Навстречу Тьме

 Кощей сердито растирает руки: на бледных предплечьях следы серебра, особого, зачарованного, выжигавшего жизненные силы десяток лет. Тело, напитавшись живой водой, разворачивается медленно. Ветры, конечно, несли Кощея навстречу Навьему царству, ноги, конечно, перешагивали расстояния огромные. Но десятилетнее заточение в зачарованных цепях для него – не шутки.  Тонкие пальцы ложатся на закаменевшие плечи и коротко сжимают их. Кощей судорожно выдыхает, прикрывая глаза: давно его никто не касался. Особенно давно он не чувствовал, как нежные ледяные руки Мораны бережно разминают его плечи, касаются шеи. Давно не чувствовал её тихого дыхания вдоль уха. Давно не слышал её нежного шёпота, увлекающего в безмятежность. Не чувствует и теперь.  Он сидит не на кровати, как прежде – на жёсткой лавке в их опочивальне. А Морана над ним стоит, грозная, собранная, в меха да белое платье облачённая, локоны чёрны посеребрились – та, да не та, что поцелуями его короткими дразнила, что щекотала нежными волосами. И не с нежностью она ему плечи сжимает – с силой, как будто бы гневается.  – Ну, Кощеюшка? Как же тебя угораздило? – Морана смеётся, но в тёмном зеркале видно, какой горечью полны её светлые очи. – Как же ты девке дал себя опутать. Али сам того желал?  – Как можно? – качает головой Кощей и вздрагивает от того, как сильно нажимает на шею Морана. – Не простой она девкой оказалась, Мара. Силы в нея текли богатырские да смекалка женская. Может, сделку с кем заключила; может, уродилась таковой. Да только супротив её цепей да силы ничего я сделать не смог.  – Прямо-таки и ничего? – Морана морщится и, небрежно набросив ему на плечи чистую рубаху, присаживается на кровать. – С богатырями, значит, справлялся. Красных девиц в тереме нашем не перечесть было, а с Марьей Моревной не справился? Чем она лучше прочих царевен? Оттого ль, что королевна?  Морана насмехается. Голос её звучит перезвоном льдинок в лютые морозы и отдаётся мерзкой дрожью по телу. Да только за холодностью и усмешками Кощею слышатся потаённая злоба и обида. Не то на пленительницу его, не то та него самого. Кощей протяжно вздыхает, натягивая рубаху (приятно надеть свежую вещь, не пахнущую человечьим духом), и хмурится. Понятны ему Моранины мысли: самому обидно так глупо попался в сети красной девице, румяной, синеглазой, гордой королевне – так на супружницу похожей. Оступился, не предусмотрел.  Не в свой терем в свои опочивальни понёс её на чёрном коне под стук костей и вой северного ветра – последовал на её гнедом коне, жар которого наизнанку все жилы выкручивал, в её терем. Дал себя напоить, накормить да на мягкие простыни уложить. Целовал её холодно и отстранённо, как всех красавиц людских до этого, питаясь теплом её плоти.  А проснулся от боли жгучей в теле всём. В темноте да тесноте.  Пленник, по рукам и ногам заговорённым серебром скованный. Сила Нави билась в жилы, рвалась прочь, да только болью взрывалась, встречая оковы. Первое время Кощею приходилось зубы стискивать, чтобы от боли не взвыть, а потом всё кончилось… И силы, и мысли, и боль. До конца опустошила Марья Кощея своими заклятиями да коварством. Позорно болтался он на стене в доме её напоминанием о непобедимости, пока не пришёл Иван. Кощей слышал, будто Марья его царевичем звала, да только на деле он дураком оказался. Возжелал тайны супруги узнать, возвратил силы Кощею, отправил его домой – в Навь. «Проклянёт его Марья, – думает Кощей. – Авось, на цепи повесит вместо меня. Если успеет...»  Кощей запускает пятерню в изрядно отросшие волосы и оборачивается на Морану. Она поднимает голову и одаряет его снисходительным взглядом свысока.  Так они смотрят друг на друга долго, испытующе. Требуют друг от друга – сами не знают, чего. Кощей не выдерживает первым:  – Ну что ещё? Не люб тебе боле?  Морана качает головой, тихонько посмеиваясь:  – Был бы не люб, не нашёл бы пути в Навь. Настигла б тебя Марья Моревна да тайну смерти разгадала. Просто ты удивительно спокоен.  – Для того, кто только что выпутался из оков богатырши? Так не первый раз, чай…  Морана хитро прищуривается и вынимает из волос причудливый гребень. Угольными волнами волосы рассыпаются по изящным плечам – добрый знак. Морана милостиво позволяет Кощею убрать прядь с её лица, очерчивая забытый узор на нежной щеке, и по-прежнему горделиво молчит. Позволяет ему путаться пальцами в её волосах, губами касаться холодных рук, однако сама недвижима, как ледяная фигура.  – Что же не так, Морана? – шепчет Кощей, бережно разворачивая её лицо к себе и большим пальцем скользя по нижней губе.  – Всё не так, Кощей, – выдыхает она, подаваясь вперёд.  Приоткрытые губы замирают в горячем поцелуе. Он возвращает бога смерти к жизни быстрее, чем горькое вино. Они целуются с забытой жаждой и упоением, как будто не вечные боги, для которых сто лет как один миг, а люди, для которых разлука в год – вечность. Морана сжимает его плечи с силой. Ногти впиваются в кожу почти как цепи, только во много раз приятнее. Кощей вслепую распутывает переднюю шнуровку на белом платье, золотом расшитом, а Морана вдруг отстраняется.  Неестественный румянец играет на бледном лице, голубые глаза полыхают страстью и пугающим азартом. Накрыв ладонью колючую щёку Кощея, Морана качает головой:  – Неужели же тебе мести не хочется? Тебя ведь унизила какая-то девица.  – Не просто девица, – рычит Кощей и чувствует, как бурлит пробуждённая Чернобожия сила. – Сделку она заключила. С Велесом, убеждён я. С этим пройдохой Марья Моревна связана. От него у неё сила богатырская и колдовские умения. Поплатится она… Поплатится за всё, что совершила. И Иван её ещё жалеть будет, что супружнице не доверял. Вот только… – Кощей щурится и внимательно разглядывает жену. – Не понять мне, почему ты про месть спрашиваешь? Не ты ли твердила, что не следует людям потакать в их глупых заблуждениях, что боги Ирия на нас иначе взглянут, коли мы будем лишь беспристрастными судьями?  – Кое-что в самом деле изменилось. – Она степенно поднимается, сбрасывая тяжёлое платье, и остаётся в одной исподней рубахе. – Я раньше думала, что стоит доказывать, что я не только сила Скипер-Змиева – я Морана, сама над нитью своей судьбы властвовавшая. Меня не понимали. А как Даждьбога к Алатырю приковала да оставила его там погибать от силы могучей, так поняли и уважать стали. Выходит, иногда стоит давать то, что от тебя хотят получить…  От обольстительной улыбки полуобнажённой Мораны Кощей возрождается окончательно. Руки твёрдо обхватывают изящную талию, и Кощей рывком роняет супругу к себе на колени. Уткнувшись лбом в её лоб, долго-долго смотрит в голубые, как небеса, на краю которых она жила, глаза.  И прежде, чем увлечь её за собой, шепчет:   – Позволишь мне окончательно освободиться в нашей опочивальне?  Морана вместо ответа смеётся и легко двумя руками толкает его, исхудавшего, спиной на кровать. Кощей блаженно улыбается. Лежать на кровати в плену любимой гораздо лучше, чем пленником болтаться в чулане честолюбивой королевны.