Стечение обстоятельств

Даже много повидавшего в своей в общем-то ещё достаточно короткой жизни Шелленберга неожиданная смена обстановки от темноты подземного царства на буйство красок рынка Экбатаны шокировала своей резкостью и непредвиденностью. Он словно замер в оцепенении, чувствуя себя находившимся вне данной реальности. Шум голосов, звуки животных, скрип колёс, плеск воды помноженные на невероятные и совершенно, казалось бы, несочетаемые запахи перенесли его в далёкое детство, когда они всей семьей бежали из оккупированного и голодного Саарбрюккена в кажущийся тихим, мирным и благополучным Люксембург. Там у его отца был филиал фабрики музыкальных инструментов и многочисленная семья рассчитывала переждать неспокойные годы. Учёба всегда давалась Вальтеру легко, но первые месяцы, проведённые в Люксембургской гимназии, стали для него испытанием. Перед Первой Мировой войной Люксембург, уставший от немецкого влияния, обратил свои взоры к Франции. Как заметил один немецкий дипломат «С Германией у Люксембурга был брак по расчёту, а вот с Францией — любовная история». Как ни странно, эта любовь оказалась односторонней, так как в 1920 году Франция отклонила предложение об экономическом сотрудничестве. Когда подобное предложение было сделано Бельгии, то эта страна высказала своё согласие и в 1921 был создан Бельгийско-Люксембургский экономический союз. В силу этих причин, к Вальтеру, как к немцу, в гимназии сначала относились с недоверием и особой дружбы не предлагали. В то время его французский был довольно слаб, к тому же он иногда путал французские слова со словами из саарбрагга платт, а о существовании отдельного люксембургского языка он даже вначале и не подозревал. Однако Вальтер отнёсся к подобным трудностям как к вызову, а не как к препятствию. Его упорство и способности вскоре дали о себе знать. Меньше чем через год его французский стал предметом удивления и восхищения и среди учеников, и среди преподавателей. Не последнюю роль сыграл и безупречный музыкальный слух, и через год он говорил на французском практически без акцента. На Люксембургский язык у него времени не хватало, но он неплохо стал трепаться на итальянском, общаясь с детьми многочисленных итальянских иммигрантов, стекающихся в Люксембург на заработки в угольной и сталелитейной промышленности. А ещё именно этому периоду Вальтер был обязан уроку, результатами которого он пользовался всю оставшуюся жизнь — чтобы стать частью стаи и занимать в ней далеко не последнее место, надо заводить дружбу с каждым из её членов по отдельности. У каждого индивидуума есть свои слабости, свои привычки, свои желания; они обычно подавляются, когда человек находится в коллективе, но лезут изо всех дыр, когда человек остаётся наедине с собой, ну или в компании одного очень заинтересованного и благодарного слушателя. Вальтеру, пользуясь методом проб и ошибок, очень скоро удалось расположить к себе не только большинство своих одноклассников и товарищей по гимназии, но и преподавателей, которые не могли не нарадоваться новому способному ученику; каждый из этих преподавателей был уверен, что именно в его предмет больше всего влюблён новичок. Плюс Вальтеру повезло с тем, что его родители по сути дела не обременяли его никакими домашними обязанностями. У отца вообще не было времени заниматься никем из своих детей, так как ему надо было посвящать всё время на поддержку и развитие своего бизнеса, а у матери он с самого рождения ходил в любимчиках, будучи младшим и весьма болезненным ребёнком. Поэтому Вальтер практически всё своё свободное время проводил за учёбой, обхаживанием своих сверстников и игрой на виолончели. Единственным развлечением, которое он себе позволял, были прогулки по Люксембургу и его ближайшим окрестностям. Он обожал бродить по старинным кварталам города и среди его оставшихся укреплений, почти полностью снесённых в 70-х годах прошлого столетия в результате Лондонского договора, прогуливаться по огромному акведуку через долину реки Петрусс и исследовать казематы и пещеры скалы Ле Бок. А ещё его привлекали многочисленные рынки, на которые свозились не только продукты питания, но и всякие интересные вещи, новые и не очень, на которые можно было посмотреть и которые можно было потрогать, а также, довольно часто, вступить в разговор с продавцом и узнать всего много нового и интересного. Внезапный грубый окрик и сильный толчок в спину вернули Вальтера из приятных юношеских воспоминаний в суровую реальность. Он сильно ударился правым плечом о каменный выступ дома и только чудом не сломал руки, которые он инстинктивно выбросил вперёд, чтобы уменьшить силу удара. Обернувшись, он увидел перед собой насмешливо-снисходительное лицо какого-то вельможи. Незнакомец скривил губы в усмешке и произнёс: — Это, конечно же, не скоростной автобан между Кёльном и Бонном, но всё равно не стоит стоять разинув рот посреди улицы с таким интенсивным движением, да ещё и в ярмарочный день. — Даже если бы эта телега меня задавила, твой дядюшка быстро бы вернул меня обратно на эту грешную землю, — нашёлся Шелленберг, сообразив, кто является его спасителем. — А мне бы потом опять пришлось тебя разыскивать по всей Экбатане? Ладно, пошли, разговор есть, — кивнул Аполлон и, не дожидаясь ответа, начал шагать вдоль улицы. — Кстати, а как ты меня нашёл? — поинтересовался Шелленберг, догнав своего спасителя. — Я на вас всех маячки установил. — Маячки? — переспросил шеф разведки. — Ну да. Это как бы такие маркеры, которые позволяют мне знать о вашем местонахождении в любое время, особо не заморачиваясь на поиски. — А, понятно. Мне бы такие устройства в Германии и за её пределами в наше время! Подожди, значит, всё это время ты знал, где был Инго, и ничего нам… мне не сказал?! Если бы не его пропажа, я бы никогда не стал раскрывать Гейдриху все подробности и причины нашего пребывания в Экбатане. И мы бы не оказались там, где мы оказались. И Аид не смог бы нас шантажировать и угрожать, и ты... — Хватит причитать! Мне нужно было, чтобы Инго попал в гости к Аиду, и чтобы мой дядя наконец-то начал действовать. А на это мне было также тяжело его сподвигнуть, как тебе заставить Гиммлера начать переговоры с союзниками. Так что всё идёт по плану. — То есть ты собираешься спуститься в Подземное Царство, и мне даже не надо будет тебя уговаривать? А как же предсказание о твоей смерти? — Это предсказание также глупо, как и спор трёх богинь из-за так называемого яблока раздора! Афродита, как богиня красоты, самая красивая богиня по определению, а на меня, бога прорицания, никакие дурацкие пророчества не действуют. — Ты уверен? — Вполне. Ну вот мы и пришли, давай зайдём и ты мне всё расскажешь. — У Аполлона в руках оказался ключ, которым он открыл входную дверь ничем не приметного дома, около которого они остановились в тот момент. — Располагайся не стесняясь, впрочем, мы здесь ненадолго. — А что я должен тебе рассказать, если ты всё сам прекрасно знаешь? — Не всё, — признался Аполлон, превращаясь из бородатого персидского вельможи средних лет в молодого безбородого юношу с точёными чертами как всегда высокомерного лица. — То есть, в Подземном Царстве ты за нами подглядывать не можешь? — Не могу. Итак? — Ну ладно, — согласился Шелленберг и рассказал со всеми подробностями об их пребывании в гостях у Аида. — И ты точно видел там Гермеса и Артемиду, это были они? — спросил Аполлон в конце рассказа. — Да, я видел их и всех остальных богов, кроме Зевса. Когда я спросил, как я смогу тебе доказать, что видел именно их, а не какие-то подделки, Аид передал мне это, — из висевшего на поясе кожаного кошелька приличных размеров Шелленберг вытащил миниатюрный кинжал и кадуцей, который на самом деле оказался складным и поэтому легко уместился в кошельке. В руке Шелленберга кадуцей вырос до настоящих размеров и кинжал также приобрёл соответствующие габариты. — Да, это действительно любимый кинжал моей сестры и любимая игрушка моего брата, — подтвердил Аполлон, беря в руки оба предмета. Лезвие оружия отбросило холодный лунный свет, а обе змейки кадуцея зашипели и уставились на Аполлона раздражённым взглядом. — Они никогда меня не любили, — пожал плечами бог солнца и бросил предмет обратно Шелленбергу, который ловко подхватил жезл и осторожно погладил змейки по головам указательным пальцем. Оба животных удовлетворённо закрыли глаза и замерли в трансе, не подавая никаких признаков жизни. — И что теперь? — спросил шеф разведки. — Теперь ты проводишь меня к Аиду и по прибытии красочно распишешь, как долго тебе пришлось меня искать и уговаривать. Время течёт по-разному наверху и внизу, так что таланты Одиссея и барона Мюнхгаузена тебе в помощь. — Ну хорошо, а что должно произойти потом? Ты уверен, что Аид выполнит своё обещание и воскресит твоих родственников и позволит нам всем покинуть его царство, особенно учитывая, что ты остался жив? А что, если он захочет тебя убить, а когда увидит, что это невозможно, он откажется выполнить свою сторону сделки? А если и нет, если он всех воскресит, как обещал, и позволит нам покинуть его царство и решит разобраться с тобой позже? Как ты сможешь сам, без моей или Гермеса помощи оттуда выбраться? Кстати, ты только что сказал, что никак не мог подтолкнуть Аида к действию, но как так получилось, что все Олимпийские боги, кроме тебя, оказались неодушевлёнными пленниками Подземного Царства? — Ты задаёшь слишком много вопросов, не имеющих никакого отношения к делу. Гермес и Артемида откажутся покидать царство Аида без меня, а у моего дяди, увидевшего, что предсказание на меня не действует, не будет другого выбора, как нас всех отпустить. Ну а потом всё вернётся на свои места, за исключением того, что теперь я, а не мой отец, буду править всеми выжившими богами. — Кстати, а что случилось с Зевсом? — Это тебя не касается. — А Аид говорил, что тебе власть не интересна. — Не интересна, но раз уж так получилось... — Хорошо, но у меня всё же есть одно сомнение. — Какое ещё сомнение? — Всё очень как-то легко и просто. — В большинстве случаев простейшее из решений и является самым правильным. Вот когда люди, да и бессмертные тоже, начинают усложнять ситуацию, вот тогда и случаются всевозможные сбои. Проверено веками, поверь мне. — Да, но... — Что ещё? — Ладно, ничего, пошли.

О о о о о о о о

Не очень понимая как, но стоило Шелленбергу об этом подумать и они оказались в Подземном Царстве. Шелленберг вернулся в клетку, где содержались его товарищи по несчастью, а Аполлон, сначала очутившийся в полном одиночестве в одном из пустых углов треугольного зала, через несколько мгновений тоже был заключён в непонятно откуда взявшуюся клетку. Она была примерно одинаковых размеров с первой, так что у Аполлона было много свободного пространства внутри. Он подошёл к углу, ближе всего располагавшемуся к месту, где находились его предполагаемые помощники и, лучезарно улыбнувшись, их подбодрил: — Не переживайте, скоро вы все отсюда выберетесь. Он легонько стукнул по одному из прутьев решётки, как бы пытаясь продемонстрировать несолидность своей тюрьмы, но был с огромной силой отброшен назад. Так как он был один в клетке и его некому было поддержать, то, ударившись спиной о противоположную стенку, он был повторно отброшен от заграждения и в результате оказался в центре на полу практически плашмя. Аполлон явно не ожидал подобного результата; он приподнялся и перевёл тело в сидячее положение, с удивлением рассматривая ладони рук, через которые пролегли красные полосы, оставшиеся от соприкосновения с прутьями. Из темноты послышался смех, и Аид собственной персоной материализовался в центре треугольного зала. — Добро пожаловать в моё царство, племянник! — ехидно произнёс он. — Я ожидал более радушного приёма, — бросил вызов Аполлон, поднимаясь в полный рост из сидячего положения. — С какой стати? — в голосе Аида явно проскальзывали нотки удивления, — ты здесь не в качестве гостя, а в качестве заключённого, к тому же приговорённого к смерти. И предупреждаю, никаких таких глупостей, как предоставление последнего желания, я тебе даровать не собираюсь. — Но, по крайней мере, ты исполнишь те обещания, которые ты дал Шелленбергу? — Конечно. Я свои обещания всегда сдерживаю. Пока Аполлон и Аид обменивались взаимными колкостями, Шелленберг тихо заметил: — Мне это не нравится. По-моему, всё с самого начала пошло не так, как это представлял себе Аполлон. — А как он себе это представлял? — поинтересовался Мюллер. — Что предсказание на него не распространяется, так как он сам является богом пророчеств. Аид освободит и оживит других богов и позволит и им, и нам покинуть это приятное заведение. А так как ни Гермес, ни Артемида никогда не оставят своего любимого брата на произвол судьбы, то Аиду не останется ничего другого, как и его отпустить. А потом наступит мир во всём мире под его чётким руководством. — Что-то уж больно наивно, — заметил Колин. — Ну, он же бог поэзии, а не стратегии, — заметил Визбор. — В нашем случае было бы как раз лучше, если бы он был богом стратегии. Притворяясь, что он не слышит, или действительно не слыша или просто не обращая внимание на перешёптывания своих пленников, Аид продолжал: — И я даже предоставлю тебе возможность попрощаться с любимыми братом и сестрой, а также другими родственниками, — усмехнулся Аид и сделал широкий жест рукой, очерчивая арку в воздухе. Из темноты стали появляться тени и, по мере приближения к богу Подземного Царства, они материализовались в вполне живых существ, принимая облики, хорошо известные всем знатокам греческой мифологии. — Здравствуй, братец, — с издёвкой произнёс Гермес, приближаясь к клетке, где был заключён Аполлон. Артемида, отделившись от толпы, молчаливо подошла к своему брату и застыла, равнодушно рассматривая своего близнеца. — Артемида! Гермес! — радостно воскликнул Аполлон, приближаясь, насколько это было возможно, — я так рад вас видеть живыми и невредимыми. — А мы рады видеть тебя здесь, — усмехнулся Гермес, — так как это вселяет надежду, что нам больше никогда не придётся иметь с тобой дело, как только Аид навсегда покончит с тобой. — Гермес?! — Аполлон уставился в недоумении на своего брата, — что ты такое говоришь? — Говорю то, что думаю и что давно мечтал иметь возможность тебе высказать. И это нас всех касается. — Я не понимаю, — Аполлон от изумления сделал несколько шагов назад. — А что тут не понимать? — зло переспросил Гермес. — И чтобы сразу закрыть эту тему, нет, Аид ничего с нами не сделал. Это ещё нам пришлось его уговаривать нам помочь. — Вот это поворот, — прошептал в никуда Джаред; лица его сокамерников тоже носили выражения крайнего удивления и непонимания. — Артемида, скажи хоть ты что-нибудь, — в голосе Аполлона было легко различить нотки отчаяния. — Ты никогда не замечал, братец, насколько ты всем надоел и как твои вечные притязания на совершенство вызывали сначала раздражение, а потом и отвращение. — Мои притязания на совершенство? — недоумённо спросил Аполлон. — Что ты такое говоришь? Мы же с тобой близнецы и ты прекрасно знаешь, что я всегда любил тебя и нашу мать больше всех на свете. Я жизнь за вас был готов отдать! — Ну вот ты её и отдашь, и избавишь нас от своего присутствия. — Я не понимаю, — сокрушённо повторил Аполлон. — У тебя есть не так уж и много времени понять, так что думай быстрее, — опять оскалился Гермес. — Впрочем, может это даже и к лучшему. Когда мы выбирали между желанием видеть тебя вечно мучающимся и желанием видеть тебя наконец-то мёртвым, победило последнее. Но полностью мук тебе не избежать. Мы начнём с того, что одним за другим будем убивать результаты твоих экспериментов, — Гермес кивнул в сторону пленников. — Результаты моих экспериментов?! Как ты можешь говорить такое? Человечество всегда считало тебя своим лучшим другом. — Да на здоровье! Я же не собираюсь губить всё человечество, а то нашему дяде некем будет пополнять запасы своего царства. Но вот с этими мы побалуемся. С кого начнём? С твоего сына или с моего? — Аид обещал их отпустить на землю, не причинив никакого вреда! — Ничего подобного. Ты или плохо слушал, или мой сыночек потерял возможность передавать инструкции слово в слово. Аид обещал, что если я попрошу, то смогу их взять с собой на землю. А я не попрошу. Только и всего, — бог обмана равнодушно пожал плечами. Впрочем, через показное равнодушие сквозила плохо прикрытая издёвка. — Я не позволю тебе так просто пренебречь данной клятвой! — Не позволишь? — Гермес заливисто рассмеялся. — И что ты собираешься сделать? Аполлон отошёл в глубь клетки, и в его руках внезапно материализовался огромный серебряный лук с натянутой тетивой и золотой стрелой. Мгновение, и стрела покинула свое место, затем ещё одна, и ещё одна. Но это было всё напрасно. Стрелы бессильно падали вниз, не сумев преодолеть невидимых границ клетки. Это действие Аполлона вызвало дружный смех у богов. — Может, ты нам ещё и на лире сыграешь, как в старые добрые времена? — усмехнулась Афина. — О нет, увольте меня от этого нудного пиликанья, — запротестовал Дионис, — я и не знаю, как смог это выдерживать в течении стольких многих лет. Аполлон, поражённый полнейшим провалом своих действий, застыл в тишине, недоумённо глядя на своих родственников. Те лишь криво ему улыбались и отпускали жестокие шутки. Наконец, совладав с собой, Аполлон, опять приблизившись к той стороне клетки, которая располагалась ближе всего к другим богам, сказал: — Артемида, Гермес, я знаю, что многие другие Олимпийцы меня недолюбливали. Но вы?! Неужели вы действительно притворялись всё это время? — Притворялись? Вовсе нет, ты просто ничего и никого не замечал вокруг себя. Тебе совсем не было никакого дела до наших чувств, ты считал, что все тебя должны были обожать! — вновь подала свой голос Артемида и развернулась, чтобы присоединиться к группе других богов. — Подожди, Артемида, подожди! Богиня охоты ничего не ответила, а лишь продолжила свой путь и потом слилась с группой других Олимпийцев, встав за спиной Посейдона, как бы показывая, что не имеет никакого желания видеть своего брата. — Что я вижу, Аполлон, неужели ты плачешь? — усмехнулся Гермес, который всё ещё стоял достаточно близко к клетке, чтобы заметить слёзы, навернувшиеся на глаза несчастного бога. — Аид, меня не удивляет умение моего брата манипулировать словами, но о тебе я был лучшего мнения. Можешь делать со мной, что угодно, но отпусти этих смертных. — Гермес не манипулировал словами, — холодно сказал бог Подземного Царства, — это ты неправильно интерпретировал мои слова. В конце своей жизни тебе приходится испить ту чашу, которую так часто твои любимые смертные испивали по твоей прихоти. Как там было с моим обожаемым богачом Крезом, «если ты перейдёшь реку Галис, то погубишь великое царство». И несчастный царь Лидии ошибся, думая о царстве Кира, тогда как ты имел в виду его собственное царство. — Странно упрекать Креза за ошибку, которую ты сам повторил, — голосу Аполлона вернулись его привычные, холодно-надменные нотки. — Ах, тебе хочется, чтобы последнее слово осталось за тобой, — не замечая смену в тоне своего племянника, ответил Аид. — «Если Аполлон окажется в Подземном Царстве, то это приведёт к его гибели», — бог музыки процитировал пророчество, — а с чего это ты решил, что моё здесь пребывание приведёт к моей гибели, а не к гибели твоего царства? Аид на мгновение замер, но тут же, вернув себе свою обычную самоуверенность, хладнокровно ответил: — Гибели моего царства? Это невозможно! Конечно, я понимаю, утопающий хватается за соломинку, но твоя неспособность причинить вред хотя бы одной из твоих стрел должна была тебе подсказать, что здесь ты совершенно бессилен. — Как же так, Аид, ты столько времени общался с Гермесом и тот тебе ни разу не объяснил, что такое ложный выпад? Бог подземного царства даже не успел уловить насмешку в голосе своего племянника, как за спиной Аполлона выросли огромные золотые крылья. Казалось, что они были сделаны не из твёрдого материала или золотых перьев, а из многочисленных капелек жидкого золота, которые трепетали то ли от движения воздуха, то ли от движения тела их владельца. Одно из крыльев вдруг выросло до огромных размеров и коснулось ближайшей решётки. В этот момент клетка просто потеряла все свои соединения и рухнула бесполезной грудой металла к ногам своего недавнего узника. Не успел никто и опомниться, как серебряный лук опять оказался в руках своего владельца. На этот раз золотые стрелы не встретили никакого препятствия. Первая из них, едва покинув тетиву, раздвоилась, и теперь уже две стрелы, полетев не напрямую, а по противоположным дугам, обогнули стоящую группу богов и окружили их огненным кольцом. Замкнувшись, кольцо мгновенно взвилось вверх, образуя огромный огненный цветок, поглотивший в себе всех Олимпийцев и самого Аида. Последующие стрелы слетали с тетивы одна за другой и уносились в глубь Подземного Царства, вызывая на своём пути всепоглощающий огонь. — Геенна огненная, — перекрестился никогда не верящий в бога Мюллер. Другие оставшиеся в живых свидетели этого события даже не успели выразить своего мнения, как все вместе оказались на склоне холма, с которого открывался вид на Экбатану. — Что произошло? — спросил Визбор, придя в себя. Все его товарищи по недавнему заключению находились в разных степенях осознания увиденного и пережитого. Аполлон тяжело опустился на близлежащий валун. Золотые крылья, встрепенувшись последний раз, исчезли. — Нам очень жаль, что всё так закончилось, — тихо подойдя к подавленному богу, сказал Джаред, — если бы могли хоть чем-то помочь... — Это уже невозможно изменить, — ответил старший сын Зевса, отворачиваясь. Ему совсем не хотелось, чтобы эти смертные видели его ещё не высохшие слёзы. — А насколько ты был уверен, что те, которых ты только что уничтожил, были действительно Артемидой и Гермесом? И даже если это и были они на самом деле, вдруг они не осознавали, что творили, вдруг Аид их, ну, я не знаю, заколдовал или опоил каким-то зельем? — поинтересовался Мюллер. — Уж очень ты быстро их уничтожил. Может, стоило их сначала допросить? Отвернувшись так, чтобы Аполлон его не видел, Шелленберг сделал большие глаза в сторону шефа гестапо и покрутил пальцем у виска. — Уверен, — глухо произнёс бог музыки и встал с камня. — Ты это уже пережил однажды… или может даже несколько раз? — высказал своё предположение Колин. — Каждый раз ты поступаешь по-разному, надеясь на другой исход? — Нет, это было бы глупо, — Аполлон покачал головой, — надо было мне просто отправить вас всех обратно в мир живых, а самому погибнуть вместе с ними. — Греческий вариант Рагнарёка? — спросил Шелленберг, — богу поэзии и предсказаний не стоит опускаться до плагиата. Стоявшая чуть в стороне Лиознова начала что-то шептать на ухо Инго. Он выслушал всё до конца, согласно кивнул и подошёл к Аполлону. — Аполлон, а куда делись твои красивые золотые крылья? — спросил сын Шелленберга. — Да, правда, — кивнул Табаков, подозревая, что Татьяна Михайловна решила таким образом отвлечь внимание бога от мрачных мыслей. — Я, конечно же, не знаток, но что-то не помню упоминания крыльев в связи с твоим именем. Крылья были у бога любви Эрота, ещё, кажется, у бога сна Гипноса и ещё у кого-то там. — Спасибо за попытку направить мои мысли в другое русло, — грустно сказал Аполлон, — но это не поможет. — От тебя ничего не скроешь, — улыбнулся Табаков, но почти мгновенно его улыбка сошла на нет; он слишком поздно осознал, что эта фраза вместо похвалы могла быть воспринята как упрёк, так как предательство его сестры и брата он не предвидел до последнего момента. — Ладно, раньше у меня не было времени с вами пообщаться, зато теперь его навалом. Можно восполнить этот пробел, - придав своему дрожащему голосу наигранную уверенность, согласился бог пророчеств. Мюллер открыл было рот, чтобы спросить, зачем он раньше так торопился, но Визбор на него вовремя шикнул, и шеф гестапо, как ни странно, решил промолчать. — Олег, ты прав, — никто и никогда не изображал меня с крыльями, так как никому не было известно, что они у меня есть. Ни простым смертным, ни титанам, ни даже Олимпийским богам. Никому, кроме Зевса. Он мне их и отдал, пытаясь загладить этим подарком свою вину. Изначально они принадлежали вовсе не мне. — А кому? — поинтересовался Джаред. — Арке. Скорее всего, никто из вас никогда и не слышал этого имени, не так ли? — Если только ты не говоришь об архитектуре, — с сомнением произнёс Джаред. — Да нет, не о ней. Хотя, впрочем, в этом сравнении что-то есть… По крайней мере, вам должно быть известно имя Ириды, богини радуги, вестницы богов наравне с Гермесом и любимой посланницы Геры. — Конечно, — кивнул Визбор. — Так вот, Арке — это сестра-близнец Ириды, обе дочери Тавмаса, бога моря и его непостижимых чудес, и Электры, нимфы грозовых облаков, дочери великого Океана. Арке и Ирида как близнецы были неотличимы друг от друга, за исключением их крыльев. У Ириды они переливались всеми цветами радуги, а у Арке состояли из капелек золота, как вы сами только что видели. Сёстры были извечными соперницами за благосклонность сначала отца и матери, а потом верховного бога Кроноса. Каждой из них казалось, что крылья именно её сестры были наиболее красивыми, и они хотели заполучить их во что бы то ни стало. Вам должно быть известно, хотя бы в общих чертах, о войне Олимпийских богов с титанами за верховную власть. Несмотря на своё происхождение, некоторые из титанов приняли сторону Зевса, так как были недовольны правлением Кроноса, но окончательной победы моему отцу удалось достичь только после того, как он освободил из подземной темницы гекатонхейров, сторуких чудовищ, когда-то порождённых богиней земли Геей. В этой войне Ирида и Арке стояли по разные стороны баррикад. Арке стала вестницей титанов во главе с Кроном, а Ирида — вестницей олимпийских богов во главе с Зевсом. После победы моего отца все титаны были низвержены и заключены в Тартар, Арке — в их числе. Все из поверженных титанов были лишены их атрибутов власти, которые были присвоены Зевсом. Одним из таких атрибутов был, например, алмазный серп Кроноса, которым он в своё время оскопил своего отца Урана. Были и другие предметы могущества, и среди них — золотые крылья Арке. С их помощью можно было беспрепятственно посещать и покидать любые царства — земное, небесное, морское и подземное. После победы Олимпийцев Ирида просила Зевса отдать ей крылья её сестры в качестве вознаграждения, но мой отец отказался и лишь вознаградил её официальным титулом посланницы богов и богини радуги. Он хранил золотые крылья Арке, а также другие атрибуты власти низверженных титанов, неизвестно где, только иногда позволяя некоторым из богов использовать их по его воле, например, когда он одолжил Гермесу алмазный серп Кроноса, чтобы убить дракона Аргуса, охранявшего его возлюбленную Ио. Что касается золотых крыльев, они навсегда исчезли из поля зрения всех Олимпийцев. Теперь я должен рассказать вам о том, как Зевс убил молнией моего сына Асклепия. — Да, да, мы знаем эту историю, нам её недавно рассказывал Гефестион, когда мы были в Вавилоне, — вспомнил Табаков. — Вот и прекрасно. Но то, чего он не мог вам рассказать, ибо это было никому неизвестно, это то, что Зевс меня наказал за убийство ковавших молнии циклопов не потому, что он действительно боялся, что я его свергну, а потому что не мог формально оставить меня без наказания. — Я не совсем понимаю разницу, — сказал Мюллер. — Объясню по другому. Если бы отец оставил меня без наказания, другие Олимпийцы подумали бы, что приказы Зевса можно нарушать безнаказанно, а такого никакая власть допустить не может. — Ты хочешь сказать, что Зевс тебя не боялся? А как же проклятие Урана, что каждый из верховных богов будет свергнут своим более могущественным сыном? — Как вы только что убедились, боги совершают те же ошибки, что и смертные, истолковывая предсказания. Хотя проклятие Урана действительно подействовало, но… все карты спутал Прометей, когда объявил, что от союза Зевса с одной из бессмертных родится сын сильнее его. Все подумали, что он говорил о будущем, поэтому Зевс и продержал его прикованным миллион лет к скале на Кавказе, пока он не назовёт имя этой богини. Просто никому не пришло в голову, что такой сын, то есть я, уже родился. Но это имеет мало отношения к нашему разговору. На самом деле, я всегда поддерживал власть Зевса и он не ожидал никакого предательства с моей стороны. Пытаясь хоть как-то загладить свою вину за то, что он меня наказал, отправив служить пастухом к Адмету, он и отдал мне эти самые крылья. О чём просил никому не рассказывать. Да я и не стремился. Крылья могут появляться и исчезать по желанию владельца, но я хранил в секрете тот факт, что теперь они принадлежали мне; я прекрасно знал, как они действуют и какой защитой являются. В далёком прошлом я уже испытал их способности, приняв форму Гермеса и посетив Подземное Царство. Меня никто не видел, так как Аид в это время находился на Олимпе и все разрушения я ограничил тем куском Подземного Царства, которые никто никогда особо и не посещал, так что мои эксперименты остались в тайне. Также как и мои похождения в подводном царстве Посейдона. — Я думал, что как бог Правды, ты не можешь обманывать, — сказал Колин. — Как бог правды — не могу. Впрочем, где ты увидел обман? Принятие чужого облика не является обманом. И к тому же, не говорить правду не значит говорить ложь. Не так ли, Вальтер? — В отличие от тебя, я никогда не практиковал адвокатуру, — хитро улыбнулся Шелленберг. — Ответ юриста, — усмехнулся Аполлон. — Это всё очень мило, — встрял Мюллер, — но что теперь? Не совсем понятно, получил ли ты то, что хотел или нет, но я подозреваю, что мы тебе больше не нужны. — Я не получил то, что хотел, — к Аполлону вернулось его плохое расположение духа, — и теперь уже никогда не получу. А что касается всех вас...