твоим папашей Гвидо или, ах да, извиняюсь, Гермесом? - Гейдрихом.