***
Густав принял из рук Винсента увесистую папку и широко улыбнулся, но тут же откашлялся, став серьёзным. — Здесь всё на Ивара? — Винсент кивнул, устроив ладони на серебряном наконечнике трости. — Уверен, Ридель будет рад получить всё это. Будьте уверены, синьор Пауло, я всё доставлю в скорейший срок. — Даже не взглянешь, что там? — вкрадчиво произнёс Винсент, совершенно не изменившись в лице и не шелохнувшись. — Я бы посмотрел на твоём месте. Весьма интересные снимки и материалы там имеются. — Зачем мне это? — Удивился Густав, изогнув бровь, но остановился, приоткрывая папку. Небольшое сомнение отразилось на его лице дёрганной улыбкой. — Что за ерунда? — Немного не то, что ты ожидал, да? — Винсент расплылся в улыбке. — Вижу, что ты злишься, не понимаешь… Но неужели ты и вправду решил, что способен обмануть меня? Хотел подставить моего сына. Я всегда был о тебе лучшего мнения, Густав. Ценил твои амбиции. — Трость отбивала тяжёлый ритм, повторяя удары сердца — ровные и спокойные. — Но каково это было — убивать любимую? Густав пошатнулся и схватился за голову. Папка выпала из его рук, документы разлетелись дикими птицами по всему полу. — Я не хотел её убивать! Не хотел! Я любил её всё это время! Ты знал! Но ведь отдал родную дочь этому доморощенному упырю, присосавшемуся к твоим деньгам, к твоей власти! — Густав хрипел и срывался, глаза налились кровью. — Чего тебе стоило позволить нам быть вместе? — Наверное, решающим было то, что она любила его? Она хотела, и она получила. А ты вот… — Винсент направил трость на Густава. — Ты убил её. И каково это, жить с таким знанием? — Злость обуревала Винсента. Именно такая же злость, с которой Винсент наносил удар за ударом собственному отцу. Тогда он мстил за мать. За себя. За все причинённые отцом страдания. Вольфган Ларсен перестал существовать той ночью. Его никчёмная жизнь алкоголика и тирана завершилась в канаве. Он захлебнулся, выдержав десять ударов тесаком. Тогда же завершилась и обычная жизнь Винсента Ларсена, дав путь Винсенту Пауло, чтившему корни своей матери. И сейчас Пауло готов был убить Густава прямо сейчас, но в его планы уже включён был Ридель, получивший совсем недавно ровно такую же папку с компроматом на Густава. — Я любил её! Любил! А этот чёрт, которого ты подобрал на улице… — Густав дёрнулся совсем внезапно — на грани срыва в пропасть безумия — и вытащил пистолет, направив его на Винсента. Но Пауло не дрогнул, лишь улыбнувшись. — Опусти. Мы оба знаем, чем это закончится для тебя. За дверью охрана. А мне достаточно будет только сказать. Да и ты ведь слишком труслив, чтобы идти против меня. — Пауло склонил голову набок, просчитывая каждое возможное решение Густава. — Ты мог бы убить меня уже давно, но медлишь. Я вижу, что тебя гложет. Ощущаешь себя никчёмным, обманутым. Брошенным. Как это типично. Густав зажмурился, отгоняя спутавшиеся мысли. Винсент словно проникал в его мозг, управлял им… Воспользовавшись моментом, Пауло сжал трость в нужном месте и из наконечника вылетела тонкая и едва различимая, но смертоносная игла. Точно в шею. Густав схватился одной рукой за горло, пытаясь отсрочить свою смерть, пистолет дрогнул во второй руке с характерным громом, разлетевшимся по кабинету, замерев. Идеальная шумоизоляция. Единственный недостаток — никто ничего не услышит, произойди такая вот ситуация. — Надо же. — Винсент, наблюдая, как Густав терял последние секунды жизни, зажал ладонью живот. Внутри всё жгло, рвалось, будто внутрь плеснули кислотой и теперь тщательно пытались её вычистить чем-то металлическим и острым. — Не струсил. Ошибся. — Перед глазами всё плыло, горло превратилось в самую настоящую пустыню, и песок царапал пищевод. Винсент никогда не боялся смерти. Он знал, что она рано или поздно найдёт и его. Он боялся бы за детей и любимую супругу… Но София была сильна, да и Ивар жив… Пауло мог бы бояться, что пропадёт дело всей его жизни, но после него остался Виктор, рядом с которым будут всё та же София и Ивар. А больше Винсент Пауло ничего не боялся. На его лице запечатлелась умиротворённая улыбка, будто он знал, что всё будет именно так, и был готов к такому исходу. Осев на пол, Винсент нашёл в себе силы не упасть. Он прислонился спиной к столу, прекрасно понимая, что с таким ранением, даже окажись в соседнем помещении больница, ему не жить. Пауло сжал ладонью трость, словно готовясь встать, и закрыл глаза, ощущая немую боль, переходящую в горячие объятия. Именно такие, какие ему дарила София.***
— Винс, прости. — Вокруг началась суета, но Софи не замечала её, будто невидимый кокон отгородил их с мужем ото всех остальных. Она держала его голову на коленях, перебирая волосы, тронутые сединой. Слёз не было. Она чувствовала, что это конец. Её звали по имени. Кажется, Ганс. Но Софи не замечала ничего. И никто сейчас не заставил бы её отпустить Винса и отойти от него. Прислонившись к стене, Ивар выпускал клубы дыма, наблюдая за этой немой для него сценой. Всё произошло настолько молниеносно, что он даже не успел сообразить, не успел оттащить Софию от тела Пауло… А должен ли был это делать? Что он вообще мог сделать в этой ситуации? Думать и действовать быстрее. Гнать джип ещё быстрее. Тогда бы он успел ворваться в кабинет и… возможно, получить шальную пулю вместо Винсента. Все бы пережили это. Вокруг него должны были суетиться сейчас люди, готовить чёрный мешок. А не вокруг Пауло. Когда-то Лодброк задавался вопросом: готов ли он пожертвовать своей жизнью ради другого? Тогда он сомневался. Но сейчас… Всё в его голове было однозначно просто: дети, София Борромео и Винсент Пауло. После смерти Ангелы Ивара крепко держало чувство вины. Сейчас он тоже отчасти был виновен в смерти Винсента. Но всё это, смешавшись, нейтрализовало вину, породив иное: Ивар обязан показать всем, что никто не имеет права даже думать о возможности посмотреть без уважения в сторону кого-либо из семьи Винсента Пауло. И он сделает это, но сперва… Смотреть на скорбящую Софию, чьё лицо не сильно уж отличалось цветом от Винса, было болезненно. Словно сотни отравленных игл вонзались в сердце Ивара. Он и хотел бы забрать все её волнения, но не имел такой власти. Лодброк, оторвавшись от стены, почти бесшумно подошёл к Борромео и устроил ладонь на её плече. Медикам необходимо было зафиксировать смерть, убрать тело… — Соф, пора. — Это его стальной голос? Ивар и сам не узнал бы себя. Софи поднялась на ноги медленно, как во сне, на удивление легко послушавшись Ивара. Она едва понимала, что происходит, лишь сжала его руку, до боли впиваясь ногтями в бледную кожу. — Это я виновата. — Одна мертвая фраза, и она снова замолчала. — Мы не всевластны, Соф. И судьбу обмануть не можем. — Ивар понимал, что все его слова пройдут сейчас мимо, но и молчать он не мог. — Он должен был позволить мне вмешаться. Я должен был догадаться и сообразить раньше… Виноваты все. И уж поверь, в этом я разбираюсь. — Ивар говорил спокойно, выверяя каждое слово. В нём не было и следа от привычных эмоций. Казалось, их свалилось на него чересчур много за короткий период, и выжгли дотла. До основания. Но несмотря на всё это, на воцарившую внутри пустоту, Лодброк приобнял Софию за плечи. — Я дала клятву Богу, — тихо ответила Софи. — И нарушила её. — Теперь она вспомнила полумрак маленькой церкви и собственные слова так ясно, словно всё это было вчера. — О чём ты вообще? — Ивар было усмехнулся, но, почувствовав напряжённость Софии, вновь нахмурился. Он давно уже не верил ни во что, кроме себя и, разве что, Борромео. И в Софию верил куда больше. — Клятвы даются людям. Нет такой силы, что способна повлиять на чью-то жизнь. — Как видишь, есть. Он сильнее нас. Он вернул Винсу жизнь, приняв мою клятву. А когда она была нарушена, отобрал. — Со стороны казалось, что она хорошо владеет собой, но Софи ничего не чувствовала. Будто в ней что-то умерло. — Говоришь так, будто принесла кровавую жертву Одину или Фрейе. — Ивар стиснул зубы, проглотив оставшиеся слова. Он не понимал этого и не принимал. — Тебе просто нужно успокоиться. Идём. Я отвезу тебя. Сейчас нам нужно сохранять здравый ум. — Отвези меня в квартиру Пауло. Я так давно не была там… — Там, где всё началось. А теперь казалось, как в другой жизни. — Уверена. — Голос звучал хоть и тихо, но твёрдо. Кивнув, Лодброк сжал пальцы Софии в ладони. Выходя, бросил несколько фраз Гансу, дав распоряжения. Следовало бы остаться, но Ивар не мог отказать Софии. И если эта поездка ей могла помочь… Остановившись возле высокого здания, Ивар покинул салон джипа первым и помог выйти Борромео. Софи поднималась в квартиру, где всё было так знакомо, и с каждым шагом в груди давило всё сильнее. Как давно она не была здесь… Дом появился сразу после свадьбы, и в квартире отпала необходимость, она давно стала необитаемой и пустой. Софи бродила из комнаты в комнату, как сомнамбула, а потом оказалась в спальне, и сил больше не было, ноги подкосились, и она рухнула на пол, спрятав лицо в руках на холодной кровати. Больше всего Ивару хотелось оставить Софию, дать ей возможность свыкнуться, вырвать из себя всю боль… Но он не мог. Не мог себе позволить бросить её вот так. Не мог видеть её такой. Он просто не знал, что делать. — Из-за меня, да? — Лодброк опустился на пол неподалёку, но выдержав дистанцию. Пусть он и не обладал такой же верой, как София, но он пытался её понять. — Ты говорила, что что-то нарушила. Из-за меня? — Я поклялась в больнице шесть лет назад, что вырву тебя из сердца… Но не смогла. Я забыла о том, что испытывала к нему… Но теперь, когда я потеряла его… Я помню каждое мгновение, что провела с ним. Я люблю его, я так сильно люблю его, что моё сердце рвётся на части от боли. Я хочу закрыть глаза и оказаться рядом с ним, только бы заглушить эту боль… Но знаешь, что я помню лучше всего? Столько лет прошло, а мне кажется, это было только вчера. Я впервые оказалась в его квартире — в его личном мире — и он внёс меня на руках в эту самую комнату. Этот сильный, несокрушимый и непоколебимый мужчина, упивающийся своей властью, всегда получающий то, что хочет, беспощадный к своим врагам, держал меня на руках, как хрупкую драгоценность. Это тронуло меня настолько сильно, что слёзы выступили на глазах. Он заметил, конечно же. И сказал мне: «Ты сейчас выжжешь мне очередной шрам своими слезами». В тот момент я поняла, что люблю его. Он был таким могущественным, и мне казалось, даже смерть не сможет одолеть его. Я бежала вперёд, вечно спешила куда-то. Если бы я знала тогда, что не нужно торопиться, что стоит наслаждаться каждым мгновением, проведенным с ним… Он был моей судьбой, он открыл мне то, что всегда было скрыто для других, а взамен… взамен я предала его… а теперь судьба забрала его у меня, и я не представляю, как жить дальше. Лодброк возблагодарил себя, что не смотрел на Софию в этот момент. С каждым словом он хмурился сильнее, его лицо опускалось, лишаясь крови. Её выкачивали, уничтожали. Он и подумать не мог, насколько сильна была связь Софии с Винсентом. Каждая ниточка, связывающая его с Борромео, трещала и лопалась. Веки налились свинцом, а тело превратилось в мрамор. Неподъёмный. Погнавшись за собственными чувствами, Ивар упустил одну деталь: он разрушил счастье других людей. Так эгоистично. Так присуще ему. Но хуже всего, что он больше не чувствовал никакой вины. Ни за что. Больше не чувствовал. София любила другого. Когда Ивар открывался ей. Она любила Винсента. Когда Ивар утопал в нежности, одаривал своими поцелуями. Она любила Винсента. Теперь всё стало настолько ясным, что жгло глаза. Она никогда его не любила так, как Винсента. Оставалось принять это. Принять и сделать так, чтобы никто больше не смел и думать, что Ивар слабее Пауло. Поднявшись, Лодброк так и не повернулся к Борромео. Он боялся увидеть то, что она чувствовала. Боялся проявить заботу и быть отвергнутым. — Зачем ты всё это рассказываешь мне? — Лёд буквально пронзал своим холодом, вонзаясь острыми осколками в само сознание Ивара. Он понимал, что сам задал вопрос, но услышать ответ он оказался не готов. — Прости. Тебе не надо было это слышать. — Софи отняла голову, но глаза заволокло слезами, и силуэт Ивара был едва различим. — Иди. Оставь меня одну. — Как могла она верить, что делить сердце пополам — это правильно? Как могла забыть свою клятву?.. В её мыслях был Ивар и только Ивар в последнее время, а теперь… Винс мёртв, и эта кровь на её руках. Она ведь так сильно любила его когда-то… И так легко забыла об этом. — Не лучшее решение, — заключил Ивар, подразумевая то ли признание Софии, то ли её просьбу оставить одну. — Ты знаешь, что я не могу этого сейчас сделать. — Поколебавшись, Ивар добавил: — Часа тебе хватит? Я должен присутствовать там. И пришлю кого-нибудь за тобой. — Вот так отпустить Софию… Нет, это не было легко. Это убивало Лодброка. Но она хотела этого. Он так чувствовал. — Час? — отозвалась она, как будто издалека. Сейчас не хватило бы и вечности. — Хватит. — Всё внутри противилось оставаться одной, но искать утешения по одному мужчине в объятиях другого… Чувство вины топило её, проникая во все органы и сосуды, как сломленный «Титаник», тянуло ко дну. — Хорошо. — Ивар сглотнул и откашлялся. — Велю отвезти тебя к детям. А пока… Можешь рассчитывать на меня — займусь всем. После нам придётся в любом случае обсудить многое. — Ивар шагнул к двери, разрывая всё сильнее желание прижать Софию к себе и не отпускать. — Касаемо деятельности Винса, — дополнил всё же он. — Дети… — Софи вздрогнула, как от удара тока. Дети ведь ещё ничего не знают о том, что потеряли двух близких людей. — Делай всё, что нужно, не думай обо мне. Я побуду здесь немного и вернусь домой. — Я понял, — небрежно бросил Ивар. Его губы дрогнули, но София не попросила его остаться. Не произнесла это вслух… Он не имел права нарушить её просьбу об одиночестве.