Навстречу Тьме

      Всё начинается с прикосновения, осторожного, почти невесомого.       Морана сидит в подвенечном платье, что расшивали золотыми узорами да оберегами нежные ловкие руки её сестёр, в драгоценном золотом кокошнике, врезающемся в кожу до тупой пульсации в висках, рядом с Даждьбогом в золотых доспехах. Рядом с её законным мужем с этого дня и до скончания времён, могучим сыном Перуна, правой рукой солнечного Хорса. С Богом Дневного Света.       Отец как будто в насмешку в супруги выбрал дочери, некогда боровшейся с тьмой в душе, солнечного и сияющего бога. «Только яркому свету под силу рассеять глубокую тьму, — говорил Сварог Моране в темнице после попытки сбежать в Навь. — Только жаркой любви под силу обратить в пепел то зло, что осталось в душе твоей. Такою любовью возлюбил тебя Даждьбог. Не беги прочь, смирись. Позволь ему избавить тебя от тяжёлой тьмы, раз уж не удалось моему огню». И не слышал отец плача дочери, и не слышал убеждений Мораны, что нет в ней сущего зла — только холод и тьма.       Даждьбог сжимает её тонкую бледную руку горячей грубой рукой настоящего воина, с нежностью касается кончиками пальцев её кожи, смотрит осторожно и по-юношески влюблённо. И это прикосновение Моране слишком чуждое, слишком горячее для её холодности. Она не ненавидит Даждьбога, однако и любить его не может.       Разве может любить холодное сердце?       Морана вдруг кожей, даже сквозь плотную ткань платья, ощущает прикосновение. Невесомое, осторожное, но ласкающе-прохладное прикосновение чужого взгляда. Сердце вздрагивает, и взгляд скользит по трапезной в поисках этого бога. Взгляд возвращается снова и снова, и Моране всё-таки удаётся его перехватить. Высокий и не похожий на крепких богов-воинов, черноволосый бог, кажется, ей не знакомый; бледная кожа, чёрные кожаные доспехи, меховой плащ на одно плечо и взгляд, полный холода и тьмы. Сердце вновь вздрагивает, и под кожей проливается забытый жар, а дыхание застревает хрипом в горле. Морана не знает, кто он, но сердце твердит, что с ним будет спокойно. Морана (лишь изредка косясь по сторонам) внимательно рассматривает тёмного бога, в ответ выдерживая его испытующий взгляд.       Когда приходит пора скрепить союз поцелуем, когда Даждьбог решительным властным жестом вынуждает Морану подняться из-за стола, когда пальцы его, грубые, горячие, поглаживают любовно щёки её, каждая клеточка внутри Мораны застывает маленькой льдинкой. Она не может раскрыть губы в ответ на поцелуй Даждьбога, она не хочет слышать радостный смех уже захмелевших богов и крик: «Горько!». Поцелуй действительно горький, так что хочется вытереть рукавом рот. Но приходится полностью отдаваться Даждьбогу. Морана отводит взгляд и видит того самого бога.       «Не быть мне твоею женой, Даждьбог. Сколь бы ты меня ни любил, а не быть мне твоею», — решает Морана, возвращаясь за стол.       Когда гости начинают расходиться, и Даждьбог уединяется в уголке с другими воинами, Морана подходит к Живе и осторожно касается её плеча.       — Мара! — Жива радостно протягивает к ней руки, сияя, словно бы сама замуж вышла за Даждьбога. — Как я счастлива за тебя, милая сестрица!       — Не нужно, Жива, — Морана позволяет притворной улыбке покинуть лицо и сжимает пальцы сестры крепко-крепко, отчаянно. — Не в радость это мне. Нет в моём сердце отрады, сестрица.       — Не отчаивайся, — Жива переплетает пальцы с сестрой. — Конечно, погасить свет гораздо легче, чем прогнать тьму. Но Даждьбог поможет, как помогает всем.       — Не быть мне его супругой, Жива. Не быть.       Голос Мораны звучит холодно и хрипло. Жива отшатывается, прижимая ладонь к груди, прочитывая всё в глазах сестры. Морана поднимает голову с тяжёлым кокошником выше, как истинная правительница, и вновь бросает взгляд в сторону тёмного бога. А потом справляется о нём у Живы. Кто он, каков и откуда. Морана просидела в отцовской темнице в ожидании свадьбы слишком долго, так что многого не знает.       — Кощеем его зовут, — размеренно рассказывает Жива, — за худобу кличут так. Воевода он рати Чернобожьей. Но говорят, будто это сам Чернобог переродился.       — И неужели батюшка разрешил злу посетить эту свадьбу?       — Тьма и свет всегда рука об руку ходят, — наизусть твердит заветы отца Жива.       — Однако тьма всегда ищет тьму, — напоследок пожимает плечами Морана.       — Мара! — Жива хватает её за руку. — Нельзя. Ты совершаешь ошибку. Быть беде большой.       — Запомни, Жива, — Морана сверкает глазами, вырывая руку из хватки сестры, — я иду своей дорогой. И беда обрушится на тех, кто помешает мне. Я покину Даждьбога однажды. Может быть, завтра, а может, через сто лет. Но только вместе мы не будем. Никогда.       И, не давая сестре попыток вразумить её, решительно приближается к Кощею. От него веет свежей тьмой, замогильным холодом и кровью. Он стоит у распахнутого окна и внимательно следит за её движениями с лёгкой полуусмешкой. Словно бы ждал её появления.       — Морана, — он чуть кивает головой в знак приветствия. — С праздником.       — Не стоит утруждаться, — Морана чуть приподнимает уголки губ, — я вижу, что вы ждали меня. Зачем?       — Вы не счастливы… — Кощей произносит это с какой-то горечью. — Отчего? Даждьбог хорош собой: силён, крепок, широкоплеч и… Слишком светел, верно?       — Именно так, — Моране хочется улыбаться (так приятно иметь дело с понимающим богом), но она сдерживается и обращает взгляд за окно, на сгущающуюся ночь. — Однако у меня нет выхода иного, кроме как подчиниться воле отца.       Кощей тоже поворачивается к окну и как бы невзначай касается её руки холодными грубыми пальцами, от коварного его шёпота душа трепещет, а тьма кажется тёплой:       — Отчего же нет выхода? Если только пожелаете, я похищу вас, уведу в Навь, куда вы так отчаянно рвались десять лет назад, — Кощей осторожно сжимает её пальцы и тут же отстраняется.       Морена прижимает ладони к груди и стоит так мгновение. А потом разворачивается к Кощею и холодно вопрошает:       — Кто ты?       — Я — Смерть. Я правая рука Чернобога, — Кощей распаляется, взгляд его горит, а рука сжимается в кулак. — Я его повелитель. Ведь именно я держу в руке всё сущее стихийное зло. Я контролирую каждый его шаг, каждый его помысел. Я правлю Навью. Все жертвы ему — мне. Все его силы — мои.       — Почему же я должна верить твоим словам?       — Потому что ты хочешь этого, Мара, — Кощей вкладывает в её руки кубок с вином и уходит неслышно и незаметно, словно растворившись во тьме.       Морана делает глоток и прислоняется к окну. В темноте она различает силуэт всадника с накидкой на одно плечо. Кощей прав: Морана хочет слышать его слова, хочет пойти за ним в Навь, хочет избавиться от оков нежеланного брака.       Но просто так верить не намерена.