***
Ивар прятал глаза от солнца за чёрными очками. Хотя скорее, он прятал бегающий взгляд и волнение, из-за которого едва ли не потели ладони. Но тонкая струйка ледяного пота медленно стекала под белоснежной рубашкой. Нервно закинув пиджак на плечо, Ивар стоял перед объективом камеры. Его поймали почти внезапно — возле квартиры-офиса, и вывалили тот самый вопрос, который Лодброк больше всего боялся услышать. — Мы всегда любили друг друга, — заученное на этот случай начало речи вдруг перекрыло кислород. Ивар кашлянул в кулак, но в следующую секунду уже вновь чарующе улыбался. — Но у всех бывают разногласия. Я был глуп и молод, когда позволил Соф уйти, попав на крючок Винсента Пауло. Мы ведь все знаем, что он умеет добиваться своего. Да. И София попала под его очарование, когда меня рядом не было. — Вините себя в этом? — Сейчас я могу сказать, что да. Она не видела, кто был перед ней. Мало кто это видел. И я должен был быть рядом. Защищать её. Но… Слишком был занят помощью семье и заграничными поездками. А после… Я надеялся подобраться к Соф, женившись на дочери Винсента Пауло. И пусть она была в плохих отношениях с отцом, но мне удалось хотя бы издали наблюдать за Софией. Беззаботная жизнь шла ей на пользу. Не отрицаю. Но мы поняли, что не можем жить друг без друга, как только смогли оказаться наедине. Если бы я знал тогда, насколько опасно общение с Пауло… — Ивар сглотнул, но легче не стало. Куда нёс его собственный язык? Главным было сейчас не запнуться и не выловить взгляд Николь в толпе. О, её гнева отчего-то Ивар побаивался, но это вызывало и иные чувства, которые Лодброк душил в зародыше. — Уйти от Винсента Пауло невозможно. Но судьба подарила нам шанс. После смерти тирана я не отвернулся от Софии, и мы приняли решение, что больше не хотим расставаться. Её дети — теперь и мои дети. Я всех их очень люблю. И уже не представляю утро без шумного семейного завтрака. Понимаете, не хочу звучать, как сопливый романтик, но если любовь чиста, то она преодолеет всё. Чем дольше Ивар говорил свою проникновенную речь, тем сильнее все мешалось в голове Софии. Вроде бы он не обрисовал ничего такого, но каждое его слово запомнят. Ивар не обсудил ничего с ней, а теперь наслаждался вниманием прессы, принявшей историю на «ура». Мортенсен — его помощница — улыбалась и сияла, предвкушая успех. Не весело было лишь Софии. Никем незамеченная, она выскользнула из толпы и поспешила к машине, на ходу доставая телефон. «Ганс, собери совет, я хочу сделать заявление». Спеша к своим людям, Софи надеялась, что Вик и никто из его одноклассников не заинтересуются новостями до того, как она успеет поговорить и с ним. — Что себе позволяет этот мальчишка! — Ганс рвал и метал, встречая Софи в дверях клуба, но она жестом остановила его. — Он делает политическую карьеру, имеет право. Ганс был в ярости, но хотя бы не сомневался в фальши истории, что преподнес публике Лодброк, но не все были настроены настолько доверять Софии. Разговор с советом длился больше часа, и это было самое унизительное время в её жизни. Объяснять людям Пауло, что она любила его — своего мужа — и просить их не поднимать шум. Это было невероятно трудно, но не зря люди оставались с ней всё это время, ей верили, доверяли. Разговор завершился на приятной ноте, но впереди маячил ещё один, куда более сложный. Предстояло объясниться с детьми.***
Когда журналисты выключили камеру, Ивар начал искать Софию взглядом, но она словно провалилась. Неприятное чувство заскребло внутри. И Лодброк, бросив что-то невнятное Николь, поспешил к машине. Софии просто некуда было ехать, как домой. Может, устала… а может… — Папа! Вик обзывается на тебя! Пап, он не верит мне! — Кирстен, вытирая слёзы, бросилась к Ивару, едва он успел открыть войти в дом. — А Соф здесь? — обняв дочь, поинтересовался Лодброк. Не то, чтобы ему было безразлично поведение Виктора, но местонахождение Борромео вызывало интерес и волнение. — Нет ещё, пап. Он в кухне. Сказал, что… — Иди к себе, я поговорю с ним. Отношения Ивара с Виком всегда держались на тонкой нитке, грозясь порваться, сколько бы Ивар не пытался их наладить. — Виктор, хочешь что-то сказать мне, так давай, зачем доводить сестру до слёз? — Лодброк остановился сразу, едва закрыл за собой кухонную дверь. — Я не хотел расстраивать Киру, только сказал правду о том, что её отец — лжец. — Вик как будто не замечал присутствие взрослого, не отрывая взгляда от книги. Он злился, но никогда в злости не стал бы кричать или топать ногами, скупой на проявление эмоций, как и его отец. — Как информативно. И красноречиво. — Ивар не двинулся с места. Упёртость сына Софии порой выводила из себя, но сейчас самоконтроль Лодброка уже был готов помахать ручкой. — Она любила меня, дорогой мой. Нравится тебе это или нет. И любит. Как и я её. Я не врал. — Это неправда. — Книга со стуком приземлилась на стол. — Мои родители любили друг друга. — Вик был всего лишь ребёнком и не умел владеть собой как взрослые. Его губы предательски задрожали, но он точно знал одно: его мать и отец любили друг друга и были счастливы вместе, и никто не смог бы убедить его в обратном. — Мой отец не был тираном и не вынуждал маму жить с ним, она любила его! Зачем вы все врёте? — Не вынуждал. Я знаю. Но если бы она настолько любила его, то пускала бы меня к себе? — Ивар криво ухмыльнулся. Да, он сказал это, но легче не стало. Эти слова он хотел слышать только от Софии, а не от самого себя, как внушение. — Пойми ты уже, я не враг ни тебе, ни твоей матери. И в этом я не вру. Но иногда мне приходится говорить то, что причиняет боль. Это жизнь, Вик, и часто красок в ней недостаёт всем. — Ивар! — Холодный голос леди Боромео разрезал застывшую тишину. При виде побледневшего лица сына, Софи готова была порвать любого, кто обидел её ребенка. — Не говори с моим сыном о моих отношениях с его отцом. Вик, — прозвучало уже куда мягче, Софи протянула ему руку и дождалась, пока тот вложит холодную ладошку в её ладонь. — Кира! Подойди пожалуйста! — позвала она и дождавшись ту, продолжила. — Винсент Пауло не был тираном. Он любил меня, а я любила его. А теперь идите к себе, я зайду к вам позже. — Хорошо, мам, — ответил Вик уже гораздо спокойнее и выполнил её просьбу, скрывшись за пределами кухни. — Я… — Кира всхлипнула, но Ивар небрежно потрепал её по волосам, и она, вздрогнув, взяла себя в руки. — Вы не можете разлюбить друг друга! — бросила Кирстен, гордо подняв голову. Шумно выдохнув через нос, она посмотрела поочередно на Софию и Ивара и поспешила оставить кухню. — Ты сама определилась бы уже, кого же из нас любила. — Слова Софии вновь прошлись по старой ране, успевшей превратиться в уродливый шрам на сердце. Верхняя губа Лодброка дрогнула, как при попытке оскалиться, но он только бросил взгляд из-под бровей на Софию, как раненый зверь, и, наполнив стакан водой, прислонился спиной к стене. — То, что я любила тебя, не обнулит моих чувств к Винсу, неужели ты не понимаешь? — Софи взглянула на Ивара, как споткнулась. — Мне всё чаще кажется, что люблю я образ того парня, с которым когда-то давно сидела на крыше под звездами, а человека, с которым живу сейчас, совсем не знаю. Трогательная история у тебя вышла, Ивар. Тот, кто любит, не стал бы использовать моё прошлое вот так. — Нельзя любить одинаково двух человек, это нереально, Соф! — Голос Ивара дрогнул. Он боялся сейчас услышать ответ на вопрос, который собирался задать. — Я всё ещё тот самый парень, только вот ослеплён любовью к тебе. Скажи, чем я провинился, что ты не можешь любить меня, как его? — Называть имени и не требовалось. Пальцы дрогнули, и Ивар поставил стакан на стол, лишь бы не разбить. — Я всего лишь хочу быть всегда рядом. Многого прошу, да? — Дело не в тебе. Дело во мне. — Софи устало опустилась на стул. — Мне нужно принять то, что есть, а не пытаться изменить. Так нельзя. — Дрожащие пальцы с упорством разглаживали и без того идеальную салфетку. — Почему ты не сказал мне, что собираешься заявить о Пауло? Я не пришла бы в восторг от твоего плана, но хотя бы смогла сгладить его последствия. — Эй, — Ивар, перешагнув в очередной раз через свою гордость, приблизился и опустился на колени перед Софией, — я не хотел, чтобы всё было так. Если ты скажешь, я откажусь от всей компании, сниму свою кандидатуру, если это приносит тебе боль и неудобства. Но я правда не знал, что мне зададут такой вопрос. Я не собирался вообще говорить об этом. Но я отказался от плана, который у меня был. Я не смог. — Не знал, Ивар? Встань, пожалуйста, никогда не делай так больше, ты не должен стоять на коленях. — Софи вздрогнула от неправильности этого жеста. — И отказываться от своих целей не должен. Это ведь то, чего ты хочешь. Поступай так, как считаешь нужным. — Почему она говорила всё это вместо того, чтобы попрекнуть его старыми планом, сочиненным с Мортенсен. Ответа не было. — Не знал, — повторил Ивар, медленно поднимаясь и качая головой, — но я не имел права отказаться отвечать. Это потянуло бы ещё больше вопросов. Соф, — Ивар опустил голову, всматриваясь в шнурки на новых ботинках, — я готов прийти на собрание в «Люкс». Пусть выскажут всё мне. Я объясню. — Не стоит. Я была там сегодня и говорила с людьми. Но тебе там сейчас вряд ли будут рады. И им точно не стоит знать о моей измене Пауло, как и Вику. — За иронией Софи пряталось чувство вины. Время шло, но оно ещё жило в ней, спряталось поглубже, но существовало. — В твоей измене я виноват не меньше. — Ивар повёл плечами. Укол пришёлся ровно в цель, и едва Ивар удержался от попытки оправданий. — Мне кажется это тухлой затеей — идти в мэры, если я могу потерять тебя. Сперва мне казалось, что это позволит мне стать лучше, но я порчу всё, к чему приближаюсь. Видимо, это расплата за моё прошлое. — В доме было тепло, но Ивар ощутил, как холод окутал его после такого признания. — Ты не нарушал клятв, как сделала это я. — Софи покачала головой, не желая мириться с самой собой. — Я устала, пойду наверх. — Уходить от разговора было малодушно и некрасиво по отношению к Ивару, но что она могла сказать ему? Что хотела бы, чтобы он не ломал карьеру Берна, не давал сегодня интервью? Но сказать это всё Ивару — сломать его. Теперь Софи увидела всё то, что пытался донести ей Хансен, но легче не стало. Потому что она понятия не имела, что со всем этим делать.***
Зарыться в бумагах — стало лучшим решением в избавлении от тягостных терзаний. Ивару оказалось крайне тяжело признавать, что ему было недостаточно того, что он получал от отношений с Софией. В его сознании — он делал всё, чтобы она гордилась им, а выходило всё наоборот. Словно насмешка. Словно ей и не нужно было ничего. Но ведь это было не так. Ивар чувствовал это. Только… Сколько можно наступать себе на горло, задыхаться и убеждать самого себя и окружающих в собственной если не святости, но хоть минимальном количестве хорошего? Почему рядом с Софией всегда казалось, что он неправильный? Ведь так не должно быть. Должно хотеться выложить всю душу перед человеком, не пряча ничего, и не бояться, что найдут чёрное пятно. Ивар запутался и больше не понимал, к чему вообще шёл. Только вот куда затолкать любовь? Она не может испариться и исчезнуть. Поэтому, раскладывая очередные бумаги с выдержками из законодательства, Лодброк отключался. И изучать их было даже интересно. Обложившись своими документами, прямо на пушистом ковре сидела Николь. Ивар непроизвольно обвёл взглядом её стройные ноги, обтянутые как всегда капроном с крупной сеткой. Мортенсен настолько гармонично вписывалась в кабинет, рядом с Иваром, что становилось страшно. Эта молодая девушка явно знала себе цену. И будь Лодброк моложе, свободнее… Уже была почти середина ночи, но, как ни странно, Николь не устала. Общество Ивара было намного приятнее собственной пустой квартиры, да и задача требовала быстрого решения. Тело просило сменить позу, и Мортенсен откинулась к дивану, прислонившись к нему спиной. Туфли соскользнули со стройных ножек и остались рядом на мягком ковре. Увлеченная чтением бумаг, Николь то поглаживала пальчиками изящную ключицу, то водила ступней по щиколотке другой ноги, не замечая этих движений. Иногда, когда Лодброк не замечал, её взгляд обращался к нему. Николь подмечала, как он хмурится, как пальцы перебирают бумаги. Ах, если бы эти пальцы оказались на пуговках её блузки, расстегивая их… Никто не мог устоять перед Николь Мортенсен, и Ивар не стал бы исключением, подойди она ближе, присядь к нему на колени. Но нет, ей нужно было намного больше, чем жаркий секс, и Николь твёрдо шла к своей цели. Она знала, всё получится. — Нашла что-нибудь толковое? — нарушил молчание Ивар. Это прозвучало даже как-то по-домашнему, словно он спрашивал сколько ложек сахара класть в кофе. Потирая глаза, Лодброк поднялся наконец из-за стола, зажав сигарету в зубах. Он снова вернулся к своей привычке, хоть и старался не показывать это дома. — Кое-что нашла. — Николь подняла глаза от очередной газеты. — Похожий случай, но пока мало информации. — Может, сделаем перерыв на кофе? — Она поднялась на ноги изящно, с кошачьей грацией и тут же одернула юбку, обнажившую чёрное кружево чулок. Непроизвольно шумно вобрав воздух, Ивар прикусил губу и нахмурился, мотнув головой. Это всё нехватка сна стучала в висках, а не желание помочь Николь поправить одежду. Да. Необходимо просто поспать. — Уже пятый час, — протянул Лодброк, заставив себя оторвать взгляд от ножек Мортенсен. — Думаешь, кофе уместен? — Уместнее было бы сделать перерыв на сон, — Николь пожала плечами, — но мне совсем не хочется сейчас за руль. — От неё не укрылся взгляд Лодброка, на губах промелькнула и тут же скрылась улыбка. Хансен ошибался, говоря о его слепой любви к Борромео. — Здесь… — начал Ивар, поглаживая пальцами шею сзади, — есть кровать. Оставил её на случай, если засижусь вот так. — Хоть Лодброк и принял такое решение, но до сих пор не решался ночевать в этой квартире. И пусть она уже была освобождена от большинства вещей, и нетронутыми остались только кухня и кабинет Ивара, но их с Ангелой спальня… Некоторых людей при всём желании невозможно вычеркнуть из своей жизни, из воспоминаний. — Можешь идти спать туда. Я ещё поработаю. — Щелчок зажигалки, и во рту приятно загорчило. Толкнув кресло, Ивар прикинул, что на полу вполне можно было тоже неплохо устроиться. — А футболка, — улыбка Николь стала шире, игривее, — здесь найдется? Ивар склонил голову набок, старательно переваривая вопрос и подготавливая ответ, который мог бы дать. Но ведь… — Только, — Ивар расстегнул пуговицу, что даже не находилась у горла, но словно душила, — рубашка. Прости, ничего другого здесь нет. Но я посплю здесь, так что… — Зачем в голову лезли мысли о безупречном теле Николь? О том, как она беззащитно спит обнажённая на широкой кровати; как разметались по подушкам её тёмные волосы; как мягкое одеяло едва скрывало её наготу… Ивар не пил, не употреблял ничего, но игнорировать факт привлекательности своей помощницы было просто невозможно. Нет-нет. Мотнув головой, Ивар чересчур сильно затянулся и закашлялся. Быстро затушив сигарету, он выпрямился, возвращая самообладание. Чертовщина. Нужно было скорее возвращаться домой — к Софии. Но почему вместо этого он всё ещё стоял здесь? — Хорошо. — Николь кивнула, а сама наблюдала за Лодброком, подмечая каждый его жест. — Я, конечно, могла бы поспать и без одежды, но рубашка всё же будет лучше. — Мортенсен всё ещё улыбалась, когда вышла из кабинета. В ванной она переоделась в рубашку, предложенную Иваром, и задержала свой взгляд на зеркале. Всё-таки правду говорят, что нет для женщины одежды сексуальнее, чем мужская рубашка. — Ты хочешь спать здесь, на полу? — Она вновь появилась в кабинете, босая, лишь в белой ткани, что едва прикрывала молочные бедра. — Нет уж, я не допущу, чтобы мой босс спал на полу. Нам хватит места на кровати, и не думай возражать. — Ну я… — Аргументов, чтобы отказаться от сна на комфортной кровати просто не было. Любой прозвучал бы глупо. — Чёрт с тобой, — на выдохе произнёс Лодброк, расстёгивая на ходу оставшиеся пуговицы. Резко вырвав из брюк рубашку, Ивар чертыхался про себя, не веря, что вот так легко согласился. А с другой стороны — у него есть София. Зачем ему приставать к Николь? Да и она довольно ясно обозначила границы. Ведь существует дружба между мужчиной и женщиной. Но лишь бы поскорее забраться под одеяло. Тогда он точно не сможет пялиться на тело, что недостаточно хорошо скрывалось рубашкой. Николь первой добралась до одеяла, но в комнате было достаточно тепло, чтобы не кутаться в него, и стройные ноги остались совершенно неприкрытыми. Тёмные волосы разметались по подушке, и казалось, что она задремала. Ивар неторопливо разделся, педантично сложил брюки и рубашку, положил их на прихваченный с кухни стул и забрался под одеяло. Едва коснувшись гладкой кожи своей ногой, Лодброк выдохнул и уставился в потолок. Когда-то он вот так лежал здесь со своей женой. И никогда эта комната не знала искренней ласки — только похоть или ненависть. Ивар непроизвольно хмыкнул, прикрыв глаза. Странно, но он не ощущал уже тоски по Ангеле. Да и была ли она вообще? Не зайди он сегодня в эту комнату, и не вспомнил бы таких подробностей. Слишком хорошо он спрятал эти чувства в себе. Почувствовав короткое прикосновение, спящая (а спящая ли?) Николь повернулась и двигалась ближе, к источнику тепла, прижавшись бедром к бедру Ивара. Лодброк вздрогнул, вырванный из собственных туманящих разум воспоминаний, и непроизвольно вытянул руку над головой Николь. — Холодно? — Он поправил одеяло, пряча от себя же красивые ноги Мортенсен. — Принести плед из кабинета? — Нет, нет, — открыв глаза, Николь повернулась к Лодброку, — прости, я рефлекторно. — Казалось, она искренне смутилась. — Да ничего. — Хмыкнув, Ивар вобрал в себя воздух. Николь пахла спокойствием и запретным желанием. Острая сладость, к которой хотелось прикоснуться. — Давно здесь не ночевал. Думал, будет тяжело, а ничего не чувствую. — Лодброк повернулся к Николь, едва коснувшись своим кончиком носа её. — Хотя, наверное, должен. Ладно, не хочу мешать тебе отдыхать. — Тепло дыхания Николь приятно щекотало кожу, и Ивар мягко улыбнулся. Забывшись, он машинально заправил прядь её мягких волос за ухо. — Может и не должно, если прошлое осталось в прошлом. — Красивый голос Николь звучал тихой мелодией. Она поймала и накрыла руку Ивара своей ладонью и погладила его пальцы. Запретное прикосновение оказалось обжигающе горячим, и с приоткрытых чувственных губ сорвался сладкий вздох. — Моё прошлое привело меня к настоящему. По кочкам, болотам, костям… — Ивар всматривался в потемневшие глаза Николь и словно наполнялся небывалой уверенностью. Той самой — забытой. С которой он мог свернуть горы, с которой стирал с лица земли своих недоброжелателей, и с которой отравил ту мерзкую семейку только ради любимой. Сглотнув, Ивар медленно подался вперёд, накрывая своими пересохшими губами мягкие Николь. Нежно, осторожно, но со слишком явным желанием двинуться дальше, не останавливаться. Рука легко проникла под одеяло, и пальцы мягко пробежались по бедру Мортенсен, двинулись выше и подцепили край лишней на взгляд Ивара ажурной ткани. Мягкие податливые губы приоткрылись, пуская его дальше. Николь задрожала, прикосновения Ивара порождали сотни мурашек, а зайди он ещё дальше, узнал бы, как она хочет его. Сладкий стон прямо в его губы говорил об этом, словно это был не всего лишь поцелуй, а более горячие, страстные ласки. Но рука Мортенсен накрыла его руку, останавливая, а вторая упёрлась в грудь, когда Николь нехотя отстранилась. — Мы не можем… — прошептала она, всё ещё горячо желая продолжения. — Я так не могу… — Но оба хотим, — хрипло произнёс Ивар, не в силах оторваться от сладких губ. Проигнорировав отказ, казавшийся наигранным, Ивар прижал Николь к себе, уткнувшись в шею, покрывая кожу поцелуями, которые стали настоящим кислородом. И его обилие кружило голову, туманило рассудок и путало мысли. — Хочу тебя. — Низкий шёпот перемешался с горячим дыханием. Ровно так, чтобы она ощутила ещё сильнее его близость, его желание. Хотя наверняка Николь уже могла ощутить то, насколько сильно был возбуждён Ивар — при таком-то тесном контакте. — И я хочу тебя… — Она дрожала, плавилась от желания, чувствуя его собственное. — Но я говорю «нет», ничего не будет, прости. — Тем не менее, Николь не торопилась отстраняться, откликаясь тихими стонами на горячие поцелуи, но вскоре она прервала эти ласки, решительно отстраняясь. — Ты сводишь с ума, Ивар, и будь ты свободен, я бы не смогла остановить тебя. Но обстоятельства играют против нас. — Она была искренне огорчена, но настроена решительно. Лодброк остановился, ослабив хватку. Он никогда не шёл против воли женщины, и сейчас не позволил себе это. Но желание заткнуть отказ поцелуем было слишком велико. И это начинало нервировать. — Думаю, я всё же посплю в кабинете, — бросил Ивар. Быстро поднявшись, он прижал к себе брюки, не желая каким-либо образом смущать Николь, ведь возбуждение отказывалось исчезать. Холод, что обрушился на Ивара, впитался в каждую капельку выступившей влаги на его теле. Лодброк злился на свою несдержанность, на Николь за податливость и такой резкий отказ. Он не знал, благодарить её за это или ненавидеть. Но оставаться рядом было опасно. Возможно, следовало ограничить вообще их общение, свести к сугубо деловому. Да. Именно так и нужно было поступить. Уход Ивара ничуть не расстроил Николь, скорее даже наоборот. Засыпая, она улыбалась, предчувствуя сладкий вкус победы.